Денаково

Зима никак не хотела заканчиваться. Пора бы уже было уступить дорогу весне, но нет. Даже солнце так и не выглядывало из-за серой пелены. — А говорили: заводы, выхлопные газы. Ну, нет их. А всё равно серым-серо, а? Бесконечная зима, нахрен. — Глобальное потепление, — отозвался Рыболов. Он валялся на постели, то засыпая, то просыпаясь. Связной поглядывал на него временами, потом убегал на кухню, потом обратно. Его психоз вышел на какой-то новый уровень: то стеснялся вдруг Рыболова и натурально так его избегал, хотя при этом же чуть ли не следы его целовал. Рыболов вздыхал-вздыхал, да привык и к этим новым закидонам. А потом у Связного руки чесались что-то сделать, и он побрился налысо. — Уголовник, ей-богу, — вздохнул Рыболов, увидев его новую причёску. В бане они мылись по очереди, сколько Рыболов ни звал. Нет, разве ж можно? А он голову мыл подолгу, волосы отросли. Связной же протирал лысинку мокрой ладошкой и хватало. Потом смотрел на себя в зеркало, а там… Измученный, глаза шальные. Нужно было как-то выходить из этого состояния, пока он ещё соображал, но как? Пробовал запить, но так позорно в угаре скулил Рыболову по полночи о том, что виноват, аж заслужил поглаживание по макушке. Потом решил медитировать. Неожиданно, полегчало. Но ещё легче стало, когда он просто позволил себе отлежаться. Порой и с Рыболовом под боком. Оказалось, напряжение Связного было так велико, что если не подскакивать с постели, то он через минут десять засыпал снова. Через недели две такой отсыпки, Связной вдруг ощутил себя почти здоровым. Рыболов лежал рядом, зевая время от времени, не спал. — Марк, — позвал Связной. — М-м? — тот попытался настороженно приоткрыть глаза, но не смог и стал растирать их кулаками. — У нас может получиться что-то хорошее? — В смысле? Мы хорошо живём. — Я про, ну, доверие. — Ещё немного, и я начну называть тебя параноиком. Разве я как-то от тебя отстраняюсь? — Может, у тебя стокгольмский синдром. Марк улыбнулся. — А может, я просто использовал ситуацию с выгодой для себя? Это тебе, наверное, не стоит мне доверять, после всего. Учитывая, что я тот, кто я есть. — Ты — мой Марк. Вздохнув, Рыболов сказал: — Ты точно сошёл с ума, и это очень грустно. — Я бы хотел сойти с ума окончательно, но не получается. — Мне бы больше хотелось, чтобы ты был в добром здравии, как и было поначалу. — Если бы я был в добром здравии, я бы вряд ли вообще задался вопросом об отношении к тебе. — Жаль, что у меня это всё возможно лишь в таком варианте. Я бы пожалел себя ещё, но я, нахрен, устал от этого задолго до начала конца. Тем не менее, лицо его как раз-таки сейчас выражало глубокие страдания. Такие, что Связной потянулся к нему рукой, сжал плечо, только, наверное, сверх силы, кажется, получилось больно. А не ободряюще. — Извини, — буркнул Связной. — Я бы хотел совсем того… Потому что ты своим доверием, восторгом, располагаешь к себе, в общем. — Звучит ужасно. — Я не хотел тебя обидеть. — Мне стоит быть благодарным и за то, что было. Что есть. — Не напоминай. Пожалуйста. Это не должно было быть так. Взгляд Рыболова был холоднее арктической зимы. Связной с ужасом осознал, что тот запомнил, запомнил навсегда обо всём, что происходило в те безумные дни. Но если Рыболова притянуть к себе, погладить по спине, то тот вздохнёт, но непременно ответит, приласкается, прижмётся сильнее. — Я не знаю, почему. Я понимал, что хочу тебя себе, но не понимал как. И сейчас не понимаю. Я мог только так… Стыдно, но не мог по-другому. Мне