Запах смерти

      Спустя три дневных цикла       Каждый из тех, кому суждено было перекинуться на этих трех циклах — уже получили новые обличья. Не для всех это прошло так же беззаботно и безболезненно, как для нашей троицы, но все же в этот раз обошлось без потерявших рассудок от боли утуку, способных лишь жрать и бессвязно бубнить факты из своей прошлой жизни, которые еще хранят их поврежденные мозги. Между прочим, в такую жару и в такой обстановке, риск того, что нововозрождённые гули погрузятся в глубины бессмыслия и голода велик, и только опытный некромаг может остановить этот процесс вовремя…       Но опасность этого миновала, как и опасность того, что младая и от того шальная нежить, несмотря на свой прижизненный возраст и статус, все же не вытерпит соблазна запаха своих еще не оживших товарищей и сорвется. Шавнир потрудился на славу, все его мастерство и весь его опыт подверглись суровому испытанию в этом непростом деле и все шесть десятков людей нашли путь обратно, минули ловушки негаснущих огней. Но теперь у них была иная напасть — жирные трупные мухи, притаившиеся еще до рождения в скоте белесыми яицами, вылупились и, как то было заведено, облюбовали их продовольствие, все норовя оставить живое потомство в гнилых тушах гигантских сурков. И мало того, что эти личинки сами пожирали подгнившее мясо, так еще и своими живыми и свежими телами они безвозвратно портили пищу, делая ее непригодной для мертвецов.       И так теперь каждый новый дневной цикл для Нагреша и Ферады, как и для всех в этом лагере, начинался с того, что под руководством Шавнира они раз за разом проверяли каждую тушу на наличие новых обитателей, запечатывали ее воском и, если на то была нужда, маркировали ее под истребление своему начальнику. Никто не исследовал улицы, не стали даже разбирать найденные по пути записи - время утекало сквозь пальцы обезображенных рук Невыносимая для живых, даже у немертвых студентов эта работа вызывала желание убивать. Работать приходилось на улице, под естественным освещением, а их пока еще тонкая и нежная кожа не терпела злого летнего солнца. Воздух загустел от сотен мух, слетевшихся на зловонный дух, и некромагу срочно пришлось создавать из уже обглоданных остовов некроконструкта с кожистыми лапами-опахалами. Но даже с ним работа продвигалась мучительно долго и муторно. Мухи, несмотря на потоки воздуха, создаваемые этим импровизированным ветрогоном*, продолжали атаковать нежить, набиваясь в рот и разрезая кожу на лице острыми жвалами и твёрдыми крыльями-клинками. — Так, всё, дарн*, это невозможно продолжать! Эти бешеные, — Нагреш привычно потянулся к поясной сумке за курительной палочкой, забыв, что они теперь бесполезны, в легких не осталось ни одной живой альвиолы, — Вот Гельмент! Эти бешеные твари совсем жития не дают, я требую смены условий труда и уважения к трудящимся! — Он наткнулся на пустой «патронташ», неловко зашарил когтистыми пальцами в поисках кисета, задевая толстую кожу ремня, оставляя на нем неглубокие белесые царапины. В белых глазах гуля не отражалось ничего осмысленного, но за ними роились мысли, рожденные неясным озарением и попытками ухватить ту самую, которая так его напрягала своей неуловимостью. — О чем задумался, щегол? Давай работай, курить он придумал, кхе-кхе-кхе, вернемся — всё твоему отцу расскажу, — голос Урады, внезапно прозвучавший у самого его уха, заставил молодого упыря вывернуть всё содержимое кисета на землю. Глаза наставницы, несмотря на белесую поволоку, явно передавали целую гамму разнообразнейших чувств. — Та-а-ак, что это у нас такое, не поделишься с нами? — Да вот… всё равно же мы… вот, не успело бы оно мне повредить, — Нагреш сконфуженно втянул голову в плечи, оборачиваясь к своей наставнице. — Попробовать хотел, я же до клича и жребия не дымил! И вообще, мы же не ларнеды, чтобы дымом трав… О-о-о-о-о, вот оно!       