Демон

      После сильной грозы всегда тихо. Приятный запах озона и влажный воздух, солнечные зайчики, прыгающие по зеркалам луж, и висящая разноцветным коромыслом радуга в чистом безмятежном небе. Но это совсем не значит, что вскоре не поднимется ветер, не налетят свинцовые тучи, не вспыхнет костлявая молния и не загремит могучий глас грома. Совсем не значит, что разрушений не будет. Затишье часто бывает временным.       Обилие цветов и дорогих подарков разной масти наполняло мою спальню, сестра звонила и писала ежечасно. Они оба были настолько внимательны ко мне и ребёнку, что уже через пару недель это стало настораживать. Их переписка прекратилась, и телефонные переговоры были крайне редки, но мой мозг упорно проворачивал аксиому: «второй раз на те же грабли мой муж наступать не станет». Эта мысль сводила меня с ума, нервы натягивались струной, которая вот-вот грозилась разорваться. Однажды Таня пришла ко мне в гости. Я не могла смотреть на неё и постоянно отворачивалась, к тому же сестра снова была пьяна. Она принялась плакать, просить у меня прощения и всхлипывать невнятные оправдания, всё это крайне раздражало меня и лишь ложилось солью на изорванную в клочья душу. Я опустошила стакан воды, сделала глубокий вдох и медленный выдох. — Уходи, — прошептала я. — Саша, я очень тебя прошу, не говори маме, — всхлипнула она, подходя ближе. — Я никому не собираюсь об этом говорить, — теряя самообладание, прошипела я. — Это позор для всей нашей семьи, я не хочу делать это достоянием общественности. Постарайся и ты сохранить всё в тайне! Таня сделала ещё один шаг, оступилась и повалилась на меня, вонзая ногти в мои оголённые плечи. Я отчётливо видела, как силуэт сестры остался на месте, он стал вытягиваться и принял очертания высокого худого мужчины, но черт лица разглядеть было невозможно. Это существо стало затягивать меня, словно чёрная дыра в космосе. Мне становилось дурно, я едва смогла нащупать край стола и удержаться на ногах, сознание покидало меня. Я помню лишь пронизывающий холод и отдалённый лепет Татьяны.       Опавшими тонкими листьями неслись мои дни, их резные края сворачивались от холода, а пигмент красок необратимо разлагался, оставляя после себя лишь грязно-коричный тлен. Я не помню ничего, разум отторгал эту жизнь, не оставляя в памяти даже светлого лика моего ребёнка. Однажды Виктору снова нужно было уехать, всего на два дня — в Дубну и обратно. Таня свалилась с диким жаром и, дабы ненароком не заразить малыша, отправилась в добровольное заточение в свою съёмную квартиру. Я решила проехаться по детским магазинам в поисках обновок для сына. Реализовав свои планы, мы гуляли по заснеженным улочкам, недалеко от дома моей сестры. Белоснежный храм с небесным куполом разливался колокольным звоном, прогоняя из души тоску и даря надежду. Я подошла ближе, всматриваясь в звонаря, так ловко управляющегося с разновеликими колоколами. Впервые за эти недели уголок моих губ робко потянулся вверх. Я опустила глаза, взглянув на пестрящую вывеску супермаркета недалеко от церкви. Ледяной волной меня окутало отчаянье, я не верила в то, что вижу, но буквально в паре метров от меня возле машины стояли Виктор и Таня. Они не могли оторваться друг от друга, поэтому не заметили нас. Я быстро отскочила за угол церковного забора, увлекая за собой коляску.       Снег едва слышно зашуршал под моими коленями, впившись сотнями холодных игл. Я смотрела на голубой купол и думала лишь об одном «почему я?». Мне было безразлично, что думают обо мне окружающие, я просто смотрела на храм, словно ища в нём защиты. А колокола сыпали медью, переливаясь в мелодичном соцветии звуков, они возвещали что-то радостное, им не было до меня дела. Столь красивая музыка заполняла собой морозный воздух и капала на моё обледенелое лицо. Колокола раскачивали свои металлические юбки в разные стороны под силой крепких рук звонаря и поблёскивали в скупых лучах зимнего Солнца, дразня бесов и раскалывая нежно-голубую бездну.       Сильный порыв ветра сорвал с меня шляпу, опустив её на белый бисер снежинок, и запутался в огне моих волос. Затылок онемел от холода, но я не могла оторваться от золотого креста на этом широком куполе. Мои всхлипывания остановил лишь металлический звук падающих монет. Я опустила взгляд на свою шляпу и увидела там мелочь — люди бросали мне деньги, словно жалкой попрошайке, мне — Александрине Великской! Я подпрыгнула, как ошпаренная, наотмашь выбросила унизительные кружки, вцепилась в ручку коляски и зашагала к своей машине. Мне нужно было подумать, мне нужно было принять решение.       