Близко к сердцу

      Уже немного позже, будто заново познакомившись, Совет и Афганистан разговорились. Вначале разговор был напряжён, пришлось выжимать слова, чтобы получилась полноценная тема для беседы, но это было в первые полчаса, дальше же общение пошло как по маслу, и вообще Совету было очень приятно повстречать давнюю знакомую так спонтанно, неожиданно, но признаться, Союз позже всё-таки хотел её разыскать, не будь этой встречи. Афганистан в свою очередь зарделась маковым цветом, когда взгляды Союза время от времени пересекались с её взглядом. Разная, даже незначительная ерунда могла заставить её засмущаться, вот и сейчас, едва Совет нечаянно коснулся рукой до Афганистана, девушка опустила глаза в пол. И хорошо, что Советский союз не умеет читать мысли, иначе бы очень быстро узнал о её помысле, а так, это очень даже хорошо, что никто не может залезть в твою голову и прочитать мысли, которые принадлежать только тебе. Хотя кто этого коммуниста знает…       Так день очень быстро сменился на поздний вечер, двое отошли достаточно далеко от города Газни, и сумев разбить небольшой лагерь с костром и палаткой, Совет не забыл про армейский паёк. Но если говорить на чистоту, то с таким количеством дум обо всём и сразу, Союзу хотелось выбросить паёк к чёртовой матери, но глянув на свою подругу детства, решил, что раз самому и кусок в горло не лезет, то может она голодна. — Ты так обеспокоен, — спрашивает Афганистан, замечая Совета в раздумьях, а сама подсела к нему, чтобы погреть руки у костра. — Да, на самом деле есть из-за чего. Первая причина — это ты.       Так сходу. Афганистан сразу покраснела и отвела взгляд в сторону, а Совет продолжил: — Ну, а вторая то, что у меня дома остались дети. — Дети? Мы так долго с тобой не общались, что я только сейчас узнаю, что у тебя есть дети, — стало заметно, девушка расчувствовалась. Она никогда не могла представить этого сурового коммуниста в роли любящего отца. — Ну да, мило. Пятнадцать кричащих оболтусов громят мой дом, — улыбка получилась с оттенком тоски. — Ого, аж пятнадцать? Так много? — даже не собиралась спрашивать, но из девушки это вырвалось слишком быстро, и она не смогла сдержать себя. — Наверное, сложно тебе с ними приходится. — Я привык, — говорит мужчина, пожимая плечами. — Зато они твои. Но с кем же ты их оставил? — Я доверяю своему сыну России, и знаю, что на него можно положиться. Весь дом — теперь его собственность. Он ответственный парень, я это точно знаю.       Многие отцы и понятия не имеют, насколько их дети исполнительны, а Советский союз… А Афганистан уважает этого мужчину, ей кажется, что он знает всё о своих детях. Она задерживает свой взгляд на высеченных серпе и молоте на правой стороне лица своего спасителя, и потом спрашивает: — Россия? Наверное, он очень на тебя похож. Но если ты так на него надеешься, то чего тебе беспокоиться?       Советский союз сделал подозрительную паузу, даже не посмотрев на свою собеседницу, последняя думала, что ответа не дождётся и потому хотела уже перевести тему. Да, в детстве Союз был более разговорчив. — Знаешь, не покидает одно чувство, будто что-то тревожно щемит в груди и живёт своей жизнью. Вот тут, с левой стороны, здесь такое ощущение, словно что-то медленно, но верно рушится. Я не знаю, может это так даёт знать о себе возраст. Ощущение, будто моё сердце в режиме экономии, и благодаря этому я снова в смятении, будто пленён своим же вопросом: Что ждёт меня завтра? — Никогда бы не подумала, что ты можешь так глубоко мыслить.       Совет имел холодный, но пронзительный взгляд, и именно этот взгляд бросил на рядом сидящую Афганистан. Последовала монотонная речь, она-то и заставила девушку покрыться мурашками. Сейчас она не понимала, что испытывает Союз по отношению к ней, казалось, неверное слово — и ты станешь врагом народа, а о помощи можешь забыть.       