Горка плавников гурги источала особый аромат, щекочущий тонкое обоняние собравшихся здесь. Это и помогло Нагрешу ухватить за хвост уже почти ускользнувшую идею. — Так, всё, понял. У меня есть идея, мухи же вроде дыма боятся? Дядько Шавнир, дайте-ка мне пару тонов, у меня идея, как отогнать эту погань, я их куревом отгоню. Ну пожа-а-алуйста, я не отлыниваю. Мне нужно по нашим пройтись и в лес сгонять, я мигом. Честно. — Ладно, только быстро, одна нога тут, другая там. Даю тебе четыре тона. — Шавнир усмехнулся в густые усы, напоминавшие нечто среднее между человеческим волосом и пушистым усиком мотылька. — Давай уже беги и Фераду захвати, я ее тоже в лес отправить хотела, поможете там друг другу. Она сейчас в архивах гельментария, занимается сбором источников. Бессмысленно, конечно, но ей зачем-то нужно. Но сейчас вы пойдете искать, —Урада внимательно посмотрела на красивую некогда руку, которую начали покрывать струпья и пятна омертвевшей кожи, и болезненно поморщилась, представляя, на какое чудище она будет похожа следующие пять седмиц. — Пойдете искать гнездовища и логовища, где будут признаки заражения. Как найдете — наносите их на карту, её я уже твоей коллеге выдала. Писчие материалы я вам не дам — ищите их сами. Всё понятно? — Да, моя минар*, все будет исполнено в точности так, как вы пожелаете! — Молодой не-человек отвесил театрально-старомодный поклон. — Разрешите… — Беги давай, — слова наставницы сопроводил легкий подзатыльник от некромага. — И чтобы к обеду тут были как штыки и с заполненной картой.       Уговорить расстаться с запасами веселящих плавников своих бывших сокурсников и остальных товарищей по походу и нежизни не составило труда. В этом плане молодому гулю повезло, что они теперь бездыханные трупы, удерживаемые под светом Ирвальда волей некромага и бесчеловечным голодом, и курить им больше нечем. Иное дело — донести этот груз до благоухающего всеми оттенками гниения склада. Под это он приспособил отрезок ткани одной уже не нужной палатки, которая, хоть и была выполнена из превосходного композитного брезента и какого-то сверхсовременного водонепроницаемого клея, задержать дурманящий запах не могла. И таскающий за собой этот на скорую лапу сшитый мешок и из-за этого прискорбного факта даже не нуждающийся в дыхании, но всё еще обладающий обонянием гуль поминутно чихал и проклинал свою судьбу. Как и самого себя, за то, что отказался от родительского заплечного мешка из соленого шелка, который они хотели подарить ему перед походом в эти земли. И который как нельзя кстати пришёлся к месту сейчас. Но, что сделано, то сделано, и пускай с болью и неудобствами, но он эти плавники донес.       Встретили его у склада уже двое некрота-ветрогона, своими лапами-лопастями загородив парубку проход к площади у нерабочего фонтана. Обреченно посмотрев на них, Нагреш опустил на землю свой пахучий груз и во всю силу свистнул, оповещая тех, кто был спрятан за широкими спинами тварей, о том, что с первой частью задания он справился. Он, конечно, догадывался, что у их наставницы были какие-то дела с некромагом, но чтобы так в открытую, почти на виду у всех… Молодой гуль мерзко захихикал в кулак и, оставив мешок плавников прямо там, на мостовой, всего лишь придавив его каким-то камнем, чтобы ветром не унесло, отправился на поиски своей товарки. И правда, не было в этом городе больше охотников до курения отравы. Да и вообще никого не было, кого мог бы заинтересовать любой другой его скарб. Только камни, дома да кое-где самоходные экипажи, владельцы которых умерли не покидая уютных кабин.       Ферада с самого утра не покладая рук, раз за разом, короб за коробом, прочесывала архивные записи столичного гельментария и мортуария при нем. Ее целью было понять — когда, а главное, где и при каких условиях родилась чума, сумевшая всего за месяц превратить пускай и не самую крупную страну в обезлюдевшие руины и так же быстро закончившей свой скорбный ход, едва добравшись своими черными дланями до границ обжитых земель . По всем признакам это походило на искусственное поветрие, проклятие, насланное с умыслом и границами, но… что-то не сходилось.       