херово от того, что всё случилось так. Я хотел бы вернуть тебя и меня до того, как я услышал. Но если бы пришлось заново через это всё пройти, чтобы сейчас держать тебя в руках, я бы заново прошёл. Я делал дебильные вещи, но мне хотелось, чтобы быть ближе к тебе. Откуда-то из-под подбородка Рыболов глухо сказал: — Это звучит драматически и возбуждающе одновременно. И пополз рукой ему в трусы. — Я с тобой хотел поговорить, — попытался возразить Связной, чувствуя уверенные прикосновения. — Я не такой пай-мальчик, как ты думаешь. Только если хочу очаровать какого-нибудь зазнавшегося мудака. Так что, разговор пока отложим. Давай я займу тебя чем-нибудь приятным, пока ты снова не сбежал. Его ощутимо хотелось заткнуть, причём заткнуть как-нибудь горячо и с силой. Связной с удивлением понял, что такой способ есть. Причём простой до безобразия. Вздёрнув Рыболова за подмышки, он впился ему в губы, вторгся в рот языком, исследуя его глубже и глубже. Потом, когда почувствовал, что Марк посасывает ему язык, Связной замер, а после расслабился, принимая эти влажные ласки. Странно и туманно было облизывать губы Марка, ловить его движения, чувствовать, что он подаётся навстречу. — Я хочу, чтобы ты лежал передо мной, здесь, голый и худющий, смотрел этими своими алчущими глазами. Марка два раза просить не нужно было. Он с усмешкой освободился от лишнего, раскинулся на спине поверх одеяла, задорно раскинув ноги. Связному ничего не оставалось, кроме как лечь на него сверху, и ощутить, как соприкоснулись их члены. Прихватывая губами кожу Марка где-то по подбородку, Связной рукой вёл ему по рёбрам. Они оба так похудели. Марк мало ест, нужно заставлять его. А Связной просто пообвис без тренировок. Тоже нужно возобновлять. Приподнявшись, он осмотрел Марка всего, даже чересчур внимательно. Тот приоткрыл глаза, понаблюдал, спросил со вздохом: — Что? Всё не то? — Я не знаю, как это у вас всё происходит. — «У вас?» — мгновенно взвился Рыболов. — Может, ты не знаешь, как это происходит у нас с тобой? — У нас с тобой, — повторил Связной. Марк притянул его к себе, прижался со стоном. Почему-то хотелось, чтобы этот звук повторился. Связной устроился удобнее на боку, подсунул руку под Марка, второй рукой обхватил сверху, провёл по спине, пересчитал позвонки пальцами, слегка массируя, размял лопатки. Марк растёкся в его руках. — Это лучше, чем секс, — пробормотал он. — Ты всегда был таким говорливым? Нечестно было обманывать меня. — Наоборот, тебя всё во мне устраивало, до тех пор, пока ты не узнал правду. Его было так легко целовать. Это возбуждало, заставляло двигаться дальше. Член Марка давно упирался ему в низ живота, оставляя мокрый след. Набравшись мужества, Связной опустил руку, изучая напряжение, скопившееся между ними. Когда он сжал их члены вместе, Марк подался вперёд. Они потёрлись друг об друга, перемешивая выделения в руке Связного. — А дальше я должен трахнуть тебя? — Да, а если не трахнешь, то я сожру тебя с потрохами, и покончим, наконец, с этим. — Ты много говоришь, когда храбришься, я понял. Давай уже, ближе к делу… Марк выскользнул из его рук, вышел из комнаты, а вернулся со смазкой в руке. — Я удивлён, что ты не держал её где-то под рукой. — Я удивлён, что она мне вообще пригодилась, с тобой-то, — мрачно передразнил Марк. — Ну, и как? — спросил Связной, наблюдая за тем, как Марк сначала смазал себя между ягодиц, а потом такой влажной рукой взялся за его член, размазывая смазку по всей длине. — С девчонками не бывало, что