***
Когда королевич откланялся в свои покои, Айвор и Амар остались наедине. — Ты устал с дороги, брат? Омега мотнул головой. — Не особо. Я и не заметил пути. Амар кивнул. — А от чего ты такой рассеянный? Что случилось? — Ничего. Айвор мотнул головой. Впрочем, бета без труда понял, что что-то да случилось. Едва Иван ушел, принц перестал скрывать свою тоску. — Полагаю, все дело в том, что король так и не принял никакого решения относительно твоей судьбы? Порой Амар и сам думал, что было бы куда логичнее для Альфреда отдать сэру Стивену в супруги принца-омегу, а не бету. Он сам успел привязаться к своему мужу, совершенно искренне и от всего сердца. Жить с ним было приятно. Уже имевший опыт в ведении дел замка, принц содержал Глэчерой в идеальном состоянии, но на сей раз его труд ценили. Сэр Стивен ответственно исполнял свою службу, а едва оставаясь наедине с супругом, показывал ему всю свою безудержную страсть. Амару нравилось это. Он не смел прежде и думать, что будет испытывать удовольствие от плотских утех, не думал ровно до тех пор, пока не попал в объятия сэра Стивена. Так что, разумеется, Амар был благодарен брату за то, что его судьба решилась именно таким образом. Но вот про Айвора король словно вовсе забыл. Обычно омег выдавали замуж ближе к восемнадцати годам — идеальный срок, потому как именно в это время у омег уже минует вторая течка, а значит, они в принципе уже осознают, что да как с их организмом, и становится очевидно, что репродуктивная функция у них работает как надо. Обычно с браком тянули именно в том случае, если к этому возрасту течки не происходило вовсе. То был дурной знак, но хороший лекарь быстро разбирался с ситуацией на стадии выявления проблем. Айвору же минуло двадцать лет. С фертильностью у него все было в порядке, были уже несколько течек, инстинкты требовали своего. Это вполне естественно для любого омеги. — Ты словно видишь меня насквозь, брат, — отозвался омега. — Уже совсем скоро вновь будет течка, а мне страшно от мысли о том, что придется провести ее в одиночестве, успокаивая плоть Лунным раствором. Я понимаю, что без этого лекарства просто сойду с ума, но оно причиняет мне невыносимые душевные муки. С каждым разом они все страшнее и страшнее. Амар задумчиво отвел взгляд. Лунный раствор был самым безопасным снадобьем, подавлявшим симптомы течки, так что юным омегам можно было пить лишь его. Однако Айвор взрослел, и лекарство в скором времени могло просто выйти боком, вызвав много побочных действий вплоть до бесплодия, что совсем уже недопустимо. — Надо поднять вопрос о твоем замужестве. Принц и сам не был уверен в том, что затея будет хорошей. Королю сейчас не до поисков жениха для брата, слишком много всего происходит, однако это уже необходимость. Амар не хотел, чтобы Айвор мучился, чтобы его организм пострадал от их бездействия. Сейчас, когда у него есть хоть какой-то вес в обществе, он действительно мог помогать дорогим ему людям. Помогать поддержкой королевичу, например. Иван стал ему едва ли не как родной за минувшее время. Айвор сглотнул. Он посмотрел на брата откровенно затравленным взглядом, явно испытывая волнение от разговора. — Ты думаешь, что можно поднять этот вопрос в присутствии короля? В памяти Айвора были живы события тех дней, когда Альфред взошел на престол, но чем больше дней проходило, тем сильнее он убеждался в том, что все было к лучшему. Впрочем, это не мешало ему побаиваться короля, так что омега не смел и слова говорить о своем положении. — Нет, — Амар мотнул головой. — Нужно поговорить об этом с королевичем. Я бы не стал сам лично обращаться к Альфреду, нас он может не послушать, а вот Его Светлость определенно знает, как повлиять на него. Уверен, если королевич решит помочь, все получится. Айвор прикусил губу, думая над этими словами. — Потому, что король к нему прислушивается? Амар кивнул. — Да. А еще потому, что никто в мире не поймет тебя лучше, чем королевич. Поговори с ним, расскажи о том, что чувствуешь. У Его Светлости доброе сердце, он не оставит тебя без внимания. Принц нерешительно обхватил себя руками. Он всегда чувствовал себя слабым и ранимым, слишком ведомым, а от того порой бесполезным. — Могу ли я его тревожить в такой момент? Бета мотнул головой. — Не думаю, что ты его потревожишь этим. Его Светлость любит тебя и желает тебе только лучшего, так что просто поговори с ним, расскажи о том, что у тебя на сердце. Айвор нерешительно кивнул. — Хорошо, брат. Я так и поступлю.***
