Другая сторона

В один миг вся жизнь волшебницы потеряла смысл, все планы и мечты были перечёркнуты. Если бы не Арден, Ксандрия, наверное, умерла бы на месте от испытанного шока. Он привёл эльфийку в чувство, однако вместо благодарности та накинулась на него, крича, что он, возможно, лишил её последней возможности увидеться с Ностурой, не отпустив в Невервинтер сразу, как только встретил. Ксандрия не запомнила ничего, что было после. Со слов того же Ардена она знала только то, что стала бросаться на прохожих, пытаясь выяснить, что же произошло, и не мог ли выжить хотя бы кто-то из волшебников ордена Многозвёздных Плащей. После того, как первичный шок прошёл, она начала осознавать, что ей не вернуть утраченного, и остаётся лишь смириться. Но как можно было смириться с такой ужасной потерей? Жизнь пошла под откос – молодая лунная эльфийка скиталась по городу, не имея возможности отправиться на родину, где ей была бы обеспечена поддержка со стороны родителей и четы Ларелиусов, конечно, если те выжили в череде странных событий, напивалась в тавернах на последние деньги, ввязывалась в драки и крушила всё, что видела. Ардена она оттолкнула от себя, единственное, что осталось от него – это белый волк Сильвер, который не мог жить без волшебницы и всюду сопровождал её. Ночами она приходила на пустырь, где раньше располагалась Башня Плащей, и рыдала в голос, умоляя всех богов вернуть то, что было так внезапно и жестоко отнято у неё. Сильвер неизменно ложился рядом и тихонько скулил, разделяя беспредельную тоску новой хозяйки. Неоткуда было ждать помощи, никто не замечал страданий эльфийки, когда вокруг творилось нечто невообразимое. Магия обратилась необузданным хаосом, синий огонь распространялся всё больше и больше, его отблески плясали в небе, доносясь вспышками и раскатами грома из тех мест, что пострадали от Катастрофы больше всего, невервинтерцы были охвачены ужасом. Ночами можно было услышать душераздирающие крики тех, кто пострадал от Колдовского мора. Заражённые превращались в немыслимых чудовищ, неминуемо сходили с ума. Прежние законы и порядки рухнули. Те, кто стремился выжить, стекались в общины и запирались в домах, храмах, крепостях, избегали всяких волшебных вмешательств, способных поколебать хрупкое равновесие. В конце концов сдалась и Ксандрия. Поначалу она упрямо верила, что Ностура может быть жива, но не могла найти ни одного доказательства и ни одного опровержения, а потому с каждым днём сил и уверенности становилось всё меньше и меньше. Так оставшаяся в полном одиночестве эльфийка оказалась среди тех, кто скрывался от Колдовского мора в одном из старых храмов. Каменные своды его подземелий казались самым надёжным и безопасным местом в мире. Клирики, выступившие добровольцами, днём и ночью защищали храм от набегов моровых чудовищ. А время, казалось, здесь текло совсем иначе – день сменялся ночью с тиканьем маятника огромных храмовых часов. В этом бесконечном потоке легко было затеряться, перестать разграничивать реальность и сон. Ксандрия потеряла счёт времени. Днями она сидела на кровати в своей крошечной комнатке в подземелье без движения и гипнотизировала каменную стену. Иногда она пыталась ухватиться за хаотичные потоки и завихрения магической энергии, которые просачивались даже сюда, но у неё не получалось. Сколько бы ни прошло времени после Катастрофы, эта колоссальная, высвобожденная в один момент энергия не хотела успокаиваться и подчиняться воле волшебницы. Измождённая эльфийка раз за разом концентрировалась и воображала себя в этих потоках, как будто становилась сама частицей этого хаоса, но стоило ей протянуть руку, как тело пронзала боль. То, чем Ксандрия прекрасно владела раньше, теперь отказывалось подчиняться ей и убивало её. Был ли смысл продолжать? Бывшая ученица Многозвёздных полагала, что его уже давно нет. Она больше не была уверена, что когда-нибудь увидит Ностуру, а что-то другое её совершенно не волновало. Постепенно попытки приспособиться