Symptoms

      Когда я захожу в свою комнату той ночью, мое сердце бешено стучит пойманной в клетку птицей. Голова гудит как колокол, отбивающий непонятную мне какофонию без ритма и смысла. Мои руки так сильно трясутся, что я не могу собрать упавшие со стола листы. Не могу поверить, что совершил такой безумный поступок. Мои глаза наполняются слезами. Нет, не потому что я переживаю, что теперь в наших с Ним отношениях пойдет трещина или, что теперь все будет не так как прежде. Да, я боюсь этой неизвестности, слишком пугающей по сравнению с предсказуемостью всех этих лет. А потому что я не знаю, куда себя деть от боли за Него, за Его чувства.       Что Он ощутил в тот момент, когда я выплюнул в Его прекрасное лицо эти предательские слова? Как сильно Его шокировали такие новости? Каким Он себя теперь чувствует? Потерянным? Сверженным с пьедестала лучшего друга? Обманутым? Может быть, разочарованным в себе? Все эти мысли не дают моим слезам высохнуть. Они горькими дорожками стекают с щек на подбородок и шею, когда я, прикрыв глаза, откидываю голову назад, тяжело дыша.       Все это неправильно, настолько неверно, что бессилие наполняет меня до краёв. Что же я сделал с Ним своими же руками? Руками, которыми должен обнимать Его по – дружески и успокаивать в моменты, когда Ему тяжело, похлопывая по плечу? Зачем я предал Его братскую любовь ко мне? Моя же любовь сейчас уже не кажется мне такой прекрасной, как казалась все эти годы. Скорее, она душит меня и точно душит Его, закрывшегося в своей комнате, того, который, возможно, не сомкнет глаза сегодняшней ночью.       Я стараюсь гнать от себя мысли о том, как Он в беззвучном крике зажимает зубами угол подушки, чтобы никто не услышал разочарованного плача. Мне страшно увидеть Его утром. Я не знаю, что делать, чтобы хотя бы как-то сгладить свою вину. Не знаю как вести себя с Ним. Сделать вид, что ничего не было и с моих губ не срывалось признание в нежной любви? Сделать вид, что все нормально, что это обычное дело - признаться в любви своему одногруппнику, словно это происходит постоянно? Неужели я стану тем, кто разрушит нашу дружбу, группу, наше будущее?       Утро неотвратимо надвигается, а я так и не сомкнул глаз, чтобы выспаться и набраться сил перед записью последних треков для альбома "Sherlock". Я слышу, как звенит будильник в Его комнате прямо за стеной. Надеюсь, что Он хоть немного поспал, потому что ночи без сна делают Его голос серым, будто в нем не хватает цветов, пикселями выпавших в ночное время. Пусть Он выдержит этот день рядом с человеком, который умудрился натворить столько бед.       Я собираюсь с силами, вытирая остатки бессонной слезной ночи влажными салфетками, накидываю на себя домашнюю рубашку и решаюсь выглянуть наружу. Но как только подхожу к двери своей комнаты, слышу Его голос и замираю. — Тэмин, давай ты теперь в душ.       Комната Тэмина прямо напротив моей. Не осознавая, что делаю, я прикасаюсь к двери, мягко проводя по ее поверхности пальцами. За ней, если открою, окажется любимая спина, ароматные волосы, рассыпающиеся почти до плеч, волнующе пахнущие Его постелью, пропитанной запахом горячего тела и кондиционера для белья. Как бы я хотел прикоснуться к ним, зарыться в них носом и прижать Его к себе, привлекая за талию. В мою дверь тихо стучат, а я резко вздрагиваю. — Джонги… - Его голос. Я пытаюсь различить в нем нотки надрывной усталости. — Ты проснулся? — Он немного напряжен, или мне только кажется? — Тэмини пошел в душ, так что у тебя есть еще время полежать.       