Солнце наполнило комнату ярким светом и заставило Ацуши проснуться.
Он больше не испытывал то ужасное чувство одурманенности, как вчера вечером или сегодня ночью. И не хотел больше никогда его испытывать. Это было страшно до ужаса, потому что он ничего не мог с этим сделать, и только спать.
Дазай смотрел на себя в маленькое зеркало, и улыбался. Он повернулся к Ацуши, отпрыгнувшему от неожиданности:
— Как тебе, Ацуши-кун? — на чужом лице было
четыре параллельных друг другу глубоких пореза, «украсивших» щёку Дазая.
— Он же был только один? — спросил Ацуши нервно.
— А теперь четыре. Один я получил во время моего очень интригующего и таинственного похода за деньгами, — Накаджима закатил глаза, — а эти три сам сделал.
— Сами? Зачем?
— Чтобы Куникида не убил нас, — сказал Дазай как бы в шутку, — по моей легенде я всю ночь был здесь, а ты обратился в тигра и напал. Моя способность активировалась, когда твои когти коснулись моего лица, и я получил некоторые травмы. Просто будь таким же смущённым и зашуганным, как и вчера.
— Я смущённый и зашуганный? — пробормотал Накаджима, всё ещё смотря на раненную щёку и удивляясь спокойствию Дазая, — Разве это не разозлит Куникиду? То, что моя способность вырвалась из-под контроля.
— Нет, он будет доволен, что его план был разработан не зря. И да, над социальными взаимодействиями надо поработать. Но не волнуйся, я стану твоим учителем — в общении с людьми мне нет равных. Меня все любят! — мужчина потянулся и кивнул в сторону какого-то мешочка возле матраса, — Съешь это до того, как мы выйдем отсюда, чтобы кое-кто не узнал, что у меня есть деньги.
— По Куникиде-сану не скажешь, что он вас любит, — заметил Ацуши, распаковывая мешочек, и видя что-то, похожее на «яблоки» и «груши», но немного другое.
— Он — всего лишь исключение из правил, — отрезал Дазай, с ухмылкой наблюдая за сероволосым, аккуратно откусившим персик, и его загоревшимися глазами, — Вот ты меня уже и любишь.
— Я не продамся за фрукты! — заотрицал Накаджима, понимая, что уже испытывает к брюнету симпатию. Ну, не считая, что тот бросил его ради того, чтобы найти денег… ему же на фрукты, которые Ацуши ни разу не пробовал в нормальном виде.
Дазай, гнида такая, прекрасно всё понял и улыбался.
— Меня любят все, — повторил он, потягиваясь. Все его движения были очень резкими и неестественными.
Персики на вкус были сладкими и странными, и, на самом деле, Ацуши сомневался, что съест всё — после первого же, он почувствовал насыщение. Жуя, он сказал:
— Спасибо большое, правда, я очень благодарен, — Ацуши прозвучал жалко и нервно, — но обязательно было уходить на ночь глядя? То есть я, конечно… — Накаджима умолк.
— Что ты «конечно»? — Дазай улыбался, но смотрел так, что казался Ацуши самым знающим человеком на свете, Серафимом, режущим в любое слабое место своим знанием, — Если есть мысль, как можно посметь оставить её незаконченной? — мысленно Осаму добавил ещё «Тебя никто не перебивает», но это перегнёт палку.
— Мне бы не хотелось подвергать никого опасности, — сказал Накаджима, протянув ему мешочек с последним оставшимся фруктом, — Я правда не могу доесть его. Они слишком насыщающие.
— Я не оставил бы тебя здесь, не зная, что всё под контролем, — Дазай взял мешочек и сложил в сумку.
Они посидели ещё пару минут в тишине. Дазай побарабанил пальцами по полу.
— Странно, что Куникида ещё не ворвался в комнату, — задумчиво пробормотал он, покачиваясь вперёд-назад.
— Может, он ждёт нас внизу? — Накаджима был только рад, что крикливого блондина пока не было с ними. Хоть какая-то иллюзия безопасности.
— Главное, что тебе предстоит узнать о Куникиде — если он может поспособствовать быстрому завершению задания, то поспособствует. Бедный Куникида мечтает вернуться домой и больше никогда меня не видеть.
— Что-то вы как-то сильно от этого в восторге.
Они снова молчат и ждут, и Ацуши это абсолютно устраивает. Ему нравится говорить с людьми на
нормальные темы, просто обсуждать происходящее, но это всё ещё так непривычно. Будто он закроет глаза, и всё исчезнет.