ли? — Не, не давались туда. — А хотел? — Теперь уже и не вспомнить. Тебя хочу. Марк всё сделал сам: повернулся к нему спиной, медленно насадился, поначалу придерживая член Связного рукой. Связной уже облился потом на три раза, было так тесно, хотелось двинуться, но он побоялся что-либо делать, пока сам Марк не разрешит. — Давай, — сказал тот напряжённым голосом. — Только осторожно, давно не было никого. Через минуту медленных движений Связной понял, чтобы дай бог его хватило ещё на две. Каждое шевеление отзывалось желанием кончить. Неудивительно, у Связного последний секс был почти три года назад. В общем, долго он не продержался. В последний момент, подумав о том, что лучше, наверное, вынуть, он обкончал Марку все ягодицы. А тот, сволочь, смеётся. — Чего ржёшь? — буркнул Связной, еле дыша. — Ничего. Пойду, помоюсь, блин! — А как же ты? — Да чего с тебя дождёшься. Хватит тебе потрясений на сегодня. Сам справлюсь. И ушёл в ванную. Нет, так не пойдёт. Отдышавшись, Связной попёрся за ним. Марк бесхитростно дрочил, прикрыв глаза. Связной прижал его к себе, рукой спустился вниз по спине к заднице, заляпался в собственной сперме. Потом погладил выбритые яйца, обхватил руку Рыболова, отстранил её, стал дрочить ему сам. Довёл его до скулежа, дал кончить в свою руку, а потом размазал сперму ему по животу, целовал, еле дышащего. — Ты, придурок, — прошептал ему Марк, — мой теперь меня. И он мыл, с мылом, замерзая в прохладной ванне, да и воды было мало, одно ведро. После невыносимо хотелось жрать, они сидели на кухне, когда Марк выдал: — Интересно, ты первый после катастрофы, кто отымел тварь или нет? — Если есть такие же, как ты, но девушки, думаю, что нет. Марк помрачнел. — Ладно, тогда первый гомосексуальный контакт с тварью. — Я не гомик. Тот прищурился, подскочил, как ужаленный, и вышел из дома. Связной за ним. Марк и куртку не накинул, выбежал во двор, чернота к нему со всех углов мигом наползла, облепила, из комка мглы родилась безглазая птица с паучьими лапами. Тяжело взмахнув крыльями, она поднялась в воздух и полетела в сторону тайги. От Марка только полотенце осталось. И крики Связного его не остановили. То ли Марк и был такой обидчивый, то ли сознание твари влияло на его эмоции. Вообще, мужику не должно быть таким. Простительно ли это Марку? А простительно ли всё то, что делал он сам? Связной был уверен, что Марк вернётся живой и невредимый. Нужно только подождать. Поэтому Связной зашёл в дом, оделся, у входа поставил обувь и повесил куртку, чтобы если что сразу выбежать. Затопил печь, поставил вариться суп. Пока что единственным, чем Связной мог показать свою заботу, была готовка. Приходилось выбегать каждые десять минут, иначе у Связного начиналась паника, что он пропустит прилёт. Марк появился только после полуночи. Связной зря боялся, что упустит его: он нутром почувствовал, когда тот прилетел. Выбежал, и как раз застал с веранды, одеваясь, как странная птичья фигура неуклюже брякнулась на землю. Марк встал из черноты и направился в баню. Нет, это не дело. Рыболов сидел в бане, завёрнутый в плед. Рядом свечка в блюдце, еле коптит. Видно только, что смотрит куда-то в пол невидящим взглядом. — Марк, пойдём домой. И тебе не нужно никуда сбегать, лучше в морду мне дай сразу. Молчит, голову не поднимает. — Может, ты устал? Я тебя донесу. — Не девчонка, — ледяным голосом ответил он, поднялся и пошёл. — Я бы хоть одежды принёс, Марк! А он только в пледе, босиком, наступает прямо на снег. Связной плюнул на все