Демон

      Яркое солнце умело плетёт золотистое кружево и набрасывает его на жужжащий мегаполис. Белые барашки лениво пасутся на небе, не замечая ничего вокруг. Лето задорной девчонкой ворвалось в этот город, сотни птиц залились её радостным смехом, цветы вспыхнули разноцветными веснушками, а её длинные волосы упали на раскалённый асфальт тёплыми ливнями. Столичные красотки выставили напоказ стройные ноги и покатые плечи, собирая восторженные взгляды представителей сильного пола. В этом всеобщем веселье мне нет места, меня не радует пылающая природа и бушующее великолепие, внутри меня лишь холод и пустота. Цокот каблуков, словно метроном, отсчитывает шаги до дома и отдаётся в висках эхом моего потерянного счастья. Вот так просто, взяла и отпустила. Но ведь счастье — это не только любовь к мужчине, это дети, самореализация, творчество… Недавно Виктор вручил мне коробочку, в ней лежали ключи, ключи от загородного дома для нашей семьи. Красивый жест, ничего не скажешь. В таких случаях говорят «жизнь налаживается». Почему тогда всё так безрадостно? Наверное, я слишком много хочу.       С этими мыслями я поднимаюсь в свою квартиру. Радостный детский смех окутывает теплом сердце и срывает улыбку с губ. Маленькие ручки обвивают шею, и торопливый, трудно разбираемый лепет ласкает слух. Туфли легко покидают стопы, и я вхожу с сыном в комнату. Лучистый взгляд голубых глаз брата окидывает меня горячей волной, всегда жизнерадостный и светлый… мой мальчик. — Сашка, я тебе новую композицию принёс. Минор наш так завертел, всей группой грузились. Тебе точно зайдёт. Если ты ещё и в стихах драмой ударишь, то это будет наша самая убойная баллада, зал рыдать навзрыд будет. Мелкая дрожь пробила тело, я знала, что именно скрыл маэстро под сочетанием нот. Белый конверт с диском внутри лёг в мою ладонь, и единственное, о чём я думала, это лишь то, что любимые руки также сжимали этот предмет. Тяжёлая синева трансового взгляда осела на мои плечи, широкая кисть скользнула по спине. — Давай Ваню заберу, тяжело же, — прозвучал хрипловатый голос. Малыш охотно перелез на отцовские руки, я смотрела на то, как им хорошо вместе, как они близки. За время моего отсутствия они построили целый город из конструктора, выставили транспорт и разместили по позициям солдат. Совместные интересы, искренняя любовь. Виктор оказался плохим мужем, но, несмотря на это, отцом он стал хорошим. Его гибкий график позволял находиться с сыном чаще меня. Специфика его работы предусматривала дистанционный доступ и интерактивную постановку задач своим подчинённым. Меня всегда поражала его феноменальная способность моделировать в сознании физические процессы, этим он очень напоминал Никола Тесла. По-моему, тот гений был так же невыносим. Но я жила здесь и сейчас, с Виктором. В этот вечер мы с Женькой наговорились вдоволь, он рассказал обо всех событиях, новостях и планах, это успокоило меня и отвлекло от переживаний. Когда брат ушёл, тоска вновь окутала душу.       И вот я провожу рукой по карману жакета, в котором ждёт моего внимания диск. Мысли кружатся около глубоких ореховых глаз, высоких скул, тонких губ, мелодичного тенора и тонких пальцев, так нежно касающихся моего лица. Я скучаю по нему каждый миг своей жизни, и мысль о том, что напрасно покинула его в тот вечер, посещает замутнённый разум всё чаще и чаще. — Саша, — вырывает меня из раздумий вкрадчивый голос, — нам есть что обсудить. Медленно повернувшись, смотрю на знакомые до боли черты, слышу, как сын радостно хохочет под мультяшные песенки. Лишь вздохнув, прохожу на кухню, Виктор следует за мной. Тонкое стекло ложится в мою руку, и прохладная стихия обволакивает губы. — Я слушаю тебя, — говорю, опустив стакан на стол. — Я знаю тебя двенадцать лет, — чеканит невозмутимый голос, отчего кажется мне демоническим. — Мне не нужно доказательств, чтобы понять истину. — Что же ты понял? — ухмыляюсь я. — Ты наделала тех же ошибок, что и я. Но это ничего не меняет в наших отношениях. Давай договоримся с тобой, что больше никто из нас подобного не допустит. Колкий холодок пробегает по спине и заставляет отвести глаза от этой синей бездны. Слабая искра надежды стучится в сознании, и слова сразу слетают с губ: — Так, может, нам развестись цивилизованно? Всё спокойно обсудить и попытаться построить свою жизнь… по отдельности. Сделав один шаг, Виктор вытягивается передо мной. Инстинктивно отскакиваю назад и выставляю перед собой руки, страх начинает овладевать разумом. — Не питай иллюзий, — не меняя интонации, говорит он, — я никуда тебя не отпущу. Мы уже говорили об этом. Ты — моя жена, ей и останешься. — А если я тебя не люблю? — голос предательски дрожит. — Главное, что тебя люблю я, — уголок его губ слегка приподнимается, а рука медленно приближается к моей шее. Этот жест становится спусковым крючком, и я ударяю мужа кулаком в грудь. Он лишь медленно выдыхает, и трансовая синь впивается в мою душу. — Смотри, Саша, я же могу и ответить, — совершенно серьёзно чеканит палач. — Я знаю, — шепчет мой голос, и ноги медленно делают несколько шагов назад.       