Денаково

Связной проснулся от звона ложки по кружке. Зевнув, он поднялся и поплёлся на кухню. Умопомрачительный запах кофе стоял в воздухе. У печи стояла турка, уже пустая. Ставни были открыты, в окно светило солнце, порой прячась за набегающими тучами. Рыболов повернулся: — Кофе? Есть сухое молоко. — Можно. Без молока. Пока Рыболов возился с кофе, Связной решил осмотреться внимательнее при свете дня. Здесь было вполне уютно, на столешнице обнаружилась небольшая электрическая плита, бесполезная теперь. Русская печь здесь была, видимо, исключительно из большой любви к оной. Зато как она пригодилась в этом постапокалипсисе! Вместе с кофе был подан завтрак, хоть и не слишком к нему подходящий: фасоль, тушёная с морковкой и луком. Острая. Пока Связной был без ума от вкуса, Рыболов допил кофе, переоделся в камуфляжный костюм и стал ждать. Когда Связной позавтракал, Рыболов сказал: — Ну что, идём, пока погода не испортилась окончательно? — Идём. Ветровка Связного ещё не высохла, и Рыболов легко выдал ему куртку взамен. Выйдя за калитку, Связной остановился в нерешительности: всё вокруг смотрелось таким нормальным, но было слишком тихо. Рыболов навесил замок и обернулся: — Держись рядом. Черёмуховая была выше на две улицы. Рыболов уверенно шагал извилистым путём, обходя какие-то одному ему известные ловушки. Вот и дом показался, голубой с белыми резными ставнями. И петушок на коньке ещё стоял. Дверь дома была распахнута и тихо поскрипывала на ветру. Связной хотел открыть калитку и зайти на участок, но Рыболов не дал: — Не ходи. В дом с открытой дверью всякая тварь вхожа. Участок порос высокой травой, но у самого дома цвели лилии, которые так любила бабуля. Связной положил руки на невысокий заборчик и стал рассматривать дом. «Прости, что не приехал раньше», — подумал Связной, разглядывая окошки, завешенные клетчатыми шторками. Место, которое было родиной его детства, стояло пустое и угрюмое. Связному горько было представить, что творилось внутри: пыль, паутина, стухшие продукты. А может, и бабушка, обернувшаяся чёрт знает кем после катастрофы. Словно в ответ на эти мысли, одна из шторок резко всколыхнулась, будто её задёрнул кто. Связной вздохнул. Стоило, наверное, войти и побороться за свой дом, свою святыню, к которой он столько шёл. Смерть, конечно, верная, но и жить-то зачем, если даже самое дорогое теперь стоит вот так, и кто-то, издеваясь, ходит внутри. Родные стены гипнотизировали, звали. Чем больше Связной смотрел в окна, тем больше его брала злоба: не место тварям тупым в этом светлом месте. Может, для того он и проделал весь этот путь: постоять на родных досках, да повоевать за них? Всё лучше, чем в бункере прятаться и рыскать по разграбленному универмагу. Связной боялся, что ходил по дому дух, в бабулю вселившийся, видеть этого не хотел и знать. Горько ему было, и горечь эта разъела всю радость утра и прошедшего вечера. Сарай с инструментами приоткрыт был. Можно было бы вилы взять и пойти в дом, хотя бы попытаться. Видимо, его отчаянную решимость Рыболов заметил. — Ты о том не думай, о чём думаешь. Неужели этим тварям уступить нужно? — Я не знаю. Дом просил помощи, а Связной стоял и смотрел на него. Сердце разрывалось. Он сделал шаг к калитке. — Это, Рыболов… Меня Валентин зовут. Пусть хоть он запомнит. — Слышь. Не дури. Связной руку занёс цепь с колышка снять. Только вот Рыболов его крепко за запястье схватил. — Пусти. — Ещё чего. И тут Связного как волной накрыло. Яростно руку рванул, Рыболова отпихнул, сам опять к цепи потянулся, а Рыболов всё мешал. Связной рычал уже матами на него: — Пусти, сука, не твоё дело! На что вдруг получил такой удар под дых, что на колени рухнул. Пока воздух ртом, как рыба, глотал, в голове немного прояснилось. Рыболов его с колен вздёрнул: — Пошли. Нашумели, придётся домой идти. Связного, как пьяного, шатало. Рыболов за шкирку его вёл, благо, недалеко было. Втащил в дом, на кухне с размаху на табурет усадил. Через минуту на столе рюмка оказалась. — Хлопни-ка рюмашку. И Связной хлопнул. Полегчало. — Ты помирать, что ли, сюда шёл? — враждебно смотрел на него Рыболов. — Наверное. А что ещё… Хоть к родным. — Знал бы, так не повёл дурака. Сидел бы с теми червями хернёй маялся. — А ты один умный. — Поумнее некоторых. Есть хочешь? Связному стало стыдно. — Закусил бы. С хмурым лицом Рыболов на стол кастрюлю картохи варёной водрузил, банку огурцов солёных, да рыбы вяленой. Ещё раз рюмку наполнил. — А ты не будешь? — Мне-то зачем, — отозвался он слегка презрительно. Связной выпил, закусил. Закусил и ещё выпил. И расклеился. — Эй, Рыболов. Ты извини меня, ладно? — Хоть завтра тебя в город поведу, сдался ты тут, самоубийца хренов. Ужаснувшись, Связной сказал: — Не надо в город, там мрак. Давай я тебе, не знаю, дрова колоть буду? — А через неделю у своей калитки на кишки размотаешься? Нет уж. — Это я сдуру. Тебе же тут скучно, наверное, одному-то? — Да справлялся и без сопливых. Связной уткнулся в стол: — А тут дома есть ещё безопасные? — Есть, но там не так удобно, как здесь. — Да что мне удобства. Рыболов вздохнул: — Ты чего заладил свою околесицу нести, дундук? Проспись и поговорим. — Спасибо, что к дому провёл. Рыболов глаза закатил. Потом заставил его на диван перейти. — Поспишь и прояснишься маленько. Я — Марк, если уж на то пошло. — Спасибо тебе, Марк. Когда Связной проснулся, было темно, хоть глаз выколи. А ему отлить хотелось нестерпимо. Рыболова рядом не было, а с кухни слабый свет брезжил. Так и есть: на кухне сидел, читал что-то, зрение портил. — Ты не ложился ещё, что ли? — Лягу скоро. — Дай свечку, в ведро не попаду. Рыболов протянул ему подсвечник. В ванной комнате Связной сполоснул глаза залипшие, сделал свои нехитрые дела и вышел. На кухне уже не было никого. Рыболов лежал на краю и в одеяло кутался. Потушив свечу, Связной лёг. — А ты не пьёшь или чего? — Да задолбался бухать уже, — буркнул Рыболов. Ожидаемо проснувшись раньше, Связной лежал, глядя в потолок. Рыболов тихо спал, изредка шумно выдыхая. Что делать дальше, Связной не представлял. Цель была, считай, достигнута, и она могла погубить. А больше целей у Связного не водилось. Рубино не привлекало. Были городки поприветливее на его пути. Но туда возвращаться — что он там, на чужой земле, забыл? А здесь что — тоже не ясно. Связной привык всё в пути быть, по полям, где издалека тварей видно и обойти можно. В пути он знал, как быть. А как по соседству с тварями — нет. Хотя Рыболов ничего, наверное, уже бегом тут может передвигаться. Устав лежать, Связной осторожно слез с дивана и ушёл на кухню. Открывать ставни без Рыболова он не стал, но затопить печь и налить чай он мог. Времени на это ушло немало: это вам не кнопку на электрочайнике нажать. Тем более, голова немного гудела от внезапного возлияния. Ещё задолго до катастрофы не пил, а тут. В общем-то, хотелось повторить, но без такого повода. В ставни кто-то постучал. У Связного сердце забыло, как биться. Стук повторился, да так настойчиво. — Эй, есть кто живой? — приглушённо раздалось снаружи. Связной понятия не имел, что отвечать и нужно ли. И может ли пролезть тварь в дом? То, что это тварь, он уже почему-то не сомневался. Так бы и сидел, как примороженный, если бы Рыболов заспанный в кухню не зашёл и не прикрикнул: — Есть, да не про твою честь! Больше из-за ставней ни звука не раздалось. — Блядь, забыл калитку закрыть вчера, тебя тащил. Понаползло теперь беды этой, гонять по всему огороду. Связной, видимо, вид имел совсем пришибленный, так как Рыболов добавил: — Да не боись. Пока дом закрыт, то страшиться