У него будто появляется вторая личность, знающая, как надо реагировать на разговоры. Чёрт, до этого Ацуши и не думал, насколько он был одинок, и как сильно ему может хватать двух людей, просто попутчиков. Простое нахождение с кем-то вместе словно делало его
полноценным, а обычный
дружелюбный вежливый разговор почти заставлял метафорически воспарить.
Этот поход уже становится гораздо приятнее, чем он думал. Надо будет как-нибудь извиниться перед Дазаем за свои истерики и грубость. «По сравнению с парой недель назад, я в раю», — подумал Ацуши.
— Видимо, нам самим стоит к нему вломиться, — хмыкнул Дазай, поднимаясь, — Пока дружелюбный хозяин заведения не выкинул нас всех.
Ацуши растерянно кинул взгляд на разворошённые одеяла, пока Дазай стоял у двери. Мысленно извинившись за то, что отнимает время, и слегка паникуя, он сложил пледы квадратиками и оставил между матрасами. Только после этого Накаджима взял в руки плащ Куникиды, обулся, и вышел вместе с Дазаем из комнаты.
— А в какой он комнате? — полюбопытствовал Ацуши.
Дазай остановился и поджал губы. Осмотрел ветхий трактир.
— Понятия не имею, — пожал он плечами, — Видимо, нам придётся стучаться во все комнаты. Их тут не много, — просиял он.
— Он вам не сказал? Хотя Куникида-сан знал в какой
мы комнате, — Ацуши сомневался, что Куникида скрыл от напарника это не умышленно.
Дазай подошёл к первой попавшейся двери и постучал. Если вчера в этой комнате кто-то и был, то сейчас они точно отсутствуют. Накаджима вспомнил, что именно отсюда вчера доносились, так позабавившие Дазая, голоса. Мужчина почему-то всё стоял у двери с приподнятой рукой, хотя никто не отвечал и никаких звуков из комнаты не доносилось. Ацуши даже мог слышать его дыхание (оно показалось странно громким, с небольшими похрипываниями. Очень неприятный звук).
— Не хочешь открыть дверь, Ацуши-кун? — поинтересовался Дазай. Его дыхания Ацуши больше не слышал.
— Не хочу, — Накаджиме внезапно показалось, что за этой дверью явно ничего хорошего. Ответ он резко выпалил и сжал руки в кулаки, — Я не хочу видеть, что за этой дверью. Пойдёмте дальше искать Куникиду.
Дазай, казалось, только этого и ждал, и улыбнулся, отступая от двери. Словно был рад подтверждению своих мыслей.
Мужчина, будто забыв о произошедшем секунду назад, повернулся налево и пошёл к остальным дверям, приведя Ацуши в смятение. Нет, ну кто так делает? Секунду назад должно было случиться что-то страшное (открытие двери, всего-то открытие двери), а он не даёт опомниться и просто предлагает следовать за собой.
Но Накаджима благодарен, что Дазай не открыл чёртову дверь. Это странно, в секунду начать чего-то бояться, но когда твои просьбы не игнорируют, это ещё странее. Ацуши был уверен, что спутник покажет ему помещение, что бы он ни ответил, и сейчас даже ощутил любопытство.
Стоило ли ему догонять Дазая, который всего-то ушёл на несколько метров вперёд?
— Я же совсем забыл про лёгкий способ, — Дазай плавно развернулся к Ацуши и внезапно заголосил:
— Я всё отдам в следующем месяце, честно! Запишите на Куники…
Дверь, перед которой он стоял, распахнулась и сбила его с ног. Куникида, с мрачной решимостью, посмотрел вниз, на поднимающегося и охающего Дазая (Ацуши снова услышал хриплые звуки воздуха, проходящего через лёгкие).
— Ещё один долг на моё имя, и ты покойник, — Доппо, сжав губы в тонкую линию, посмотрел со злостью, теперь уже на Ацуши, но скорее по инерции, чем из-за чего-то ещё.
— Мы не знали, в какой вы комнате, поэтому искали, — пробормотал Ацуши. Куникида
почти спокойно кивнул, поборол искушение сделать выговор напарнику, и обратил внимание на его лицо.
— Что это? — спросил блондин, глядя на глубокие царапины.
