***
Шкаф Уэйда никогда не был особенно опрятным — он больше напоминает свалку всех его вещей, безо всякой системы. Учитывая, что он крайне редко ходит в чём-то кроме своего костюма, это весьма удобно. Пушок осуждающе смотрит на него с кровати, подобрав под себя лапы. — Это не свидание, — свирепо заявляет Уэйд. Она не впечатлена. — Не оно! — настаивает он, скрипя зубами. — Мяу, — невозмутимо отзывается кошка, равнодушная к его оправданиям. — Это не свидание, а у меня не едет крыша. Хватит так на меня пялиться, бесполезный пожиратель картошки. Пусть это будет… бро-вылазкой. У нас с Питером всё очень бромантично, — он кивает сам себе. — Да, всё так. Бромантично — потому что приставка «бро» сразу же подчёркивает мою мнимую гетеросексуальность. Копаясь в куче одежды, он находит относительно чистые чёрные брюки и красную толстовку. И бросает тоскливый взгляд на новенькое жёлтое платье — увы, оно не подходит для просмотра матча в баре. И для бро-вылазки тоже. Впрочем, его быстро утешают уютные кружевные трусики, украшенные причудливыми красными спиралями, особенно сексуальными на чёрном хлопке. — Ну, как я выгляжу? — спрашивает он у Пушка, и та внимательно его осматривает. — Мр-ряу. — Спасибо! — он наклоняется и целует её в лоб. — Веди себя хорошо, Пушарик. Папочка будет пить, метать дротики и веселиться — а если в его скромную судьбу вмешается какое-нибудь божество, ещё и потрахается. Тор, ты слышал? Можешь присоединиться к нам, если хочешь! Всё должно пойти как по маслу.***
Бар не так уж далеко от его квартиры — пара остановок и несколько минут пешком. Когда он появляется там, Питер копается в телефоне. Стоит признать, выглядит он отлично — оказывается, под больничным халатом скрывались худые, но жилистые и крепкие руки, обтянутые рукавами простой рубашки с синими пуговицами. Поверх накинута кожаная куртка с кучей кнопок. Это выглядело бы довольно эффектно, если бы не пушистые ярко-красные наушники. — Эй, детка, ты часто бываешь здесь? Питер вздрагивает и едва не роняет телефон. Он поднимает глаза и фыркает, увидев Уэйда, потом дёргает наушники вниз, на шею. — Нет, но когда мой отец был садовником…* — О, он избил тебя лопатой, да? Питер со смехом качает головой, и Уэйд вдруг обращает внимание на то, что это первый раз, когда он попытался совладать со своими катастрофически-отказывающимися-лежать-ровно волосами. Видеть его с такой причёской странно, но ему идёт. Что-то щекочет ему ноздри. — Новый лосьон после бритья? — в замешательстве спрашивает он. Кто вообще бреется по вечерам? Да Питер выглядит так, будто у него в организме в принципе отсутствует тестостерон. — Н-нет, — Питер заливается краской — хотя, может, это от холода. — Давай подыщем себе местечко. — Да, стоит, пока бар не затопили толпы фанатов — не хотелось бы наблюдать за матчем с порога. Уэйд следует за Питером по тускло освещённой лестнице и поворачивает направо, к приоткрытой двери. Он расправляет плечи, готовый встретить косые взгляды, но на них никто не смотрит. На диванчике в дальнем углу уместилась группа мужчин лет тридцати, им нет дела до новоприбывших; несколько парочек сидят за столиками. Но не разобрать, о чём они говорят, — мерный гул голосов перекрывает джаз, впрочем настроенный ровно на такую громкость, чтобы можно было разговаривать, не переходя на крик. Это довольно странное место для просмотра матча по хоккею, но, что ж, Уэйд открыт всему новому. Питер усаживается на один