Да здравствует герой!

      Ацуши буквально отказывался что-либо понимать. Ему не нравилось даже не то, что мрачный с самого начала рассказ завершился на такой безысходной ноте, ещё и не оставив шанса узнать, что дальше случилось с «мальчиком». Это неприятно всё, но… его волновал рисунок. Один из тех, что Ацуши раньше не видел. «Разобранный человек», который так нравился Дазаю.       Ацуши держал его в руках и подносил ближе к глазам, содрогаясь от детальности нарисованного тела и его, можно сказать, содержимого. Накаджиму передёрнуло уже который раз. Это точно лишь преувеличение. Оно привлекло внимание слишком сильно — ведь человек, если бы его так «разобрали» не смог бы выжить! Будто говоришь о разрезанной на части птице — без шансов.       Дазай для удобства подписал рисунок, да и был он помещён после нужных слов: …Словно каждая частичка его тела разваливалась, разрезанная, или рассыпалась на ещё более мелкие кусочки….       На лице нарисованного человека было сложно определить какое-либо выражение. А мысли путались: прочитанное было написано на двух нотах. На одной, в начале, когда Ацуши стало жаль героя, и на второй, начиная с середины, когда к нему начинаешь относиться неприязненно. Всё-таки, когда Ацуши вглядывался в разбитое на части тёмное лицо, он угадывал выражение боли и… смирения, которого точно не должно было быть. Словно у художника соскользнула рука, и тот нарисовал пару лишних штрихов, совсем не подходящих рассказу. Не мог же Ацуши понять всё настолько неправильно.       Да, Ацуши решительно отказывался понимать это. В голове появилась масса вопросов. Они то забывались, то всплывали снова, едва Накаджима перечитывал какой-то абзац. Именно это заняло большую часть его времени — перечитывание, от абзаца к абзацу, чтобы понять, что именно ему не нравится. Нельзя сказать, насколько чётко описано сумасшествие, мания убийства, но достаточно чётко, чтобы обеспокоиться. Дазай ведь писал эту историю, потому что она его гложет, чтобы перестала его преследовать и занимать голову. Наставник сам так говорил.       Вернее всего было бы сказать, что Ацуши напуган тем, что происходит у Дазая Осаму в голове. Не в плохую сторону, не так, что наставника теперь хочется избегать. Просто теперь внутри засела настоящая тревожность, какой раньше не было. Как бывает, когда знакомый человек обнажает те мысли, которых ты боялся. А ещё совершенно непонятно, что делать с этим.       Рассказ не был длинным, но Ацуши долго его читал. Каждая строчка проходила в голове до сознания через силу. Он старался не улавливать сходства и отвергать сочувствие, но почему-то не мог возненавидеть или окончательно неприязненно относиться к королю. Всё ведь должно было быть совсем по-другому, Дазай должен был написать о зверствах, о том, как король разрушил много жизней, чтобы Ацуши считал его монстром, чудовищем. А он не может. Единственное описание короля, которое может сказать Ацуши: «сумасшедший». Ни больше, ни меньше. Это грустное слово о человеке со сломанной судьбой.       Накаджима отстранённо собрал на место некоторые выпавшие листки и закрыл книжку. Было много вопросов к Дазаю, на которые обязательно нужно узнать ответ. Кажется, после прочтения от Ацуши потребуют какое-то решение. Или сразу отдать долг за спасение — совершить… убийство. Накаджиму и от этого передёрнуло, из-за чего он удручённо вздохнул. Легко сказать. «Легко и сделать», — сказало в его голове что-то голосом Дазая. Ацуши отогнал наваждение ухмыляющегося наставника, побледнев.       