нечего, вроде бы. Если добровольно не пустишь, зайти не смогут. Я, ещё когда не разобрался со всем этим, каждую ночь слушал, как они по стенам когтями скребут. Чуть с ума не сошёл. — И как ты этих тварей выгонять собрался? Сожрут же тебя. — Да эти ходуны не слишком опасные. Примерно, как люди, их и прибить можно, только они как чуют решимость, сразу сваливают. Дядькина сайга мне тут в помощь. А так, главное, разрешения им не дать войти, даже случайно или оговоркой. Слушая его, Связной дивился: как он ещё в здравом уме остался? — Это нереально, что ты выжил, со всеми этими своими фокусами, — сказал Связной. — Я видел, как твари сжирают тех, кто подошёл ближе положенного. Как из-за угла выпрыгивали и утаскивали. И никто никакими словами их не мог остановить. — Я же живой. Бояться их не надо, вот и всё. Погоди, сейчас кофе дёрну и пойду наподдам им. Наблюдая за тем, как Рыболов делает кофе, Связной дивился: спокойно как-то было рядом с ним. В другое время, знал бы, что на выходе тварь, в панику бы ударился. Как однажды в пристройке у водонапорной башни ночевал. С утра глянул в окно, а там тварь стоит, не шевелясь. Трое суток в пристройке просидел, пока на одно утро тварь не исчезла. И то, седина преждевременная, наверное, пробилась. — Эти твари не все тупые, — говорил Рыболов, открывая сгущёнку, — есть и вполне себе разумные. Если с ними попытаться договориться, уйдут. Они в себе дыры от пуль не любят. И знают, что для меня в них шмальнуть не проблема. Не веришь? Сейчас выйдем, увидишь. Допили спокойно чай-кофе, оделись. В коридорчике, как оказалось, стоял сейф, оттуда Рыболов вынул сайгу, зарядил и сказал: — Ну, пошли, что ли? Связной первым вышел на веранду, да так и остолбенел: носом к стеклу входной двери стоял парень в толстовке и джинсах. Глаза стеклянные, а улыбка живая, насмешливая, издевается будто. — Чего встал? А-а, — протянул Рыболов из-за его спины. Он подошёл к двери и приставил к стеклу ствол прямо напротив лица твари. Улыбка той слегка потускнела. — И чего тебе неймётся? Мало, что плечо прострелил? Дверь я, конечно, портить не хочу, но зато я тебя прямо в голову, и уже больше не придёшь. Связной посмотрел на плечо твари: и вправду, тёмное пятно имелось. Тварь вильнула в сторону от направленного на неё ствола и пятерню к стеклу приложила. — Не пустишь, значит? — вполне по-человечьи говорит. — Не звал тебя и не стану. Улыбка твари разъехалась до неестественных размеров, обнажив зубы там, где их уже у нормальных людей нет. — Илья Степанович не жалует, — доверительно сообщила тварь. — Давненько не встречал его. — Встреча плохо обернётся — ближе к нам станешь. — Не дождётесь. Считаю до пяти, если с участка не уберёшься, то башку через дверь снесу. Раз. — Мы тебе своё сказали. — Два. Тварь развернулась и к калитке пошла. На звук открывающейся двери обернулась. — Три, — сказал Рыболов, спускаясь по ступенькам. — Были мы — и нет нас, — сказала тварь и, выйдя за калитку…исчезла? Рыболов подскочил к калитке и закрыл замок. Обошёл участок наперевес с сайгой и только тогда крикнул Связному, стоящему на веранде: — Выходи, чисто. Не очень-то и хотелось. Связной сел на ступеньку, оглядевшись по сторонам. — И часто так приходят чисто поболтать? — Не часто. Рыболов шумно выдохнул, присел парой ступенек ниже и продолжил: — Первый раз думал всё, крыша улетела. В принципе, надо было выйти ещё тогда, все мучения закончились бы. А то три месяца на одной картошке и солёных огурцах. Бесконечно. День сурка. А, нет, пара банок солёных грибов была. Теперь перцев насадил, закусок на зиму накручу, наверное. Думаю, может, ещё одну зиму переживу… За лето перетаскал всё, что смог, из соседних домов, кое-что из города тащил. Внезапно он умолк, спрятав лицо в руках. — Кто такой Илья