Если это бы было оружием, то пострадали бы только города. Если бы это была вспышка гельментарума — то тут камня на камне не осталось бы, все бы укрывал толстый слой их поросли, да и симптомы не похожи. Для естественной болезни, штамма, рожденного не разумом, но природой — слишком явные границы, уж очень подозрительно совпадающие с политической картой - пострадало каждое поселение, каждый выселок и каждый небесный форпост превратился в погост, не было ни одной надписи откуда не приходили дурные вести, будь они хоть водой защищены, хоть прячься они в горах и не полётом дальше. Но и проклятьем спятившего некромага тут не пахло — не было сил способных сотворить такого с целой страной так тихо и правдоподобно притворяя «простой», хоть и страшной, лихоманкой. Кто-то бы проболтался, где-то да началось раньше, не могла же нежить вся разом быть замешана в это дерьмо, да так слаженно и единодушно? Да и опять же, все трупы лежат себе тихонько, разлагаются как им следует, вставать из своих могил даже и не думают, будь это операцией южан тут не то что безлюдно не было бы, тут уже башни тухлых и некрополисы от жителей ломились бы, так что Ирвальда не видно стало.       Об этом думала Ферада, перекладывая писанные отменным канцеляритом письма и отчеты полные литературного изящества, об этом размышляла спотыкаясь, об очередной труп архивного служки, растянувшегося в коридоре в предсмертном порыве выбежать наружу. Их всех словно выключили - кого на ходу, кого пишущим последние строки. Один так и вовсе повис на стеллажах, мертвой хваткой ухватившись за полки, да так и умершего. И все они были сухими оболочками - ни капли воды, мумии и костяки обтянутые кожей иссушенные и пустые. Словно не пол чеса, а сотня минула с тех пор, как последний вдох нарушил тишину этих залов и переходов.       Ее раздумья прервал Нагреш, беспардонно ввалившийся в ее подземелье без стука и предупреждения. Тело повело себя непредсказуемо. Зашипев, она вскочила, едва не перевернув стол, на котором были разложены записи, разметав при этом соседа-костяка, вызверилась на парня, скаля клыки и угрожая тому когтями. — Зачем пож-ж-жаловал, Наг? — потихоньку успокаиваясь, Ферада смущенно спрятала когтистые руки за спину. Их конечно предупреждали, что агрессия будет проявляться спонтанно и бесконтрольно, но не испытывать стыда за свою реакцию это не помогало… — Меня Урада наша послала, говорит, нужно в лес идти, зверям в берлоги смотреть. Карта у тебя? — Какой ты умный у меня, конечно она у меня. А тебе зачем в лес? Или под горячую руку попал добровольцем? — окончательно успокоившись, Ферада подошла к Нагрешу, пристально рассматривая его лицо, — А ты в курсе, что ты теперь у нас седой? К глазм идёт.       В притворном ужасе молодой нелюдь поднес к глазам прядку волос. — Не может того быть, как же мои черные, как смоль, кудри! — не менее патетически воскликнул он, игриво посматривая на подругу. Он прекрасно знал, что теперь он стал еще больше во вкусе Ферады, худой и седовласый, похожий на героя романа для девушек всех возрастов. — Что же мне теперь, пожалуй придётся красить! О нет! — И не вздумай. Ты мне и таким нравиться не перестал, — обнявшись, гули прижались лбами в жесте почти любовном,— уголь или еще какая дрянь есть? — Ладно-ладно, не стану, уговорила... Конечно есть. Пошли уже, малыш, у нас времени до обеда. Хотя… Я тебе уже рассказывал, с кем застал Ураду вот прям меньше тона назад? — Ой прям новость царя Меглара, об этом половина наших уже давно знает, а вторая им про это рассказала… погоди, так ты только сегодня… охохо, они же уже пол спутникового цикла если не больше, в шпионов играют. Эх, пацаны-пацаны…       Лес полнился запахами душного лета. Тут был и густой бархат тины, и мускусные нотки звериных шкур. Но не это насторожило