Осьминожья любовь

Сумрак католической базилики охватил Костю. Звучала погребальная месса. Хоронили какого-то Костиного знакомого, одного из тех, что поздравляют тебя с каждым праздником, но ты никогда не помнишь ни их имени, ни того, как они выглядят. Этот внезапно оказался католиком, и так же внезапно попал в аварию. "Kyrie Eleison"– выводил хор. Костя незаметно разглядывал торжественно сидящих на скамейках людей. Ему хотелось уйти, чтобы не слышать мессы. Голоса хористов словно звучали упрёком ему, все без конца повторяя: "Kyrie Eleison". Костя заплакал. Какая-то девушка в черном, сидевшая сзади, дотронувшись до его плеча, предложила салфетки. Он помотал головой. На улице моросил дождь, та туманистая морось, которая так привычна в Питере, и которую англичане называют звенящим словом drizzle (и где только они нашли этот стеклянистый перезвон...?) . Севолов брёл по набережной. Родители Кости были закоренелыми или, как таковых часто называют, махровыми атеистами, яростно отрицавшими существование какой-либо высшей силы. Парня с детства учили, что человек сам управляет своей жизнью. "Человек смертен, но это ещё пол-беды, фокус в том, что он внезапно смертен," – неожиданно вспомнились булгаковские строчки. И кто определяет, когда наступит это "внезапно"? Косте вдруг показалось, что он упустил в своей жизни что-то важное, какую-то весомую деталь, что-то вроде ключевого слова в тексте или заметки en marge. Ему стало страшно: может быть, именно это мгновение, сейчас, станет для него последним. Севолов остановился. Дождь, усилившись, бил в лицо. Парень дрожал от холода и внезапно нахлынувшего ужаса. Ему хотелось закричать, отчаянно, до боли, но он только сжал зубы и заплакал. Редкие прохожие с безразличным удивлением проскальзывали взглядом по мужской фигуре, прислонившейся к холодному мокрому граниту. – "Зачем я живу? Что я сделал за уже прожитые годы? – спрашивал себя Костя. – Если я умру прямо сейчас, кто обо мне вспомнит?" Он ощущал свою беспомощность перед Судьбой, которую не решался назвать другим именем, ощущал, что правила, согласно которым он существует, скрыты от него, и их никогда не понять. Костю охватило внезапное желание совершить что-то спонтанно-резкое, сродни idée fixe набоковского Лужина: сделать ход, переворачивающий шахматную партию с Провидением на сто восемьдесят градусов. Он откачнулся от гранита, достал телефон, пролистал список контактов до нужного имени: "Алина Победоносцева"