Почему Он не открывает дверь? Обычно Он ее открывает. Мы никогда не запираемся на ключ, у нас вообще нет никаких тайн друг от друга, но мы и не врываемся без стука. Обычно Он тактично выжидает пару мгновений, а потом заходит будить, если я не могу проснуться сразу. Точно также делаю я, когда мне везет проснуться раньше, и я могу наблюдать, как остатки сна рассеиваются с бархатной кожи Его век, как Он вздыхает, мило бормоча какую-то несуразицу и пытаясь скинуть с себя сон, и трет глаза мягкими сонными пальцами. Его пухлые губы такие манящие в эти моменты, что мне нужно очень много сил, чтобы не наклониться и не поцеловать их, украв горячее дыхание после долгого сна. — Я пока поставлю кофе.       Слышу, как Он шлепает босыми ногами по полу. Я все-таки решаюсь открыть дверь и, пройдя по длинному коридору, заглянуть на кухню. Он напевает очередную древнюю балладу, которую наше поколение, наверное, даже не вспомнит. Его голос хрипит на высоких нотах, а я хмурюсь. Не люблю, когда Его голос срывается. Значит, Он не спал, иначе бы контролировал ноты куда лучше. Его широкая спина в мягком свитере показывается из-за шкафа с посудой, и я сглатываю. — Привет.       Мой голос, хриплый и севший, прорезает пространство. Я даже сам вздрагиваю от такого неприятного звука, а Он роняет яйцо, которое держал в руке, и резко разворачивается. Яйцо расплывается по темному кафелю склизкой лужицей. Наши взгляды встречаются.       Его глаза… Вроде бы обычный удивленный взгляд, но я вижу в нём куда больше, чем Он старается показать. Он напуган. То, как дрожит уголок Его губ в легкой утренней улыбке, как напряжены плечи, как на дне нечитаемого взгляда плескается волнение, говорит, что Он до последнего оттягивал понимание того, что мы с Ним встретимся так скоро. Думаю, что мой взгляд такой же, а пальцы, впившиеся в воротник рубашки, подрагивают, не смотря на то, что я сжимаю их настолько сильно, чтобы дрожь была не видна. — Привет, — говорит тихо. — Ты меня напугал. Что у тебя с голосом? — Он наклоняется, собирает скорлупу и отправляет ее в мусорное ведро около раковины. — Фигня какая-то, ты же сам слышишь, — вздыхаю, не зная куда деться.       Помочь Ему с вытиранием или просто сесть на свое место, или, может, налить всем кофе? Я чувствую себя потерянным ребенком и ненавижу это чувство всей душой. — Поможешь? — Он поворачивается, протягивая тряпку. — Я пока сделаю нам питье для голоса. Если мы оба явимся на сегодняшнюю запись с таким вокалом, наш менеджер нас прикончит, - хмыкает, кажется, расслабляясь.       Я протягиваю руку и забираю тряпку, стараясь не коснуться Его пальцев. Всматриваюсь в уставшее лицо, пока Он копается в холодильнике в поисках ингредиентов для адского питья, которое Он нам готовит, когда вместо сна мы предпочитаем пить алкоголь. Под узкими глазами залегли тени, в уголках краснота, значит, Он плакал. Его глаза я знаю лучше своих. Губы искусаны и обветрены, даже маленькие соблазнительные родинки на нижней совсем не видны, а я ведь так люблю всматриваться, ища их сквозь макияж и блеск для губ. Подбородок устремлен вперед, Он всегда так делает, когда чем-то недоволен или просто расстроен. Я так сильно погружаюсь в созерцание Его черт, что не осознаю, как долго уже смотрю на Него. — Так ты мне поможешь, Джонг? — Его голос возвращает мне подвижность.       