***
Мир вокруг залит алым. Нейроны перестраиваются, и Уэйду требуется какое-то время, чтобы прийти в себя и разобраться с новым сенсором. Его уши, подключившиеся к сети, улавливают знакомый звук, кожа отзывается на привычную тяжесть. Уэйд открывает глаза. На его груди сидит Пушок. Стоит ей заметить, что он очнулся, и она начинает кричать так, как никогда не кричала до этого. Она вся перемазана в крови. Он пытается не паниковать. Пытается — изо всех сил! — пока не вспоминает, что ему больше некому позвонить. Что он сам сжёг дотла мост между собой и Питером. — Ш-ш… — хрипит он. — Ты в порядке, всё в порядке, Пушок… Она не прекращает, даже когда он поднимается и несёт её сперва в ванную, а после, хорошенько подумав, на кухню, к раковине. Уэйд отмывает её полотенцем, стараясь прикасаться к чувствительной коже как можно нежнее. Здесь столько крови. К счастью, большая её часть принадлежит ему. На очищенной коже обнаруживается небольшой порез — и, к его облегчению, ни одного осколка, застрявшего в подушечках её лап. Уэйд медленно покачивается и оседает на пол, прижимая кошку к груди. Они лежат здесь вдвоём, он и плачущая кошка, и он чувствует себя самым вонючим мусорным пакетом на свете. Керамические голубки глупо смотрят на него из-под кофейного столика.***
Работать в Рождество не хочется никому. Даже наёмникам. Впрочем, Уэйд всё равно находит для себя работу на этот день — и оставляет кошку в надёжных руках Боба, заверив его, что, если к его возвращению Пушок будет мертва, Боб незамедлительно отправится следом за ней. Это, можно сказать, самый настоящий отпуск: ему предстоит провести пару дней в его любимой Мексике. Новый год он встречает в засаде, а на следующий день заканчивает с миссией, пуская пулю ровнёхонько между глаз одному из мексиканских наркобаронов. Его настроение улучшается, когда он обнаруживает, что торговля людьми — неплохой способ заработать немного карманных денег. Поскольку пули у него заканчиваются, он решает бросить вызов самому себе и опробовать в бою мачете, который он спёр где-то по пути сюда. Дэдпул уже закончил со своей основной работой, так что у него есть немного свободного времени. Он загоняет охранников в угол и — поскольку с мачете особо не размахнёшься — устраняет их всех на месте, ловко вспарывая ахилловы сухожилия. Когда они все отправляются на тот свет, вместе, как большая дружная семья, Дэдпул выкладывает их в круг и задумчиво крутит пустую бутылку из-под текилы, решая, чей член кому запихнуть в глотку. Он счастлив, как моллюск (у которого отобрали жемчужину). Затем он осматривает все комнаты в поисках наркотиков, алмазов или, на худой конец, бенгальских тигров, но находит только измученных черноглазых женщин со следами побоев на лицах. Он также проверяет бункер, но там опять обнаруживаются пленницы. Два часа и много, много взломанных замков спустя Дэдпул оказывается на свободе. В нём проделали несколько новых дырок, а вокруг него — девятнадцать женщин. — Спасибо, — хрипит одна из них по-русски, но Уэйд делает вид, что не понимает её, и бросает окровавленный мачете к её босым ногам.***
Когда он возвращается, Пушок кажется похудевшей. Боб бормочет что-то об отсутствии аппетита и бесконечном отирании у входной двери, но Уэйд палит в его сторону, и Боб почитает за лучшее свалить по-хорошему. Они сидят на кровати, и Пушок поедает с его руки консервы (те самые, высококалорийные — у него ещё остались кое-какие запасы). Они остаются в постели на весь день. Уэйд таскает кошку на руках, и она вжимается в него всем своим костлявым телом. Он целует её в лоб. — Твоя голодовка сработала. Я вернулся. Время забыть об этом дерьме — нам больше некому звонить в случае чего. Она смотрит на него, маленькая и морщинистая. — Прости, малышка. Папа больше никуда не уйдёт, папа больше не оставит тебя одну. Уэйд сглатывает горький ком в горле. — Знаю, ты заслуживаешь лучш… Она прижимает мягкую лапу к его губам, и он нежно улыбается ей. — Если ты пытаешься заразить меня токсоплазмозом с помощью своих маленьких грязных лап, то жаль тебя расстраивать, но ничего не выйдет. Кошка устраивает голову у него под подбородком. — Мы с тобой застряли тут вдвоём. И, боюсь, только смерть разлучит нас.***