прекратились. Теперь у эльфийки был только один интерес – сколько проживёт она в этой никчёмной телесной оболочке вот так, влача жалкое существование. Сил не хватало даже на самоубийство. Чем дальше уходило время от Катастрофы, тем беспомощнее становилась Ксандрия и большую часть времени проводила во сне, похожем на нескончаемый бред, где её прошлое пожирали языки синего пламени. Она даже не помнила, когда исчез Сильвер, вероятно, пойманный моровыми тварями. Скрывающихся от Колдовского мора в храме кормили баландой дважды в день, но за своей порцией похлёбки волшебница приходила только утром. Бывали случаи, когда ей вообще не хотелось есть, и она отдавала плошку кому-нибудь из нуждающихся, забирая себе только кусок хлеба. Сколько прошло времени с того момента, как жизнь превратилась в бескрайний кошмар, Ксандрия не знала. Каждый новый день ничем не отличался от предыдущего. Никому не было дела до истощённой бледной эльфийки, чьи чёрные волосы так отросли, что их концы волочились по полу, глаза были пусты и безжизненны, и только по теплу тела можно было понять, что она не нежить. Не было дела – до того дня, когда Ксандрию впервые потревожили в утренней очереди за едой. – Прошу меня простить, за Вами никто не занимал? – раздался несколько робкий мягкий мужской голос над ухом эльфийки. – Нет. – Хорошо... Надеюсь, что Вы не сочтёте меня бестактным, но позвольте поинтересоваться – Вы в порядке? Мне показалось, что Вам нездоровится. – Конечно, Вам показалось. Я в полном порядке, разве не видно? – устало и с некоторым презрением ответила Ксандрия. – Выглядите Вы неважно, на мой взгляд. В Вас видна стать, но Вы будто находитесь на грани. Эльфийка промолчала. Какого чёрта она должна объясняться перед каким-то незнакомцем за то, как выглядит? - Меня зовут Дориер. Дориер Грант. Могу я узнать Ваше имя? Ксандрия повернулась и исподлобья воззрилась на навязчивого мужчину. Это был складный светлокожий тифлинг средних лет, однако его главные отличительные признаки – рога – были спилены едва ли не под самое основание. – Ксандрия. Наверное. – «Наверное»? – тифлинг поднял бровь, не до конца понимая, к чему ведёт его новая знакомая. – Я уже не знаю, как меня зовут, как звали в прошлом... Быть может, я всегда жила в этой бесконечной веренице дней, а всё то, что было до Катастрофы... Катаклизма, как его сейчас называют – просто плод моего воображения. И Катаклизма никогда не было. Мы всегда жили в этом угасающем мире. – Сегодня тридцать первая годовщина Катаклизма, – тихо и как будто между прочим произнёс Дориер. – Что?! – эльфийка вздрогнула и впервые за много лет широко распахнула глаза. Она не верила, что хоть одна новость может пробить стену её безразличия, но только что та мгновенно рассыпалась в прах. В последний раз такое случалось, когда Невервинтер потрясло внезапное появление Башни Плащей спустя полгода после исчезновения, при этом не на своём прежнем месте, а совсем в другом районе. Первым же делом туда отправилась группа смельчаков, но не нашла ни одного мага – ни живого, ни мёртвого – и ни одной зацепки, которая могла бы пролить свет на то, что произошло с волшебниками на самом деле. А затем какая-то неведомая сила заставила искателей приключений сбежать оттуда, и с тех пор сунуться в Башню Плащей никто не решался. Ужаснее, чем тогда, Ксандрия себя ещё не чувствовала. – Значит, больше тридцати лет прошло... – Ох, простите меня, я не хотел задеть Ваших чувств... – начал извиняться тифлинг. – Время уже давно перестало для меня что-то значить, – Ксандрия отвернулась и взяла со стола тарелку похлёбки. – Мне трудно поверить, что я смогла прожить столько лет. Я каждый день думаю, что завтра умру. – Вы сломлены. Вам нужна помощь. – Нет, не нужна. Справлюсь как-нибудь сама. Эльфийка направилась к одному из длинных деревянных столов, что стояли в главном помещении, и за которыми завтракали все обитатели этого места. Тифлинг не отступал ни на шаг, всё пытаясь выспросить, что же