немертвых. Тишина, редко прерываемая их шагами и голосами, покрывалом окутывала пространства. Бор темный, даже в жаркий полдень прохладный, не отзывался ни криками зверей, ни песнями птиц, ни даже стрекотом насекомых, заставил настороженно раздувать ноздри потенциально бессмертных, а от того, бесстрашных молодых нелюдей. Выходцы из провинции, они знали про леса если не всё, то уж точно достаточно, чтобы такая обстановка не давала расслабиться и заниматься своими делами, а едва идти, осматривая каждый подозрительный куст, шарахаться от каждого шороха заплутавшего в ветвях ветра. Но даже страх не отвлекал их от дел, за которыми они пришли сюда. Ферада прилежно отмечала все опустевшие норы, в которых не осталось ничего, кроме горок тлена и ломаных костей, а Нагреш все так же мерно наклонялся за тонкими, полными сока ветками и травами, за которыми он сюда и пришел. Костры выйдут что нужно, дымными и вонючими. Но чем глубже они заходили, тем очевидней были знаки, подтверждавшие их изначальную теорию. И вот, когда перед ними выросла подобно паутине кровеносных сосудов тонкая структура черных ветвей, последние сомнения и надежды развеялись. Они были наслышаны о таких лесах, темных, кажущимся мертвыми, но притаивших в себе угрозу, в сравнении с которой их суть — святая невинность и свет в чистом виде.       Сердце Прогоняющее — вот чего они боялись. Это бы, кстати, и объяснило столь странное поветрие, распространившееся по землям этого лесного государства. Мерзкая тварь, состоящая из осколков божественных душ, некогда находилась в свите Погонщика Червей, а теперь вольно скитается по миру и учиняет многие беды в попытках вновь возродиться божеством. Но обычно от нее пустели веси, небольшие горные и лесные деревеньки, чьи жители неосторожно поминали древних богов закатной империи. А тут — целая страна, исповедовавшая официальные круги как богов зазвездья*, так и апостолов Гельмента, всё честь по чести. Не их ума это дело, но найти этому доказательства было необходимо. Нужно было предупредить всю экспедицию, что не речь о море идёт, а забота о чём-то более опасном, на порядок, способным даже их лишить вторых жизней. Они не подозревали о нем раньше, они же шли по широкому тракту, по ухоженным и светлым лесам, где такой дряни места нет. Но в этой пуще… в этой пуще ей был дом родной, темный, некогда кипевший жизнью и богатый крупным зверьем. Идеальный котел для того, что здесь завелось. — Ферада… Ты тоже это слышишь? — приближаясь к первой в их маршруте крупной берлоге, Нагреш различил вдалеке мерный стук, как будто кто-то выбивал ритм на очень странный, раздражающий, но притом в глубине души приятный манер, вызывающий потусторонний трепет в душах немертвых. Как будто чего-то не хватало и это царапало слух. Будь он музыкантом, он бы определил, что это семь восьмых, песенный мотив восточных некромагов. — Да, я это тоже… Слыше… — в отличие от своего парня, Ферада в этом разбиралась и сразу распознала напевы еретиков. — Это… Нагреш, я тебе потом всё объясню. Ставь метку и бежим отсюда. Кроме шуток, нам здесь не место.       Споро сломав пару веток особым способом, похожим на естественные повреждения , но очевидных для них двоих, Нагреш отломал десяток похожих на застывшие вены отростков, свисавших с ближайшего дерева. Нужно будет показать их Шавниру. Возвращались в город они бегом, даже не стараясь делать это незаметно или хотя бы не издавая излишне много шума. Столица встретила их полуденной тишиной и дрожащим от жара воздухом над каменной кладкой дорог… И очень, очень злой Урадой, взявшей на изготовку костяную пластину амулкана. — Вас где носило, бескуды? Вы там что, шигалам хвосты крутили? Сколько можно было возиться? — Ур-Ур-Теть-Урада…— у Нагреша зуб на зуб не попадал с того момента, как Ферада рассказала, на что ей похож тот ритм. — Мы… — Мы нашли причину медного мора. Вот. — Ферада протянула зажатые в кулачке черные ветки. — Мы нашли Сердце Прогоняющее.