— Это небольшой подарок от Ацуши, — ответил Дазай, как ни в чём не бывало. Накаджима напрягся, всё ещё не одобряя этот план, и выпрямил спину. Смотреть он старался в пол — реакция Куникиды его беспокоила. Медленно поднял голову.
Куникида только вздохнул и одарил их обоих внимательным взглядом. Задумчиво провёл пальцами по своей заполненной сумке и открыл её, доставая туго скрученный моток свежих бинтов.
Его Доппо и кинул Дазаю:
— Перевяжи их, как обычно.
Дазай поймал бинты и в тот же момент стал их разматывать, пока Ацуши и Куникида ждали. Словно для него это привычная процедура («Конечно, привычная, ты только взгляни на него», — поёжился Ацуши), он ловкими движениями сложил небольшой полотняный квадратик, достал из сумки что-то, тоже похожее на бинт, и это налепил на квадратик, сверху, приклеивая бинты к своему лицу.
Если до этого под слоями одежды бинты можно было и не заметить, то сейчас мужчина выглядел почти плачевно. И немного комично.
— Я твой должник, — обратился Дазай к Куникиде, и напарники стали спускаться по очень скрипучей лестнице. Ацуши поспешил за ними.
— В который раз, — ворчливо отозвался второй спутник, и отодвинулся, пропуская Накаджиму между ними. Слишком громко (в очередной раз!) вздохнув, Куникида отпер дверь трактира. Писк, давящие на уши голоса, треск камней на мостовой, как звуки перекатывающихся валунов, опять это ужасное, хриплое, будто от боли, дыхание Дазая; От звона в ушах Ацуши зажал их руками.
— Накаджима, ты чего? — то, как шуршит одежда Куникиды, пока он поворачивается, можно назвать адским оглушающим звуком, но это и в сравнение не идёт с громким от природы голосом, — Накаджима, — звучит ещё громче, и Ацуши хочет сказать «Не кричите», но может лишь издать рычащий звук.
Ему кто-то грубо почёсывает голову, и всё прекращается. Только звон в ушах не пропадает.
— Идём-идём, нечего тут стоять, — небрежно говорит Дазай, с нормальной громкостью, и тянет его за локоть с порога трактира. Куникида тоже подталкивает его в сторону мостовой. Некоторые прохожие на них смотрят, но в основном, никто не обращает внимания.
— Люди слишком громкие, да? — интересуется Дазай насмешливо, под растерянным взглядом Ацуши.
Он только что пользовался способностью, хотя это ему только вредило?
— Мы с вами тоже люди, — ответил Ацуши решив не нервничать. Пока он с этим человеком, всё под контролем.
Если они решат, что ты не нужен, и бросят тебя, ты умрёшь, идиот.
Куникида пытается посылать Дазаю мысленные сигналы, ясно говорящие, что Накаджима гораздо неуправляемей, чем предполагалось. Взгляд блондина говорит об этом довольно понятно. Дазай лишь игнорирует его и улыбается.
— Нам… нужно как можно скорее добраться до агентства. До столицы, — говорит Доппо — Ацуши и Дазай при первом слове синхронно повернули к нему головы, и он запнулся, — Так что сегодня займёмся поиском какого-нибудь транспорта.
— Предлагаю, как и в прошлый раз, пойти на главную площадь и присмотреть что-нибудь там. Может, даже найдём того самого хитреца, который предлагал нам купить у него краденный экипаж, — ответил напарник. Доппо с внутренним удовлетворением отметил, что он больше не ухмыляется — квадратик бинта, закрывающего отметины от когтей, отклеивался, если Дазай растягивал щёки. Тон насмешливым от этого быть не переставал, к сожалению.
— До главной площади мы будем добираться часа два, — произнёс Куникида, — Выдвигаемся сейчас, или у кого-то есть возражения?
— Завтрак, Куникида-кун. Нормальные люди начинают день с завтрака, — Дазай махнул в сторону улиц, — Ближайший рынок довольно далеко, но ты же прикупил что-то вчера?
Ацуши молча следил за диалогом, переводя взгляд то на Дазая, то на Куникиду. Они говорили о пути до столицы (об очень, очень длинном пути) так, словно это был список их дел на день. Может, слегка размыто, но у Ацуши нет более точного объяснения. Они так привыкли к своей бродячей жизни, или для его спутников это просто, потому что они точно знают, что после успешно выполненного задания вернутся домой?
Слово «дом» отдало горечью, но Ацуши отогнал мрачные мысли и пошёл рядом с людьми, сопровождающими его.