Он оставил чужую дверь незапертой и ушёл на поиски реального Дазая. Который час? Не могло пройти больше часа, пока Ацуши сидел в чужой комнате и раздумывал. Дазай за это время мог исчезнуть и вернуться раз сорок. Если наставник сегодня пропадёт на весь день, то Ацуши изведётся! Хоть «караул» кричи. Не может ведь Дазай так поступить со своим др… учеником.       Слегка подумав, Накаджима решил, что всё-таки может. И эта неприятная мысль вызывает желание сжать свою руку настолько, чтобы сломать палец. Он не злится на Дазая, он не может на него по-настоящему злиться, но Накаджиму выводит из себя собственная зависимость от другого человека. Непривычная, бесповоротная и пугающая. Подумал бы о ком-нибудь он сам, если бы куда-то ушёл? Возникла бы в его голове на секунду мысль «хах, наверное, стоит вернуться пораньше, ведь кто-то будет волноваться»? Да ни разу. И в противовес этому, Накаджима всё равно надеется, что Дазай о нём думает. Так себе…       Ацуши обнаружил, что уже пришёл в агентство и даже зашёл за дверь, а теперь и бормочет что-то, ходя туда-сюда. Им никто не заинтересовался лишь потому, что никого в общей комнате и не было. Но раньше, чем Ацуши ушёл искать по другим комнатам, он услышал чих. Кто-то всё-таки был: судя по звуку, либо Кенджи, либо Наоми.       Ацуши приберегает все свои вопросы, и задаёт только один, подойдя к своему младшему другу: — Привет, ты не видел Дазай-сана?       — Он только что ушёл! — дёргается Кенджи. Как нервно! Ацуши попытался взглянуть, что там у Миядзавы на столе, но парень обернулся раньше, какой-то сконфуженный, и посмотрел с облегчением. Прежде чем отвести взгляд.       — Правда? — недоверчиво спросил Ацуши. Кенджи вздохнул и взял лейку. Он попытался сосредоточиться на поливе цветов и одновременно смотрел на Ацуши, чтобы поддерживать с ним разговор.       — Нет, — Миядзава так легко пожал плечами, что это вызвало оторопь. — На самом деле я был в своих мыслях и подумал, что ты — Куникида-сан. А для него напарник всегда «только что ушёл». Ох, надеюсь, он этого не слышал, — его улыбка превратилась из нервной в доброжелательную. Ацуши бы, может, и хотелось знать причины, по которым Кенджи покрывает Дазая, но не сейчас. А под его взглядом блондин сам начал оправдываться, тараторя и заливая свои любимые цветы. — Они оба вызывают уважение, но тебе не кажется, что слишком часто спорят? Это никому не приносит удовольствия и лишь отнимает время, вот, что я хочу сказать. Поэтому лучше будет выгородить Дазая и не заставлять Куникиду злиться лишний раз, — Кенджи завершил спич глубоким выдохом и со стуком поставил лейку на стол. Этот звук заставил Ацуши очнуться.       — Так, ты не видел Дазая, да? И где все, я что, так сильно опоздал?       — Он вообще не приходил сегодня. Многие заняты, поэтому сегодняшний день считается нерабочим. Это ведь вторая работа почти для всех. А я просто цветы полить пришёл, мне скоро уходить. Так что сегодня не будет «неофициальных» заданий, не о чем беспокоиться. Только стражников остерегайся, когда по городу пойдёшь, — услышал Ацуши и поднял брови от удивления. Это значит, что наставника он так просто не найдёт, о его не связанных со «второй» работой делах Ацуши не имеет никакого понятия. Наверное, до вечера его можно не ждать, если не до завтрашнего дня. Кенджи заставил задуматься кое о чём, но сейчас, как Ацуши видел, было совсем не подходящее время для такого разговора. Так что он попрощался и вышел из общей комнаты, задумываясь, чем бы заняться (лишь бы отвлечься от своих мыслей).       