Я проснулся тонущий в боли, И не мог изменить исход. Я снаружи казался весёлым, А внутри был давно уже мёртв. ©Иосиф Бродский
Как же… Как бы Ацуши дальше вести себя с наставником? В голове пугающе пусто. Больше в неё не приходит множества толпящихся и пищащих мышками мыслей. Только звуки их шагов говорят Ацуши, что тот всё ещё не один. Дазай ведёт его и молчит. Ацуши тоже не подаёт голоса. Вопросы в голове всплывали медленно и неохотно, затянуто. Один: верит ли мальчишка в то, что сказал сам же, в то, что Дазай не испытывает к нему никаких чувств и притворяется? Два: зачем Осаму поступил так с ним? Действительно хотел просто стать его другом? Три: что дальше? Они ведь хотели потом вместе сбежать. Ацуши всё ещё хочет. Дазай же один совсем себя угробит — такое предчувствие. Причём по своему же желанию. Допустить это — означает самого себя предать и все ценности, что до́роги. У наставника нет желания жить. Сможет ли он найти способ избавиться от волшебного камня и убить себя за границей? Если Осаму исчезнет, уйдёт без него, Накаджима всю жизнь будет винить себя в этом. Дазаю надо помочь. Ацуши не знает, как, но уверен — надо. Ноги не слушались. Кажется, Ацуши тормозил, сам того не замечая. Упирался взглядом в напряжённую (даже под кучей слоёв одежды видно) спину Осаму. Или не от напряжения она такая, просто прямая, будто не согнёшь. Если бы только Ацуши был мудрее. Если бы завоевал чужое доверие. Но он просто оборванец из приюта, схватившийся за последнюю соломинку. Чтобы его полюбили лишь за то, что он делает, Ацуши слишком жалок. Слишком жалок и для того, чтобы Осаму рассказал ему, почему всех избегает. Почему он не может или не хочет всего этого. Но Дазай отделался парой слов, дескать, на деле они. Да, на деле, но кто из них привык разграничивать работу и личное? Точно не Ацуши и не его наставник. Дазай просто не хочет говорить ему, что не так. «Я поступил неправильно», — что-то внутри укололо Ацуши под сердце. Слишком резко признался. Да и зачем было признаваться в этом, Дазай всё равно в него не влюблён! Хотелось бы этого не знать и продолжать радоваться чужим взглядам и прикосновениям, а не молчать, следуя за мужчиной. Резкий и злой ветер задул Ацуши в лицо, но тот только вздрогнул раз. Из-за того, что Ацуши такой глупец, Осаму продолжит к нему как ребёнку относиться. Беречь свои мысли о любви ученика, пряча их в себе. «Он закроется от меня или сбежит», — понял Ацуши и от ужаса замер. Он со странным выражением взглянул на наставника, с которого от ветра сорвался капюшон. Осаму поднял брови, не сказал ничего и взгляд отвёл. Нет. Они должны встретиться после смерти короля, всё обсудить. Ацуши подумает, бежать ли с Дазаем, но лучше будет, если он убедит Осаму ещё немного подождать. Год. Он попросит ещё год пожить здесь, вместе с Ацуши — Накаджима вовсе не готов отпускать ни наставника, ни агентство. Ветер сильно воет, словно выражает согласие с мыслями мальчишки. Ацуши спокойно выдохнул, стараясь прогнать плохие мысли. «Ничего из этого не сработает, я просто жалок, такие не заслуживают жить, не то что получать любовь от кого-то и любить самостоятельно. Только и гожусь на то, чтобы из меня сделали убийцу, козла отпущения. Потом меня бросят. Или казнят. Ничего бы этого не было, если бы я просто умер в реке тогда»… Ацуши, не глядя, не нервной рукою потянулся к Осаму и взял его ладонь в свою. Накаджима спустился в отвращение к себе и апатию, а вот Дазай… Его пальцы сильно вздрогнули, когда Ацуши взял его за руку. Дазай повернулся к нему с непониманием, явно хотел что-то сказать, и Ацуши ни к одному из его