Но плечи коммуниста опустились, он и не думал затаивать на Афганистан обиду, ему это ни к чему. — А ты думала, я бесчувственный вояка? — Нет-нет, ни в коем случае! Как ты такое мог подумать? — тут же затараторила она. — Всё с тобой ясно. У меня есть армейский паёк. Тушёнку будешь?       Афганистан присмотрелась к картинке на жестяной банке на ладони Совета, и сразу отказалась. — Нет, не хочу, — на долю секунды хмурится, а потом смотрит на Советского союза в ожидании типового вопроса. — Почему? — Она свиная. — Это такая проблема? Не волнуйся, хряк в этой жестянке не будет против стать твоей едой, — сказано в шуточной форме, вовсе не в обиду. — Не в этом дело, просто религия не позволяет мне питаться таким мясом.       Советский союз не понимал эту женщину, но понимал, что рано или поздно она ослабнет от голода. А ведь кроме этой тушёнки и горбушки зачерствелого хлеба больше пайка нет, на сегодня это всё. — Если так и дальше пойдёт, то ты и вовсе останешься голодной. — По мне так лучше голодать, чем совершить грех, — Афганистан пытается выглядеть уверенной девушкой, хоть таковой себя и не считает. Но нужно попробовать. Все мы примеряем роли каждый день в этой чёртовой жизни.       «Хм, совершить грех», — пренебрежительно подумал Совет, ведь он не верил ни в Бога ни в черта, от того чаще всего выражал недовольство к тем, кто трепетно относится к религии. Да, выражал недовольство, но только не в сторону Афганистана, почему-то эту девушку он предпочитал не задевать, хотя если бы вместо неё был кто-то другой, обязательно бы подколол, но тут что-то пошло не по плану. — Тогда возьми хлеб, что ли, — Совет протянул ей ту самую горбушку хлеба.       Афганистан вначале робко взяла хлеб, но пытаясь отгрызть кусочек, ничего не получалось, похоже, хлеб не зачерствелый, а закаменелый. — Серьёзно? — Советский союз смотрел на то, как подруга детства не может справиться с краюшкой хлеба.       Девушка быстро сдалась, отдав паёк обратно, а потом то ли разочарованно, то ли жалобно хмыкнула, напустив на себя расстроенный вид, конечно же отвернувшись, чтобы не показать свою уязвлённость. — Знаешь, — через недолгую паузу заговорил Совет, удивительно понимающе, словно на время забыл свою строгость, — иногда, если чего-то хочется, можно не оглядываться на свою веру и её законы.       Афганистан дёрнула плечами, и Союз это заметил, заметив так же, что она вот-вот расплачется. Этого уж точно нельзя допустить. — Просто стоит перейти через себя, — добавляет следом, после чего девушка медленно поворачивается к нему, и теперь ему видно её лицо. — Неужели? — Совет всё ведёт одиночный диалог. — Ты совсем не изменилась с нашей тогдашней встречи, когда мы были неразумными детьми.       На самом деле, Афганистан и правда впечатлительна, а любая, незначительная ерунда может заставить её пустить слезу, и даже сейчас, её губы дрожат, но слёз отчего-то нет. На данный момент её расстроила собственная мягкотелость. — На, возьми, хватит жизнь дурачить, — Совет протянул ей уже открытую банку тушёнки. — А как же ты? Это ведь твой паёк. — Не «мой», а наш, запомни это. У нас общее всё, и единоличие я не терплю, садись ко мне поближе, — похлопал ладонью по длинному бревну, на котором сидит, — я тебе таких историй у костра расскажу, — а в довесок ко всему прочему ещё и подмигнул, добавив: — Надо бы научить тебя обороняться. Теперь у нас общий путь.       Афганистан и не заметила, как уже сидела максимально близко к Совету. Он положил ей руку на плечи, всё рассказывая всякие истории и анекдоты, а она, слушая его как заворожённая, не отрывая взгляда, опустошила жестяную банку, сама того не замечая, как быстро всё становится съедобным, в процессе слушая того, в кого влюблена кто ей не безразличен ещё с детства.