Он может сходить на рынок или по магазинам, чтобы пополнить запасы — всё равно последняя крупная трата была давно, а ничего кроме еды Ацуши не покупал уже неделю. Если принюхиваться, то его не обкрадут, как бы ни старались. Было бы неплохо приобрести новую одежду, но денег всё же не так много. Возможно, стоило ещё подкопить. «Но тогда мне нечем сегодня заняться», — Ацуши спустился по скрипучим ступенькам вниз и вышел из здания агентства, замявшись на пороге. Он совершенно не знал, куда направиться.       Можно вернуться в свою комнату, но делать там решительно нечего. Можно вернуться в комнату Дазая и… прочесть какую-нибудь книгу, тщательно игнорируя написанный наставником рассказ. Эта книга оставила тёмный и пыльный след в душе.       В голове Ацуши возникла идея — он мог бы сам пойти в магазин и купить себе собственную книгу. Комната Накаджимы пустовала, так пусть в ней будет хоть что-то личное!       Наконец, Накаджима спрыгнул с крыльца, почти ободрённый этими мыслями.       — А-цу-ши-кун! — голос Дазая издалека радостно позвал его. Ацуши медленно поднял голову на возглас. Наставник махал ему с крыши здания. «Никто не говорил ему, что если так наклоняться с края, можно очень легко упасть?», — подумал Ацуши, неуверенно махая в ответ. — Я сейчас к тебе иду! — Осаму ещё сильнее наклонился над пропастью, и Накаджима замахал руками в панике. Не стоит!       — Д-давайте не так, вы же можете по-другому спуститься! — воскликнул Ацуши. Это было очень громко. Но как иначе Дазай бы его услышал? У Накаджимы голос сам по себе тихий, и он всё также вертел головой, на случай, если до мужчины не долетели его слова. Наставник пожал плечами и… свесил вниз ноги с края крыши, отталкиваясь от него руками. Из головы Ацуши на секунду вылетели все мысли. — Дазай!       Он вскрикнул, застыв, но этой секунды Осаму хватило, чтобы ухмыльнуться и исчезнуть в воздухе. Прежде чем появиться перед учеником. Вот же дьявол! Его мало с крыши скинуть по-настоящему за такие представления! Именно это хотелось донести, буравя мужчину взглядом и сжимая руки от незнания, куда себя деть.       — Ты выглядишь слишком напуганным. Отнесись к этому проще, — с улыбкой заметил шатен, сложив друг с другом кончики своих пальцев и деланно кланяясь. Ацуши наградил его скептическим и очень недовольным взглядом, всё ещё не в силах что-то сказать. — Брось, Ацуши, это ведь было весело.       — Только вам. Я еле сдерживаюсь, чтоб не выдрать вам волосы, — высказал Ацуши. Чужую улыбку это никак не поколебало, и Накаджима мог только отпустить произошедшее. — Никогда больше не делайте так, — попросил он, и Дазай, кажется, прислушался. Кто знает, что означает это хихиканье…       — Я думаю, ты уже прочитал «сказку», — выдохнул Дазай. Ацуши больше не слышал в его голосе смеха, хотя улыбка осталась. Наставнику и самому хотелось поговорить об этом, значит. Ацуши отвёл взгляд и обвёл глазами улицу, на которой на них смотрела пара прохожих. — И почему ты вечно отводишь взгляд?       Почему? Ацуши сам не знает, ему так спокойнее. Наверное, потому, что так никто не заглядывает ему в лицо. Дазаю он не говорит ничего из этого, не желает как-то его обидеть. Поэтому пропускает чужое движение к его руке, после которого Осаму притягивает к себе ученика и заставляет их переместиться в белое ничто, а после — на крышу агентства. Ацуши сделал шаг и едва на ней не подскользнулся. Под ногами была скользкая черепица и наклон, из-за которого легко можно было упасть. Ацуши машинально вцепился в наставника, но тот его со смехом подтолкнул. Накаджима, едва дыша, оказался на плоской части крыши и выпрямился.       —…Здесь красиво, — пробормотал он после паузы. Дазай со стуком черепицы съехал вниз, к Ацуши, что уселся и смотрел на город. Издалека всё выглядело даже не плохо, расплываясь на линии горизонта.       — Может быть. Можно побывать на каждой крыше вокруг, при желании.       — Вы всё это время просидели тут? — улыбнулся Ацуши. Дазай кивнул, садясь рядом с ним и по привычке кладя голову на плечо. — Повезло, что сегодня выходной, — Ацуши не знал, что ещё сказать. Решил не играть в болванчика; только это очень сложно. На бессмысленные разговоры Дазай не отвечал. Та книга очень важна для наставника, он всё ждёт, что Ацуши заведёт о ней разговор. Ацуши начал: тихо и без желания. Все его вопросы были не настолько важными, чтобы их задавать. Мешало стеснение, — Я слегка удивлён тому, что вы написали…       — Может, я зря это сделал. Всё представлялось мне совсем иначе до того, как я начал писать, — Дазай возит своей головой по плечу, сокрушается. — Как будто я сказал все дополнительные сведения, а самое важное упустил. Но человек никогда не бывает доволен своей работой, да? — Ацуши почувствовал чужую улыбку. «Да, то, что делаешь, никогда не кажется идеальным», — согласился он, хоть и не сказал. Накаджима положил руку Дазаю на плечо. Он не знал, чего конкретно хотел мужчина добиться, что донести. Он мог бы узнать это, только забравшись в чужую голову.       — Когда я читал, то у меня возникло много вопросов. И к тому, как это было написано, и к тому, зачем.       — Чтобы ты возненавидел жалкого и жестокого короля, зачем ещё? — вопросил Дазай с настоящим изумлением, даже приподняв голову. — А насчёт «как» тебе придётся пояснить.       — Интересно, как вы вообще узнали всё это, чтобы описать. События такой давности, всё происходившее, вплоть до эмоций короля. Всё выглядит так, будто вы в эту ситуацию с головой забрались, но это ведь… невозможно. Снова какая-то магия? — спросил ученик, ожидая от Дазая ответ. Непонятие этих вопросов мешало ему понимать чужой рассказ. Так для себя решил сам Ацуши.       Дазай от него отодвинулся и потянулся, со скукой зевнув. Для него ведь всё было очевидно (и Дазай хмыкнул над чужим предположением).       — Ну, это же сказка, Ацуши. А сказка — наполовину ложь, — он улыбнулся, даже оскалился, смотря на изменения в чужом лице. Наивно и даже…мило, в определённом и слегка издевательском значении этого слова.       — То есть?!       — Не сердись так сразу. Мы были знакомы с королём, у меня было достаточно времени, чтоб его узнать, — зачастил Осаму, оправдываясь. — Узнать о его ненависти, догадаться о его эмоциях и найти людей, которых он выводил. На моё маленькое расследование у меня ушло два года, учитывая, что я ещё работал в агентстве. Все события, о которых ты прочитал, правдивы, но пришлось немного добавить эмоциональной стороны и диалогов. Там уже всё примерно и не совсем достоверно. Однако, я знаю, что король ненавидел своего предшественника. Он этого не скрывал, — Дазай посмотрел на Ацуши одним из своих «серьёзных» взглядов, и стало как-то даже неуютно. — Мы были похожи, — негромко добавил он. — Я старался представить, как он жил, и описать все мысли, населявшие голову. Эта история — смешение меня и того, что я знаю, не больше. Не нужно относиться к ней слишком серьёзно, — завершив свои слова смешком, Осаму вернул голову на чужое плечо. Он почувствовал, как Ацуши неуверенно гладит его руку. Знал бы этот ребёнок, как тяжело говорить об этом. Хотя, он наверняка увидел. — На самом деле, описать было легко. В чём-то мы похожи.       