из барных стульев, по центру. Отличное положение: оба телевизора, уже настроенных на нужный канал, находятся теперь прямо перед ними. — Что я могу вам предложить, мальчики? Бармен — старый лысый мужик, плотный в том смысле, что мускулов у него явно больше, чем жира. У него довольно дружелюбное лицо. — Пинту Molson Dry. — Уэйд подумывает поцеловать бармена, когда тот спрашивает, бутылочное ему пиво или разливное. Естественно, он выбирает второе. — Сливочный эль, пожалуйста. Бармен смотрит на Питера, останавливая взгляд на его пушистых наушниках, и вскидывает густую, посеребрённую сединой бровь. — Ну? — Что ну? — в замешательстве переспрашивает Питер. Мужчина протягивает руку. — Удостоверение личности, пацан. Питер не спорит. Видимо, он уже привык к этому — так что молча вытаскивает карточку из потрёпанного бумажника и вручает бармену для тщательного исследования. — Не нужно было бриться, — забавляясь, сообщает ему Уэйд. — Это не помогло бы, — Питер пожимает плечами и стягивает куртку, обнажая господи-боже-правый обтянутый рубашкой торс. Питер не имеет права выглядеть так горячо, но каким-то образом всё равно выглядит — быть может, дело в пуговицах. Или в том, что он не застегнул рубашку до конца — и, когда он подаётся вперёд, чтобы забрать права, Уэйд видит в вырезе выступ его ключицы. Он с лёгкостью выхватывает из пальцев Питера удостоверение, игнорируя обязательный вопль «Верни!» и удерживая Питера одной рукой. Ни одна из фотографий на права ещё никому не польстила — Питер здесь такой же, какой он есть в действительности: губы поджаты, волосы в беспорядке. И знакомые (очень приятные) черты. — Вижу, ты носил хипстерские очки до того, как это стало считаться модным. Питер пытается отобрать права, но Уэйд с лёгкостью пресекает всяческие попытки, отводя руку в сторону — а руки у него длиннее, чем у Питера. — Ну-ну, Пити, ни к чему так волноваться! Ты был таким милым ребёнком! — Просто прелестью, — успокаивается Питер. — Могу я забрать свои права обратно или мне не стоит нарушать вашу идиллию? Уэйд с ухмылкой возвращает ему карточку, и бармен опускает перед ними их напитки на похрустывающих ярких подставках. Питер снова краснеет, хотя в баре не так уж и жарко. Тут немного душно, но Уэйд быстро привыкает; всё, что он позволяет себе, — снять капюшон, а Питер даже рукава закатывает. Похоже, концепция рубашки как вида одежды для него в новинку: вместо того, чтобы аккуратно потянуть ткань вверх, он дёргает, и у локтей получаются некрасивые складки. У Уэйда пальцы зудят от желания расправить рукава и закатать их как следует, но он вовремя себя одёргивает и только тянется за пивом. — Твоё здоровье! — говорит он Питеру, поднимая вверх кружку. — И твоё, — отвечает Питер, чокаясь с ним своей. Уэйд глотает холодное пиво, краем глаза наблюдая за Питером, слизывающим с верхней губы пенку. Судя по всему, этой ночью ему предстоит выпить много, много, очень много алкоголя. — Итак, до матча ещё полчаса, нужно чем-то развлечься, — говорит Уэйд Питеру, очевидно уставшему уже прятать и отводить взгляд в поисках более-менее интересной точки наблюдения. — Я подумал, что, быть может… — Вызываю тебя на поединок дротиками! Они говорят это одновременно, и Питер кивает. — Конечно, я только за. Хотя, если честно, не пробовал. — В смысле никогда? — Ну, я не… — Питер осекается. — Да, никогда. — Ты готов к поражению и полному унижению? — Как самоуверенно, — оскаливается Питер, и