Ars Armandi

      Сырость камер Азкабана проникала в каждую клеточку, заставляла ёжиться и плотнее кутаться в мантию. Она уверенно шла вперёд, старясь не обращать внимание на то, как подол её платья хватают костлявые руки заключённых, как он покрывается грязью и промокает от вечных луж на дороге, как громко стучит её сердце с каждым пройденным шагом. Ей совершенно точно не нравилось это место. Не потому, что за толстыми прутьями решётки сидели преступники, а потому, что именно здесь была заключена часть её прошлого.       Он сидел к ней спиной, касаясь неровностей стены грубыми пальцами. Минерва замерла напротив, как делала прежде. Сквозняк ворошил подол её платья, как осенние листья у Запретного леса. Острое желание уйти загорелось в ней, но она дала себе слово раз и навсегда оставить то, что должно остаться позади. Она сжимала похолодевшими пальцами такой же холодный металл, не решаясь отворить замок. Всего один шаг, и она сделает то, что хотела. Но это было так сложно — переступить порог. Порог не только камеры, но и себя самой.       За окном царило несвойственное этому месту спокойствие, когда в своей душе она чувствовала, как бушует море и волны ударяются о рёбра. Она с сожалением смотрела на его спутанные грязные волосы и почерневшие ногти. В её воспоминаниях он по-прежнему был красивым юношей с ярко-голубыми глазами. А теперь от голубоглазого образа осталась лишь тень. Люциус медленно обернулся, пронзая её опустошённым взглядом. На секунду ей показалось, что в нем блеснуло что-то живое. Показалось. Он вновь отвернулся, продолжая проводить огрубевшей ладонью по неровностям стены.       — Я вижу скептицизм в Ваших глазах, — он чуть наклонил голову, позволяя волосам спадать на его лицо.       — Правда?       — Да, именно так, — он сделал томительную паузу, прежде, чем продолжить. — Интерьер здесь оставляет желать лучшего. Хотя он и не лишён намёка на античность и, быть может, я ошибаюсь, здесь присутствуют элементы римской культуры. Несмотря на всю мрачность, здесь есть, на что посмотреть, но, в целом, все многообразие теряется в общей схожести. Не получится слишком долго развлекать себя этим.       — Не интерьер вызвал мой скептицизм.       — Ах, нет, подождите… Вы чувствуете себя не в своей тарелке, мисс МакГонагалл. Верно? — искусанные губы изогнулись в кривой усмешке. — Вы приходите сюда каждый месяц, но не решаетесь зайти дальше. Не желаете переходить черту. Ваше напускное спокойствие — лишь оболочка, внутри по-прежнему Вас гложет страх и неуверенность в том, что Вы сделали правильно, что пришли сюда. Вы думали, что зря потратите время, но теперь не так уверены в этом. Не так ли?       Минерва прикрыла глаза, стараясь не слушать его сбивчивых речей. Какого черта он несёт? Его холодный смех разнесся под сводами Азкабана, получая отклики от всех, кто только мог ещё говорить. Ключ выпал из её рук и отлетел к ногам Малфоя. Он не шелохнулся, словно и не видел, как поблёскивает металл на скудных лучах солнца. Его так увлекали чёрточки, оставленные им же, что, казалось, он и не замечает, как в немом оцепенение позади него все ещё стоит его профессор. Его профессор — как красиво когда-то звучали эти слова, когда он произносил их вслух и наблюдал за тем, как краснеют её щеки, и она упрямо пытается выставить его за дверь. Как давно было то время. Теперь от их милых встреч не осталось ничего, кроме жёлчи. Минерва смотрела на него с жалостью, вот только он никак не мог понять, кого она жалеет — себя или его? При любом раскладе, он ненавидел её. Ненавидел себя, что заставляет других испытывать жалость. Как много ненависти умещалось в нем, словно там никогда и не было души.       — Такая жизнь Вам по вкусу, мистер Малфой?       Её голос, осипший и надрывистый, пробуждает в нем ту частичку, которую он так рьяно хранил в себе все эти годы. Нет. Нет. Нет! Не такой жизни он хотел. Не такой. Ему впервые хочется кинуться к прутьям и протянуть к ней руки. Дрожащие, грязные, любые, он знал, что она не оттолкнёт его. Но вместо этого Люциус падает навзничь, вцепляясь в волосы костлявыми пальцами. Минерва замолкает и опускается на колени, протягивая к нему свою ладонь. Она почти не достаёт до него, лишь немного касается его лба пальцами. Она не плачет, просто слишком долго хранила в себе то, что давно было пора выбросить в ближайший мусорный бак. Кажется, кто-то хватает её за плечи и тащит прочь от камеры, за пеленой слез и боли она не видит ничего, только слышит, как он что-то тихо шепчет, уже в пустоту.       Минерва трёт руки мочалкой, задевая ногтями ладонь. Она опять позволила ему сыграть с ней шутку. Опять не сделала того, что нужно сделать. Она опять… не призналась в любви? Какая чушь, кому? Её Люциус мертв, а тени не нужны признания. Она должна вычеркнуть его из своей жизни. Должна, но… может, в следующий раз?