Степанович? — спросил Связной. — Был тут один дедок…ну, дядька лет шестидесяти. Живой такой, за поселок вечно горой, то электричество нам подведут нормальное из-за его жалоб, то ещё чего. Вроде как, представлял Денаково во всех инстанциях. Хороший мужик, на самом-то деле… Но вот случилось всё, и его из председателя посёлка перекинуло в хозяина тайги. — В медведя, что ли? — Большого, чёрного. Увидишь его — считай, пропал. Если заправщик не здоровается, то медведь в посёлке или возле него. В этом случае лучше быть дома и не высовываться. Они, мелкие твари, сами его боятся. Илья Степанович теперь владеет здесь всем. — Теперь у меня ощущение, что я с ума схожу. — Мы все с ума сойдём, рано или поздно. Если научимся все жить с тварями, то всё равно поедем хотя бы из-за того, что никогда больше не поедим нормального мяса. Кстати, о мясе. Хочешь тушёнку? За знакомство. — Кто-нибудь разве от такого предложения отказывался? — начиная сглатывать слюну, спросил Связной. — А я никому и не предлагал. Пойдём, сделаем макароны по-флотски? А потом баню затопим. Связной находился в состоянии шока от происходящего в последнюю пару-тройку дней, а потому только и мог, что кивать и соглашаться на всё. Поэтому он покорно побрёл за Рыболовом. Тот в коридоре поставил сайгу в сейф, и повёл его дальше, в комнату справа. Окно там было закрыто наглухо, но в свете свечи открылось такое богатство, по нынешним меркам: стеллажи, полные консервов, круп, еды быстрого приготовления, семена, выпивка, макаронные изделия, шоколад, сахар, мука, соль, приправы… Чего здесь только не было. — Под ногами подпол, — высветил под ногами квадрат люка Рыболов, — там тоже много всего. И погреб на второй веранде, где дровник. Можно пристрелить меня и жить без забот ещё год-полтора, сайгу я не запираю. Он полушутил, улыбался, но настороженно глядел на Связного. Тот, видя этот букет эмоций, не понимал, зачем Рыболов всё это ему показывает. — Тебе не страшно, что я и в самом деле… — Страшно, — перебил его Рыболов, — возьми макарошки и тушёнку, какие хочешь. Пойду воду ставить. И свинтил. Связной ещё раз огляделся: полки ломились. Как Рыболов всё это припёр сюда — загадка. Если бы это был город, можно было бы предположить, что рядом был супермаркет, и он успел туда первым. Хотя, вполне возможно, что в Денаково был большой магазин, всё-таки, Связной очень давно здесь не был. В любом случае, размер запасов поражал воображение. Целая комната, заставленная едой и бытовой химией. Очнувшись от разглядываний, Связной взял банку тушёной говядины высшего сорта, да макароны-ракушки. Когда он пришёл на кухню, Рыболов уже поставил кастрюлю с водой на печку, рядом сковороду и резал лук. — Дай открывашку, открою пока банку. Тот протянул ему крепкую советскую открывашку с деревянной ручкой, так и не взглянув в глаза. — Говорил, в город меня обратно отправишь. — Только скажи, — пробормотал Рыболов. — А сам что думаешь? — Я тебя не выгоняю. Тут и вправду скучно мне. Связной сказал: — Это нечестно будет: на твоём нажитом мне жить. И помочь мне нечем, здесь я тебе только обузой буду. — Таскать ништяки одному тоже не в радость. И жить. Но я понимаю, что лето-осень здесь нормально, есть чем заняться. Зимой ты со скуки сдохнешь. В городе в этом плане веселее. Тут только жрать, печку топить, снег до бани откидывать. Вот и все развлечения. Я, честно, не представляю, как эту зиму пережить. А в Рубино идти — подчиняться не смогу. Здесь я сам себе хозяин. Там люди, общение, но я — не смогу, нет. Останешься, так всё на равных будет, обещаю. Правда, через полгода нас, наверное, тошнить друг от друга будет. Для Связного выбор был очевиден: в городе нужна была рабочая сила и пушечное мясо, припасов скоро будет не хватать, а здесь Рыболову просто нужен собеседник, еды же