слов готов не был. Но он улыбнулся, постарался сделать это, как бы говоря, что отпускать не нужно. — Эти романтические штучки не заставят меня не быть вашим другом, — поведал Накаджима, выдохнув. Он метался между таким количеством мнений насчёт произошедшего… Но сейчас они нужны друг другу. И так состояние у всего подвешенное, даже у жизни Ацуши и их общей работы. Так лучше. Так им обоим становится чуть легче. Они поссорились, но это не значит, что они вычёркивают друг друга из своих жизней. Дазай, успокоенный, тихо выдохнул. Его ученик — натура очень странная, что старается сохранить отношения с Осаму. Настолько странная натура, что сглаживает углы произошедшего. Из-за этого ещё сложнее быть к нему равнодушным или спокойным. Сегодня, вчера или обычно. Хотя раньше Дазай не видел в нём эту сторону. Он, скорее, видел в нём очень обиженного мальчишку, из-за боли цепляющегося за каждое знакомство. Осаму был уже в отношениях, любил даже, почти верил. Только тогда что-то было не так, как сейчас, а сейчас время не подходящее для того, чтобы вдруг стать влюблённым. Дазай, разумеется, убеждён, что может контролировать свои эмоции не только внешне, но и внутренне. То есть, не надеть маску, а самой этой маской стать, срастись с ней, как обычно. От Осаму «настоящего» всё равно ничего не осталось. Он смог стать другом Ацуши, и от «любви» сможет себя уберечь. Даже несмотря на то, как Накаджима отличается от людей, с которыми Дазай был знаком хоть когда-либо. Несмотря на то, что у парня тёплые руки и атмосфера особенная, от которой спокойно. «Мы знакомы всего ничего», — подумал Дазай, отодвигая ветви от них — бунтовщики подошли к королевскому лесу. Жаль, подумал Осаму, что не было времени узнать об Ацуши каждую мелочь. Становилось по-тёплому грустно, когда Дазай думал, что уже не успеет узнать. — Ацуши, кого ты обычно ненавидишь? — поинтересовался Дазай. Он не мог с такого расстояния и среди высоких кустов разглядеть замок, но чувствовал, что здание близко. Чувствовал холод колонн и почти слышал пищанье крыс и мышей, что пробрались внутрь, ещё когда с визитом прибыли путешественники из Португалии. Накаджима тяжело вдохнул. Не пожелал отвечать. Он тенью следовал за Дазаем, смотрел ему в спину и о чём-то думал. Осаму снова расслышал лишь его вздох. Ацуши боится себе признаться, что кого-то может ненавидеть. Это слишком тяжёлое чувство. Осаму бы согласился, но ненавидел слишком многое. — Как вы думаете, Дазай-сан… — позвал его Ацуши неуверенно. Мальчишка чувствовал себя неуютно. Осаму тоже пришлось остановиться — ему тяжело было продвигаться вперёд, когда стоял Ацуши. А руку его отпускать не собирался. Он не мог осознать, что игра почти закончилась, не хотел этого осознавать. И Ацуши ещё не всё знает, а Дазай не имел желания скрывать. Свободную руку вдруг прожгло болью. —…почему он остановился? Прекратил убивать и сжигать округу? Это был договор с какой-то из соседних стран? — спросил Ацуши. В самую точку. — Да, договор. В нём не заиграла вдруг совесть или нечто в этом роде. Но даже этот договор он не смог исполнить — не избавился полностью от населения. Этот мужчина оказался слишком слаб для того, чтобы руководить. Он хотел «построить новый мир» на обломках старого, — поведал Дазай, медленно шагая вперёд. Им не так много идти осталось. Да и Осаму не так долго оставалось подвергать себя сомнениям. — Но что-то надломилось, — глухо сказал Ацуши. Это прозвучало неожиданно и уверенно — но когда Осаму обернулся, Ацуши смотрел в землю. И лишь потом медленно поднял взгляд. В чужой голове забегали в панике мысли. — Ему