***
В понедельник Уэйд слоняется по улицам Нью-Йорка. Он вполне уверен, что вышел из дома с конкретной целью, но никак не может вспомнить, что хотел сделать (и нет, это не последствия сражения — он не в костюме). Видимо, что-то привлекло его внимание, и теперь он бродит по незнакомым переулкам, забитым открытыми мусорными баками, от которых несёт запахом гнили, с бумажками, усыпающими асфальт, и расползающимися по тротуару и стенам домов трещинами. От понедельников добра не жди, думает он. Кто-то даже сочинил пару песен об этом. Почему-то вторникам никогда не доставалось. У среды вообще появился миленький тёзка, спасибо детским мультикам. Четверг назвали в честь нелепого асгардца (могли бы разрешить ему появляться здесь почаще раза в неделю). Но вот понедельники… Его ушей достигает неясный шум, становящийся всё громче и отчётливей с каждым шагом. За неимением лучшего он направляется туда, откуда доносится шум, невольно веселея. Уличные бои — развлечение получше всех тех, какие предлагают телевизор и интернет (хотя Беа Артур, конечно, вне конкуренции). Совсем скоро, за ближайшим поворотом налево, обнаруживается и источник шума. Стайка мини-хулиганов (некоторые называют их детьми) окружает что-то, чего Уэйд не видит отсюда, и смеётся; в этом детском смехе — издевательство вперемешку с радостью от причинения боли другим. Дети всё-таки бывают такими говнюками. — Только взгляните на него! Такой уродливый! — говорит один из них, долговязый рыжий пацан, и остальные вторят ему неясным гулом, почему-то ужасно напоминающим визг гиен. — Нет, правда, нам стоит избавить его от страданий, — продолжает он, поднимая увесистый серый кирпич. Впрочем, судя по его тону, он собирается самоотверженно совершить эвтаназию отнюдь не из альтруистических побуждений. — Неудивительно, что все считают, что у рыжих нет души. Парень поворачивается, и на губах его — злая ухмылка. Но Уэйду даже не приходится угрожать: взглянув на него, пацан орёт так громко, будто Уэйд на его глазах выпотрошил всю его семью, а потом предложил использовать кишки вместо браслетов дружбы. Он спотыкается, роняет кирпич, и, что ж, Уэйд думает, что это, возможно, его шанс дать парочку мудрых советов подрастающему поколению. — Когда тебе хочется избавить кого-то от страданий, разумнее и очевиднее всего будет пустить этому кому-то пулю между глаз. Это хотя бы гуманно. — П-пошёл ты, урод! — пацан пытается храбриться перед друзьями, но капли пота, выступившие на его лбу, и нервная дрожь его учеников говорят совсем о другом. Уэйд хмурится, и они пятятся. — Не стоит говорить со старшими таким тоном, молодой человек. Позвольте довести до вашего сведения, — он издевательски склоняет голову, скидывая с головы капюшон, — что это невежливо. Это производит на детвору впечатление, и Уэйд наблюдает за тем, как они разбегаются с воплями и всхлипами. — Ох уж эти мне современные дети… Он поворачивается — и смотрит на то, что лежит на тротуаре. Это определённо какая-то форма жизни, но Уэйд никогда не видел ничего подобного. Больше всего эта штука напоминает розовый кожаный кусок с кое-где вывернутой наизнанку мякотью и морщинами. В некоторых местах кожа существа порвана — это объясняет кровавый оттенок, — а впивающиеся в плоть мелкие камни дополняют образ. Уэйд присаживается на корточки и дотрагивается до существа. Затем надавливает сильнее, и оно дёргается и издаёт какой-то глухой плачущий звук. Открывает жёлтые глаза, но только снова жалобно скулит, глядя на Уэйда. Уэйд обсуждает с Жёлтым и Белым, чем бы оно могло быть, и потому не сразу замечает, что что-то прижимается к его пальцу. Судя по всему, это голова; существо опирается на палец Уэйда, будто не может держать голову прямо без посторонней помощи. Он шевелит пальцем. Голова существа с глухим стуком падает на асфальт, и его глаза закатываются. — Я не потащу тебя с собой, Лизун, — сообщает он, поднимаясь на ноги. — В моём расписании это не указано, я записан на следующую неделю, никак не получится. Существо не шевелится. — Пока-пока, передавай привет Дженис! И уходит.***