Я наклоняюсь, собираю остатки скорлупы и того, что когда-то было яйцом, с холодного пола, как раз рядом с Его левой ногой, споласкиваю тряпку и протираю место аварии еще раз, пока Он закидывает что-то в блендер. Из коридора слышатся шаги, и на кухню заходит свежий после утреннего душа Тэмин в полотенце, обвязанном вокруг бедер. — Что на завтрак? — Он потягивается, демонстрируя свое длинное, стройное, гибкое тело. — Тебе готовится каша с черникой в мультиварке.       Младший кривится. — Прости, Тэмини, это — единственное что осталось из фруктов, — вздыхает Он, поворачиваясь и даря Тэмину извиняющуюся полуулыбку, такой безумно красивый, что можно сойти с ума. — Понятно. Значит сегодня нужно после записи зайти в магазин. Ки-хён сказал, что у нас закончились кимчи и рис, — Тэмин присаживается на свое место, тряся головой, чтобы просушить волосы. В коридоре раздается недовольный голос Кибома: — Минхо, сколько раз можно говорить, чтобы ты не оставлял после душа свое нижнее белье в ванной? Я, что тебе, мама что ли, чтобы убирать за тобой? — Ну-ну... ну пару раз оставил, ничего страшного, как будто ты мужских плавок не видел, - низкий голос рэпера и недовольное бурчание Кибома. Они, толкаясь, вваливаются в кухню. — О, Джонги, ты как призрак сегодня, — Ки вглядывается в мое лицо, тут же сканируя его на наличие усталости, нервных срывов, курения, бессонных ночей, моральных терзаний и, находя все это, недовольно морщится, вздыхая. — А с тобой что, Джинки-хён?       Ки проходит к Нему, разворачивает к себе и ошарашено замирает. Я стою по диагонали и вижу, что так напугало Ки: у Него отсутствующее выражение и так не присущая Его глазам серость. — Ты не заболел? — Ки подается вперед и касается Его лба губами, проверяя температуру.       Кто бы знал, как я сейчас завидую ему. Завидую, что он так легко может коснуться губами Его лба, так непринужденно, не давая причин оттолкнуть себя, ведь это просто дружеский жест, каким и был всегда. Себе я теперь такого позволить не могу. И смогу ли когда-нибудь? Мое сердце отдается болью в грудине, а диафрагма сжимается, не давая дышать. Я хриплю: — Я в душ, — и ретируюсь, проходя по длинному коридору и слыша последние слова Ки: — Температуры вроде нет, наверное, просто вымотался, да, хён?       И Его тихое "Да, есть немного…" тающее за углом, когда я поворачиваю в ванную комнату.       Хлопаю дверью, сажусь на край ванны, опускаю голову на руки и сжимаю челку пальцами, делая себе больно настолько, чтобы было невыносимо, но не настолько, чтобы вырвать волосы. Первое рыдание вырывается всхлипами из груди, и я резко включаю воду, чтобы она заглушила плач. Кажется, сегодня мне придется держаться из последних сил.       Я итак плакса. Плачу постоянно: над фильмами, над песнями, над книгами, на выступлениях. Я чувствителен к грусти, а после сегодняшней ночи и Его опустошенного взгляда и посеревшего лица, вина затапливает меня, и я с трудом останавливаю слезы. Принимаю душ, пытаясь вспомнить, в каком порядке обычно мою тело и волосы, и выхожу из ванной.       На кухне идет оживленное обсуждение сегодняшней записи. Я появляюсь на пороге, и ко мне обращаются три пары глаз. Все, кроме Его. Кибом недовольно договаривает то, что начал: - … делает что хочет. Джонг, вот скажи, ты же тоже думаешь, что лидер сам решит, сможет сегодня записываться или нет?       