гора. По крайней мере, пока что. Рыболов был готов всё отдать, лишь бы не в одиночестве обитать. И Рыболов каким-то странным образом знал, как управляться с тварями. — А из Рубино не захотел сюда никто к тебе? — Я им чужой. Меж собой-то они перезнакомились до того, как я до них добрался. Лук вовсю шкворчал на сковородке, Рыболов вывалил к нему тушёнку. Запах в воздухе стоял просто ошеломляющий. — Так я могу остаться? — Я думал, придётся тебя уговаривать. — Здесь моё детство прошло. А Рубино теперь само на себя не похоже. Тебя стоит бояться, а, Рыболов? — Тебе не стоит, — буднично ответил тот, помешивая содержимое сковородки. — У тебя семья была раньше своя? Жена, дети? — Я в тот год только ипотеку взял, не было никого. Без жилья никто не вёлся семью создавать. Так что, кроме дядьки и родителей, никого не потерял. Отец и мать в Лисадино поехали, на день рождения тётки двоюродной, там и сгинули. Связной подтвердил: — В Лисадино совсем плохо, все его стороной обходят. Я служил на контракте в части в Новолетке, должны были в закрытый город перевести, не успели. Там хаос был после всего, не знаю, как выбрался. Сначала к одним прибился, понял, не моё, решил в родную сторону двигаться и вот, дошёл. Родители где-то тут в Рубино, наверное, и лежат. А бабуля здесь. Никто не ждал меня, в общем-то. Я думал, молодой ещё, чего там, двадцать семь лет, успеется. Может, к лучшему это и было, что не торопился. Рыболов усмехнулся и стал сливать воду с макарон: — Постарше тебя буду. Наконец, всё было перемешано, а затем разложено по тарелкам. Связной набросился на еду, будто месяц до того не ел: уже забыл вкус мяса. Как только люди выяснили, что с мясом проблемы, консервы исчезли по закромам в первую очередь. Рыболов смотрел на него, улыбаясь. — Потом еда тебе надоест: чем буду развлекать? — произнёс он. — Это пока ты душу за банку тушёнки отдашь. Дальше этот номер не пройдёт. — Научишь рыбачить, — сказал Связной с набитым ртом. — Зимой не будем ходить, опасно. Ещё и Илья Степаныч бродит. Если только до первых холодов. Но на следующий день снова полил ливень, плохая погода затянулась ещё на неделю. За это время Связной пообжился и попривык, Рыболов выворотил ему все запасы одежды на примерку, в итоге чего у Связного появилась своя одежда, ботинки, сапоги. Рыболов отдал ему целый шкаф и комод под свои нужды. В общем-то, Рыболов был достаточно молчалив, Связной больше сам лез к нему за разговорами. В баню ходили по очереди: один моется, один в предбаннике — вслушивается, что там снаружи происходит. Связной был согласен с этой схемой, но с тоской глядел на берёзовые веники, висящие в предбаннике. Вот бы отхлестал его кто! Как погода прояснилась, Рыболов показал ему участок одного из припасливых соседей с полной угляркой. Оттуда он по ведру таскал уголь к себе, когда попривык к произошедшему. Участок находился наискосок напротив, путь к нему был чист. Они взяли ещё по ведру и тащили уголь на свой участок. — Потом, наверное, обозначим чем-нибудь те тропы, которые я знаю, чтобы ты и без меня смог в случае чего… Связной даже замер от этих слов. — Если ты здесь погибнешь, то у меня никаких шансов выжить не будет. И добраться до города — тоже. Бросив взгляд искоса, Рыболов тихо сказал: — Как в город идти, научу. Запишем все ориентиры, для надёжности. — Как завещание? Смех Рыболова навёл ещё больше жути. — Пусть как завещание. С ключами от ворот и дома только проблемы. Связка одна, вторые у дядьки были. Если вместе выходим, то я закрываю замки, а ключи отдаю тебе. В случае чего, сможешь попасть домой. — Зачем вообще на ключ обязательно закрывать? — То, что закрыто на ключ, недосягаемо для тварей. Они вывалили уголь в углярку, и Связной спросил: — Откуда ты это знаешь? — Говорил же: выяснил опытным путём. Как