обидки, подхватил на руки и понёс. Поставил на ноги только на веранде. — Иди в ванную, сейчас воды принесу, сполоснёшься. Потом поедим. Не противился, слава богу. Но ел потом, будто что-то безвкусное и пресное, ни одной эмоции. Связной почувствовал, как сам обижается. — Давай поговорим, а? — О чём? Взгляд острый, подбородок вздёрнул, волосы, как его же чёрная жижа. Симпатичный, сволочь. — О твоих реакциях. — А о твоих? — сразу окрысился Рыболов. — Ты меня провоцируешь. — А ты меня нет? — Марк… — Нет, ты послушай. Я натерпелся этого дерьма за свои тридцать лет. Причём от своих же партнёров, случайных и не очень, потом всяческие знакомые, родственники, которые всё равно узнали. Только дядька молчал, собственно, поэтому я здесь и оказался. Может, он тоже всякими этими мужскими занятиями вроде рыбалки, походов за грибами, рубки дров пытался выбить из меня дурь, но не говорил об этом никогда. Батя со мной лет семь уже не разговаривал. В принципе, как раз после памятного разговора, я съехал с концами в тот же вечер. Мать звонила, но редко. У меня брат младший был. Он нормальный, в отличие от меня. Понимаешь ли, после случившегося пиздеца, я решил с этой частью жизни покончить вообще. Кто же знал, что в Рубино выжил один случайный сучий идиот, который знал меня через пятеро знакомых. Я был рад, что ты здесь остался, что было с кем разделить всё, может, я бы перестал трястись и, в конце концов, ушёл бы с тобой к людям. Но я не думал здесь строить своё гейское счастье, понял? Связной хотел вставить пару своих слов, но Рыболов жестом осадил его и продолжил: — Я пытался найти таких же, как я. Девушку. Чтобы нам было вместе не так страшно. А может, если что, нас признали бы за нормальных. Но, видимо, если и есть такие, то нужно забираться ещё дальше. Раньше не хватало сил. Сейчас же боюсь, что на полпути забуду, за чем летел и что искал. Я думал просто сняться с места идти в любой соседний город, а потом появился ты. И я решил, что мне с тобой и так нормально, никуда не нужно валить. А потом мы сходили в Рубино. — Марк. — Что «Марк»? — Мне кажется, это всё-таки был первый гомосексуальный контакт с тварью с начала конца. — Дурак, — буркнул Марк сердито. — Ты вообще меня услышал? — Услышал. Пойдём спать? На диване Марк, естественно, лёг от него на расстоянии километра. Когда Связной сгрёб его в свои объятия, тот отбрыкивался: — Валя, пусти, бля! — Такой большой мальчик, а так по-детски обижаешься. — Я пытаюсь прийти к подобию нормы в наших отношениях, — прошипел тот. — Норма — это как? — Когда ты не видишь во мне педика и не ведёшь себя соответственно! — Тебя хер поймёшь. То тебя надо трахнуть, то не надо в тебе педика видеть. Я тебя вообще устраиваю, не знаю, внешне там? Или это было так, какой достался? — Да ты бы всех устроил, образец мужества и всё нахрен такое. — А тебя? — Мне от таких, как ты, могут достаться только смешки и издевки. Хотя, до мордобоя тоже может дойти. — Не увиливай. Я тебе нравлюсь хотя бы или просто первый попавшийся? — Ты был таким… Заботливым, что ли? Порядочным? Конечно, я не смог проигнорировать своё влечение. Мне всё нравилось. Нравилась такая жизнь. Нравился ты. Мне хватало. Ты же постоянно был рядом. Потом я бы понял, что это не дело, отправил бы тебя в город, может, не Рубино даже. Нашли бы тебе девчонку. Стал бы другом семьи. — А тебе девчонку, ты же на обе стороны? — Ага, на обе. Была девчонка, на третьем курсе. И всё. После только мужики. Так что, слегка лукавлю, однозначно. И я не