случилось в прошлом с остроухой. – Почему Вы пристаёте ко мне? – с нескрываемым раздражением Ксандрия воззрилась на Дориера. – Неужели больше не к кому? – Я чувствую в Вас отчаяние. Вы перестали тянуться к свету. Взгляните на людей вокруг. Каждый из них что-то потерял – дом, семью, любимых, однако никто не утратил веру, самое ценное, что есть у всех нас. Поэтому мы живём и пытаемся что-то делать – защищать наше убежище, изучать новую магию, отдать себя служению богам, помогать тем, кто так же, как и мы, стремится избежать Колдовского мора. Я вижу Вас каждый день, Вы никогда ни с кем не разговариваете, только забираете свою порцию завтрака и уходите. Кто Вы? Что с Вами случилось? Почему Вы настолько потеряны? – Какое это имеет значение? Разве я не могу быть просто предоставлена сама себе? – Конечно, можете. Но всё-таки ответьте, пожалуйста: кто Вы? Ксандрия, прищурившись, взглянула на тифлинга. Вопрос явно был с подвохом, но с каким именно, остроухая не могла уловить. – Когда-то я была волшебницей. До Катаклизма. А теперь я ни на что не способна. Это всё, что я могу сказать. – Боги ниспослали нам тяжелейшее испытание, но если Вы пережили Катаклизм и не тронулись умом, как многие другие волшебники, значит, Вы способны на большее. – Где были все ваши боги, когда я умоляла их вернуть то, что я потеряла, или хотя бы дать мне надежду, которая поведёт меня за собой? Если они могут лишь причинить боль, то грош цена таким богам, – фыркнула эльфийка и всем своим видом показала, что не намерена продолжать этот разговор. Тифлинг уже было открыл рот, чтобы возразить, но только тяжело вздохнул и замолчал. С тех пор не проходило ни дня, чтобы Дориер Грант не пытался поймать Ксандрию за завтраком, задать вопрос-другой, рассказать очередную историю из своей жизни и пожелать хорошего дня. Так эльфийка узнала, что её новый знакомый – клирик, ненавидящий своё демоническое происхождение и с юных лет пытающийся искоренить всё, что напоминало бы о нём. Он оказался в храмовом убежище, стремясь помочь всем, кто в результате Катаклизма лишился чего-то исключительно важного. Однако Ксандрию оказалось не так-то легко расположить к себе. Волшебница избегала Дориера. Не впервые ей пытались влезть в душу и разбередить старые раны, которые и без того болели и кровоточили. А этот тифлинг оказался ещё и очень упёртым. Он игнорировал все намёки и просьбы Ксандрии оставить её в покое. Иногда он замолкал или уходил, но на следующий день за завтраком снова садился рядом, интересовался, как прошла ночь, при этом зная, что не получит ответа, затем что-то рассказывал, говорил о вере и надежде, о том, что не стоит противиться возможностям впустить хоть немного света в истерзанную муками душу. Утомлённая присутствием Дориера волшебница хоть и перестала прогонять его, осознавая, что это не поможет, но пропускала все его длинные философские монологи мимо ушей, делая совершенно бесстрастный вид. Она надеялась, что однажды клирик устанет от её безразличия и уйдёт надоедать кому-нибудь другому. Ксандрия предпочитала одиночество и была непоколебимо уверена в том, что смысла в её жизни больше нет и быть не может, но не могла остановить Дориера, как и избавиться от него. Однако и Дориер не мог подтолкнуть Ксандрию к изменениям, как ветер не может сдвинуть гору. И это противостояние, казалось, может продолжаться бесконечно. Никто не желал сдаваться первым. И если бы не одна ночь, ничто бы не изменилось вовек. Как и сотни других ночей, та начиналась ужасающе тихо. В очередной раз Ксандрия лежала в полной темноте с открытыми глазами и созерцала магический хаос вокруг себя. Был ли он чем-то реальным или только игрой воображения эльфийки? Остроухая уже не бралась искать ответ на этот вопрос. Как и солнце, чей свет она видела за последние тридцать лет только сквозь потускневшие витражные окна храма, магия стала чем-то, доступным лишь для созерцания издалека. Ксандрия начинала сомневаться в существовании и того, и другого. И