только закрыл калитку на замок, больше никто на участке не появлялся. Нужно порыбачить, да в город сходить, наверное. Как думаешь? Связной туго соображал, сориентироваться пока что не мог. — Меня напрягают слова той твари. Что этот ваш медведь не жалует. Открывая дверь в коридор, Рыболов буркнул: — Я тоже не в восторге. — Много их тут, тварей? Рыболову вопрос понравился: — Начинаешь понимать, да? В Денаково очень мало народа живёт круглый год. На зиму все укатывают обратно в город. Кое-кто, конечно, остаётся, но это всё же не полный посёлок людей, превратившихся в нечисть. В человеческом обличье здесь штук семь, может, десять. В городе же — тысячи. В многоквартирных домах, думаю, перевоплотившиеся всех выживших сожрали. Как там выбраться, если ты один, а их сотня в твоём подъезде. Пошли посмотреть, что случилось, да сгинули. Здесь ещё пара собак и, впрочем, всё. Кошки будто полностью вымерли, не перекидываясь ни в кого. А по собакам сразу видно: здоровые, злобные, дальше своего особого места не уходят. Он утащил Связного в ванную, сполоснуть руки и лицо. Связному думалось, что, возможно, самое безопасное место теперь — какая-нибудь охотничья избушка посреди тайги. С другой стороны, может, и в самом деле стоило ближе держаться к людям. — Если ты не придёшь в Рубино в очередной раз, они там подумают, что ты попался. Рыболов пожал плечами. — Хотя, может, и ходить не к кому станет вскоре, — продолжил Связной, а затем ответил на немой вопрос Рыболова. — Я видел, как люди убивали друг друга. Просто чтобы досталось хабара побольше. И делить на меньшее количество. — Это основы выживания, — кивнул Рыболов. — Ты же делишься. — Я здесь схожу с ума. Если останусь здесь на зиму — точно поеду. Из меня хреновый робинзон, особенно, в такой обстановке. Если пойду в город, то нарвусь на неприятности. Я там никому не нужен. Кофе будешь? — Чай со смородиновым листом. Ты можешь многому их научить. — Не многие мне поверят. — Они увидят собственными глазами. — И кем тогда я буду в этом маленьком обществе? На какой ступеньке иерархии? Подскажи. Связной поднапрягся, но ответил как можно более нейтрально: — Ну, тебе пришлось бы ходить на все вылазки. В каком-то смысле, тебя могли бы беречь. В любом случае, от тебя бы не отстали. Как ты умудрился им про рыбу вообще рассказать? Усмехнувшись, Рыболов сказал: — Случайно вышло, кто ж знал, что в городе уже попытались собак ловить этих странных и жрать… Никогда не подумал бы. — Сам-то как узнал, что мясо несъедобное? — А что тут знать. В Семёново-то ходили стада, а теперь разбрелись и ходят чем-то неясным. Ох, как я этого телёнка убивал, вспоминать не хочется. А в итоге, когда стал разделывать: внутри черным-черно и гнилым пахнет. Позже пригляделся к остальным и понял, что измененные они. Для интереса сороку подстреливал — то же самое. До рыбалки я добрался, наверное, только в конце мая. Тут и был сюрприз. Накоптил на радостях, обожрался. Потом понял, что можно взять в дорогу в город. И сходил. Но я им сразу не понравился. Или просто как один против всех пришёл. Вроде и с информацией, рыба вот, съедобная. А вроде и не попросился под крыло и заботу. Стрёмный какой-то чувак, по всем понятиям. Барыга их этот главный, Бурлак, совсем не дурак, и видно, что всё только под его контролем должно быть. А кто он мне такой, чтобы я ему прислуживал? Он меня не спасал. Ты сам почему ни к кому не прибился? Говоришь, с Новолетка шёл. Связной так заслушался, что и не заметил, как Рыболов и чай перед ним поставил, и вазочку с конфетами. Выхватив откуда-то из шкафчика ручную мельницу, Рыболов засыпал туда горсть кофейных зёрен и принялся крутить ручку, вопросительно глядя на Связного. — С Новолетка я бежал. Плохо помню, как всё происходило, на самом деле, просто в один момент