— …есть на улице — неприлично, — Ацуши обратил внимание на слова Куникиды, и живот неприятно скрутило. Казалось бы, только что он ел.
— Это никого не заботит, — Осаму указал на группку детей разных возрастов, жующих печенье под окнами какого-то дома.
— Сравнил себя и детей, — огрызнулся Куникида. Он всё же достал слепленные из риса треугольники*, обёрнутые какими-то широкими водорослями, чтобы можно было держать, не пачкая.
— Там же не рыба? — с подозрением спросил Дазай, прикрывая рот рукой. Ацуши смотрел на еду заинтересованно, так как у них из риса лепили только маленькие шарики. Эти треугольники гораздо больше и аппетитнее.
— Хватит делать вид, что тебя мутит, просто возьми и съешь! — Куникида впихнул Дазаю в руки треугольник и почти с яростью добавил, — Нет, не рыба, а кальмар.
— Кальмар, — упавшим голосом, полным безысходности, повторил Дазай, и отдал треугольничек Ацуши, — Придётся мне пока поголодать.
Куникида закатил глаза и убрал тот рисовый треугольник, что предназначался для Ацуши, обратно в сумку.
— Что не так с кальмарами и рыбой? — спросил Накаджима недоумённо.
— Иногда Дазай может съесть даже жука из дупла дерева, но сейчас он вспомнил о своей брезгливой натуре, которая представила, как эти морепродукты добывали и готовили, — язвительно сказал Куникида, — Итак, хоть кто-нибудь это уже съест?
Ацуши не заставил себя ждать и принялся за угощение. Дазай, пользуясь моментом, в который парень не сможет ничего ответить, сказал:
— Когда ты чувствуешь в себе что-то нечеловеческое, говори мне.
— Ты так говоришь, будто он может это легко понять, — заметил Куникида.
Судя по хитрой улыбке (повязка опять стала отклеиваться) Дазай считал, что понять это можно действительно легко.
— Р-разумеется, — пробормотал Ацуши неразборчиво, проглотив весь рис и выбрасывая водорослевую обёртку.
— Так, главная площадь, Куникида-кун? Признаюсь честно, вчера мы там уже были.
— Тогда понятно, почему вы опоздали. Что-нибудь полезное там видел?
Напарники снова начали говорить о транспорте (точнее, говорил Куникида, а Дазай иногда вставлял забавные комментарии и злил его), больше не обращая на Накаджиму внимания, и тот просто рассматривал улицы и людей — вчера они шли по другому пути. Не сильно отличалось всё от мест, в которые их водили на прогулку в приюте, изредка.
Интересно, как там все остальные? Ничего не изменилось для них?
В конце концов, один из воспитателей пропал, курятник разгромлен, Накаджиму выбросили… всё стало лучше или хуже для оставшихся детей?
А насколько они сейчас далеко от приюта? Сначала река унесла Ацуши (хорошо, что не донесла до моря), потом он блуждал в виде тигра по лесам, сейчас они пересекают какой-то город.
— А как далеко от столицы мы находимся? — задал вопрос Ацуши.
— Примерно в месяце пути, если говорить о времени, — проворковал Дазай, наблюдая за вытянувшимся лицом Ацуши, скосив глаза.
— Как в месяце?! Вы же добрались до меня меньше, чем за две недели, — беспомощно произнёс Ацуши.
— Это случилось по случайному стечению обстоятельств. Из-за другого задания мы некоторое время находились далеко от агентства, и когда к нам пришли новости, мы решили закончить ещё и с новой проблемой, — пояснил Куникида. Дазай пожал плечами.
— Я уверен, не только я с прошлого задания устал ходить, так что на этот раз нам всем повезёт и мы купим повозку! — послышался его жизнерадостный голос. Куникида по какой-то причине на напарника недоумённо посмотрел.
— Повезёт, но только не нашему бюджету, — ответил он.
Проводить месяц в пути с этими двумя — на первый взгляд ужасно. На второй тоже. А на третий Ацуши вспоминается всё его незавидное положение в мире, вспоминается то, что
пока что его кормят, содержат, ничего плохого не делают, и в целом обеспечивают безопасность общества. У него есть выбор, но это выбор между «покинуть их и как-то пытаться контролировать то, о чём не знал» и «месяц добираться до возможной хорошей жизни».
