Точка невозврата

      Над поверхностью штормовых туч небо начало окрашиваться в тёмный цвет ночи с маленькими точками звезд. Посреди лесной глуши у небольшого домика остановилась синяя машина.       Монотонное жужжание мотора заглохло, и Аллен нетерпеливо обернулся назад, в который раз впиваясь в полосатое одеяло блестящим взглядом. Как же ему хотелось уже сдёрнуть этот кусок ткани, прикоснуться к делу рук своих. Не поджимай так время действия снотворного, он бы наверняка не сдержался, остановился бы ещё по пути сюда, сел бы рядом и обнимал бы, говорил всё, что хотел сказать, чтобы никогда больше не отпускать.       Теперь никто не посмеет у него отнять это.       Но ведь нельзя всё испортить неумением держать себя в руках? Он терпел столько лет и сможет подождать ещё несколько часов.       — Не волнуйся, мы уже дома, — прошептали губы в полубезумной улыбке.       Под натиском ветра на дорогу упало ещё одно дерево, так что последняя фраза седого парня утонула в грохоте.

***

      Пальцы с нежностью закрепили ремешки кожаных браслетов на руках, скользнули по прохладным звеньям цепи у ног его жертвы. В интернет-магазине было написано, что она способна выдержать вес буйвола.       «Но сможет ли она сдержать тебя?»       Он лично на себе проверял каждый из браслетов, подбирая тот обивочный материал, чтобы не было повреждения кожи при трении, когда человек пытается вырваться из оков.       По лицу прошла лёгкая тень улыбки. Сколько раз ему приходилось прятать за длинными рукавами синяки на кистях, прежде чем он смог сделать всё правильно? Сколько раз неправильно вбивал в стену болт с кольцом и криво паял цепь так, что в месте стыка было легко её разломать? Ему не у кого было учиться подобному, и хотя даркнет отвечал на многие вопросы, всё равно приходилось всё делать методом проб и ошибок.       Ему пришлось потратить много времени и материалов, чтобы теперь быть уверенным в каждой детали его механизма. И в том, что жертва не сможет сбежать.       Аллен встал с чистого каменного пола и сделал несколько шагов назад, любуясь.       Прикованный руками к стене, с опущенной вниз головой и разметавшимся ворохом чёрных волос, расслабленный под действием снотворного, он выглядел таким сладостно-беспомощным, но всё ещё диким. Только для него. Только его. Приходилось закусывать собственные губы, лишь бы не сорваться.       «Ещё рано».       Уолкер не стал переодевать человека, лишь снял мешающий пиджак, так что тот был в идеально белой, но теперь уже помятой рубашке и чёрных брюках.       Серые глаза жадно скользили по шее и открытым ключицам. Аллен мечтал коснуться их губами. Он всё ещё помнил, как его ничего не подозревающая жертва пришла домой и одним движением расслабила чёрный галстук, затем расстегнула верхнюю пуговицу, стоя на кухне и заваривая свой любимый зелёный чай.       Чай со снотворным.       Аллен знал, что он не справится одной лишь физической силой, поэтому прибегнул к небольшой хитрости.       Тело, сидящее на белоснежном матрасе, дёрнулось, тяжело втягивая воздух. Уолкер и сам, подобно его жертве, дёрнулся, сжимая в своих руках чёрный ошейник с прочным стальным кольцом. Пока узник окончательно не проснулся, он снова встал на одно колено перед ним. Откинув смоляные пряди, дрожащими от волнения пальцами он застегнул полоску кожи на небольшой замочек, заключая бледную шею в собственнические объятия. Такие, чтобы чувствовать, но не мешать дыханию.       Аллен полюбовно взглянул на ошейник, касаясь кольца, немного даже завидуя этому куску нежизни, ведь он-то всё это время мог трогать его лишь мимолётно.       «Ну ничего, — думал Уолкер, — скоро я тоже не буду выпускать его из своих рук».       Жертва заторможено шевельнула головой, наверняка очень озадаченная тем, что перед открытыми глазами была лишь темнота. Повязка на глазах — скорее прихоть, чем вынужденная мера. Впрочем, как и сама поза, ведь логичнее было заключить его в смирительную рубашку, привязав к матрасу — как это делали в психиатрических больницах. Но отчего-то такой вид вызывал холодную дрожь, и Уолкер отказался от этого.       Пока узник пытался собрать куски разорванного сильным лекарством сознания, сердце Аллена разрывалось от восторга. Ржавые ошмётки грохотали где-то в горле, заливая глотку горячим кровавым счастьем.       Уолкер прикусил изгиб пальца, отчаянно стараясь не сдуреть, делая каждый вдох в унисон с чужими лёгкими.       — Какого… хрена?! — тело дёрнулось вперёд с рвением хищника, заточенного в клетке, и зашипело, когда его откинуло назад к мягкой стене, подобно резиновой игрушке. — Кто здесь?! Немедленно освободи меня, сука! — рычали искажённые в злобной гримасе губы, голова была направлена вперёд, словно не было повязки на глазах и он отчётливо видел перед собой седого парня.       