думаю, что с человеческой девочкой мне можно… Если только с подобной мне. — Если нравлюсь, то чего отбрыкиваешься? — А зачем мне привыкать к такому…гейскому счастью? — Затем, что мы тут вроде как вместе? — Это ты сейчас так говоришь. А потом я с ума сойду, когда ты скажешь: «Ну, бывай, Рыболов!» Связной задумался о том, что они и вправду не будут сидеть здесь вечно. Потом станет спокойнее. Людей в городах станет больше. Будет безопаснее, они все научатся жить в этом новом мире. Не будет же он постоянно таскаться с Марком? От этих мыслей веяло гнильцой. — Давай пока не будем думать об этом? — Как скажешь, — глухо ответил Марк. Но Связной всё равно повернул его к себе и касался сомкнутых губ до тех пор, пока Марк не ответил ему. Казалось правильным успокоить его хотя бы так. После они уже не говорили на эту тему. Марк никогда первым не проявлял инициативы, но отзывался всегда с охотой. Связному это нравилось, он всё чаще и всё с большей непринуждённостью мог приобнять, притереться ближе. Марк краснел, но против ничего не говорил. Он сейчас занимался рассадой. Связной в этом ни черта не петрил, Марк тоже, но как-то же у него получилось в том году. Теперь же штудировал книжки. Связной считал, что всё не зря. В Рубино жить он не хотел. Всё, как и говорил Марк: прогибаться под уже существующую власть не хотелось, выполнять чьи-то поручения, к чему, если тут он сам себе хозяин? Да, никто за них работу не сделает, но надо ли такой ценой? Да и Марк, он уже привык в любой момент запускать ему под футболку руки, проводить по животу ладонью, хватать жирок в складку, спускаться вниз от пупка по дорожке из волос. Бывало, Марк так взглянет, что у Связного тут же вскакивал, и слов не нужно было. Теперь и не хотелось от этого отказываться. Так что, пока они тут застряли, нужно было обустраиваться. — Может надо того, на юг мигрировать, к морю? Там лето почти круглый год. Еда сама на деревьях растёт, — говорил Связной иногда. — Может, — соглашался Марк. Но дальше шуток не заходило. Связной и сам понимал, что это не просто так. Это очень долгий путь из их глуши. Снег понемногу таял, заходилось яркое солнце. Весна неспешно наступала. Они сбросили снег с крыши, поздновато, он уже тяжёлый был, напитанный влагой. Сидели на лавке, отдыхали, когда от калитки послышалось: — Всё жмёшься к человеку, а, наш? Всё та тварь говорящая. Давно Связной его не видел, забыл о нём. Марк сразу в струну вытянулся, встал, к забору подошёл. — Не ваш. Ты чего пришёл-то? В поклон или за смертью? — В поклон, в поклон, — словно добродушно вещала тварь. — Как с тобой по другому-то, ты же на окрест два посёлка, считай, извёл. Вот и думаем, здесь остаться или куда податься? — Тебя козлом отпущения выслали? — Что ты. Просто самые смелые. — А что вам меня бояться? — А кого? Помнится, сами в мороз от тебя еле ушли. Но, смотрим, поостыл с тех пор. Вот и пришли мы, поговорить. — Пока нас не трогаете и не надоедаете, вы мне не интересны. Не меня стоит бояться. А тех, кому людей мало и кто границ не знает. За селом Каменным, за речкой Быстринкой — там ходит кто-то, силу набирает. — И что будет, как придёт? — Сначала вас повыкосит. Потом и меня. Тварь за калитку руками берётся, да осторожно, словно обожжётся. — Не нравится нам такой расклад. Будешь ждать, пока в двери тебе не постучит? — Может, буду. А что, есть предложения? — Если не дашь никому тут расхаживать и нас больше не тронешь, то можете безбоязненно ходить оба. От тайги, до реки и до заправки. Сам знаешь. И ты, и