— Прежде чем ты с криками убежишь, хочу тебе напомнить, что в столице у тебя будет собственный дом, зарплата и нормальная жизнь, — сказал Дазай, прерывая его размышления.
— Дом? — дыхание Ацуши на миг спёрло. «Дом, зарплата и нормальная жизнь. Дом, зарплата и жизнь» — об этом он только и мечтал. С момента, как прочёл первую книгу. Чтобы спокойно заниматься своими делами, и худшее что с тобой может случиться при этой жизни — потеря работы. Никаких пыток или призванных тебя унизить и уничтожить слов.
Не меняющаяся улыбка Дазая говорила, что он доволен. Куникида же не был полон энтузиазма, но он так себя вёл и вчера. Можно только предположить, что это его обычное состояние.
Они лишь продолжили идти по городу до городской площади, и, на самом деле, в солнечном свете всё выглядело слегка жизнерадостней. На улице ранним утром было много пожилых женщин в традиционной одежде, и солнце ярко освещало ткани красивых цветов. Не считая их, людей на улице было мало.
Ацуши не заметил, что никто кроме него и Дазая не улыбался.
Городская площадь, когда они до неё добрались, всё также была чистой. Вчерашняя девушка у пекарни опять стояла с подносом, с абсолютно равнодушным лицом. И почему-то, поднос опять был полон разных хлебных изделий, и девушка стояла, одна посреди площади, сразу обратив на их троицу внимание. Это было как-то отчаянно — то, что она повернулась к ним, смотря с вызовом, со своим полным подносом. Ацуши почему-то стало её жаль.
— Возьми и мне тоже, Ацуши, — сказал Дазай прежде, чем Накаджима сделал хоть шаг. Ацуши кивнул и забрал две булочки с подноса, возвращаясь к своим спутникам.
— Тут совсем нечего ловить, — сказал Дазай с набитым ртом, откусив большой кусок от выпечки, — Я никуда не уйду без повозки.
— Оставим тебя здесь, — отрезал Куникида, — Чего ты ждёшь — того, что повозка появится из ниоткуда и… — Куникида и Дазай оба вдруг застыли, услышав приближающееся громыхание, и кинулись в разные стороны, почти попав под копыта разъярённой лошади. Ацуши никто из них не успел схватить, и они потеряли его из виду. Рыжеволосая девушка выронила поднос и бросилась в свою пекарню, но лошадь неслась прямо туда, и девушка бы не успела убежать.
Туда вдруг кинулось какое-то пятно, с силой оттолкнуло небольшую фигурку в пышном платье, и в него же врезалось не успевшее сменить траекторию животное.
Сквозь всеобщий звон в ушах и ржание злополучной лошади можно было услышать громкое «Идиот!», крикнутое Дазаем.
***
Всё тело болит, особенно в районе рёбер. Будто вынули много-много маленьких кусочков и Ацуши рассыпается понемногу. Лежать очень твёрдо и неудобно, и под ним трясётся его жёсткая «лежанка», покачивается, подпрыгивает.
С разбирающей болью Ацуши приподнялся на локтях и только тогда решил открыть глаза. Их сначала ослепил свет, но Накаджима быстро проморгался. Небо и тёмные облака плыли над ним, явно сообщая, что он в движении.
Что происходит?
— Проснулся, — сообщил Дазай Куникиде, управляющему повозкой. Тот просто фыркнул (или это была лошадь)
Накаджиме было как-то холодновато. Он осмотрел своё тело.
— Почему я обмотан бинтами и на мне только штаны? — поинтересовался он, решив выяснить сначала это.
— На тебя налетела лошадь и из-за силы удара она разбила стекло пекарни. Тобой. Столько кровищи было… — сказал Дазай, и Ацуши напряжённо посмотрел на него, — Девушка цела.
— Можно поподробнее?
Мужчина только открыл рот, как заговорил Куникида, следящий за дорогой и за лошадью:
— Когда приблизилось это бедное животное, — Ацуши возмущённо посмотрел в спину блондину, — мы потеряли тебя из виду. Ты, как оказалось, бросился своим малогабаритным телом на помощь той девушке, но хоть её ты и оттолкнул, каким-то образом добравшись туда раньше лошади, себя защитить не успел. Поэтому влетел в окно пекарни. Сломал себе нос, разбил голову и весь был в стекле. Мы успокоили лошадь и я дождался её хозяина, пока Дазай вытаскивал из тебя осколки и оплакивал новые бинты.