Аллен обхватил свои плечи, всё тело содрогнулось в предвкушающей дрожи. Он чувствовал его тепло, его дыхание. Мог коснуться, лишь протянув руку.       «Мой, только мой».       Уолкер не выдержал и накрыл щеку ладонью, в которую тут же вцепились острые зубы. Больно, до крови, до слёз перед глазами. Ему стоило бы закричать, попытаться выдернуть кровавое месиво руки из пасти загнанного в угол хищника, но он лишь улыбнулся: полу-сумасшедше, полу-счастливо и с детским восторгом брошенного ребёнка, за которым наконец пришла мать.       Зверь не понимал, почему его рот наполнялся кровью, но никто не пытался его даже ударить. Чувствуя подвох, он разжал зубы и с омерзением сплюнул на белую простыню чужую кровь.       — Развяжи меня, сейчас же, иначе в следующий раз я вырву зубами твою глотку.       Аллен завороженно следил за перепачканными красным губами. Хотя пленник и сплюнул большую часть, всё же кровавый налёт его тела оказался внутри жертвы: на зубах, языке и деснах. Это приводило Аллена в восторг, как и залитая багряным шея, и расползающиеся розовые пятна по хлопковой ткани, и собственная боль с отдалённым чувством жара его рта. Вообще всё происходящее вызывало в нём все те эмоции, что, казалось, давно сдохли и сгнили в желудочке сердца.       Он смотрел на свою правую руку, пока в его сторону летели ругательства с угрозами. Ребро ладони — укус настолько глубокий, что придётся зашивать.       «Интересно, он задел связки мизинца?»       Аллен встал со своего места и подошёл к высокому зеркалу — от пола и до потолка подвала — стоящее так, что в его отражении было видно всю комнату: деревянную лестницу и стальную дверь, светодиоды в потолке, книжный шкаф, мягкое кресло, напротив которого матрас, оббитая как в больничных палатах стена — чтобы не было холодно, чтобы он не расцарапал себе лопатки в попытках вырваться — и самого узника, гневно бьющегося в своих путах.       «Ты не сбежишь отсюда», — вместе с этой мыслью на лице появилась безумная улыбка, за что Уолкер тут же упрекнул себя.       Он же не маньяк, чтобы так улыбаться.       Уолкер оглядел себя, нервным движением одёрнул свой жакет и мысленно выругался, когда кровь с руки капнула на штанину. Он не мог показаться перед ним грязным и неопрятным, поэтому поспешил перебинтовать свою руку. Аллен предусмотрел, что будет покусан или как-то ранен при первой встрече, поэтому оставил в подвале аптечку — на расстоянии недосягаемости от жертвы.       Бинт быстро пропитался кровью, так что наверняка он скоро почувствует слабость. Но сейчас было всё равно. Сейчас всего в паре метров сидела его жертва: беспомощная и одичавшая от ярости, — и он просто не мог думать о чём-то другом.       Поправить волосы, сделать шаг навстречу к человеку, снова вернуться к зеркалу, проверяя свой вид. Он волновался так, словно после всех тщетных попыток пригласил на свидание любовь всей своей жизни и боялся опозориться. Наконец взяв в руки ошмётки трепыхающего сердца, Аллен подошёл к своему зверьку в оковах его любви.       — Развяжи меня, — когда зашуршала простыня под чужими коленями, узник снова уставился в сторону Уолкера.       Аллен смотрел на капли густой крови среди синих прядей, на тяжело вздымающуюся грудь и напряжённые руки. Последних он коснулся — легко, лишь кончиками окровавленных пальцев, проводя подушечкой по выпирающей жилке и синим венам. Смотрел, как сморщилось от отвращения прекрасное лицо и пленник забился с новой силой без возможности опять укусить или хотя бы одёрнуть скованную руку.       — Тебе не вырваться, — прошептали сухие губы, и хищник замер, уловив знакомые ноты позабытого голоса.       Желание увидеть глаза этого человека стало настолько сильным, что просто невозможно было не поддаться порыву, потянув пальцами за край повязки, так что плотный атлас легко соскользнул с аккуратного носа вниз.       Щурясь от внезапно яркого света, узник попытался разглядеть детали пока ещё размытого силуэта. Не веря себе, своему слуху и зрению, он широко распахнул глаза, когда похититель приобрёл цвет и форму существа, от которого он сбегал столько лет.       — Стручок?!       Весь мир замер, сузился, подобно чёрной дыре в одной точке — в глазах красивее ночного неба. Ни на одной из фотографий тех селфи не было видно отражений его души, а потому Уолкер больше всего скучал за ними и теперь жадно впитывал каждую эмоцию: шок, непонимание, отрицание, облегчение. И хотя Аллен был безумно рад слышать даже это прозвище с губ этого человека — в живую, а не с многочисленных записей диктофона, хотя легкие сжимало сладостной болью, он с дерзкой улыбкой выдохнул такие привычные слова:       — Я Аллен, БаКанда!