что-то… помешало, и… — Да, правильно. «Что-то» помешало. Накаджима закусил губу, помотал головой и нервно рассмеялся. — Нет-нет, вряд ли это возможно. Осаму улыбнулся, хмыкнув. Ацуши начал догадываться, даже опасаться. Накаджима проницательный и верит в лучшее в людях. А сердце Осаму от этого трепещет. Как глупо. — Если он… если я… — начал снова Ацуши, будто терял голос. «Если он догадается», «если я убью его раньше», вдобавок «если что-то пойдёт не так». Вот, что слышал Осаму, хотя Ацуши ничего и не сказал. Всё, что произойдёт в замке, уже зависело от Накаджимы. Дазай ведь не пойдёт туда с ним. Но что ещё тут сказать, если события полностью непредсказуемы для ученика? — Для тебя главное — казнить его и не дать казнить себя. Когда ты выберешься из замка, мы заберём тебя. Не стоит бояться так сильно, — изобразил улыбку Дазай. Слишком неловко Ацуши с ним разговаривал. Оно и понятно. Дазай не понимал, почему Накаджима всё ещё смотрит на него, как на авторитет, даже как на друга или какой-то луч. И, в то же время, понимал прекрасно своей тёмной, купающейся в чужом тепле душой. К сожалению, теперь парень сомневается в своей ценности из-за их разговора, хоть и делает вид, что это не так. Ацуши боится и одиночества, и близости. Осаму это, можно сказать, знакомо. Можно сказать, даже если и не хочется признаваться. Ацуши кивнул, недолго подумав. Ему важно выжить и сохранить себя, и если будет мизерный шанс, он… Нет, нет. Хотелось бы спасти короля, правда хотелось. Но что-то подсказывает Ацуши, что его попытки всё испортят. Он не хочет рисковать всем, пусть даже убийство — варварский вариант. Сердце Ацуши больно билось. Хотелось бы сказать, что сердце Осаму ему вторило, но увы. Оно качало кровь спокойно и ровно, несмотря на все расходящиеся по швам обрывки дазаевых мыслей. Или они скорее расходились, как плоть, плохо надрезанные жилы? Осаму задумчиво провёл по подёргивающейся руке (своей). Все его эмоции сейчас ушли на самоконтроль — из-за этого выглядел отрешённым. — Дальше тебе… — раздался шёпот. Тихое бормотание, на которое Ацуши вскинул голову. Накаджима едва-едва в шаге от того, чтобы полностью успокоиться, слишком уж много у него эмоций. Они все на пике в этот момент. —…предстоит идти одному. Да, Дазай вывел его из леса. Сколько прошло времени? Немного, но всё это обговаривалось. По плану Ацуши идёт в замок один. Осаму из-за магии просто не может войти внутрь. Так наставник сказал.***
Ацуши нравится играть на флейте, хотя у него ничего не получается. Осаму тоже, а он в этом настоящий профан, ещё хуже, чем Ацуши. Только Куникида среди них всех может извлечь красивый звук, который и нравится слушать, к которому и стремится каждый. Но напарник Дазая редко проводит с ними время, просто пихает флейту им в руки и уходит, ругаясь. Куникиду раздражала их игра. Он-то извлекал красивую мелодию, спокойную и весеннюю. Накаджима же насвистывал простую, по своим навыкам (а играл он только тогда, когда Осаму мог стащить музыкальный инструмент у напарника). Дазай не хвалил его. Он улыбался, посмеивался и придумывал забавные танцы, и тогда Ацуши от смеха прекращал играть. А Дазай перестанет, потреплет его по голове и улыбнётся. Тогда он только начинал касаться всё больше. Ацуши слышал, как по-настоящему играет Осаму. Не потрясающе, не идеально, нет. Но гораздо лучше того, что изображает, когда они вместе. Ацуши лежит на своей кровати в маленькой комнате, наконец почистив своё жилище. Мелодию он обычно слышит сквозь сон, рано утром, если она его вдруг будит. Очень тихая и монотонная, от неё снова тянет в сон. Вроде и спокойно всё в