— Благодаря моим коммуникационным навыкам, — «Шантажу» — буркнул Куникида, — хозяин лошади по очень небольшой цене отдал нам эту самую лошадь и ещё повозку.
— В пекарне кто-то был? — спросил Ацуши, садясь и трогая плотно обвязанную голову. Затылок пульсировал болью.
— Никого, — ответил Дазай, с тоской смотря на бинты, которые раньше принадлежали ему, — Знаешь, обычно люди умирают, когда их затаптывает или сбивает лошадь. Ты же знал, что можешь умереть?
— …Я не хотел, чтобы она умерла, — Ацуши поёжился, взглянув на лошадь, которая сейчас их везла, — В смысле… она же просто стояла и раздавала булочки. За что ей такая смерть? — Накаджима подразумевал, что гораздо лучше умереть так кому-то вроде него, а не тому, кто мгновение назад и не подозревал об опасности своей жизни.
— Действительно, она такой смерти не заслуживает, — согласно кивнул Дазай, сидя перед ним в расслабленной позе, — Но как можно было бы жить, зная, что кто-то отдал жизнь за тебя?
— Главное — жить, а остальное… — Ацуши слишком резко ответил, — …остальное ты можешь принять и решить.
— Какое смелое заявление, — Дазай перестал ухмыляться, — Что думаете, напарник?
— Считаешь, что одного этого достаточно? — туманно отозвался Куникида.
Ацуши не особо впечатляют такие пространные фразы — кажется, что тебя дурят — и он выжидательно посмотрел на Дазая. Мужчина тоже долгим взглядом прожигал его, пока не спросил:
— Мы играем в гляделки? Ты определённо побеждаешь.
— Нет! — возмутился Ацуши, но усилившаяся головная боль и небольшая потеря опоры остудили его, — Что за «этого достаточно»?
— О, ну, ты умеешь считать, читать (писать, надеюсь, тоже?) и спас незнакомую девушку от… — Дазай прервался, потому что Куникида цыкнул, — Коконы. Думаю, достаточно ли этого для работы у нас, или нет.
— Лошадь не злая, её науськивали. Монтгомери сказала, что это не первый раз, как Кокона пытается напасть на неё, — сказал Куникида, в защиту лошади.
— Но, разве в этом не стоило бы разобраться? Почему на Монтгомери-сан науськивали лошадь? Она же в опасности, — нахмурился Ацуши.
— С этим разбирается полиция, — успокоил его Дазай, — И я не думаю, что лошадь науськивали на неё одну, скорее, на многих, многих других иностранцев тоже, — на ставший удивлённым взгляд Ацуши, исследователь хмыкнул, — Да, Монтгомери-сан иностранка. В городах вообще много иностранцев, если сравнивать с местными жителями, массово умиравшими во время войны. И поговорив с хозяином лошади и самой Монтгомери-сан, мы убедились, что он ярый ненавистник иноземцев. В целом, это можно понять. Если бы его действия не были так глупы, он бы даже вызвал сочувствие.
— Хотите сказать, такое происходит постоянно?
— Я бы даже сказал, что такое не может не происходить.
— Почему Накаджима говорит так, будто не знает о войне ничего? — глухо поинтересовался Куникида.
Его настроение как-то странно сменилось.
— Приют, в котором Ацуши-кун жил, находится очень-очень далеко, — протянул Дазай, — И туда сражения не добрались. Как и какая-то информация о войне.
Ацуши вдруг понял, что Куникиде он фактически свалился, как снег на голову. Это Дазаю он рассказал отвратительную историю своей жизни, а второй спутник, по сути, не знает о нём ничего. И мог придумать всё что угодно.
Он разрешил Ацуши остаться с ними просто потому, что… Дазай его попросил. Потому что Дазай сказал, что Ацуши им нужен. И Куникида это сделал только из доверия к напарнику…
Дазай поймал на себе изменившийся взгляд Накаджимы.
— Ты призрака увидел? — усмехнулся знакомый.
— Да нет, — Ацуши спрятал глаза. Он только обнаружил, что сидит на плаще Куникиды, а не на голых досках, — Как далеко мы от города? И где, всё-таки, моя верхняя одежда?
— Совсем недалеко отъехали. Пешком даже быстрее было бы, но раненных надо перевозить медленно, — Дазай посмотрел на солнце, находившееся уже даже не в зените, — Сейчас ранний вечер, около четырёх. А твоя кофта… Она совсем разорвалась и её пришлось выкинуть, — мужчина удручённо вздохнул и приподнял рукой какую-то синюю ткань, — Носи пока. И умоляю, не бросайся в ней под копыта лошади и прочие опасные места!
