Девочка из Тумана

      В дверь внезапно позвонили. Мама обреченно вздохнула, когда поняла, что я вновь нашла очередную возможность улизнуть от её «серьёзного семейного разговора», а я, с радостным писком освобожденного и вновь научившегося дышать человека, поспешила встречать гостей.       Мне показалось, что воздух в легких закончился уже давным-давно, а сейчас я делаю редкие вдохи лишь на инстинктах и инерции, и я чуть-чуть замедлила шаг, прикладывая ладонь к груди, к сердцу, чувствуя бешеное, испуганное сердцебиение.       В таких случаях, кажется, надо с облегчением сказать «почти» и спокойно выдохнуть, однако у меня пальцы дрожали от страха и осознания того, что она почти сказала это вслух.        — Кто там? — крикнула мать с кухни, забыв про то, что недавно она почти что объявила о том, что я — не её дочь, устало суетясь и щелкая переключателем чайника.        — Фон сказал, что приведет свою племянницу! — с той же громкостью поспешила ответить я, надеясь, что дрожи в голосе она не услышала, на что ласка, петляющая в опасной близости с моими ногами, одобрительно запищала и легко укусила меня за мизинец. Маленький чертенок!       «Ну я тебе…» — тихо пригрозила я ему кулаком, объятым синими лентами пламени, а зверёк только фыркнул и юркнул за диван, якобы прячась.       Дурдом какой-то…        — Ох, опять эти Хибари? Он постоянно подбирает бастардов их семьи, ну сколько же можно, — заворчала Мейронг, но накрывать на стол все же продолжила. — Скоро можно будет собирать целое поселение всех тех, кого он забрал у их главы. И ведь столько детей, столько детей…       Я не обратила внимания на её слова, широко улыбнулась и едва сдержала визг восторга, но все же вежливо склонила голову в приветствии, глядя на Аркобалено и того, кто был рядом с ним. На пороге неловко мялась очаровательная взъерошенная, словно воробушек, черноволосая девчонка, сжимая маленькую пухлую ладошку Фонга, который по росту был едва ли больше её. Девочка как-то хмуро оглядывалась, будто бы боясь, что прямо сейчас на неё выпрыгнет какая-нибудь жуть, а когда я громко крикнула Фону «йо», она вообще боязливо ощерилась, но тут же приняла свой обычный, чуть флегматичный и скучающий вид.       Она была похожа на загнанного волчонка, честное слово. Неужели Фон подбирает всех шизанутых на голову и тех, к кому просто невозможно не испытывать жалость?       Э, стоп! Это не по этому принципу он сейчас стоит у меня на пороге?!       Я перевела взгляд на девочку-волчонка, и та, как будто почувствовав на себе мой внимание, отвлеклась от разглядывания прихожей и чуть поклонилась вперед, и мне пришлось отскакивать, чтобы она не стукнулась своей головой об меня.        — Здравствуй, — вежливо поздоровалась она и кинула на меня взгляд серых глаз из-под черной растрепанной челки, так, что я даже почувствовала привкус стали, — Хуа-сан. Моё имя Хибари Хидеко.       «Оу, — задумчиво протянули тараканы. — Маленькая японка. Очень вежливая и воспитанная по всем традициям маленькая японка».       Я улыбнулась и попросила звать меня по имени, так как никакая я не «сан», на что Хидеко только странно покосилась на своего сопровождающего, и, не дожидаясь ответного взгляда, выпалила:        — Это просто проявление уважения, я не хотела тебя обидеть. Сенсей много рассказывал о тебе, а это значит, что ты заслуживаешь почтения, поэтому я хочу попросить прощения, если сказала что-то не то, — монотонный, словно металлический голос тут же прервался, и девочка склонилась в поклоне.       Фон явно привел робота.       Э-э? Это точно ребенок? Нет, серьёзно, откуда Фонг привел это маленькое, но вежливое воплощение Ашуры?       Аркобалено бросил добродушно-виноватый взгляд на оцепеневшую от такой чрезмерной вежливости меня и растрепал Хидеко и без того взъерошенные волосы:        — Она не привыкла к тому, что её не будут наказывать за проявление каких-либо чувств и эмоций, — будто чем-то тайным поделился Фон, а я застыла с открытым ртом. Фон вздохнул. — Не смотри так удивленно. В их семье дети воспитываются именно так, это маленькой Хидеко повезло, что она родилась девочкой — вероятность умереть уменьшается раз в сорок. Иногда она забывает, что есть другие люди, которые не будут вести себя так, как её отец.       