Мой голос переходил на высокие ноты и бился о геометрический рисунок стен, врезаясь в обои и поглощаясь плетью целлюлозы. Я уже не думала о том, что в соседней комнате мирно спит сынишка, и я могу разбудить его. Мне ничего не было нужно от Виктора, кроме развода. Услышав это слово, он в один шаг приблизился ко мне и схватил за горло. Синий омут дьявольским пленом поглощал мою душу, а широкая ладонь не давала воздуху наполнить мои лёгкие.  — Запомни, Алекс, — чеканил он своим низким голосом, — я никуда тебя не пущу, и ни о каком разводе не может быть и речи. А если ты всё же решишься, то я сделаю твою жизнь адом. Я отниму у тебя ребёнка, не сомневайся в этом. Что касается Тани, то она мой отдых, и я не собираюсь от этого отказываться. Что тебя не устраивает? Я содержу семью, полноценно участвую в жизни сына и выполняю каждый твой каприз. Могу я отдохнуть? От недостатка кислорода моя голова начинала кружиться, а очертания зала постепенно погружались во мрак. Стальная хватка разжалась, и я рухнула на пол, хрипя и жадно глотая воздух. Из соседней комнаты донёсся детский плач. — Подойти к нему, — спокойно сказал Виктор и вышел из комнаты, оставив меня утопать в густом ворсе разноцветного ковра.       Ночь опустилась на мою голову и весь мегаполис, пытаясь задушить его бешеное дыхание. Она вонзала свои костлявые пальцы во все углы и заставляла миллиарды огоньков вспыхивать искрами, дабы оставить людям возможность ориентироваться в пространстве. Наша спальня погрузилась в забвенье, и лишь слабый лунный свет протягивал ко мне свои призрачные руки. Я сидела на полу и смотрела на серебряный диск, зависший возле окна. За моей спиной в своей кроватке сопел малыш, а рядом с ним на просторном двуспальном ложе десятый сон видел муж. Я просто смотрела на луну и тихо всхлипывала, жидкая соль текла по моим щекам нескончаемым потоком, окропляя шею и грудь. «Что же мне делать?» — подумала я, касаясь кончиками пальцев багровых синяков на шее. — Что же делать? — отозвался эхом в моей голове чужой голос. — Ведь это твои родные, самые дорогие люди. Сестра была с тобой с самого рождения, была рядом, помогала тебе, играла с тобой в куклы. А Виктор, он же твой идеал, пример для подражания. Ты же обожаешь его, так ведь? Острая боль сковала мою грудь и вонзила свои гибкие лезвия в дрожащее тело, замедляя сердечный ритм. Рыдания превратились в хрип и застряли в горле колючим комом. — Можно прекратить это, — продолжал голос, — нужно лишь сделать шаг, и боль уйдёт, наступит долгожданный покой. Ты же этого хочешь? Смелее. Серебристая вуаль окутала мои стопы, а ледяная красавица поманила меня своим ясным ликом. Я поднялась, открыла балконную дверь и вышла. Морозец сковал моё тело, и тонкий шёлк ночной сорочки превратился в грубую корку на коже. Луна протянула ко мне свои ладони в пригласительном жесте и одарила сияющей улыбкой. Я открыла створку окна и забралась на раму. Идеально ровный диск — как же это красиво! Такая огромная пульсирующая сфера, чарующая, манящая. Она смотрит на меня и зовёт к себе, переливаясь призрачным блеском и жемчужным перламутром. Мой взгляд сорвался с прекрасного тела земного спутника и опустился вниз. Крошечные лавочки и тонюсенькие фонари украшали широкий двор, словно игрушечные. Оценив, насколько вырастет сила удара при такой высоте полёта, я заключила, что смерть будет мгновенной. — Ну же, — шепнул голос. Пушистый снег мелким серебром мерцал в конусе искусственного света, убеждая в том, что непременно станет мягкой периной для меня. Моя нога зависла над пропастью, нащупав мнимую опору воздуха. — Давай, — шептал голос, — сделай шаг. Боль толкала меня вниз, полупрозрачная лунная дорожка выстилалась подо мной, придавая уверенности.       Пронзительный плач сына, разбуженного ледяным дыханием встревоженного ветра, вырвал меня из забвенья. Я подалась назад и рухнула на выстеленный вагонкой пол. Деревянная твердь встретила моё тело тупой болью и недовольным грохотом. Плач нарастал, я вскочила на ноги и ворвалась в комнату, захлопнув за собой дверь. Взяв на руки сына, я смотрела на мирно спящего мужа, его покой ничто не могло нарушить, даже моя смерть…