человек. — Прямо безбоязненно? — Кто слово нарушает, тот прахом обращается, сам должен знать. — Дай мне подумать. — Не проблема. Тварь развернулась. — Эй, Кирилл. Через неделю приходи. Обернувшись, тот сказал: — Помнишь имя даже? — С памятью всё нормально у меня. Жду, понял? — Поняли. А говоришь, не наш. Снова развернулся и пропал. Связной спросил: — И кто это за речкой ходит? — Не знаю. Я поспрашивал, а он в ответ ничего. Ходит, растёт. — Не такой, как ты? — Нет, скорее, как Илья Степаныч. — Почему не говорил мне? — Тёмные дела. К чему о них говорить. — Тебя вон, уже твари боятся. — А не надо было злить меня. Притянув к себе Марка, Связной сказал: — Ты тут теперь авторитет мелкого пошиба, короче говоря. И много ты местных поглотил? — Не считал, — тихо ответил он. — Был не в себе тогда. — А этот Кирилл кто вообще? — Сын одного из дядиных знакомых. Они приезжали на снегоходах кататься толпой. Из всей компании только Кирилл остался, да ещё один, соглядатай, сидит на кедре, воет, как кого завидит. Мерзкий такой, покажу потом, если хочешь. — Сам-то не боишься того, кто может прийти? Марк куда-то в сторону смотрел, когда отвечал: — Боюсь только тебя не уберечь. — Ты за себя бойся. И хватит тайн между нами, ладно? — Ладно. Связной этого взгляда покорного выдержать не мог. Знал, что если Марка в постель затащить, то он змеёныш ещё тот, ни намёка на эту святую невинность. А если пару рюмочек перед этим накатить, то, как анестезия, Связного хватит на дольше. Он уже и ласковым научился быть. Но как представит, что кто-то может сказать, что он с мужиком голубится — аж трясёт. И если Марк ему заикнётся опять, Связной точно вскипит вмиг. А тот молчал, точно знал, и не навязывался. И признаваться себе не хотелось, но приходилось, что трахать Марка ему нравится, что он будил его несколько раз утром только ради этого. Неправильно, да. Думать об этом не хотелось. Потом — больше. Стало напрягать, что Марк сам никогда не подойдёт. А вот захотелось. Пришлось сказать и снова тему поднять. — Если ты мне руки не вырвешь, — ответил Марк. — Я же не знаю, когда ты в настроении. — Я скажу, если мне не понравится. Нормально скажу. Постараюсь. Ты только… Если сам захочешь, в общем. На условия твари Марк согласился. Им пообещали, что можно ходить безопасно. Они подпилили ветки у берёзы на участке, постригли кусты сирени. Сколотили нормально забор. Медленно, но верно, вылезала первая трава. А потом весна пошла бешеными темпами, не успели оглянуться, как настала пора вскапывать огород. Марк всё оставлял на потом, то теплицы помоет, то окна в доме, но не отвертишься. Пришлось им всё же как-то начать. Яркое солнце, как назло, жарило спины так, что они оба обливались потом. К вечеру, вроде бы, с этим было покончено, они даже сформировали грядки. Устали, спали, как убитые. На следующий день высадили одно-другое-третье. Связной только решил подняться, спину разогнуть, как услышал какой-то шум. Когда долго живёшь в тишине, любой посторонний звук кажется чем-то чужим. Обернулся, Марк в теплице. — Марк, — позвал он, заглянув внутрь. — Выйди ко мне. Тот вышел и тоже услышал. Глаза забегали, чуть ли не ушами шевелит, головой вертит во все стороны. А потом они увидели. Далеко на горизонте пролетал вертолёт. У Марка глаза остекленели. Он вцепился в руку Связному, словно прячась за него. Тот переплёл с ним пальцы, и они наблюдали дальше. Когда он скрылся из поля зрения, Связной сказал: — В сторону Рубино пролетел. — Мне страшно. — Почему? — Не могли