тишина гробовая, а потом крики тут и там: начали напарываться на тварей. Я вроде как вообще шёл докладываться, кабинет открыл, а там никого… И началось. Какой-то страх дикий подстегнул, вылетел наружу и на КПП, там тоже пусто. Потом, слышу, стреляют. И погнал быстрее оттуда. Позорно, как дезертир. Бегу к дороге, вижу, машины друг в друга по инерции врезаются, скрежет стоит, не пошёл туда, пошёл тропинкой в сугробах, голова не слишком варила, но я подумал, что дойду до ближайшего пгт, а там видно будет. По пути увидел, как на трассе возле машин люди встали. Просто, молча. Понял, что что-то тут не так. К ним с другой стороны кто-то подбежал с криками, человек, а у одной из тварей башка как раздуется, как она его цапнула челюстями, будто тело его схлопнула в пыль и всё. Ближайший населённый пункт издали казался пустым, заходить не стал — побоялся. Подошёл к остановке на трассе, возле неё ларёк открытый, внутри — никого. Я и залез туда, закрылся и спать. С утра понял, что жрать хочется, благо в ларьке всего навалом было. Там сумка женская валялась, лучше, чем ничего, взял её, набил едой. В общем, решил идти в Лисадино. Пытался идти скрытно, где мог. Потом заметил, что впереди двое идут. А иногда, на затяжных поворотах было видно, как совсем вдалеке ещё кто-то чешет в одиночку. Думал, догоню их. Догнал, одного… Прирезали эти двое того, первого, выворотили всё из рюкзака и ушли дальше. Я рюкзак с трупа снял и думал, как бы меня никто не заметил. Стал идти медленнее. Этих двоих дальше отпустил. И снег шёл, шёл. Смотрю, заправка впереди. Ещё свет тогда горел. Я понял, что они хоть как здесь остановились ночевать, эти странные двое. Но так как снег шёл, скрывая следы, решил идти. Обошёл заправку широкой дугой по сугробам и шёл, наверное, ещё часов семь. Потом свернул на ближайшие дачные участки, еле-еле в одном из домишек дверь вскрыл, перекусил, завалился спать. Мог от холода окочуриться, но вроде ничего. В общем, шёл на автомате. И признаков того, что этот ужас только Новолеток затронул, не было. Везде одно и то же: тишина, свет нигде не горит, машины или тёмные на трассе стоят или кто-то рядом безмолвно торчит. По сугробам знатно находился. До Лисадино я тогда добрался бы, но вот незадача: по пути туда встретил группу из пятнадцати человек. Точнее, это они меня приметили, я какой-то не осторожный, сам не свой был уже. Сказали, плохо в Лисадино, даже на окраинах. Андреич — из местных — сказал, там жуть творится. В девятиэтажках, пока свет горел, твари в окнах стояли. И видно было, если кто кого найдёт и сожрёт. Они хотели дойти до Верховска. Позвали с собой. Я и пошёл. До Верховска долго шли: нужно было и прокормиться, и ночевать где-то. К Верховску, в итоге, в упор и не подходили: там при подъезде коттеджный посёлок стоит, там и поселились. Пока лазили за припасами, троих потеряли. После этого ещё страшнее становилось. Не знаю, месяц кантовались там, кое-кто из самого Верховска подошёл. Они тоже просекли, что твари сильно со своих мест не уходят, это позже я узнал, что, бывает, они нормально так гуляют. Ещё спустя месяц начали с другой области через Верховск приходить, там же федеральная трасса проходит. Как потеплело немного, я задумался, что мне там оставаться? Всё чужое, будто надо встать и уйти. В итоге и пошёл, но не один. Нас человек пять было, шли полями, грязью. В Бердяево нам люди навстречу вышли: спрашивали, возможно ли до Верховска дойти и как. Нас тогда связными назвали. Там я ещё меньше задержался, почти сразу дальше двинулся. Когда остался один, то, бывало, залезу в магазин на отшибе, а у самого аж поджилки трясутся: и посмотреть-подсказать некому. Ещё и на каждую встречу гостинец полагалось какой иметь, чтобы радушно приняли, сколько я за ними шастал по супермаркетам, вспомнить