— Что это? — Дазай передал ему своё синее «нечто», которое носил раньше, поверх юкаты, и Ацуши повертел ткань, пытаясь понять, как это натянуть на себя.
— Я не знаю, — радостно ответили ему, — Но я сам сшил.
В ткани буквально можно было утонуть. Ацуши еле как надел бесформенный верх на себя, и сразу оказался окутан теплом. Было холодно только рукам, начиная с предплечья — рукава закрыли лишь локти. Пояс немного болтался, и Накаджима приподнял одежду, чтобы прижать к груди ноги и их тоже укрыть в этом тепле.
— Оно просто огромное, — заметил Ацуши, кладя щёку на колени и заваливаясь набок, обратно на плащ Куникиды, — Спасибо.
— Я скоро начну считать, сколько ты нас благодаришь, — беззаботно ответил Дазай — в юкате и бинтах ему, всё равно, было довольно тепло.
Мальчишка просто расцветает при хорошем обращении, эта метаморфоза даже удивительна. Вот сидит запуганный шалопай, внимательно цепляющий взглядом каждый твой вздох, любое изменение в тоне голоса, а если в сотый раз показать ему, что он в безопасности и дать что-то, чего он хочет, но просить не будет — словно становится довольным зверьком, оставшимся наедине с собой. Действительно как будто не замечает того, что Дазай и Куникида здесь всё ещё присутствуют, и уходит в себя.
— Два калеки, — вздыхает Куникида, посмотрев на них, — Ты же не умеешь управляться с поводьями? — обратился он к Накаджиме.
— Нет.
— Отлично, — буркнул блондин, — Тогда Дазай через некоторое время меня сменит, а ты будешь ночью охранять наш сон. Если кто-то нападёт — лупи его всем, что попадётся под руку и буди нас.
— Ночью мы не будем продолжать путь?
— Лошади тоже нужно отдыхать.
Как Ацуши понял, ему сейчас предлагают поспать, чтобы ночью он мог нормально «охранять» Дазая и Куникиду. Он-то, в целом, не против — тело ломит и хочется отдохнуть ещё немного.
Он прикрыл глаза и обхватил ноги под коленями, улёгшись калачиком.
— Осколки все вытащил? — спросил Куникида, видимо, у Дазая. У них такие разные голоса, на самом деле. У Куникиды голос напоминает гром, конкретно сейчас, приглушённый и спокойный. Тихо рокочет.
— Не знаю, наверное, — голос Дазая более мелодичный и чуть выше. Не хотелось бы, чтобы обладатель такого голоса кричал, лучше услышать от него песню или колыбельную. Или слова поддержки.
Ацуши уже привыкает к этим двум голосам.
***
— Накаджима, просыпайся, — тянет баритон Куникиды, и Ацуши недовольно щурится. Уже глубокая темнота, и они отогнали повозку с дороги. Дазай лежал, вытянув длинные ноги, и уже спал. Занял половину всего пространства.
Куникида предложил ему сесть на место для кучера, и Ацуши перелез туда.
Блондин улёгся на бок, накрывшись своим плотным плащом, и сказал:
— Если лошадь проснётся и начнёт буянить, разбуди меня.
Лошадь стояла, привязанная к колышку, вбитому в землю, и спала.
— Да, хорошо, — сказал Накаджима, и осмотрелся. Вокруг совсем не так темно, как ему сначало показалось — небо чистое, и фигуру какого-либо человека можно легко увидеть. Правда, шорохи от ветра его всё равно немного напрягали.
— И не шуми, — Куникида отложил очки и закрыл глаза.
Ацуши предстояло провести ночь в наблюдении. На глупую лошадь он старался не смотреть, при взгляде на неё словно начинал пульсировать затылок. Тёплой одежды Дазая всё равно было недостаточно, чтобы полностью согреться, но это было терпимо. Только уши особенно сильно мёрзли.
Один месяц. Им ночевать по улицам и кабакам один месяц, и кто-то из его спутников может заболеть, а он сам — продрогнуть от холода (ну, сомневался он в том, что монстр внутри него не справится с инфекцией, иначе он какой-то совсем невыгодный). Снег, вроде, не выпадает так рано, в начале осени, но Ацуши может судить только по прочитанным книгам и коротким прогулкам. Большую часть времени он проводил в каменной западне.