когда она снова не то грезила, не то дремала и видела странные сны на грани с действительностью, её спокойствие нарушила внезапная боль. Она была вызвана хаотическим всплеском энергии, который произошёл где-то совсем рядом. Волшебница подскочила на кровати. Перед её глазами предстала доселе невиданная картина: посреди комнаты примерно в метре или чуть выше над полом возникло нечто похожее на пространственный разрыв – небольшое, светящееся и крайне нестабильное. Его рваные края колыхались и источали голубоватое свечение, а внутри было что-то вроде тонкой белёсой пелены – последний барьер между двумя мирами. – Ксандрия! – раздался безумно искажённый, но всё ещё узнаваемый голос. – Помоги мне! – Ностура! – задыхаясь, вскричала волшебница. – Что я должна сделать? – Удерживай портал! Я не смогу держать его одна. – Я... – Ксандрия хотела сказать: «Не могу», понимая, что магия не подчиняется ей с того самого дня, когда всё произошло, и в один момент ничто не изменится, но услышать самый родной во всём мире голос и не попытаться помочь было равно самоубийству. – Я попробую. Создавать порталы и удерживать их своими силами могли только очень сильные волшебники, Ксандрия ещё не успела познать этого искусства. Однако в прошлом она могла бы действовать интуитивно, направляя потоки энергии сквозь нити Плетения в портал, чтобы стабилизировать его. Сейчас она попыталась сделать то же самое, используя для этого оставшийся после Катаклизма магический хаос. Тело пронзила невероятная боль, выламывающая руки, перемалывающая кости, затуманивающая разум, но эльфийка терпела, стиснув зубы и часто-часто дыша. Сквозь пелену выступивших на глазах слёз она видела, как края разрыва приняли более ровные очертания, но не верила, что смогла сделать это сама. Затем её левую руку неожиданно и больно схватили за запястье. Паника охватила Ксандрию, которая снова потеряла контроль над проходящими через её страдающее тело потоками. – Вытащи меня отсюда. Это безумие, это нескончаемое безумие, – торопливо зашептала Ностура. – Я делаю всё, что могу! Несмотря на все усилия, что прикладывала волшебница, разрыв потерял стабильность и уменьшился. – Нет, не получится! Я не могу его удержать. Мне очень больно... Ностура отпустила её руку. – Обещаю, я найду тебя, я пробьюсь к тебе. Только будь готова, прошу, – в голосе чернокнижницы впервые послышалось отчаяние. В следующее мгновение портал захлопнулся, оставив после себя только быстро рассеявшееся завихрение магической энергии и тусклый голубоватый след. Ксандрия, измученная болью и полностью опустошённая, опустилась на кровать и несколько минут сидела без движения. Не получилось. Не смогла. Не была готова. Но вдруг это была всего лишь игра воображения, начавшаяся в тот момент, когда впервые удалось сконцентрироваться и слиться воедино с новой магией? Может быть, именно на это чудо надеялась эльфийка в глубине души, и поэтому именно этот образ привиделся ей? Ничто не исключалось, даже такое. Ксандрии вдруг безумно захотелось поговорить обо всём произошедшем, и первым, кто пришёл ей на ум, был Дориер Грант. Накинув на плечи старый обветшалый плащ, сохранившийся с того самого дня, когда Ксандрия покинула Башню Плащей, как впоследствии оказалось, навсегда, остроухая волшебница отправилась искать клирика по подземелью храма. Пришлось спросить у одного из дежуривших в коридорах в эту ночь, не знает ли он, где может находиться светлокожий тифлинг средних лет со спиленными под самое основание рогами. Дежурный молча указал в самый конец коридора. Эльфийка бросилась туда и затарабанила в деревянную дверь. – Дориер! Дориер, мне срочно нужно с тобой поговорить! Клирик отпер не сразу. По его лицу было видно, что он спал, и его очень невовремя разбудили. Но, увидев Ксандрию, Дориер улыбнулся, его лицо тут же приняло благосклонное выражение. – Не ожидал, что ты сама придёшь ко мне, особенно в столь поздний час. Заходи. Он закрыл за эльфийкой дверь и попросил не стесняться