Уэйда дожидаются тридцать семь новых голосовых сообщений. Для миссии он всегда использует одноразовые мобильники, а в последние несколько дней он был слишком занят кошкой, чтобы проверить настоящий. Его голосовая почта переполнена сообщениями от Питера. После удаления первых семи «перезвони мне», и десяти «перезвони мне, пожалуйста», и двух «пожалуйста, возьми трубку, я волнуюсь», и кучи «мне так жаль, Уэйд, прошу тебя, не надо звонить, просто напиши, что ты в порядке», и одного «пожалуйста, Уэйд, умоляю»… Мозг Уэйда хочет разбить телефон. Большой палец Уэйда нажимает на кнопку вызова. — УЭЙД! — Питер берёт трубку мгновенно. — Брайан, мне нужно ответить, разберись с мистером Такером… Уэйд, ты здесь? — Да, — коротко отвечает он. — Боже, Уэйд! Я так переживал! Где тебя носило?! — Тебе-то что? — грубо спрашивает Уэйд. — Ты что, смеёшься? Уэйд! От тебя не было ни слуху ни духу три недели! Я думал, ты умер! — Ты преувеличиваешь… Неожиданно проснувшееся чувство вины стискивает его горло. — Не знал, что ты будешь так волноваться, — он хотел бы произнести это насмешливо, но получается жалко. — Конечно, я волнуюсь! — Питер делает глубокий вдох, и Уэйд мысленно готовит себя к… — Прости меня, Уэйд. — …Что? — Прости меня за то, что я сказал тебе той ночью, — Питер воспринимает ошеломлённое молчание Уэйда как призыв к продолжению. — Я просто не подумал о том, что ты, должно быть, чувствовал. Не подумал, что ты… — он замолкает, будто понимая, что ступает на зыбкую почву. — Что ты похож на Ромео. — В последнее время я не приставал ни к каким тринадцатилеткам, так что не понимаю, с чего бы… — На того пса, которого ты чуть не придушил, — уточняет Питер. — Которого я сдерживал, ты хотел сказать, — поправляет его Уэйд, — пока ты был занят своими девичьими штучками. — Я имею в виду, что… что ты преодолел много трудностей, но научился справляться с этим, хоть иногда и случаются рецидивы. — Похоже, за время его отсутствия Питер успел заучить наизусть целую вдохновляющую речь. — Уэйд. Я не такой уж идиот. Я знаю, что значит, когда человек может удержать на месте пса весом в сто восемьдесят фунтов. Пса, пытающегося откусить ему голову. Пса, натренированного на сражения со львами. И ухмыляется при этом так, словно в июле наступило Рождество! Но… я также знаю, что значит, когда этот же человек оставляет у себя кошку, которая ему не нравится, кошку, за которую он не несёт никакой ответственности. Когда он тратит на неё время и деньги, хотя вовсе не обязан этого делать. Большинство людей просто выбросили бы её на улицу или подкинули бы под дверь клиники. Питер делает глубокий вдох. — Знаешь, как у меня появился Аид? — спрашивает он, и его голос звучит пусто. — Хозяева принесли его в клинику и попросили меня усыпить его. Одиннадцатилетнего кота, который мог бы прожить ещё столько же. Они просто узнали, что он болен ВИКом. И я понимаю, что у тебя есть проблемы, Уэйд. Может, я и не настоящий врач, — слово «врач» он произносит с насмешкой, — но я получил медицинское образование. И мне хватило мозгов, чтобы понять, что твои шрамы — не последствия осложнений экземы или псориаза. (Я знаю, что кто-то сделал тебе больно. Ему не нужно произносить этого вслух.) Питер замолкает и сглатывает. Уэйд чертовски близок к тому, чтобы повесить трубку и спустить всю обойму в мобильник, но Пушок устроилась на его руках, и он не находит в себе мужества опустить её на пол — она всё ещё выглядит такой хрупкой. — Я… не должен был так реагировать на то, что ты сделал с Флэшем. Я и правда знаю о тебе далеко не всё, — Питер колеблется. — Но… хотел бы узнать. — Нет, не хотел бы, — отвечает Уэйд не задумываясь: он всё ещё не пришёл в себя. — И правда, — сухо говорит Питер, — обожаю, когда другие люди судят о том, чего я хочу. Уэйд, послушай. Я пойму, если я не нравлюсь тебе; ты будешь не первым, кто решил убраться подальше от парня, рассказывающего о новом виде ленточных червей с таким азартом, будто вышел очередной айфон. Я смогу принять это — но не решай за меня, что чувствую я сам. Он замолкает. Похоже, это и впрямь важно. Уэйд снова слышит, как он нервно сглатывает. — Уэйд… я будто снова очутился в старшей школе, — стонет Питер. — Могу я угостить тебя кофе? Не… не какой-то гадостью из супермаркета, а… пойти выпить кофе. На свидание. Я знаю одно отличное кафе… — Нет, — резко перебивает его Уэйд и тут же исправляется, понимая, как это прозвучало: — Только не кофе! Я растущий организм, меня не подкупить дерьмовым салатом из ближайшей кафешки. Если хочешь накормить меня, купи мне нормальной еды. А если хочешь соблазнить — отведи меня в Тако Белл.***