Я не могу оторвать взгляд от Его длинных блестящих волос, спадающих на глаза, которые Он на меня так и не поднимает. — Да что с вами сегодня? — Спрашивает Ки, подходя ко мне. — Джонг, ты меня вообще слышишь? Что у тебя с лицом? — Вглядывается в глаза. — Ты плакал? — Одними губами спрашивает он у меня, чтобы остальные не слышали. Я смотрю на него, и он все понимает. — Из-за него? — он быстро стреляет взглядом в Его в направлении.       Он все так же сидит, угрюмо уставившись в стакан. Я пугаюсь. Неужели Он рассказал все Ки? Или что? Ки так быстро догадался о том, что произошло между нами ночью? Да быть того не может! Мы ведь ни разу не говорили на эту тему. Если Ки знает, то остальные тоже?       Кибом сужает глаза, прочитывая все мои метания, и я уверен, что каждое из них написано на моем лице. — Онью-хён, в душ, — командует он.       Он послушно встает, допивает до конца коктейль и плетется мимо нас, обдавая своим жарким и сладким запахом. Ки, кажется, замечает то, как я пытаюсь поймать носом этот аромат, и его глаза расширяются. На его лице быстро бегут эмоции. Его читать тоже не сложно: удивление, задумчивость, недоверие, решение не делать поспешных выводов. — Может, отомрёте? — Гогочет Минхо. — Или вы и тут будете продвигать ваш фансервис? Мы на это не подписывались. Мне хватит и половины видео на Ютубе, чтобы наслаждаться вашим пейрингом. Единственный плюс, что из-за него наш пейринг с Тэмином выглядит не настолько извращенным.       Младший прыскает и давится молоком, которое в итоге оказывается на столе. Ки закатывает глаза, отпуская из плена своих тонких и изящных пальчиков мой подбородок, а я выдыхаю с облегчением. — О чем ты, Минхо? Хочешь сказать, что не читал фанфики о вас двоих? — Ки тянет меня за руку к столу и вручает коктейль.       Я присаживаюсь, беру в руки стакан и пью, морщась. Вкус отвратный, но я знаю, что после него мой голос вернется в прежнее состояние. — Ой, фу, Ки — хён! Давай не с утра, — Тэмин вытирает губы от молока и смеется. — Хочешь сказать, что готов слушать об этом вечером? — посмеивается Ки в кулак.       Минхо закидывает голову назад, демонстрируя красивую шею, и заливается мелодичным высоким смехом.       Ки доедает пирожное и допивает кофе, я приканчиваю ненавистный и спасительный коктейль, Минхо дожевывает овощной салат с курицей, а Тэмин съедает кашу, сложив кучкой чернику на краю тарелки, к тому моменту, как Он входит на кухню, посвежевший, но еще с остатками бессонной ночи в уголках глаз. Он привычным движением руки зачёсывает влажные волосы назад, открывая лоб, а я судорожно вздыхаю. - Я почти готов. Досушу волосы, и выдвигаемся. Хорошо? - Конечно, хён. Мы тоже почти готовы, - отвечает Ему Ки, не сводя с меня взгляд. - Вот и отлично, - говорит Он и идёт в свою комнату, напевая "The Reason", ту песню, которую мы должны сегодня-завтра дозаписать: 너와 함께 했던 많은 시간들이 (Те мгновения, которые мы проводили вместе,) 모르고 지낸 행복했던 순간들이 (Счастливое время, которому я не придавал значения,) 이제껏 내가 걸어왔던 길을 (Шагая по этой темной дороге, я отдалился от тебя,) 울며 외롭게 혼자서 걷던 길을 (Я шел и плакал в одиночестве.)       Хотел ли Он, чтобы я услышал эти слова? С такой болью Он их поет и с такой грустью. Я чувствую, как глаза начинают увлажняться. Надо сдерживаться! Нельзя плакать при всех. Ребята будут волноваться. Как только я думаю об этом, моего плеча касаются длинные пальцы Ки. Я поворачиваюсь к нему и улыбаюсь в ответ, мягко, насколько можно мягко и ободряюще. - Пойдемте собираться, - говорит Ки.       Мы разбредаемся по комнатам и, собравшись, через полчаса отправляемся на запись.