они так просто на вертолёте лететь. — Может, в военной части осталась пара лётчиков, заправили, да полетели. — Нет, Валь, их бы любая сильная тварь уже снесла. Такая, как я. Значит, что-то они придумали. Что-то против таких, как я. — Ты уверен? — На все сто. Пора, наверное, в Рубино наведаться, что думаешь? — Сейчас, что ли? Посадки все загубим. — Да они могут и не понадобиться, смотря с каким результатом сходим. Через день-два? — Марк, может, ну его нахер? — Будем сидеть тут и не знать, что в мире творится? — Если всё обстоит так, как ты сказал, то… — То так должно быть. Так и будет. Это — будущее, понимаешь? Марк смотрел серьёзно. — Это как любой фильм-катастрофа, сечёшь? Где человечество выигрывает каждый раз. Я буду на проигравшей стороне, ясно? Мне не выйти живым в любом случае, вы нас изживёте, и это нормально, это нужно, чтобы возродить разрушенное. И это не повод мне отсиживаться здесь вечно. А тебе — тем более. — И что, пойдёшь на смерть? — Пойду за информацией, как прожить подольше. Если отсиживаться — я труп. Может, мне давно пора в тайгу убираться поглубже, а я тут в сутках от гибели. — Марк… — пытался успокоить его Связной. — Ты не понимаешь! Он развёл руки в стороны, и с них потекла чёрная жижа на траву. Глаза его остекленели, но взгляд был ещё осмысленным. — Я — не человек, и никогда им больше не буду! Связной обнял его, уляпавшись в смоляной черноте. Он чувствовал, как у Марка колотилось сердце, как тяжело он дышал. — Мы сходим. Бурлак скажет, что слышал. Может, они видели не больше нашего. Но мы всё равно сходим, слышишь? С Марка изливались сгустки тьмы. Под ними уже была приличная лужа. До Связного как-то заторможенно стало доходить, что Марк всё-таки в опасности. А потом он задрожал в его руках. Связной отстранился, чтобы взглянуть на него, а Марк понял по-своему: — Что, начинаешь понимать, что я — тварь, а не человек? — Да хоть херня инопланетная. Можешь перекинуться в пернатого, если тебе надо, только не сбегай. Он осел в лужу из тьмы, Связной сел вместе с ним, держа руки на его плечах. Марк вперился взглядом куда-то себе под ноги. Из того, что Связной смог сообразить на месте: он стал массировать ему плечи. Через некоторое время Марк закрыл глаза, а тьма начала впитываться обратно в его кожу. — Я не знаю, почему меня так выносит, — пробормотал Марк. — Хотя, может, это необычно для человека, но вполне обыкновенно для твари. Я пока плохо понимаю. Я просто тебя хочу, забыться, по-человечески. Разве можно было ему отказать? Учитывая, что далее последовал головокружительный секс, где Марк под ним извивался, как бешеный, но давал себя побеждать раз за разом. Они оба вспотели, Марк пытался цепляться руками за него, но соскальзывал. Связной от усталости падал, но Марк прикусывал его за предплечье, заставляя подняться. Где-то в тумане Связной понял, что вымотать Марка ему не удастся. Скорее он сам отрубится сразу после. Пришлось остановиться и руками довести Марка до разрядки, а уже потом из последних сил опустился на него через пару движений. Почувствовав, как губы Марка нашарили его, он ответил, скатился с него и, кажется, моментально уснул. Проснувшись ранним утром, Связной нашёл Марка стоящим на огороде и смотрящим в ту сторону, где они вчера видели вертолёт. — На часах четыре утра, — тронул Связной Рыболова за плечо, — пойдём в дом? — Не спится. — А тут-то толку стоять? Пойдём, а то ты даже не осознаешь, насколько имеешь странный вид. Марк с неохотой оторвал взгляд от горизонта и пошёл в дом.