Не спуская глаз с противника, спиной выхожу в коридор, там больше места и есть хоть какая-то возможность увернуться от атаки. А что потом? Пара ударов по болевым точкам, схватить сына и вскочить на улицу? Не успею. Лицо Виктора приобретает растерянный вид, он медленно приближается и несмело касается моей талии. — Я никогда больше не трону тебя, — успокаивает он, — я хочу обнять тебя, опусти руки. Дрожа всем телом, опускаю сжатые кулаки и утыкаюсь лбом в его плечо. Горячее дыхание обжигает шею, и вкрадчивый голос тихо выносит мне приговор: — Выбрось из головы мысли о разводе, я не допущу его… никогда. А если ты всё же решишься, то я создам для тебя такие невыносимые условия, что тебе сразу расхочется кусаться. Мне не восемнадцать лет, Александрина, чтобы рассыпаться лирикой. Я свой выбор сделал уже давно, ты его приняла, и пути назад у тебя нет. Давай выстраивать совместную жизнь рационально. Вопрос с жильём мы уже решили, карьеру построили, имеет смысл расширить нашу семью ещё одним ребёнком. Подумай над этим. Во втором декрете можешь долго не сидеть, я не буду против, если ты захочешь приступить к работе раньше. Но если решишь посвятить себя детям, буду этому только рад. — Я подумаю, — рычу сквозь зубы. — Вот и славно, — улыбается Виктор. — Отдохни, успокойся, подумай над моим предложением, а я пока уложу Ваню спать.       Я врываюсь в спальню диким вихрем, тело моё сотрясает дрожь, в горле стоит ком, а ноги сами подкашиваются. Почему мне так страшно? Муж предлагает родить ребёнка, хочет взять все вопросы по содержанию семьи на себя, разве это плохо? Разве не об этом мечтают все женщины? Может, он и прав, возраст замков в облаках давно прошёл и высокие цели не стоят эмоциональных вихрей?       Похолодевшие пальцы не сразу попадают в карман и извлекают шуршащий конверт. Блестящий диск выпускает в глаза сотню искусственных зайчиков и заставляет зажмуриться. Звук ударяющейся о пол бумаги привлекает моё внимание. Сердце набирает ритм и отбивает чечётку, как сумасшедшее, — письмо. Колени с грохотом впиваются в ламинат, листок жалобно шуршит в руках, взгляд впитывает ровные линии красивого почерка. «Ты сразу поймёшь, о чём эта композиция. В ней всё, что не успел тебе сказать. Ты поменяла номер и перестала приходить в студию. Я твой выбор принял, единственное, о чём жалею, — что отпустил тебя в тот вечер. Что бы ни случилось и как бы ни складывались твои взгляды на жизнь, знай, что я люблю тебя…» Пальцы разжимаются, и белый мотылёк немым укором опускается на пол. Отскакиваю от него, как от огня, и, упершись спиной в стену, зажимаю руками рот, чтобы не выпустить отчаяние наружу. — Я уже всё решила, — шепчу в оправдание своему бездействию или беспомощности. — Да ничего ты не решила, — раздаётся ледяной хохот. Резко повернув голову, вижу вытянутый силуэт у кровати. Он вновь пришёл на запах моей боли, вновь потянет ко мне свои чёрные щупальца и отщепит часть моей души, продлив стабильность своей, если от неё хоть что-то осталось. — Если бы ты всё решила, то даже не стала бы читать эту писанину и, уж тем более, не давилась бы тут слезами, — ухмыляется Дярго. Рефлекторно провожу пальцами по сухим щекам и пытаюсь рассмотреть в этом мраке хотя бы подобие глаз. Странно, но хищник не пытается нападать, не накидывает ментальные силки и не пытается усилить мою боль, дабы усластить себе трапезу. Чувствую, как холод расползается по моей груди, отчего, как ни странно, становится легче дышать. Апатия укрывает плечи и восстанавливает ритм сердца. Это всё демон. Он помогает мне? — Дярго, — шепчу ему, продолжая всматриваться в пустошь глазниц, — а ты помнишь ту женщину, которую любил при жизни? Тень медленно подползает ко мне и замирает рядом с листком. — Я мало что помню спустя тысячу с лишним лет, — медленно отвечает нежить. — Та женщина уже многократно переродилась, и я потерял её след. А из чувств помню лишь страх. — Страх? — Да. Помню, как принесли её ко мне в дом. Конь чего-то испугался и сбросил её под телегу. Хрупкое девичье тельце было всё переломано, сознание лишь на миг вернулось к ней, и она прошептала моё имя. У неё не было сил бороться… Не