Уэйд едва удерживается от ответной ухмылки. — Первое правило: проигравший — а им будешь ты — покупает бухло. — Не будь так уверен в себе, я быстро учусь. Уэйд всё ещё вполне уверен. Они уносят свои напитки с собой к углу, где приютилась доска для дартс. И, разбираясь с дротиками, Уэйд вручает Питеру фиолетовые, оставляя красные при себе. — Так что мне делать? Просто швырять дротики в центр? — Ну, почему нет. Это один из вариантов игры. — Подожди, есть ещё варианты? Уэйд тратит пару минут на объяснение способов игры, и лишь после этого они всерьёз готовы приступить к схватке. — В яблочко! Уэйд рывком оборачивается и, толкнув Питера к стойке, резко рычит: — Где? — Уэйд? В чём дело? — А. А… ты имел в виду дартс. В яблочко, точно. Конечно, — Уэйд отступает, почёсывая шею. — Что ещё я мог иметь в виду? — Неважно, неважно, забудь… теперь давай вернёмся к игре: я как раз собираюсь как следует надрать тебе задницу. Дротики оказываются достаточно забавным способом убить время. Пива в кружке Уэйда раз от раза становится всё меньше и меньше; он учит Питера правильно держать дротик и бросать его, задействовав всё плечо. Питер высмеивает его способности и подзуживает попадать в конкретные участки доски — и вот теперь годы упорных тренировок и оттачивания мастерства пригождаются! Уэйд запоздало замечает, что некоторые посетители бара наблюдают за его игрой — Питер предлагает им поучаствовать, и они лишь слегка вздрагивают, увидев лицо Уэйда. Питер как часть команды полностью уравновешивает опыт сотен игр в дартс — они опережают противников лишь на пару очков. И те покупают Уэйду ещё пива, в то время как Питер всё ещё цедит свой эль — и потом они ненадолго покидают бар. Когда они возвращаются, игроки обеих команд как раз выходят на лёд. И с этого момента Уэйд потерян для мира. Он забыл спросить, за кого болеет Питер, но это не имеет значения, потому что да кТО ПОЗВОЛИЛ ЭТОМУ МАЛЕНЬКОМУ КУСКУ ДЕРЬМА ВЫЙТИ НА ЛЁД ОН НЕ МОЖЕТ ДАЖЕ ШНУРКИ НОРМАЛЬНО ЗАВЯЗАТЬ ПОСМОТРИТЕ НА НЕГО У НЕГО ЯВНО КАТАРАК… Уэйд искренне наслаждается происходящим. Никто не говорит, что он слишком громко орёт, в кружке плещется отличное пиво, а в какой-то момент матча перед ним оказывается целая тарелка рогаликов. Питер сидит рядом, облокотившись на стойку, и всякий раз, когда проигрывается повтор важного момента матча, свет экрана бликами пляшет на его лице. Он должен был догадаться. От понедельников хорошего не жди. — Ох-ох-ох, — тянут позади них, — только посмотрите, да это же маленький Питер Паффик. Питер застывает неподвижно. — Сколько членов ты обслужил за последнее время, Паркер? Уэйд и Питер оборачиваются. Говорящим оказывается высокий мужчина, он был бы красив, не будь на его лице того выражения, которое обычно изображается в словаре рядом со словом «дятел». Позади него — два безмозглых головореза, разразившихся глупым смехом. Уэйд изучает их — оба крепче и больше, чем он. Тот, что справа, судя по его прыщам, сидит на стероидах, а левый удерживает ноги параллельно друг другу — кто вообще сказал, что эта идиотская поза может казаться угрожающей? — Флэш, — напряжённым голосом произносит Питер. — Похоже, прошедшее десятилетие никак не повлияло на твой убогий словарный запас. — А это кто такой? О, Питер, просто прелесть! Решил таскать свою карманную пепельницу с собой по барам? — Не называй его так, — зло отвечает Питер. Он такой маленький в сравнении с этим парнем. — Питер-Питер, если