А о пышности пейзажей и отношениях в обществе книги врали. Может, потому, что они уже старые.
Его спутники выглядят так странно, когда спят. Словно из них исчезает вся их сущность, и они становятся просто двумя спящими телами. Которых ничто не заботит и не беспокоит.
Такое чувство, будто люди счастливее всего, когда спят.
Хотя, Дазай опять громко и хрипло дышит. Будто кто-то прокусил ему горло, немного скрипучий звук.
Когда Ацуши был маленьким, он нашёл на улице котёнка, во время прогулки. Точнее то, что ещё было котёнком, но уже мечтало не существовать. Уличные коты часто кусают маленьких котят, оставшихся без матери. У малыша были прокушены бок и горлышко, не так, чтобы он сразу умер, но он не мог самостоятельно есть и дышал с хрипами. Также, как сейчас дышит Дазай.
«Это же не моё дело, в любом случае? Куникида тоже дышит громко», — подумал Ацуши, с тревогой на Дазая смотря. Всё же, шея у него тоже забинтована, и сегодня он отказался есть, — «Я слышу их дыхание очень чётко. И другие звуки тоже. А он сказал сообщать, если я чувствую вмешательство способности».
Накаджима немного наклонился и коснулся пальцем волос Дазая. Не стоит его будить по столь незначительному поводу.
Касается — слышит всё нормально. Убирает руку — снова слышит хрипы. Прикоснулся; убрал руку; коснулся; убрал — тишина-шум, тишина-шум. Способность работает — способность обнуляют.
Тыкнул пальцем Дазаю в голову ещё раз.
— Хватит баловаться, Ацуши-кун, — неожиданно сказал Дазай, даже глаз не открывая. У Ацуши сердце в пятки ушло.
А ведь, если бы у Дазая были такие проблемы с горлом, чтобы он не смог самостоятельно есть, то разговаривать он бы тоже не смог. Ацуши облегчённо улыбнулся.
— Способность действует, — оправдался он, — Я слышу всё, что происходит вокруг, даже ваше с Куникидой дыхание.
— Может это потому, что ты хотел к чему-то прислушаться, что-то услышать? — тихо сказал Дазай, всё также не размыкнув век, — Способность не может действовать сама по себе, она не является личностью. Не убеждай себя в обратном.
Если так подумать, хотелось узнать, что не так с Дазаем, почему он хрипло дышит, и для этого нужно было убедиться и услышать ещё раз.
— Так, что мне делать, чтобы это прекратилось? Когда я убираю руку, то всё возвращается.
— Прекрати прислушиваться. Пока можешь терпеть, пробуй игнорировать это. Если приложить достаточно усилий, ты сможешь контролировать свой слух. А глушить это лучше только, — Дазай мягко оттолкнул руку Ацуши, всё ещё слегка касающуюся его головы, — если станет больно ушам.
Накаджиме как-то не верится, что это может сработать, да и зачем, если есть лёгкий способ от всего избавиться. Но, похоже, Дазай хочет, чтобы Ацуши был не таким беспомощным. (А Ацуши не может перестать слышать его хриплое, тихое и бессильное дыхание. В нём зарождается небольшой комочек жалости, пусть парень никому в этом и не признается).
Он попытается. Ради себя самого — не контролировать свой слух, просто смешно! Сосредоточится на том, чтобы смотреть вокруг.
Пусть и частично, эти два человека доверили ему свои жизни. И он постарается их не подвести.
— Ты же и так можешь слышать наше дыхание. Все люди это могут, — с намёком на интерес пробормотал Дазай.
— Нет, по-другому. Я слышу, как воздух проходит в ваши лёгкие, какие препятствия он на своём пути встречает. Дыхание очень громкое.
— Просто люди слишком громкие. Вот и весь секрет, — мужчина потянулся, и повернулся к стене повозки. Не похоже, что он собирался ещё что-то говорить.
Не похоже, что он воспринял Ацуши всерьёз. Но это не важно.
Важно то, что одежда Дазая тёплая, его напарник доверяет ему настолько, что позволил Накаджиме находиться с ними так близко двадцать четыре часа в сутки, и что Дазай пытается ему помочь.
Может, идея сбежать при первой же возможности слишком истерична.
Вызывает улыбку мысль, что этот человек может стать его другом. Его первым другом.