Именно так спустя час он и оказывается в очереди к ветеринару. Справа от него — чопорная мадам, маленькая пушистая хрень которой очень раздражающе обтявкивает Уэйда из сумочки. Слева — старик, хорёк которого обвился вокруг его шеи в подобии живого шарфа. Контраст белой шерсти и тёмной полоски кожи довольно занимателен. Уэйд примерно на тридцать семь процентов уверен, что нашёл бы занятие поинтереснее, чем сидеть здесь, дожидаясь своей очереди. Из-за закрытой двери процедурного кабинета доносятся свист и крики ужаса, а затем воцаряется зловещая тишина. Несколько минут спустя из кабинета выходит высокая рыжая женщина с охренительно длинными ногами, держащая в ухоженных руках большую пластиковую переноску. — Мистер Уилсон? — зовёт его секретарь приёмной. — Вы следующий. Уэйд кивает и встаёт на ноги, прижимая к себе мешок с мясом. Он игнорирует неприятный запах больницы (отбеливателяирвотыкотораяникогданевыветриваетсяаещёспиртаидезинф…) и заходит в кабинет. — Извините, я вернусь через минуту, просто… — Ветеринар — худой парень, одетый в неопрятную рубашку и джинсы, хорошо заметные под испещрённым кровью медицинским халатом. — Нужно разобраться с этим. «Этим» оказывается длинная кровоточащая рана на его загорелом предплечье. Уэйд обшаривает взглядом кабинет. Эта маленькая клиника оказалась первой, которая попалась ему на пути после сорокаминутного блуждания по незнакомому району. В самом центре возвышается квадратный стол для осмотра (Уэйд знаком с такими отлично и лично), разделённый барьером между ветеринаром и пациентом. Вдоль стен висят благодарственные письма в рамочках: на всех — счастливые собаки и скучающие кошки. Ещё на одном какой-то голубь. На белых деревянных шкафах кое-где пооблупилась краска, но в целом кабинет чистый и светлый (уж получше многих государственных учреждений). — Итак, мистер Уилсон, чем я могу вам помо… Господи Иисусе! Уэйд весь подбирается, но ветеринар не смотрит на его лицо: его взгляд устремлён куда-то Уэйду в грудь. Он быстро огибает стол и протягивает руки, осторожно забирая животное. — Что с ним произошло? — спрашивает он, но по-прежнему не поднимает взгляда на Уэйда; он достаёт отовсюду странные медицинские приспособления, о которых Уэйд имеет самое приблизительное представление, и, не дождавшись ответа, достаёт стетоскоп, жестом попросив помолчать. Уэйду требуется около минуты на то, чтобы перестать глупо открывать и закрывать рот и наконец пояснить: — Дети. Несколько детей развлекались с ним на улице. Он выглядит не особенно здоровым, так что я решил, что ему требуется починка или вроде того. А то похож на ощипанную индейку. Всё ещё сосредоточенный на животном ветеринар надавливает существу на живот (ах, какие у вас замечательные пальцы, док, вы можете потрогать ими мой живот в любое время), поднимает веки, светит в глаза фонариком, осматривает зубы. Нежно проверяет каждую лапу, с такой осторожностью, словно работает с хрупкой техникой, потом переходит к хвосту. И обтирает существо тряпкой — под слоем крови и грязи оказывается обычная, лишь кое-где повреждённая кожа. Затем он вытаскивает из ящика пушистое полотенце и оборачивает в него животное, а потом обрабатывает его раны тем же антисептиком, которым обработал свою. Всё это время Уэйд не прекращает говорить — он и сам толком не знает о чём, и он ещё не встречал врача, который делал бы что-то хорошее, но этот парень кажется очень милым и не цокает языком, заставляя его заткнуться. Уэйд не знает, сколько проходит времени перед тем, как парень наконец поднимает голову. У него сногсшибательные огромные глаза за очками в уродливой оправе. У Уэйда внутри что-то обрывается. Парень просто улыбается ему безо всякой причины. У него настолько белые зубы, что Уэйд начинает подозревать, что он снимался в рекламе Colgate. Мнительность Уэйда просыпается и разрастается до размеров дракона, услышавшего, как какой-то карлик крадёт его сокровища. Если жизненный опыт чему и научил его, так это тому, что встреча с улыбающимися докторами не сулит ничего хорошего. — Учитывая всё, через что ей пришлось пройти, она в полном порядке. Нет внутреннего кровотечения, ничего не сломано, все раны неглубокие, так что, к