тебе и правда так нужен член, ты мог бы просто… — Если ты не заткнёшься прямо сейчас, — говорит Уэйд, медленно поднимаясь со стула, — уходить отсюда тебе придётся без зубов. Джаз всё ещё играет, но разговоры вокруг затихают. — Котёнок показывает коготки, а, пидор? — Ладно, — у Уэйда начинается нервный тик. — Раз тебе так хочется… не могу сказать точно, сколько зубов у тебя всё-таки останется. — Уэйд… — тихо говорит Питер, опуская руку на его плечо. — Не обращай на него внимания. Давай уйдём, мы можем посмотреть… Уэйд сбрасывает его руку. Флэш ухмыляется. Уэйду не нравится его ублюдочное самодовольное лицо. — Считаешь себя крутым стрелком, Динь-Динь? Послушай своего парня и свали отсюда. Нам здесь не нужны лишние феечки. Уэйд делает глубокий вдох. Это никогда не помогало ему успокоиться раньше — не помогает и сейчас. Уэйд справится. Он может быть лучше — прямо как в идиотских сказочках. — Послушай, Фонарик, или как там тебя. Ты мешаешь мне проводить время с Пити, который, похоже, считает, что я кто-то вроде кошачьего Иисуса. Разве это так? О, я сумасшедший сукин сын, и мне ужасно хочется познакомить твоё лицо с этим столом — и, поверь мне, я сделал бы это с удовольствием. Твоя рожа так и кричит: популярный старшеклассник-спортсмен, оказавшийся в реальной жизни таким неудачником, что до сих пор не может принять это. Я даю тебе последний шанс уйти молча — без обид и сломанной челюсти. Флэш ощетинивается и делает шаг вперёд, нарушая его личное пространство. Ребятки позади него хрустят суставами: должно быть, им хочется казаться устрашающими, но вот Уэйду кажется, что такие фокусы ужасно вредны для старых костей. — Думаешь, из-за пары угроз я сбегу к мамочке? Жаль расстраивать тебя, урод, но я не боюсь всяких пидорасов. Уэйд пожимает плечами. Что ж, теперь Питер не может упрекнуть его в том, что он не пытался. — Будь по-твоему. Он разбивает свою почти пустую кружку о морду стероидного мудака и помогает другому разобраться с его ногами — лёгким ударом отправляет на колени. А затем поворачивается к Флэшу, уже не выглядящему настолько самоуверенным. Удара в коленную чашечку достаточно, чтобы услышать особенно порадовавший его щелчок; он ловит падающего Флэша за волосы и впечатывает мордой в стол. — УЭЙД! — кричит Питер. — Уэйд, что ты делаешь? Отпусти его! — Никогда не любил DC, — огрызается Уэйд. — А если ты, говнюк, посмеешь хоть вздохнуть не так в присутствии Питера Паркера, я найду тебя, и мы вместе опробуем лучшие моменты из Ганнибала. Он отпускает Флэша, и тот сползает на пол, как студень. Люди пялятся на них. Уэйд бросает бармену пару смятых купюр и, перешагнув через Флэша (с каким удовольствием он слышит хруст ломающегося под подошвой запястья!), направляется к выходу из бара. Он успевает пройти довольно много, прежде чем слышит крик — и его нагоняет Питер. — Уэйд! Какого чёрта! — Что. Питер пытается что-то сказать, но из-за пробежки только задыхается и отчаянно жестикулирует. Уэйд не понимает, что его так волнует. — Не понимаю, из-за чего ты суетишься, Пити. — Уэйд! — глаза у Питера огромные. — Ты сломал ему коленную чашечку! — Я и сам понял. Звучало как перелом. — У него сотрясение мозга. — Удивительно, что он у него вообще есть. — Ты напал на него! — Я бы предпочёл формулировку «надрал ему задницу»… — Из-за пары оскорблений? Его колено, Уэйд! Ему потребуется операция! Да что на тебя нашло! Уэйд смущён и слегка расстроен. — Пити, этот парень