Непривычно потянуло холодом. Хидеко, будто бы избавляясь от какой-то навязчивой мысли, ощерилась и тряхнула головой, расслабила напряженные плечи, и легкий холодок пропал.       Я, поежившись и сбросив с тела оцепенение, попросила подождать меня буквально пять минут и рванула в свою комнату, переодеваться, слыша, что мать выглянула из кухни и доброжелательно поинтересовалась у них про какую-ту чушь, по типу того будут ли они чай, но Фон вежливо отказался, сославшись на то, что мы сейчас пойдем в кафе.       Разве ребенок может быть… таким? Я никак не могла понять, что с ней случилось — какое-нибудь горе или воспитывалась она так, — я не знаю, честно, но она похожа на чью-то сломанную игрушку. Знаете, когда вы дарите своему ребенку куклу, он наигрывается ей вдоволь, и она ему становится не интересна, затем вы передариваете её другому ребенку, он тоже играет с ней, а вот когда игрушка попадает в руки тех, кто мог бы её ценить и любить, она оказывается уже полностью сломанной и неработоспособной? Знаю, сравнение довольно непонятное и глупое, но она ассоциируется именно с этим. У меня такое ощущение, будто дети для этих самых «Хибари» — зверьки, которых можно подобрать с улицы и делать с ними все, что угодно. Мне стало до ужаса неприятно думать о том, что происходит с остальными детьми. Они выглядят так же, как и Хидеко? Такие же сломанные и никому не нужные? Мое идеальное представление ребенка — это маленький, но юркий ураган, который обязательно должны любить и холить, хотя бы по минимуму. А тут… Судя по рассказам малыша (великовозрастного, ага), клан, семья, кто они такие вообще, Хибари детей не ценит и использует как материал для создания идеального оружия для изучения боевых искусств.       Когда я натягивала на правую ногу гольф, то дверь в мою комнату беззвучно отварилась и, тихо шаркая по полу босыми ногами, вовнутрь робко юркнула Хидеко, внимательно и как-то по-волчьи оглядываясь по сторонам.        — Сенсей попросил меня сходить за тобой, — просто объяснила она, отчаянно пытаясь выглядеть равнодушной, и аккуратно присела на уголок моей кровати, поправляя невидимые складки на своей черной юбке.       Я улыбнулась и приглашающе махнула ладонью, предлагая расположиться более удобнее, сама тем временем усердно пытаясь застегнуть все пуговки на своей рубашке и гордо следя за впечатленной гостьей, которая почти с нескрытым восторгом рассматривала рисунки, прикрепленные разноцветными кнопками на стену.        — Слушай, — начала я, поворачиваясь к зеркалу так, чтобы было видно и своё отражение, и чтобы была возможность видеть её реакцию на свои слова, и одновременно пытаясь распутать плотные колтуны пальцами, — ты же японка, да? — Хидеко мелко вздрогнула и настороженно кивнула, сцепляя руки в замок и чинно сводя колени вместе, как, наверное, и учит японский этикет. — А как мне тебя называть? Ну, то есть, тебе, может быть, будет удобнее и привычнее, если я начну обращаться к тебе, используя ваши суффиксы.       Хидеко пожевала губами, как бы пробуя заманчивую идею на вкус.        — Тебе будет сложно, — с сомнением протянула она и покосилась на меня, с почти исчезнувшим во взгляде недоверием, серыми, похожими на расплавленный металл, глазами, в которых, наконец, за все время нашего недолгого общения появились какие-то живые искорки вместо лихорадочного блеска и страха. Ей нравится идея? Хибари смущённо почесала щеку и отвела взгляд, хотя по её скованности я поняла, что это было сделать сложно. Она не привыкла проигрывать, верно? Даже если просто в разговоре или словесной перепалке. Она — по характеру альфа. Она совершенно не привыкла отводить глаза и робко сидеть в юбчонке рядом с другими детьми. Дьявол!.. Что же делают с остальными детьми эти чертовы Хибари?.. — Да и это будет невежливо по сравнению к тебе, Хуа-сан. Всё-таки, ты — не японка, а я — всего лишь гость, это я должна была узнавать больше подробностей об особенности вашего общения и…        — Ничего сложного, — с напускным энтузиазмом возразила я, беря в одну руку расческу, а второй придерживая пучок волос — совершенно бессмысленно, однако это заставляло чувствовать себя менее беспомощной перед болью, — Да и о какой невежливости ты говоришь? Ведь ты и так говоришь на китайском! Мы же одного возраста, верно, Хибари-кун?        — Ты знакома с правилами использования именных суффиксов! — удивленно и несколько уважительно выпалила Хидеко, на что я с гордым и довольным видом пожала плечами, мол, да ла-адно, ну и что, да, хвали меня дальше.       Я завязала высокий хвост и немного распушила пальцами волосы, высунув кончик языка от усердия, пытаясь свести внимание к «петухам», которые торчали то тут, то там, к минимуму, переводя задумчивый взгляд на следящую за моими действиями девочку. Хидеко внезапно хихикнула, а я удивилась настолько, что едва не прикусила высунутый язык.       О Будда! Мы медленно, но верно движемся в правильную сторону! Нет, серьёзно, совсем недавняя загнанная девочка с глазами волка сейчас доверчиво хихикает над моим глупым видом, словно обычный среднестатистический ребенок! Это… от этого на сердце становится как-то тепло и приятно.       Кажется, с Фоном ей было слишком неловко. Пусть он в теле ребенка, который ненамного её младше, но она видела это. Она ведь видела, понимала этот взрослый карий взгляд, так не могут смотреть дети! Фон — не ребенок, это, наверное, сложно принять, особенно считая это его телосложение, что его даже карликом с натягом не назовешь, но принять это нужно. Со мной же Хидеко могла быть странным, но ребенком. У неё, судя по рассказам Фонга, отняли детство и розовые очки, поэтому ей будет непросто привыкнуть к тому, что с ней могут обращаться по-другому.       Чертов лукавый лис… Фон! Ведь именно из-за этого он привёл её ко мне! Знал, что сам не сможет бороться с её «заводскими настройками», так как его она воспринимает как взрослого, к обычным детям они не пойдут, ведь те могут неосторожным словом обидеть её или навлечь на себя гнев маленькой девочки-Волчонка, а я… А я — это я. Взрослая в теле ребенка. Знаю, как с ними обращаться, да и видят во мне не больше, чем шестилетнюю девочку.        — Знаешь, мне нравится Япония, — поделилась я откровением, желая заполучить ещё больше симпатии и доверия после этих слов, и, о Будда, это сработало! Девочка вскинулась и выжидательно уставилась на меня, не мигая, своими серыми глазами. — Там очень красиво, несмотря на небольшую территорию. Вы цените натуральную и природную красоту, а здесь, у нас, все в точности наоборот. Территория большая, да вот только засоренная всяким хламом, заводами, в воздухе витает дым и токсичные вещества… Я бы хотела родиться японкой и жить там.        — Японский менталитет жесток, — отчаянно закусывая губы, призналась она и тут же выпалила: — Знаешь, Юн-чан, я много раз думала, что будет, если моя родственная душа окажется мне… ну, не родной. Что, если я не смогу полюбить? Если я полюблю другого человека, не своего соулмейта? В Японии с этим очень жестоко. Знаешь, что будет? Это вечный позор для клана Хибари, понимаешь? Это только первое, что вбивали в меня с самого моего рождения, я просто не могу подвести свою семью. Миллионы правил, миллионы наказаний…       Мне показалось, что её и без того водянистые глаза заблестели.       Я сжала челюсти и тихо заскрипела зубами, впиваясь пальцами в зеркало и прижимаясь к нему лбом.       Ублюдки. Больные, сука, ублюдки! Как… как можно творить такое с ребенком?! У меня просто разрывалось сердце слушать это. Она… боится. Она не просто запуганный жизнью ребенок, она боится своей семьи, тех, кого она называет родными!       Внезапно появившаяся ласка с угрюмым видом начала тереться о черным боком о мою ногу, выгибая спину дугой и яростно сверкая синими глазами. Да, зверек взял привычку появляться самостоятельно, даже, когда я не хочу создавать его, он все равно использует частицу моего пламени, отведенную для него, и впитывает её в себя, приобретая материальный вид. Раньше я была зла на него, но именно сейчас благодарна. Хех!.. Мой стоп-рычаг прям.        — Если что, — успокоившись, начала я, а Хидеко тут же вскинула голову, — ты, Хи-чан, можешь обратиться за помощью ко мне. — она смущенно вспыхнула, а я тут же добавила: — Ты же не против, если я буду к тебе так обращаться? Просто ты назвала меня «Юн-чан», и я посчитала…        — Да, извини, — вздохнув, попыталась она извиниться, на что я только взмахнула лаской (черт, прости, я забыла, что взяла тебя на руки!).        — Нет-нет! Мне очень нравится! Я просто надеюсь, что ты мне разрешишь называть себя так фамильярно, — объяснила я, почесывая за ухом недовольного и возмущенного зверька, который, оскорбленный таким отношением к своей персоне, куснул меня за палец и спрыгнул с моих рук. — Тьфу на тебя! Зараза кусачая!        — Что? — не поняла Хидеко, выпучив глаза, а потом махнула рукой на это рукой и криво, робко и почти тепло улыбнулась. — Да, конечно, называй меня так, как хочешь. Это твоя зверушка?       Она тут же поменяла тему, обратив все внимание на ласку, которая пыталась отгрызть кусок от моей туфли, валявшейся под кроватью (а я её потеряла!). Э-э-эй! Блин! Тьфу, выплюнь, гадёныш!       «Гадёныш» только дернул на это ухом, недовольно зыркнул на меня, заставив меня вспомнить, что он — моё пламя, часть меня, а, значит, и мысли мои в свою сторону слышит. Неловко… Но. Он грызет мой ботинок!       Это война!        — Вы тут долго? — заглянувший минут через двадцать Фон застал нас в весьма специфичной позе — я хватаюсь пальцами за кончик туфли, а которую с другой стороны вцепился зверек, Хидеко с хихиканьем держит меня меня за бедра и по моей указке «тя-я-янем!» тянет на себя, однако ласка никак не поддается даже силе двух детей.       Фонг лукаво захохотал, но все-таки выдавил из себя смешливое «вам, может, помочь?», на что мы, пыхтя, согласились. Он тут же щелкнул своими пухлыми пальцами и в проходе появился Ричи, та самая обезьянка, которая оставалась безучастна к моим кривляниям, и вальяжно прошелся по комнате, направляясь к ласке. Что-то побухтев на своём, зверином, они мирно кивнули друг другу, и черный зверек, наконец, отпустил мою туфлю.       Я мельком глянула на счастливую Хидеко и скрыла широкую улыбку в воротнике рубашки. Хе-хе!.. А как вам такая социализация?

***

      Всю дорогу мне казалось, что за нами кто-то следит.       Знаете то неприятное и скользкое чувство, когда по хребту проходится табун мурашек, ты буквально чувствуешь на себе чей-то взгляд, каждый раз оборачиваешься, но застаешь пустую улицу? Мне казалось, что от невидимого преследователя за километр фонило неприкрытым пламенем, кажется, я даже смогла учуять чуть кислый, со странной сластинкой, вкус жженого сахара и, кажется, какао (именно такой вкус у пламени, представляете?). Я даже облизала после этого губы, так как мне срочно потребовалось съесть что-то сладкое. Кажется, мать говорила про то, что я чересчур чувствительна к чужому пламени, но я даже не думала, что настолько.       То, что я волнуюсь, постоянно ищу что-то глазами и часто оглядываюсь, взбаламутило и Юэ.       Да, просто хочется напомнить, что Юэ — это та самая наглая черная ласка. Теперь у зверёныша появилось имя и вечная любовь. Хидеко решила, что негоже зверью ходить без имени (у неё вообще заскок на этот пунктик).       Так вот, Юэ, наверное, тоже почуял что-то неладное — соскочил с рук удивленной Хи-чан, запищал-зарычал в сторону деревьев и уперся рогом, мол, с нами не пойдет, пока не откусит руку тому, кто следит за нами.       Странно.       Странное чувство дежавю. Будто… будто я знаю что-то важное, то, чего знать мне не нужно, наверное, даже нельзя, но я этого не помню. Но как я могу знать что-то, что другим недоступно, кроме того, что должно быть в относительном будущем? Ну, например, я настоящая — уроженка Новосибирска, мне как-то глубоко срать было на Японию, Китай и так далее по списку, поэтому что-то определенно насчет процветания или, наоборот, упадка этих стран не могу, но… Правильно ли будет сказать, что я из будущего? Две тысячи девятнадцатый год и тысяча девятьсот девяносто четвертый — отличие довольно-таки заметное, не находите?       Я медленно вздохнула и взяла на руки уже не вырывавшегося Юэ, который относительно успокоился, — кажется, наш «сталкер» пропал, что не могло не радовать.       Теперь я не россиянка, мне не двадцать, а шесть лет, моё имя — Хуа Юн, я чертова китаянка, и мне нужно прекратить думать о таких вещах.       