этой музыке, но проскальзывает что-то тревожное и будоражит чувство близкой опасности. Не скорой, но необратимой. Всё равно она прекрасна, простая и приятная. Ацуши хотелось бы, чтобы Дазай сыграл что-то ему. Но увы, у него особенный способ общения. Ацуши, конечно, не эксперт, но не понять то, как с ним говорит человек, за которым он всё время наблюдает? Даже Ацуши не настолько наивен. Осаму часто привирает и делает, как ему удобно, как в случае с флейтой. Каждый его разговор и фраза — они все такие насмешливые, хитро обдуманные, хотя на самом деле Осаму сказал их автоматически и от чистого сердца. Так получается, что с Дазаем нельзя воспринимать слова так, как он их говорит, Осаму будто заученно не говорит правды. Но постоянная загадка в его словах не отталкивает Ацуши. Она ему даже нравится. Дазай говорил, говорит и всегда так будет говорить, так что злиться нет смысла. И это не значит, что нужно ему не верить. — Вы можете сыграть мне, Дазай-сан? — не выдержал Ацуши спустя несколько дней. И Осаму прекрасно его понял, не отнекиваясь или притворяясь. А его мелодия на флейте получилась светлее обычной «ночной». Все слова Дазая надо пропускать через призму. И лишь тогда его можно понять. Неужели Осаму считает, что Ацуши за чистую монету понимает всю его речь? Неизвестно. На вторую неделю проживания в общем доме Осаму заявился в комнату Ацуши и всё раскритиковал. Вернее, он похмыкал, поболтал с Ацуши, поучил его на флейте играть и ушёл за Куникидой. А тот уж устроил настоящий разнос. При Накаджиме, оказывается, в комнате завелись пауки и ещё некоторые насекомые (Ацуши и Дазай боролись за место на кровати, чтобы спастись, увидав их). У Ацуши были только минимальные навыки жизни, и о том, что надо заботиться о доме, он забывал. Он забывал о многих вещах, ведь теперь ему не приказывали, и это плохо сказалось на комнате. Пришлось заново учиться всему, что может ему понадобиться для самостоятельной комфортной жизни. Куникида учил его — убираться и стирать вещи, хотя Ацуши было очень стыдно. А Дазай лажал вместе с ним, помогая (вроде) справляться с бардаком дома. — Так странно, — бормотал Ацуши, пока Дазай сосредоточенно баламутил воду. Его бинты стали мокрыми на руках, сползали, но Ацуши был слишком занят, чтобы рассматривать чужие руки. Стирал. — Что странно? — Очень давно не полоскал вещи. Я словно был в другом мире всё это время. — Ты хочешь вернуться в тот мир? — заинтересованно спросил Дазай, вдруг обрызгав Ацуши водой. Подопечный и так был в чём-то вроде то́ги, потому взвизгнул. Но на улыбку наставника он ответил серьёзно. — Я забываю о нём. Точнее, он уходит на второй план, далёкий, как страшный и долгий сон. Я никогда его не забуду, но уже точно туда не вернусь. — Вот и отлично, — бормотал Осаму. Он тогда ободряюще взял его за обе руки, спрятав это под водой и мокрой одеждой Ацуши. Накаджиме врезалось в память, как Дазай коснулся лбом его лба, пока Ацуши покрывался румянцем. Ведь почему именно Дазай? Потому что он был рядом. Вот, почему он так нравился Ацуши: чуть важнее всех остальных и выделенный на первый план. Даже если физически Осаму был далеко, он был рядом морально. Ацуши всегда знал, что Дазаю можно доверить всё, что угодно, он казался почти всесильным. Несокрушимым даже. И, в то же время, Осаму рушился у него на глазах — разрушал себя сам. Его не могли сломить внешние невзгоды или чужая неприязнь, и из-за этого тоже им так восхищался подопечный (пусть и никогда не говорил прямо, какой Дазай на самом деле для него луч света). Но наставник не думал о себе ничего хорошего. Он был добрым другом для