страшно. А вонь там какая, всё протухло, мухи развелись. Ночевал по пути, где придётся. Как-то раз в будке весового контроля. Потом в водонапорной башне, точнее, в пристройке её, недалеко от посёлка. И как-то поверилось мне, что здесь, в Денаково и есть мой конечный пункт назначения. И вот я пришёл в Рубино, а они говорят, что никто не ходит сюда, кроме Рыболова. Ждал, пока придёшь со своей рыбой. Рыболов, успевший за время рассказа сварить кофе в турке и сесть за стол, забросил ногу на ногу и спросил: — И не страшно тебе? Видел же, как люди друг другу не из-за чего глотки режут? — Да у меня и нет ни черта тебе интересного. И ты, вроде, на злодея не тянешь, повеселее мрачных рубинских. — Ты и не знаешь меня совсем. — Сейчас никто никого не знает. Ты меня тоже. Через пару дней Рыболов всё-таки решился на рыбалку сходить. Взяли удочек и спиннингов, накопали червей в огороде под уголком с гнильём, да двинулись в путь. — Пойдём до реки, на озёрах одни караси, считай, ловятся. Нафиг их, кости одни. К реке был подход хороший: берег просматривался во все стороны, пологий спуск тоже. Солнце светило так, будто и не было никакой катастрофы. Размотали удочки, червей нацепили, закинули. Связной хреново в рыбалке разбирался, Рыболов, как он признался, тоже. За час пару уклеек поймали. Тогда Рыболов взял спиннинг, стал закидывать. Да всё не везло. Через пару часов поели картошки с огурцом и чая из термоса, да дальше давай ловить. Вокруг было тихо, мирно, но и спокойно слишком: птиц не слышно, только как ветер в деревьях шумит. Связному вроде и поговорить о чём-нибудь хотелось, а вроде и страшно было какой-нибудь странный звук не заметить. Рыболов то отрешённо спиннинг закидывал, то снова на удочку менял. Когда солнце уже начало к горизонту клониться, у них было мелкоты в ведре много, да пара небольших окуней. — Сворачиваемся, — сказал Рыболов, — поздно уже. Да и голяк такой, хоть вой. И завыл кто-то в этот момент. Со стороны деревни. Рыболов напрягся и весь обратился вслух. Глаза тёмные, в одну точку смотрят. — Что-то плохое? — спросил Связной. Тот отмер обратно: — Нет, нормально всё… Эта шавка мелкая, бывает, просто воет. А так, если её напугает что, то потом лает визгливо. И уносить ноги надо. Хорошо, пронесло. До дома добрались без приключений. — Что с рыбой будешь делать? — Давай подумаем. Мелочь пожарить можно или засушить. Как хочешь? Окуней могу закоптить, хоть и мелковаты. — В город идти не с чем, в общем-то? — А ты хотел сходить? Связной заметил потемневший взгляд Рыболова. Ясно, он идти никуда не хочет. — Я за жареную рыбу. — Это легко. Наблюдая за разжиганием печи, Связной сомневался: так ли нормален Рыболов, каким кажется на первый взгляд? И в Рубино он не успел понять, жалуют его или нет. Пока печь растапливалась, Рыболов начал чистить рыбу от чешуи. — Давай помогу. Тёплая улыбка и протянутый нож. Связной подумал, что Рыболов, должно быть, счастлив, что обрёл соседа. Сам же он ещё не совсем понял, как относится к тому, что тут, в Денаково, у него судьба сложилась именно так. По пути Связной успел привыкнуть только к постоянной смене людей вокруг, но никак не к постоянному собрату по несчастью. Да и кто знает, кто вообще такой этот Рыболов? Но с навыками выживания у него был порядок. Когда их небольшой улов был почищен, а на печь была водружена сковородка, Рыболов достал из шкафчика муку и тарелку. Только представляя, как скоро повсюду разнесётся запах жареной рыбы, Связной сглотнул. Вскоре обвалянная в муке рыба и впрямь начала шкворчать на сковороде. — Доедим картошку или рис сварить? — Доедим. Сколько тебе можно готовить уже? — А чем здесь ещё заниматься? Пожав плечами, Рыболов снова повернулся к печи. Кажется, Связной начал понимать, про какую скуку говорил Рыболов.