располагаться, как будет удобно. В отличие от аскетично обставленной комнатки Ксандрии, где были только кровать, маленький столик и сундук, в котором эльфийка бережно хранила все старые вещи, в этом весьма уютном помещении можно было увидеть добротный дубовый стол с двумя стульями, на нём лежала стопка книг, в углу комнаты стояла сколоченная явно наспех кособокая этажерка, заставленная склянками с благовониями, символикой фаэрунских божеств, дрожащий свет свечей выхватывал лежащие на нижних полках светлые одеяния с символом солнца. Дориер опустился на кровать и уставился на гостью. – Ты ведь не просто так пришла, верно? Должно быть, случилось что-то необычное. – С чего бы начать... – эльфийка была в растерянности. – В общем, только что у меня было видение или что-то вроде того. – Что ты видела? – глаза клирика загорелись неподдельным любопытством. – Это трудно описать. Какой-то разлом, портал. Я слышала голос Ностуры, она просила меня помочь ей. Но я не смогла. Я старалась, но магия мне не поддаётся, и ничего не вышло. У меня даже всё тело саднит до сих пор. – Чей голос? – переспросил Дориер. – О, боги, я же не рассказывала... До Катаклизма мы были близки. – Как сёстры? – Нет, даже ближе. – Кажется, теперь я начинаю кое-что понимать. А что с ней случилось? – Ностура исчезла вместе со всеми волшебниками ордена Многозвёздных Плащей. Она была одной из них. – Я слышал о Многозвёздных, об их исчезновении. Воистину история, покрытая тайной. Боль от такой утраты очень трудно передать словами. Я искренне соболезную. – Не надо, – прервала эльфийка тифлинга, нервно откидывая безмерно длинные пряди волос с лица привычным жестом. – Ох, прости меня, я не хотел тебя задеть. Так, значит, ты слышала голос своей возлюбленной? – Да. Ксандрия коротко пересказала всё, что видела, и в последний момент упомянула, что почувствовала, будто её схватили за левую руку. – Всё интереснее и интереснее, – задумчиво пробубнил Дориер, поглаживая подбородок. – Дай-ка мне свою руку. Думаю, это подскажет, чем на самом деле было твоё видение. – Что? – стушевалась волшебница. – Дай руку. Не зная, что сейчас будет делать Дориер, Ксандрия протянула ему левую руку. Клирик поднёс свечу к запястью и увидел на коже несколько ярких царапин. – Ты могла это сделать сама? – Не знаю, – с трепетом ответила остроухая. Неужели всё это не привиделось, а случилось на самом деле? Ответ был совсем рядом, и от этого осознания сбилось дыхание. Тифлинг осторожно провёл подушечками пальцев по царапинам. – Я чувствую чужеродную магию, похожую на моровую. Но только очень-очень слабую... Погоди, а это что ещё такое?! – Что? Где? – взволнованно воскликнула Ксандрия и вдруг почувствовала не сильную, но довольно резкую боль, похожую на укол. – Ай! Дориер внимательнее осмотрел царапину и хмыкнул. – Потерпи, сейчас вытащу. Снова неприятные ощущения, будто из-под кожи вытаскивают что-то длинное. Пара секунд, и клирик протянул измученной волшебнице на ладони небольшой тёмный шип. – Что это? – Я не уверен до конца, но с виду очень похоже на терновый шип. – Откуда он мог взяться? – потрясённо прошептала Ксандрия. – Возможно, оттуда, с другой стороны. Если, конечно, в твоей комнате не растёт куст терновника. – Думаешь, это было на самом деле? То, что я видела? А раз так, то Ностура может быть жива? – Конечно, это единственное доказательство, что у нас есть, но и его одного уже достаточно. Ну, и то, что на тебе остались следы потусторонней магии, говорит само за себя. – Я ведь не заражусь Колдовским мором? – всё тело эльфийки затряслось от этой мысли, а спина покрылась холодным потом. – Этого я не могу сказать наверняка. Однако если мне удастся исцелить твои раны, то бояться нечего. – Хорошо, тогда сделай это сейчас. Клирик кивнул, зашептал под нос незамысловатую молитву, и мерцающие солнечные нити потянулись от его ладоней к запястью волшебницы. Та почувствовала приятное тепло и успокоение. Прямо на глазах царапины затянулись, не оставив и следа