***
Раньше, это было цветом могущества; Цветом власти и силы драконов, изображённых на их знаменах. Цветом королей и победителей. Цветом завоевателей. Цветом любви и страсти; Цветом её полных губ, игриво раскрытых и манящих, после пары бокалов золотого арборского вина. Румяным цветом её мраморных скул, когда она лежала под ним, прекрасная и ждущая. Резким цветом длинных, тонких полос, что её руки оставляли на его теле в моменты сладостных безумий. Теперь, это стало цветом страха; Цветом бьющихся часов, брошенных через чертог, в надежде разогнать оглушающую тишину, принёсшую вести из Адового Холма. Хриплостью его голоса, паникой и ужасом, наполнившим его лёгкие. Полным боли звуком, на который он не знал, что был способен. Это стало цветом проклятых, горящих пустынь; Цветом воплей дорнийских змей, когда чёрное пламя Балериона обрушивалось на их головы, словно копья на их собственных знаменах. Цветом ненавистных песков в момент, когда чёрное пламя беспощадно превращало их в стекло. Цветом запёкшейся крови, которой наверняка были покрыты её мягкие серебристо-золотые локоны, которые он так любил. Цветом царапин и синяков, покрывших её прекрасное тело, разрушая вдребезги лёгкую кольчугу. Цветом её собственного страха; Её криком, когда могучий дракон камнем вниз падал на жгучие пески...***
Палящее дорнийское солнце мелькало в знакомых серебристо-золотых волосах, словно маяк указывающий путь среди хаоса. - Рейнис..., - он схватил её за плечи, убирая с бледного лица запёкшиеся тёмной кровью локоны. Его дрожащие руки оставляли кровавые следы на помятых доспехах, а её голова была неестественно запрокинута в сторону. Аметистовые глаза сестры странно смотрели на него - не было в них знакомого огня, не было света. Даже их цвет, казалось, помрачнел. Её полные, залитые кровью губы были раскрыты, словно в безмолвном крике. А затем, её губы начали двигаться. Нежный изгиб, способный поставить его на колени, превратился в безумный оскал, широкий и пугающий, в котором можно было разглядеть все ровные, белые зубы. Хриплым скрежетом она прошептала его имя и словно обжёгшись, он резко отпрянул назад, назад, назад, пока не упал в бездонную пропасть -... Эйгон Таргариен вздрогнул, когда его могучее тело коснулось знакомого пола в королевских покоях. Его дыхание было прерывистым, словно он пробежал сотню миль, а с широкого королевского лба стекал пот. Раннее утреннее солнце стояло над Эйгонфортом, золотыми пальцами проникая сквозь окна, но образ сломленного, окровавленного тела посреди ненавистной пустыни, навсегда запечатанный в памяти, вновь промелькнул перед его глазами. Прислонившись спиной к кровати, король жёстко провел руками по мокрым щекам, опустив голову пытаясь успокоить собственное дыхание. Привычная боль в груди эхом отдавалась в стенах покоев, что он делил с Рейнис и в очередной раз его окутало осознание, что ничего в мире больше не способно иметь для него значение. Он был подавлен, многолетнее отсутствие сна и покоя давали о себе знать, но все попытки расслабиться заканчивались одинаково - каждый раз когда он закрывал глаза, образ любимой женщины преследовал его в кошмарах, напоминая о величайшей цене, которую он заплатил Богам. Кошмары, в которых он находил её мёртвое тело, рядом с телом серебристого дракона и руинами Адового Холма, залитых темным, кровавым песком. Временами, это были кошмары которые он пережил - их последняя встреча, то утро, когда каждый из них оседлал своего дракона, чтобы покарать дорнийцев, посмевших посегнуть на из земли. Или день, когда они поженились, день, когда родился их единственный сын. Эйгон не мог решить, какое из воспоминаний было более мучительным. Сделав глубокий вдох король поднялся на ноги и направился к двери. Двое королевских гвардейцев в белоснежных доспехах, охранявших его покои, глубоко поклонились, но он не обратил на них внимания, продолжив свой путь в соседнюю опочивальню. Войдя в покои и отослав сидящих септ, Эйгон опустился на колени рядом с небольшой кроваткой, в которой спал его шестилетний сын. Принц Эйнис не шелохнулся, когда король могучей рукой мягко провёл по его вьющимся серебристо-золотым волосам. Но устроившийся рядом с мальчиком молодой серебристый дракон недовольно зашипел, пуская тонкие струйки пара. Тень улыбки коснулась королевского лица и Эйгон вновь перевёл взгляд на своего сына, единственное живое напоминание о женщине, которую он любил. Временами, только он был для короля радостью и утешением, единственной нитью, державшей его в сознании. В этом мальчике Эйгон видел будущее, которое он и Рейнис хотели друг для друга, для их наследника, для их королевства... и король поклялся, что сделает это реальным. И возможно, когда он увидит Рейнис вновь, та самая улыбка вновь появится на её прекрасном лице.