Такой способ соблазнения работает. (Кто знал, что тако — отличный афродизиак?) Они вваливаются в квартиру Уэйда, натыкаясь на все углы, хотя свет и включён. Питер цепляется за его плечи и в какой-то момент просто бросается на него, обхватывает бёдра ногами, и… и Уэйд без особых усилий удерживает его на весу, пристроив ладони на упругую задницу, и поспешно скидывает кроссовки. Дрожь Питера, обвившегося вокруг него, передаётся и ему самому. — Такой сильный… — стонет Питер ему в губы, запуская руки Уэйду под рубашку. — Я знал, знал, что за этой мешковатой одеждой… — выдыхает сквозь зубы, — прячутся такие мышцы… — ведёт ладонями вверх, — бицепсы, лопатки… — и хнычет, но Уэйд достаточно хорошо разбирается в этом, чтобы знать: Питеру не больно и не плохо. — Мы не достигли даже второй базы, а ты уже несёшь ерунду, Пити. Я просто очень хорош. Питер фыркает и целует его перед тем, как, приподнявшись, обхватить губами мочку его уха. — В спальню, — шепчет он, понукая Уэйда лёгким ударом пяток. — Слабак! Впрочем, Уэйд подчиняется и вваливается в комнату. Кошка хранит благословенное молчание.***
Уэйд даже не может припомнить, когда в последний раз он доходил до этой вот стадии под кодовым названием «на следующее утро». Он позволяет себе понежиться в кровати несколько минут — тут всё ещё пахнет Питером, сексом и ванильной смазкой. Заставить себя покинуть спальню удаётся с трудом. Раздаётся звук слива туалета, и из ванной доносится: — Эй, что случилось с твоей раковиной? Похоже, кто-то просто напал на неё с молотком. — Трубы. Взорвавшиеся трубы. Зима. Старая сантехника. О-очень старая. Прямо-таки доисторическая. Древнее, чем шутки про «тук-тук» и само время. — Хм, — Питер задумывается и моет руки душем. — А твой домовладелец в курсе? Нужно связаться с ним, вероятно, в контракте прописано, что… — Да всё нормально. Когда Питер вытирает руки о собственные боксеры, между ними повисает неловкое молчание. Это — те самые боксеры, которые Уэйд стаскивал с него зубами несколько часов назад. — Что ж, это… — блеет Питер, выходя в коридор и пряча глаза. — Это было… ну, ты понимаешь… и… Уэйд не разочарован. Может, Питер и засунул свой член ему в задницу, но это, в конце концов, ничего не значит. Он и так получил слишком много: отличный тако, отличный секс, отличную ночь. И, возможно, даже заработал себе порядковый номер в телефонной книжке Питера (чем плох тридцать второй?). Он вовсе не чувствует горечи, когда кивает. — Да, это… — Наверное, я должен… — начинает было Питер, но его прерывают кашляющие звуки. Они оборачиваются и обнаруживают, что Пушок только что заблевала кеды Питера. Откашлявшись, она невозмутимо отряхивается и шествует мимо них. Питер прочищает горло. — Полагаю, мне стоит задержаться. Вдруг потребуется помощь профессионала? На случай, если Пушок страдает непроходимостью кишечника или… — Разумеется. Оставайся. После разрешения Уэйда напряжение незаметно сходит на нет. Питер проходит мимо него прямиком в гостиную. — Это что, настоящие диски? — кажется, он удивлён. — Ты можешь включить что-нибудь. Если хочешь, и если тебе никуда не нужно идти, и если… — Как насчёт «Котов-аристократов»? — Почему бы и нет, — лениво отвечает Уэйд (и вовсе он не продумывает в голове дизайн свадебных приглашений и цвет костюма — как сложен выбор между оливками и слоновой костью). Где-то в середине мультфильма, когда Питер успевает подпеть Томасу и устроиться головой у Уэйда на коленях, ему вдруг становится страшно, что всё это нереально. В действительности не существует симпатичных, добрых, умных парней, принимающих его натуру боттома, делающих потрясающие минеты и знающих наизусть диснеевские песни. Он опускает взгляд. — Я ношу платья. Питер непонимающе смотрит на него. — И женское нижнее бельё. Тот хмурится. — Ты не имеешь права говорить такое посреди мультика, — с упрёком отвечает он. — Покажешь мне потом. И отворачивается, глядя, как три котёнка на экране пытаются сымитировать звук поезда (Питер пытается тоже). Пушок проводит остаток дня под кайфом.