был придурком. Я предупреждал его по-хорошему, словами, этим самым ртом! И он меня не послушал. Питер, кажется, не понимает его логических доводов. — Тот человек, что напал на Флэша в баре… это не ты, Уэйд. Нет, не ты. Совсем не ты. В жизни каждого человека бывают судьбоносные моменты. Некоторые из них поначалу совсем не кажутся важными, а некоторые запечатлеваются в памяти, как вехи на пути, пройденном тобой в жизни. До сих пор таких моментов было четыре. Первый. Уэйду шесть. Он дарит Саре Кэмпбелл ромашку, потому что ему нравятся её золотые волосы. Она разражается смехом. Второй. Уэйду одиннадцать. Он возвращается домой и видит мать, уснувшую в луже собственной блевоты. Уэйд помогает ей подняться, раздевает и несёт в душ. — Жаль, что я не сделала аборт, — с ухмылкой говорит она ему, когда он моет ей голову. — Хотела бы я, чтобы ты, маленькое чудовище, никогда не рождался. Уэйд вытирает её, одевает в пижаму и укладывает спать. Затем он берёт швабру. Когда его пальцы смыкаются на деревянной ручке, он понимает, что мать искренне верит в каждое из сказанных ею слов. Третий. Уэйду чуть больше двадцати, обычная миссия, ничего особенного. Уэйд стреляет в человека и видит, как его голова взрывается, будто перезрелый арбуз. Ошмётки серого и красного разлетаются вокруг, а Уэйд смотрит на этот причудливый узор и думает — вот чем он хотел бы заниматься всю жизнь. Вот что он действительно любит. Вот что почти заставляет его чувствовать себя счастливым. Четвёртый. «Оружие Х». Это воспоминание прячется в адамантиевом сейфе в самом далёком и потаённом уголке его разума. Он никогда не вскрывает замок. И вот он — пятый. Мучительная трель будильника. Пора проснуться. Питер Паркер отличный парень. Он добрый, весёлый и симпатичный, он шлёт Уэйду по утрам фото котиков и спрашивает, как прошёл его день. Он не вздрагивает, когда видит лицо Уэйда, не жалеет его и не пытается залезть в душу. Он не боится Уэйда. Он не позволил бы ему сорваться, если вдруг тот ошибётся. (Он никогда не говорил ему заткнуться.) Питер Паркер не знает, чем Уэйд Уилсон зарабатывает на жизнь. Питер не знает, как Уэйду нравится причинять другим боль. Как нравится чувствовать отчаянное трепыхание тех, кого он душит. Как нравится запах крови и хруст измельчающихся под ногой костей. Как нравится вспарывать чью-то кожу ножом. Питер Паркер не знает, кто такой Уэйд Уилсон. Они провели вместе столько времени, а Питер ничего о нём не знает. — Нет, именно это и есть я, — резко отвечает Уэйд, и, когда глаза Питера потрясённо расширяются, что-то болезненно сжимается в его груди. — Ты думаешь, я сраная мать Тереза, подбирающая бродячих кошек? Сюрприз, солнышко! Я ублюдочный мудак, и я ломал людям руки за меньшее, чем то, что позволил себе этот урод. Единственная причина, по которой я не выбил из него всё это гомофобное дерьмо, заключается лишь в том, что я не хотел ещё больше портить этот вечер. — Уэйд… — На этом всё, доктор Паркер, — он выплёвывает фамилию Питера как проклятие. — Купите себе плюшевого единорога и засуньте его рог в свою праведную задницу. Если бы всё это происходило в фильме, этот момент стал бы кульминацией действия — Уэйд развернулся бы, чтобы уйти, а Питер схватил бы его за руку и признался бы в вечной любви, не дающей ему покоя с их первой встречи. Они бы целовались и забирались друг другу под одежду под дрянную музыку. Когда Уэйд оглядывается через плечо, Питера уже нет. (Это конец.)