на бледной коже лунной эльфийки. Теперь можно было спокойно выдохнуть. Опасность миновала. – Знаешь, Дориер, ты был прав, – заговорила Ксандрия, наконец опуская исцелённую руку. – Вера – единственное, что есть у всех нас и что ведёт нас вперёд. И ради этой веры я снова хочу заняться магией, даже если мне придётся превозмогать боль. Хочу начать новую жизнь. Клирик довольно заулыбался. Ветер всё же смог сдвинуть гору с места. – Я знаю, что тебе поможет. Приходи ко мне утром, до завтрака. Я как раз успею приготовить кое-что для тебя. А пока что иди к себе. Доброй ночи, Ксандрия. Волшебница покинула Дориера полная решимости. Впервые за тридцать один год мир наполнился красками, звуками, вкусами, перестал быть плоским и нереальным. И пусть надежда на возвращение Ностуры была призрачной, Ксандрия больше не хотела сидеть, сложа руки. Перенести ту боль, которой она собиралась заплатить за своё своеобразное воскрешение, было намного легче, чем постоянно терзать саму себя за упущенную и, вероятно, единственную предоставленную судьбой возможность вытащить Ностуру из другого мира. Остаток ночи эльфийка бодрствовала. Слишком велико было потрясение, чтобы заснуть. Думая, как скоротать время, Ксандрия принялась перебирать вещи, хранящиеся в сундуке. Походная одежда неплохо сохранилась, пострадало только исподнее. Впрочем, это не было большой проблемой, разжиться тряпьём здесь не составляло труда. Простые льняные рубахи и штаны раздавали всем, кто приходил в храмовую общину, не имея при себе ничего, или же заносил старые до дыр. До нынешней ночи Ксандрия даже не думала заменить своё рваньё на что-то более пристойное и только сейчас подумала, насколько её вид стал ужасен. Худая, как скелет, слабая, неухоженная, отталкивающая... Настала пора положить этому конец. Дориер, вероятно, думал о том же самом, раз ему удалось оказаться на шаг впереди – когда Ксандрия в условленное время пришла к нему, её уже ждал таз чистой тёплой воды и новая льняная одежда. Давая возможность волшебнице совершить все необходимые процедуры без стеснения, клирик покинул комнату и вернулся, когда его гостья уже переоделась в чистое бельё. – Я принёс ножницы, зеркало и ещё кое-что. Сейчас мы займёмся твоим преображением, – довольно прищуриваясь, изрёк Дориер. Волочащиеся по полу волосы в одно мгновение были отрезаны им до лопаток, но Ксандрии показалось, что этого недостаточно. – Режь ещё, – приказала она тифлингу. – Ты уверена? – Да. Режь. Вздохнув, Дориер принялся укорачивать волосы волшебницы до плеч. Та держала в руках зеркало и наблюдала за процессом. – Нет. Всё не так. Я хочу отрезать всё. Это желание повергло тифлинга в ступор. – Но зачем? У тебя очень красивые волосы. – Мне они надоели, – ответила эльфийка, чувствуя лёгкое раздражение. Она ни за что не призналась бы Дориеру, что её решение отчасти было продиктовано спонтанным желанием походить на свою возлюбленную – с момента вступления в орден Многозвёздных Плащей та всегда коротко стриглась, чем отличалась от большинства магов. Для окружающих Ксандрия припасла другое объяснение – она просто-напросто устала таскать очень длинные волосы, и ей хочется ощущения лёгкости и свободы. К счастью, безрогий тифлинг больше не возражал и не пытался допытываться, почему она хочет сделать именно так. Когда всё было завершено, эльфийка не без удовольствия взглянула в зеркало. Не сказать, что ей шла столь короткая стрижка, но даже так было намного лучше, чем прежде. – Что ж, если мы закончили с этим, то я хочу приступить к следующему этапу... Ты говорила, что испытываешь боль, когда пытаешься взаимодействовать с магической энергией. Я долго думал, что можно с этим сделать. И у меня есть одна хорошая мысль. Тебе нужен оберег. Но не простой. – Какой же? – А такой, который будет всегда при тебе, и никто не сможет отнять его. Неспроста волшебники всех времён носили талисманы, амулеты, разрисовывали тела символическими татуировками. – Кажется, я поняла, к чему ты