В кафе ощущение вновь появилось, но я старалась не обращать на него внимания, списывая все на свой дурную паранойю, которая каким-то образом перекинулась и на Юэ — тот тоже все время фыркал, ходил боком и на каждого прохожего, который на нас оглядывался (ну, а оглядываться было на что: идут три ребенка с важным видом, без родителей, странно, не находите?), он пронзительно шипел и глухо рычал, выгибая спину дугой, и грозно бил когтистой лапкой по земле, показывая, что мы — его собственность. Офигенно, да? Я — собственность своего пламенного создания. Уж такого я от жизни точно не ожидала…        — Все хорошо, Юн-чан? — несколько беспокойно выпалила Хидеко, заметив наше со зверьем состояние. Я буквально умилилась, когда на «Юн-чан» она смущенно запнулась, будто все ещё не верила, что может обращаться ко мне настолько фамильярно, и расплылась в широкой улыбке. Нет, ну приятно ведь!       Я почесала за ухом Юэ, наблюдая, как он млеет от ласки, и перевела теплый взгляд на Хибари:        — Все чудесно, Хи-чан, просто замечательно.       Девочка повторно зарделась, по её губам скользнула уже не кривая, а несколько робкая и настоящая улыбка.       О Будда, да ведь она просто ребенок. Милый, невероятно милый, ребенок, которому просто не хватало общения со сверстниками. Нормальным сверстником меня, конечно, не назовешь, но лучше вот это, чем ничего, верно?       Я аккуратно взяла её за холодную ладонь (прелесть моего собственного и её тела — это отсутствие потных детских ладошек. Кажется, она немного переросла этот период и её гормоны уже давно в норме — это значит, что за руку её взять не противно, а наоборот, приятно) и переплела её пальцы со своими.       В серых глазах Хидеко скользнули радостные огоньки и доля былого смущения, но я быстро освободила её от дальнейших размышлений, просто посмотрев ей прямо в глаза, на что Хибари быстро отвлеклась от разглядывания наших ладоней и перевела взгляд на меня, будто бы почувствовав, что я хочу что-то сказать.        — Хи-чан, — серьёзно начала я, — мы же теперь друзья?       В этом возрасте легче всего заводить дружбу и разрывать связи — дети непосредственны, быстро забывают тех, с кем недавно клялись быть вместе до скончания веков, и отвлекаются на более интересные вещи, например, новую игрушку или книжку с яркими картинками, но у меня была просто стальная уверенность, что она будет помнить меня очень долго. Она действительно похожа на волчонка — не любит ограничения свободы, лживых людей и маски, но Хидеко преданная до невозможности и будет бороться за своих до последней капли крови.       Хибари на секунду отвела взгляд, в котором плеснулось застарелое недоверие ко всему миру, и очаровательно улыбнулась.        — Конечно, Юн-чан. Теперь мы друзья.       Фон, с независимым и добродушным видом подслушивающий наш разговор, кивнул себе, будто добился чего-то своего, и тоже расплылся в лукавой улыбке.       Я взяла ложечку, почерпнула немного светло-синего, с черникой, мороженого и хотела было отправить её себе в рот, как то самое прежнее чувство вернулось, только гораздо более сильное — будто наш преследователь стоял у меня за спиной и прожигал взглядом мой затылок.       Кто-то толкнул меня в бок — ложка с мороженым полетела прямо на светлое платье. Не успела я возмутиться и высказать все, что думаю о подобных действиях, как перед моим лицом выросла ещё одна Хидеко, точнее, точная её мужская копия — те же серые, почти металлические, внимательные глаза, черные растрепанные волосы и колючий волчий взгляд. И… запах жженого сахара и какао.        — Это моя Хидеко! — грубо буркнул мальчишка и оттолкнул меня подальше от Хибари какой-то твердой деревянной палкой, отдаленно напоминающей маленький костыль, а мне только и оставалось, что сидеть с открытым ртом. — Не смей к ней прикасаться, вонючий Туман!       Что.       Что. Здесь. Происходит?!        — Кё! — удивленно пискнула девочка, пытаясь вырваться из его стальной хватки и кидая на меня извиняющийся взгляд. — Успокойся!       «Кё» угрюмо свел брови к переносице и сжал челюсти, так, что послышался пронзительный скрип, запястья Хидеко не отпустил, только сильнее сжал их в руках до побеления костяшек и кинул на меня злобный взгляд.       Где-то на заднем плане умилялись и улюлюкали взрослые, которые фотографировали нас и приговаривали что-то вроде «Смотри! Они не поделили подружку!» и «Как это мило!», но я старалась не слушать их.        — Хибари Кёя, — как ни в чем не бывало отозвался Фонг. — Её сводный брат.       Да, похоже, мне уже нечему удивляться…       Степенный удар гонга? Да уж, на «степенного» он явно не походит, а вот «облачный воробей» как раз для него.*       Ну, здравствуй, Жаворонок!       Эх, опять птички всю малину портят...