Искренность, ну или почти. Всё ещё слишком сложно её придерживаться. Главное, что становится чуть-чуть легче, и Дазай этому рад. Кажется, это максимальный его уровень доверия, пусть и скрывается всё ещё многое. Всему своё время.       — Раз вы написали это, чтобы я его ненавидел, то можно задать нескромный вопрос? — неожиданно вымолвил Ацуши. Его голос отдался в тело вибрацией, как и всегда, когда они разговаривали, прикасаясь так.       — Валяй.       — Вы ведь его ненавидите? По-настоящему, без оговорок и преувеличений? — догадался Ацуши, и Дазай подавил желание почесать один из своих шрамов. При словах ученика в голове распространилась боль от гнева. Спокойнее, это лишь разговор…       — С чего ты взял? Разве похоже? Мне не нравится этот человек, но… — Осаму не закончил. От Ацуши исходили непонимание и задумчивость, и если бы Дазай озвучивал все свои мысли, одной из них было бы: «Ацуши, ты слишком громко думаешь!».       — Не получилось у меня возненавидеть его, уж простите, — Ацуши помотал головой, ловя чужой недоверчивый взгляд. — Правда. Я просто не смог. Это начало, всё происходившее… Он казался слишком похожим на меня. То, что я читал, было похоже на то, как я сам себя чувствовал: нелюбимым, преданным и далее по списку. За исключением двух вещей, наверное. Меня не учили чему-то особенному и… в целом не так следили за воспитанием, — сказал Ацуши откровенно. Взгляд Дазая из-под полуопущенных век не сообщал ничего хорошего, но всё равно наставник понимающе кивнул. Вызывать жалость не хотелось — Ацуши заговорил вовсе не для этого. Его голос зазвучал твёрже, — Мне кажется, вы ненавидите его, поэтому так уверены во влиянии той книги. Наши восприятия различаются.       — Это печально… — будто признал правоту Ацуши наставник.       — Но я всё равно, как и вы, пожелал бы ему смерти, — прервал Накаджима чужие слова. Брови Дазая снова взлетели вверх, а уголок губ ощутимо дёрнулся. — Даже если этот человек похож на меня. Мне кажется, что ему никак не помочь, если его мысли остались такими же. Или разум ещё больше расстроился. Такому человеку точно нечего делать у власти, и я теперь не отступлюсь от нашего общего дела, Дазай-сан. Пусть раньше и… сомневался.       — Думаю, ты перестанешь сомневаться, лишь когда увидишь его, когда он будет угрожать непосредственно тебе. В этом деле мало услышать или узнать из чужих уст… Но я рад, что ты за нас, Ацуши, — Дазай широко улыбнулся на миг. Он прав. Накаджиму легко читать, но для него же это и плюс в общении с близкими. Ацуши бы сказал, что Дазай в искусстве его «чтения» продвинулся дальше всех. И это, на самом деле, опасно. Ученик вздрогнул, ощутив чужой изучающий взгляд.       — Это не всё, что меня интересовало. Теперь ясно, зачем мы ходили в тот старый дом, и всё такое, — Ацуши, подбирая слова, заболтал ногами. Беседа оказалась сложнее, чем он думал, он будто обо всём забыл, что сказать собирался. Его странные ощущения, боязнь за наставника… На это Дазай не ответит. Он отвечает на такое лишь при определённом настрое, а сейчас настроя нет. — Я видел рисунок, ваш любимый. Тот самый «разобранный человек». Он не мог существовать в таком виде, ведь правда? Это лишь сказка, воображение.       — Я слегка увлёкся во время его рисования, но решил оставить так. Знаешь, почему? — Дазай придвинулся к уху Ацуши. Задержать дыхание. Нужно задержать дыхание, чтобы не показать, как оно сбилось, нужно держать себя в руках и не бегать глазами. И прислушаться к чужим словам, чтобы не выглядеть идиотом. Дазай пока не замечал его состояния, он говорил чинно и мял в руках ладонь Ацуши. — Когда тебя оставляют на полу валяться в своей крови, уже не причиняя вред, ощущаешь себя по-настоящему разбито. Всё тело болит, мысли кончаются, тогда уже начинается настоящее мучение. На помощь никто не придёт. И ты просто умрёшь без единого друга или того, кто хоть как-то бы дорожил…       — Да, — признал Ацуши, сжав руку в кулак. Дазай мягко её разжал.       — Поэтому он и выглядит, как кусок разрезанного мяса. Ему больно настолько, что хочется умереть, но это всё не кончается. Так, выпрямись, не сжимайся в комок, — Дазай погладил его по спине и заглянул в глаза. Он выглядел старше своих лет, едва прекращал улыбаться и чуть хмурился. Ацуши начало отпускать — Осаму говорил вовсе не о нём и зла никак не желал. — И он слабый. Ацуши, твой дух очень силён, главное — не вспарывай себя самостоятельно.       — Вы правда считаете так? — Ацуши усомнился. Он нытик, почти плакса; вряд ли такого человека можно назвать сильным духом.       — «Сердце воина и душа мечтателя», — улыбнулся Дазай. Он потянул за руки ученика и они закружились по крыше: из-за бега Дазая по кругу. Конечно, Осаму так считает. В Ацуши почти нет уныния, а когда есть, то в нём всё равно горит желание делать что-то со своей жизнью, как-то менять её, чувствовать счастье временами. Нет той слабости, что побуждает лечь на кровать и уснуть навечно. В других людях это удивляет, а в Ацуши радует.       — Дазай-сан, это весело, но у меня кружится голова! — воскликнул Ацуши, отпустил его руки и упал черепицу, недовольно простонав. Дазаю удалось удержать равновесие, но голова ужасно кружилась. Кажется, Накаджима удовлетворился ответами. Больше в рассказе его ничего не заинтересовало. Дазаю осталось с этим смириться и забыть о своём эксперименте (почти стыдном).       Он, шатаясь, побрёл к Ацуши, чтобы ухватить его за руки и продолжить шататься вместе из-за неустойчивого, кружащегося мира. Накаджима очухался первым, потянул их куда-то, ведя за собой наставника.       — Я читал раньше пару сказок о героях и злодеях. И знаете, злые люди были злыми просто «потому что», — внезапно сказал Ацуши, остановив их обоих. Дазая всё ещё мутило. В последнее время тело было слишком слабым, часто шла кровь, случались прочие неприятности. Верный знак, что ему пора уходить. — Вряд ли хоть кто-то в этой жизни считает себя злодеем, — конечно, не считает. Это невозможно признать, как сильно ни ненавидь себя, как сильно ни стыдись. — И наверное, «героям» не стоит знать о том, почему «злодеи» такие, какие есть. Это ничего не изменит; не изменит того, что их лучше убить, — ученик потянул вверх руки, к чужой шее, грустно смотря сквозь лицо наставника. Как и обычно, когда Ацуши прав, Дазай может лишь кивнуть ему.       — Значит, моя сказка глупая? — деланно оскорбился он. Ацуши хмыкнул и покачал головой.       — От неё внутри пусто, — пояснил Ацуши, уже забывая, на самом деле, про весь этот рассказ. Ему некуда деть свои ненужные сочувствие и жалость, так пусть и испытывать их будет не к чему. Дазай не хочет никак разделять его меланхоличного настроения, даже прикосновений не замечает. Прекрасно понятно, что наставник тоже думал об этом, всё уже ему известно. Просто слышать он не хочет.       Это разрушит сладкий мир.       — Ты умеешь танцевать, Ацуши? — иначе не видно причины, почему мальчишка за ним так тянется. Неужели хочет пригласить на танец? Его взгляд уходит в сторону, к воспоминаниям, и Ацуши издаёт какой-то утвердительный звук.       — В приюте я читал о движениях для танцев, и с одной девочкой мы даже пытались что-то изобразить… Но ни одного танца я не знаю. Зато помню, как подстроиться под ритм движений человека, — улыбнулся Ацуши, сделав шаг назад и потянув Дазая на себя. Атмосфера снова стала лёгкой.       — Я ни разу не танцевал, — извиняясь, сказал Дазай. Ацуши переложил ладони ему на плечи и легко двинулся в сторону. Осаму тоже вытянул руки и положил на чужие плечи, а Ацуши недовольно цокнул. Им же будет неудобно так. Одну из рук Осаму взяли и увели в сторону. Ацуши переплёл их пальцы.       — Так нам будет немного удобнее, — заметил Накаджима, излучая какое-то странное, тёплое чувство. Дазай решил поддаться его порывам и кружиться по крыше — всё равно ничего другого они сделать не могли. Ацуши вёл довольно спокойно. Легко двигаться вместе с ним, придумывая на ходу и напевая мелодию. В голове она звучала, как заведённая, отчаянными нотами, несмотря на то, как тепло на него поглядывает Ацуши и как просто они двигаются. Дурачась, от нечего делать, забывают обо всём, примеряют на себя разные роли, балансируя на крыше, кружа один другого. Над головой Ацуши — пропасть из облаков, в которую свалиться совсем не хочется. Только танцевать тут с Ацуши, говорить ему опять глупости.       — Вы меня обманываете, вы слишком хорошо танцуете, — замечает Ацуши. Он откинул голову, вдохнул поглубже воздух, пока его почти держали на весу, кружа. Дазай отступал наверх, на косую крышу, возвышавшуюся над ними остриём. Бездумно за ним следуя, Ацуши чувствовал: жив. Счастлив почти. Даже просто прикасаться к Дазаю во время танца приятно, а от его движений, аккуратных и точных, тело испытывало благоговение.       Осаму Дазай знает, что делает, но в его голове — хаос. Ацуши лишь раскованнее кружится, понимая это. Ничего страшного. Это даже лучше, чем если бы у Дазая все мысли были словно по полочкам раскиданы и до них легко было добраться.       Насколько ему хорошо, настолько и Дазаю Ацуши хочет передать свои ощущения. Уже начинают уставать ноги, и перед глазами снова мир плывёт. Миллионы мыслей потихоньку ускользают у обоих. Дазай только ради дурачества тащит их на балку, выступающую с крыши, висящую над городом. Он дразнится, играючи почти прыгает на неё и идёт лёгкой поступью. Они будут танцевать над пропастью, да?       — Дазай-сан, упадём же! — предупреждает Ацуши, точно так же вспрыгивая на эту балку.       — А вот и нет. Ты что, не веришь мне? — хмыкнул Осаму расслабленно. Нельзя поверить, что он может упасть или уронить Ацуши. Эта балка была прочней некуда, она ни пошатнулась ни разу, как бы далеко они по ней не шли. — Мы можем и до другой крыши дойти, — сообщил Дазай снисходительно, а Накаджима закатил глаза и посмотрел на наставника, не скрывая легкомыслия. Зачем им на другую крышу, если прекрасно и здесь? Ацуши осмелился подтянуть к себе Дазая ближе, и танец перестал быть дурацким. Наверняка прохожие, что заметили их, с непонятием наблюдают за двумя чудаками.       Они с одной стороны друг друга отпустили, отстраняясь насколько возможно на вытянутых руках, и снова приблизились. Кажется, Дазаю было так же смешно, как и его ученику. Приятно наконец не чувствовать себя ведомым, Ацуши в каждый жест это вкладывает: что хочет быть Дазаю равным. Что ценит его не только как наставника и знакомого. Дазай поймал один из наиболее странных взглядов Ацуши, тотчас шагнув назад. Он Накаджиме улыбнулся вдруг, крепче сжал его руку и… оступился.       Он сорвался вниз, тотчас отпустив Ацуши и зацепившись руками за край дерева. Накаджима схватил его за руки: постарался затащить обратно и не упасть самому.       — В-вы только держитесь, Дазай-сан! — ученик обратно его поднимал, сжимая руки едва ли не до пульсации вен. Страшно наткнуться в чужом лице на выражение ужаса, но Ацуши видит улыбку. Кровь пульсирует где-то в ушах, в голове раздаётся крик, а Ацуши Накаджима видит улыбку, единственную в таком роде и посвящённую ему — ту, от которой хочется умереть. Дазай цепляется, оставляя на коже следы (наверняка!), когда залезает на балку снова. Его выражение лица потерянное и неживое — причина, по которой улыбка пугает.       — Спасибо за помощь, я немного потерял внимательность. Молодец, Ацуши-кун, — вздохнул Дазай, как ни в чём не бывало. — Спасибо, что не отпустил меня.       Повторился. Ацуши потянул его назад к крыше, говоря быть осторожней, но Осаму доставил их обратно в секунду. Точно, как же Накаджима мог об этом забыть… С другой стороны, будешь тут помнить, когда главное — увести от опасного места поскорей!       — Не испугались? — спросил Ацуши, коснувшись чужого рукава. Дазая не пугает смерть, хотя бы потому, что её бы не случилось, но что-то в этой ситуации явно выбило его из колеи. Ацуши так до сих пор выбит.       — Нет, я… — Осаму умолк, словно бы задумчиво. Он всё ещё выглядел потерянным, несмотря на появление почти нормальной улыбки. — Это было неожиданно, но не в том дело. Почему-то сейчас я почувствовал, что действительно могу умереть. Вдруг это правда, Ацуши?       — Не знаю, — бросил Ацуши, нервно оглянувшись на балку. — У меня тоже было такое чувство, будто вы сейчас умрёте, — тихо добавил он. — Вы не должны радоваться в таком случае?       — Сейчас это несвоевременно, — Дазай покачал головой сокрушённо. Он поклонился Ацуши, вновь приобретя беззаботный и хитрый вид. — Спасибо за танец.       Ацуши почти взвыл, потянулся к своим волосам, но не стал их выдирать или сжимать. Подойти к Дазаю и схватить за грудки гораздо приятнее. Не мужчине, правда, одежду которого так тянут, что почти рвут.       — Вы ведь не специально сделали это? Не хотели убить себя у меня на глазах? — гневно спросил Ацуши. Дазай еле сдержал смех, но его выдали округлившиеся глаза.       — Конечно нет, Ацуши, — протянул он успокаивающе и по-особенному сильно этим разозлил. Если не лжёт, то почему опять относится как к младшему и ничего не понимающему? — Нам пора бы это ограничивать, — заметил Дазай, почувствовав его злое объятие. Ацуши тихо пробормотал, что он Дазая ненавидит.       —…почему именно сегодня в агентстве у всех выходной? Вам не говорили? — пробормотал Ацуши в ворот чужой одежды, вдыхая запах каких-то цветов. Он перебил неприятные, вроде повязок, спирта и прочего коктейля.       — Завтра мы выдвигаемся к замку, — ответил Дазай отстранённо. Он даже не протянул руки в ответ. Ацуши абсолютно не готов никуда отправляться! Хотелось бы узнать это раньше, чем за один день «до». Дазай посмотрел прямо ему в глаза, — Тебе нужно решить, отправишься с нами или нет. Ты можешь помогать, находясь здесь, но если пойдёшь завтра, в конечном итоге именно тебе придётся убить. Есть время подумать, Ацуши-кун.       — Почему я должен идти? — прошептал Ацуши, теряя краски с лица. Дазай, как щенка, почесал его за ухом, по волосам. Это снова взбесило.       — С тобой наш поход точно будет успешным, только и всего, — уверил Дазай, отступив от него. Качнул головой и окончательно отвернулся, водя взглядом по городу. — У правящего должна быть хоть капля любви к этому месту.       Снова они вернулись к тому, чего Ацуши избегал. Наставник признаёт нужными лишь разговоры о «великой цели». И каким бы ни был выбор Ацуши, сделать его будет очень сложно: желания прерывать чью-то жизнь до сих пор нет. Только помочь городу.       Почему короля может убить лишь Ацуши?..