всех, кроме себя. Это подтверждалось не раз. В один поздний вечер Ацуши удобно устроился. Он приготовился сладко заснуть, у него даже начало получаться. Но краем уха, еле-еле… Услышал какой-то звук. Глаза распахнулись, горя жёлтым, и Ацуши уставился в окно, стараясь услышать происходящее и разглядеть его. Звук, который он услышал, теперь был чётким. Он повторился. Глухой звук удара о землю и какого-то погашеного крика, кряхтения. Ацуши слушал, замерев, но не мог разглядеть. В каком-то порыве он распахнул окно и прыгнул на улицу, спеша на помощь, на звук. От приземления на ноги даже не почувствовал боли, но у него не было времени с этим разбираться сейчас. Что-то происходило, совсем рядом, и Ацуши побежал, проклиная себя, что вышел босиком, но надеясь, что помочь ещё можно. Звуки ведь продолжались. Должно быть, кого-то бьют. Оглашая улицу тяжёлым дыханием от слишком быстрого бега, Ацуши остановился. Кажется, ему больше не нужно бежать. На земле, у себя под ногами, Ацуши увидел пятно крови, даже лужу. Свежей, красной, от которой Ацуши шарахнулся. Запах показался знакомым. Не успев ничего подумать, Ацуши увидел картину, что закрепится у него в голове потом на всю жизнь. Шорохи сверху, на которые он поднял голову. Летящее вниз тёмное тело, спиной вперёд, видимо. Ацуши не видел лица. Он в шоке смотрел, как тёмное пятно приближается к земле, прямо в лужу из крови. Оно плюхнулось прямо перед Накаджимой, с тем самым звуком. И треском. Ацуши зажал себе рот дрожащей рукой. Тело было очень хорошо знакомым! Это же придурошный наставник! Дазай Осаму совершенно бездумно пытался убить себя, прыгая с крыши. Уже седьмой раз. И это только то, что Ацуши слышал. — О чём вы думали, делая это? — спросил Ацуши, а Дазай, очень даже живой, поморщился. Мотал головой (возил ей в своей крови). — Явно не о том, что разбужу тебя, — Осаму поднялся и… улыбнулся. Ацуши же было не до улыбок. Ему не хотелось улыбаться, когда перед ним ломался человек. Особенно интересный и (тогда) чуть-чуть волнующий. — Да… Дазай-сан, — выдохнул Ацуши с явным осуждением. Это стало единственным чтением морали для наставника. Дазай думал, получится ли у него себя убить. Раз за разом падая, прокручивал «сейчас получится» у себя в голове. Ацуши не имел права ничего ему выговаривать, но сжал руки в кулаки, прежде чем повернуться в сторону, маня Осаму за собой. Он пошёл подальше от этого места, надеясь дойти до колодца, чтобы выпить воды и переварить сегодняшнее открытие. Дазай, как ни странно, пошёл за ним. Осаму приходит и уходит без предупреждения. А следовать за собой его можно лишь убедить, не заставить. Поэтому Ацуши протянул свою ладонь наставнику лишь тогда, когда мужчина сам за ним пошёл. Дазай что-то себе под нос бормочет. Ацуши лишь натыкается на его протянутую в ответ руку, оглядываясь. Вот теперь улыбка на его лице появилась. — Знаете, я… прочитал ту книгу, которую вы мне одолжили. И было бы грустно, если бы я не смог её вернуть, — неуклюже говорит Ацуши, имея ввиду «ведь возвращать некому, я принёс бы её в вашу комнату и страдал, потому что это всё, что у меня от вас осталось». Осаму смеётся так заливисто, что даже утирает с глаз пару капель со смеху. — Да, правда неосмотрительно с моей стороны. Тебе понравилась книга? Я уже и не помню, что было в ней, — означает «мне просто лень вспоминать». Ацуши понимающе хмыкнул. — Мне понравилась мысль из неё, хоть такие произведения меня и пугают. Столько непривычных фраз и поведений. Страшно представить, как выдумывали этих людей, — Ацуши сомневается даже, что книгу купили не «из под полы». Практика