Ars Armandi

      Ремус хотел быть счастливым. Он любил улыбаться и смеяться так громко и заразительно, что все вокруг подхватывали этот незатейливый мотив. А Тонкс была кладезем забавных ситуаций. Её неуклюжесть и детская непосредственность делали девушку особенной, такой, какую Рем хотел бы видеть рядом с собой. И она была совершенно не против разделить каждый момент своей жизни с ним. Вот только он сам никак не мог открыться ей. Он боялся. Боялся, что она уйдёт, как только поймёт всю серьезность ситуации. Боялся, что подвергнет её опасности.       И этот страх передавался, подобно простуде, каждому, кто был рядом с ним. Андромеда ласково взъерошивала темные, с легкой сединой волосы, пряча за грустной улыбкой свои переживания. Она металась между тем, что правильно, и тем, что сделает Дору счастливой. Люпин был добрым и смелым, она видела в нем того, кто сможет защитить её дочь; но её сердце каждый раз замирало, когда в воспоминаниях проносились жуткие картины того, на что способны оборотни. Меда часто оставалась одна и подолгу молчала, пустым взглядом провожая случайных прохожих. Она знала, что не вправе решать судьбу Тонкс.       Больше всего на свете Дора любила свою семью. И в это понятие входили отнюдь не только кровные родственники. Аластор был её наставником, почти отцом. Она готова была пойти на любую меру, чтобы спасти его. Но даже самые отчаянные поступки и её искренняя привязанность не могли вернуть друга к жизни. Ремус тогда крепко обнял её и сказал, что самые близкие люди никогда не умирают; они живут в наших воспоминаниях, в нашем сердце и действиях, в нас самих. Дора жила этой мыслью и верила, что пока она дышит, и Аластор, и её отец будут жить. А после, когда она в последний раз закроет глаза, эта память, их жизнь, передастся её детям.       Этим же жил и Люпин. Он не знал, почему позволил Тонкс войти в его жизни и кардинально все в ней поменять. Она продолжала его всячески поддерживать. И пусть это было нелегко, Дора не готова была сдаваться. Она с трудом убеждала его, что он не стар и совершенно не безнадёжен, что он нужен ей и их сыну. Ремус грустно улыбался, словно перед ним стоял маленький ребёнок, которому он объяснял элементарные вещи. Он не понимал, как могло случиться такое, что в его серую и мрачную жизнь ворвался красочный вихрь и разрушил все стены, которыми он привык отгораживаться от всех.       Он любил наблюдать за тем, как волосы Доры меняли цвет в зависимости от настроения, как она смеялась и как улыбалась, когда была счастлива. Как первые, неумелые шаги делал Тед, пусть и с его поддержкой. Он смотрел на них, таких дорогих и любимых, и думал, что его семья — это самое лучшее, что могло с ним случиться. Ремус безмерно их любил, но чувство вины не давало ему в полной мере её проявлять. И это тяжёлым грузом ложилось не только на плечи Люпина, но и на плечи Доры. Она тихо плакала у кроватки сына, когда Рем в очередной раз исчезал из дома.       Дора до дрожи в коленях боялась его потерять. Каждое новолуние было страшнее всего, что ей только доводилось пережить. Он мог не вернуться. Он мог погибнуть и оставить её одну. Оставить Теда, их малыша, без сильного и смелого отца, готового отдать свою жизнь за правое дело. Он так халатно относился к жизни, словно имел в рукаве козырную карту, с которой ему можно все. И это вновь и вновь разбивало ей сердце. Она по-прежнему продолжала ему улыбаться и нежно касаться каждого рубца, каждого шрама, подаренного ему судьбой. И только Андромеда знала, как тяжело было Доре жить с оборотнем.