клонишь. Только чепуха всё это. Всё зависит только от умений колдующего. – Ты не права. Скажи, ты когда-нибудь имела дело с артефактами? – Конечно, – кивнула эльфийка, вспоминая, что рассказывал ей о них магистр Ларелиус, а позже и Кайрон Шаттербоун. – Только вот ты можешь обвешаться ими с головы до ног, но если маг из тебя никудышный, то они не принесут никакой пользы. А самые сильные маги вообще ничего не используют, они полагаются только на собственную силу. – Это верно. Но ты не должна считать себя посредственной волшебницей, как и отказываться от помощи, думая, что справишься сама. Да, ты сильнее многих других, ты не сошла с ума, не потеряла чувствительность к магии как таковой, иначе ты не испытывала бы боль. Но тебе нужно что-то такое, что поможет найти баланс, настроиться на восприятие совершенно новой магии, отбросить всё то, что создаёт препятствия, и никогда больше не забывать, кто ты такая. – Я не забуду. – К тому же, это будет символом твоего возвращения к жизни. Готова ли ты пройти через символическую боль, чтобы отступила та, что мучает тебя и стремится сбить с пути? Ксандрия вздохнула. Она поняла, что собирался сделать Дориер, сразу, как только увидела в его руках помимо ножниц краски и необычное приспособление с иглами на конце. Впрочем, татуировка была не самой плохой идеей. Волшебница предчувствовала, что позднее будет не раз смотреть на неё и вспоминать, ради чего она пошла на это. – Что ж, я готова. Для татуировки эльфийка выбрала самое символичное место – запястье левой руки. Клирик даже не спрашивал, почему именно оно, этот выбор был слишком очевиден. – Знаешь, я подумал... – продолжил говорить Дориер. – Самое простое и очевидное – это символ, напрямую связанный с магией. Её проявления меняются, но суть остаётся прежней, и твоя связь с ней в таком случае будет неразрывна. Он взял со стола кусочек пергамента и начертил на нём лучистый серп с круглой линзой посередине. Сердце эльфийки ёкнуло, стоило ей увидеть то, что изобразил клирик. Уже в который раз он прочитал её мысли. – Ты же знаешь, чей это символ? – прошептала Ксандрия. – Конечно, – кивнул Дориер. – Многозвёздных больше нет, а я буду носить их знак всю оставшуюся жизнь. – Практикующие маги по всему свету используют похожую символику... И не зря – этот знак очень мощный. Ну, что, ты готова? Тогда расслабься. Можешь закрыть глаза. Эльфийка поступила, как велел тифлинг. Это помогало сконцентрироваться на себе. Боль от нанесения рисунка была намного слабее, чем та, которую пришлось пережить этой ночью. Дориер шептал не то заклинания, не то свои молитвы. В кои-то веки Ксандрию они не раздражали. Вскоре рисунок был закончен. Дориер отложил инструмент и предложил взглянуть на свою работу. Изображение вышло очень аккуратным, эльфийка могла только порадоваться, что у клирика оказались весьма умелые руки. В тот же день Ксандрия Ларелиус впервые покинула убежище. Она снова увидела солнце, настоящее, не сквозь мутные витражные окна. Многое нужно было переосмыслить и, что самое сложное, научиться жить заново. Но уже в те моменты в голове волшебницы начали возникать мысли, в конце концов определившие её дальнейшую жизнь. ...Как и предрекал Дориер, Ксандрия начала осваивать новую магию. Поначалу было очень сложно, разум туманился от боли и новых диковинных ощущений. Клирик почти всегда был рядом, поддерживал волшебницу, не раз просил её не поддаваться безумию, не давать слабину. Он стал Ксандрии первым другом за тридцать лет. Со временем боль прошла, и только одно было совсем не так, как прежде – достоверно неизвестно, сыграло ли свою роль то, что волшебнице пришлось пережить, но её способности извратились. Заклинания разрушения и контроля давались ей легче, чем все остальные. Многие называли Ксандрию чернокнижницей из-за волшебства, принимающего искажённую форму, как у тех, кого в большинстве своём считали отступниками. Но эльфийку это не волновало. У неё снова была надежда, а всё остальное не имело значения.