было, а у меня были. Единственное, что я чувствовал тогда, это страх. Страх, что она умрёт, и я останусь один. Забавно, я умер вместо неё и остался один навечно. — Жалеешь? — Нет. С тех пор я больше не чувствую ничего… кроме жажды. — А почему ты не можешь переродиться? — Видишь ли, девочка, перед тем как в эмбрионе раздастся первый стук сердца, в нём уже присутствует душа. Собственно, она это сердце и запускает. Чтобы успеть раньше посланной Богами души, я должен знать о зачатии заранее, а это, как ты сама понимаешь, трудно. Что-то провернулось во мне, изменилось. Впервые я уловила от Дярго вибрации, аналогичные моим, нашла в нём… поддержку? Он был так же обречён, как и я, и так же пытался выжить, подстроиться под сложившиеся условия. Яркой вспышкой сознания озарило душу, и слова сами сорвались с губ: — Переродись в моём ребёнке. Тень перестала извиваться, замерла, а потом резко приблизилась к моему лицу, почти вплотную. — Ты пожалела меня, что ли? — подозрительно прозвучал голос. — Ты готова дать мне… новую жизнь? — Только не говори, что тебе нравится скитаться между мирами и присасываться к чужой энергетике, — ухмыльнулась я. — Глупо отказываться от такого предложения. — Тогда решено. Кем бы ты хотел родиться? Дярго отстранился от меня и снова задрожал в воздухе густым маревом. — Я так много совершил зла и принёс столь много боли, что справедливым будет поместить меня в тело женщины. Так я смогу расплатиться за всё. Истерический хохот вырывается из моей груди ответной реакцией на демонический юмор. Что-то вроде смеха я слышу в своей голове и со стороны подселенца. Холод вновь сковывает моё тело, разум звенит тоньше хрусталя, приспособиться к сложившимся условиям жизни — это единственно верное решение. Маленький листочек ласково встречает подушечки пальцев, которые заботливо прячут его обратно в конверт. Моя драгоценность ложится в ящик комода, канув в его бархатной тени. — Надеюсь, при самом процессе ты присутствовать не должен? — ледяная улыбка искажает моё лицо. — Нет. Я приду на следующий день после… — Хорошо, приходи послезавтра. — Вообще-то твой… эм-м… день «Х» только послезавтра и наступит, — ухмыляется Дярго. — Ты же хотел родиться женщиной? Тогда приходи послезавтра. А сейчас оставь меня, я должна настроиться. — Ты больше не услышишь меня. Попав в «сосуд», я навсегда забуду свою прошлую жизнь, и с тобой мы познакомимся заново. Поэтому я хочу сказать тебе сейчас, — этот голос впервые звучит… «по-человечески». — Спасибо.       Обернувшись, не нахожу силуэт. Теперь совсем одна. Отправляю жакет на вешалку и, выглянув в коридор, вижу Виктора, сидящего на кухне за столом, моя кисть изгибается в пригласительном жесте, и удивлённый взгляд предложение принимает. Дышу ровно, подхожу к кровати, пальцы скользят по пуговицам офисной рубашки. В памяти вспыхивают яркие ягоды испорченной блузы. Вдох-выдох. Белая ткань падает на стул, настаёт черёд замка юбки. Габардин* неохотно соскальзывает с бёдер и отправляется вслед за рубашкой. Знакомая тяжёлая поступь, тихий щелчок дверной ручки, и горячая ладонь ложится на мою талию. Оборачиваюсь и всматриваюсь в большие выразительные глаза, чётко очерченные скулы и полные губы — черты, которые когда-то я обожала. Крепкие объятия сжимают меня, словно куклу, растворяюсь в природном инстинкте, животной страсти, забвении. Мои пальцы цепляют футболку и стаскивают её с рельефных рук, жадные поцелуи обжигают кожу. Толкаю Виктора на постель и опускаюсь рядом. Каждая клеточка этого спортивного тела мне хорошо знакома, каждый его импульс понимается мной мгновенно, он открытая книга для меня, лёгкая добыча. Мой гений, мой идеал, моя безумная любовь, что же с тобой стало? Нет. Что же ты со мной сделал? Мои губы ищут другие рельефы, слух желает впитать иной тембр, а взгляд желает пропасть в шоколадной бездне. Нависаю над мужем, его руки ласкают моё тело, он ловит мой ритм — мгновенная синхронизация, отточенная годами. Опускаю веки, слышу, как вдали шумит море, вижу маленький домик и нежный взор его хозяина. Вспоминаю, как жидкое золото воздушным шариком медленно плыло по нежно-голубому блюдцу, как крохотные пташки ловко ныряли в кучерявые облака, как их задорный щебет наполнял жемчужными красками пёстрый сад, а невесомые пёрышки смахивали с себя солнечную пыль, даруя цветам столь необходимый для жизни свет, и как горячая пыльца падала на веки, заставляя стаи ресниц взмывать вверх.

В серебристый сон ты бы с ним ушел По дороге вечных звезд, над простором строгих гор. Ты бы перед ним на колени встал Не стыдясь ни слов, ни слез, кто любил - тот и распял. (М. Пушкина)