каннибализма, которая там описывается… В общем, нервы у Ацуши немного шалили. Осаму молчаливо смотрел на него, ожидая продолжения. Ацуши вдруг осознал, как сильно смущён тем, что сейчас скажет. — Это было о любви. «Любовь помогает нам разглядеть потенциал человека…», — произнёс Ацуши, чуть не сжав чужие пальцы. Он отпустил Дазая и присел на край колодца, подняв на наставника взгляд. — Думаю, нам ещё рановато использовать эти цитаты, — со смешком сообщил Дазай и заставил Ацуши вспыхнуть. — Что?! — воскликнул Накаджима, не посмев даже отвести взгляд. Кто поймёт, что имел ввиду Осаму? Но явно не то, о чём подумал Ацуши. Мальчишка и так пытается избавиться от навязчивых мыслей о наставнике, но такими темпами их станет лишь больше. На лице шатена заиграла улыбка. — Что? — не сказал ведь ничего такого, лишь факт. И только потом полузадумчиво пробормотал, — «С её помощью те, кого мы любим, смогут осознать свой потенциал». Ацуши удивляло даже не то, что Дазай помнит эти строчки. Его удивил долгий взгляд, который мужчина направил в его сторону. Словно Осаму стал воспринимать Ацуши немного иначе.***
Они ведь столько были вместе, даже когда не находились рядом… Пусть это и абсурдно звучит. О многом разговаривали, шутили и намекали, и от этих намёков, своих и чужих, Ацуши ощущал, что всё происходящее было важно. Он о многом забыл, конечно. И всё равно ощущение от общества Дазая он прекрасно помнит, приятное и тянущее. Его наставник. Его Дазай-сан, дарящий своё общество и взявший Ацуши под крыло. Накаджима робко протянул руки, стараясь не выпустить кинжал. Он взялся за ладони Дазая, тяня его к себе, и кивнул. — Когда я вернусь из замка, мы снова встретимся. Я найду вас, даже если… нет, если вы захотите. Но если вы больше хотите быть один, то искать не стану. И заставлять тоже. Удачи вам, Дазай-сан, — Ацуши грустно улыбнулся. Почему сейчас он так много вещей вспомнил об Осаму? В его голове пронеслась мысль, что это их последняя встреча. И самое настоящее прощание. Если Дазай захочет быть в его обществе, он сам должен прийти к Ацуши позже. Чужие руки (уже привычно) сильно дрогнули. Осаму выглядел спокойным. — Хорошо, — с мягкой улыбкой согласился шатен, прежде чем помахать ему и пойти куда-то вглубь леса. Ацуши провожал его взглядом, смотрел на мелькающую макушку, пока хруст травы не прекратился, а Дазай не исчез из виду. Ну вот и всё. Ацуши осталось только следовать по дороге вперёд, к замку. Не бежать же назад за Осаму, в самом деле?***
Король был почти доволен. Он едва вернулся в замок, но не нашёл ни советника, ни стражи, ни слуг. Конечно, он не удивился этому — совсем недавно он стал их увольнять и отпускать идти своей дорогой. Ведь одна организация, по его сведениям, уже готовилась подослать ему убийцу. Незачем вовлекать лишних людей в это дело, незачем и избегать такого события. — Если так, то почему вы вообще впустите его? — осмелилась спросить служанка. Старая, потерявшая страх потому, что (по её мнению) монарх был глубоко больным человеком. Это не было её делом. По старым традициям можно было приказать отрезать ей язык. Но такие развлечения давно осточертели. — Когда он умрёт, его тело будет вывешено на главной площади в назидание остальным. А может и вовсе, умрёт он именно на площади, — Его Величество тонко усмехнулся, но прислуге не по душе были светские несмешные шутки. Она в ужасе стала собирать вещи быстрее. — Я надеюсь, что больше не увижу никого из вас в этом городе. Иначе посчитаю это изменой. — Д-да, конечно… Это было сказано ещё во время увольнения. Монарх поднял взгляд на высокие покрывавшиеся пылью