счастью, даже не придётся накладывать швы. — Она? — это всё, что Уэйд может выцепить из его фразы. — Да. И с её кожей всё нормально, мистер Уилсон. Это сфинкс. Уэйд вскидывает несуществующую бровь. — Последний Сфинкс, о котором я слышал, был с сиськами. — Порода. Они рождаются такими. — Уродливыми? Именно благодаря их зрительному контакту Уэйд замечает незначительное изменение во взгляде парня — что-то проскальзывает в его глазах, спрятанных за стёклами очков. — Животные не бывают уродливыми, — убеждённо говорит тот. — У сфинксов, как известно, хороший характер, и они очень умны. Он немного успокаивается, и выражение его лица смягчается. — В любом случае, хорошо, что вы принесли её сюда. Бедняжка. Его руки касаются лысой розовой головы. — Она наверняка погибла бы, не сделай вы этого. Даже если бы ей удалось сбежать от тех детей… сфинксы не могут выжить на улице: умирают от теплового удара или от переохлаждения. — И почему я не удивлён, — бормочет Уэйд, но ветеринар, похоже, не слышит его. — Вы оставите её у себя? — спрашивает он, глядя на Уэйда. — Конечно, можно отнести её в приют, но сфинксы такие чувствительные… — он чешет кошку за ушами. — Уверен, хозяин уже ищет её, никто не вышвырнул бы на улицу такую красавицу. И он прижимается к лысому лбу губами, пока голоса в голове Уэйда орут «блохи, блохи!» где-то на восьми языках. Кошка приоткрывает глаза и слабо мяукает. Уэйд собирается отказаться. У него нет места для кошки, времени для покупки ей еды и для выгула, и… Он смотрит доктору в лицо и, полный решимости, собирается сказать ему именно это. Ветеринар глубоко выдыхает, облегчённо расслабляя плечи. — Спасибо вам, — с улыбкой говорит он, такой счастливый, будто Уэйд как минимум предложил ему свою почку на благотворительной основе. — Знаете, эта работа иногда… оказывается довольно болезненной. Столько людей пытаются свалить заботу о своих домашних животных на кого угодно ещё. Я сделаю всё возможное, чтобы отыскать её хозяина! Это займёт не больше недели, мистер Уилсон. — Уэйд, — ошарашенно бормочет Уэйд, потому что многократное обращение «мистер Уилсон» неизменно напоминает ему об отце, и эти воспоминания не из лучших. — Приятно познакомиться, Уэйд. Меня зовут Питер Паркер. Он протягивает руку, и Уэйд медлит долю секунды перед тем, как пожать её. Он не может вспомнить, когда в последний раз пожимал кому-то руку без перчаток. Так или иначе, кожа у Питера такая гладкая, что, при его работе, означает, что он пользуется смягчающим кремом против сухости, вызванной дезинфицирующими средствами. По всей видимости, в мозгу Уэйда происходит короткое замыкание — как иначе объяснить то, что он покорно выслушивает инструкцию КОШКА101, которую Питер зачитывает ему, пока берёт у кошки кровь? Единственные антракты, которые он позволяет себе в этом маленьком монологе, уходят на то, чтобы сказать кошке, какая она хорошая, храбрая девочка. Никто не хвалил Уэйда, когда ему под кожу загоняли иголки. У Уэйда полно недостатков, но он уверен, что ещё никогда не падал настолько низко, чтобы ревновать кого-то к кошке. Он не собирается начинать сейчас. Даже если — очень, очень симпатичного парня. С красивыми тонкими венами и изящными костяшками. С аккуратными мягкими руками. Доктор Паркер отказывается брать деньги Уэйда и заверяет его, что решит этот вопрос с хозяином кошки, как только отыщет его. Он также выдаёт Уэйду картонную коробку («Временная переноска, вам не потребуется пластиковая»), несколько консервных банок с кошачьим кормом («Он высококалорийный, ей сейчас это пойдёт на пользу») и свою визитку, что-то нацарапав на обороте. — Это номер ближайшего зоомагазина, они доставляют товары на дом. Это пригодится, пока мы не найдём владельца. — Затем он указывает на другую строчку: — А это мой личный номер. На случай, если что-нибудь случится — если она ничего не съест в ближайшие двадцать четыре часа, или если её вырвет, или если в её экскрементах будет примесь крови… просто позвоните мне. В любое время. И вот так Уэйд возвращается домой с изуродованной пародией на кошку и первым телефонным номером, который ему дали за последние семь лет.