своды. Он улыбался. Замок почти пуст, в нём осталось только две души. Вторая прямо сейчас идёт к нему, стучит по полу обувью, создавая эхо… — Ваше Величество. Ваши покои подготовлены. Если хотите… — советник забормотал обычный заученный текст, но король жестом остановил его. Глаза Акутагавы были застывшими. Почти испуганными. — Я хотел, чтобы ты ушёл. Но мой советник не выполнил этого приказа. Ты отстранён от службы, но до сих пор находишься здесь. Знаешь, что это значит? — Что, Ваше Величество? — прошептал брюнет. Мужчина тяжело вздохнул, прежде чем подойти к этому наглому выскочке, этому человеку, думающему, что в личные дела короля можно вмешиваться. Он двигался очень быстро, Акутагава подумал, что атака будет нанесена спереди. Его движение назад явно показывало, что парень хотел отпрыгнуть. Но он самостоятельно наткнулся на нож, что вошёл прямо в его шею. Ведь король поставил нож сзади. Акутагава тихо захрипел. — Почему ты не ушёл с сестрой? Почему поступил так глупо и посчитал, что здесь нужна твоя помощь? — вопросил монарх. Он ждал ответа, чтобы покрутить лезвие в теле оседающего на пол парня. — Только ради того…чтобы служить вам…чтобы вы достигли своих планов… — брюнет упал на пол. Оставалось лишь выдернуть лезвие, прекратить мучить его. Мальчишка всё равно смотрел прямо в глаза. Упрямый. Преданный до сих пор. — И ради этого ты готов умереть? — Я… готов ко всему, чтобы стать лучшим…гха…вои…вои… — Воином, верно? Да только война давно закончилась. — мужчина выдернул из чужой шеи окровавленный нож. Лицо советника исказилось в агонии и новом хрипе. — Ты уже не станешь лучшим, Акутагава. Никогда. Рюноске должен был умереть от рук того, кому был предан. Некоторым людям просто нельзя доверяться, нельзя следовать за ними, а монарха раздражало, что Акутагава не понял с первого раза. Корчась, задыхаясь и тянясь руками к шее, советник выглядел очень жалко. Король вздохнул, сжимая одной рукой шею ещё живого Акутагавы. По венам мужчины заструились боль и магия, они сожгли кожу на одном предплечье, впились цветными потоками в шею советника. Акутагава глубоко вздохнул, наконец дыша. Он недоумённо уставился на короля, убравшего руку от его целой шеи. — Ваше Величество… — только и смог потрясённо сказать Акутагава. Губами. Даже не вслух. Король постоянно наносил раны, но никогда не лечил. И этот разговор должен был стать последним. — Подготовь ванну, — отвернулся монарх. Его резко вдруг согнуло, и Рюноске услышал, как лопается кожа на чужом теле под одеждой. И даже увидел один порез на лице короля. Только появившийся, такой ярко-алый… — Слушаюсь, — он должен был сейчас успокоиться и сохранить профессиональное лицо. Король может лечить других засчёт своего тела. Неужели он посчитал Акутагаву достойным такого? Рюноске не знал. Он счёл нужным отправиться как можно дальше переваривать эту мысль. Король очень слаб сейчас. Через пару часов он оклемается, но пока его очень легко убить. И всё же, так ли нужно это Акутагаве? Так он хочет доказать себе, что он лучший воин? Убив короля, повесившего на себя некие магические обязательства, и оттого бессильного? Это бессмысленно. К тому же, даже сейчас Рюноске совсем не хотел его убивать. Когда монарх позволил ему жить после неповиновения. Да, Рюноске совсем запутался и не знал, что ему делать. Потому он лишь наполнял горячей водой вёдра. Ему остаётся только встретить убийцу монарха. Может, тогда король получит то, чего желает. А Акутагава в ярости расправится с его убийцей, раз до сих пор не знает, чего хочет. Он точно знает, что после свержения короля его жизнь потеряет смысл.