Сэр Доминик потоптался на месте несколько коротких минут. Разговор кронпринца с братом точно затянется надолго, особенно если он дал настолько мерзкий приказ Кёллеру. Наверняка ведь будет выжидать некоторое время, чтобы все точно случилось, как он хочет. Гилберт умел быть настоящей скотиной, особенно если ему так хотелось. А о том, что он на дух не переносит своего старшего брата-альфу, знали все. Причины были настолько же простые, насколько сложные. Сам Хедервари был убежден в том, что виноват тут только один человек — император. Какого вообще принцу Родериху быть старшим альфой своего поколения, первенцем, законнорожденным сыном императора и княжеского омеги, и при этом лишенным напрочь хоть каких-то прав? Его даже не принимали в Имперском городе, принц мог бывать в столице лишь с дозволения императора, а тот не горел желанием с ним пересекаться, так что жить принцу оставалось только в Остене. В это же время Гилберт, рожденный вне брака и в результате кровосмешения, получил все — и титул, и положение, и полноту прав. Император убедил его в том, что именно он — будущее всей империи, и Гилберт в это поверил. Поверил настолько безоглядно, что начал ненавидеть принца Родериха, о котором все судачили, что именно он должен был быть кронпринцем, по праву рождения и по закону. Помимо прочего принц Родерих, на воспитание которого император никого не назначал, на текущий момент являлся весьма неважным воином, в отличие от того же Людвига, которым занимались самые видные генералы Сватогора. Образование принц получил в Остене, в княжестве, что по праву считалось культурной жемчужиной всей империи. Если в Заречье развивались науки, то Остен благоволил искусствам. Лучшие театры, лучшие музыканты, самая выдающаяся архитектура, прекраснейшие города, а помимо прочего — место, где появились правила этики, книгопечатание, все современные представления о роскоши как таковой. Сэру Доминику приходилось бывать в Остене два раза, и оба раза он поражался, насколько же это место сияет великолепием. Принц Родерих соответствовал этому княжеству — такой же красивый, но несколько высокомерный, сдержанный, строгий, соблюдающий правила, утонченный и изящный, но слабый физически, неспособный постоять хотя бы за себя. Обычно это считалось проблемой, если принц-альфа слаб физически, но Родериха все воспринимали как бету, именно из-за того, что прав у него было меньше, чем у принцев-бет. Хедервари не знал, какое у него вообще отношение к этому принцу, они ведь и знакомы не были, увиделись впервые лишь сегодня. Но ему решительно не нравилось то, что кронпринц решил натравить на него Кёллера. Никто ведь не может ожидать нападения на принца во дворце Хафена, это была бы неслыханная дерзость. Но кто и что мог сделать кронпринцу, особенно если пострадавшим станет альфа, что не смог отстоять свою честь самостоятельно? Рыцарь направился вперед по коридору, ровно в том направлении, куда ушел Миккель. Он не знал, что собирается делать, понимал, что ему бы по-хорошему лучше остаться ждать кронпринца, но все равно ушел, ведомый чутьем. Сэр Доминик ненавидел неоправданное насилие. Когда тот, кто сильнее, самоутверждался за счет изначально слабых, в нем просыпался истинный гнев. Это началось еще в детстве, когда он видел альф, приходивших к его папе, видел грубость с их стороны, видел, как они вели себя, будучи пьяными. Тогда Хедервари был слаб и сам ненавидел себя за эту слабость. Но потом все начало меняться. Свободные омеги, которые буквально подобрали его на улице и научили выживать, всегда говорили о том, что нельзя быть свободным, будучи при этом слабым. Свободу надо добывать, порой жертвуя слишком многим. Вняв этим словам, сэр Доминик начал учиться защищать себя. Он мог легко воткнуть нож в пах любому альфе, решившему его изнасиловать, уже в десять лет, в двенадцать же он впервые убил альфу, при том не быстро, заставив помучиться напоследок. В итоге свое право называться свободным, он получил. Когда с ним произошла первая течка, он не стал подавлять ее Лунным раствором, а напротив, сам лично пригласил к себе сразу двух альф, которые давно уже хотели им насладиться. Когда же течка прошла, сэр Доминик просто задушил своих первых любовников, пока те спали, а после утопил их тела в реке при помощи своих друзей, таких же свободных омег, как он сам. Не потому, что эти альфы с ним дурно обошлись (хотя они были грубы и оставили на его теле много синяков), а потому, что они оба были для него первыми, и лишь по этой причине Хедервари захотел прервать их жизни. Они видели его слабым, безропотно на все готовым и ведомым. Они видели то, что сэр Доминик отрицал и никому не хотел показывать. С тех самых пор Хедервари предпочитал использовать снадобья, дабы контролировать себя и свое тело. Он быстро понял, то Лунный раствор, подавитель симптомов течки, ему решительно не нравится, а потому стал закупаться Лунной карой. Это было весьма дорогое, но всегда действенное средство, не допускавшее беременности в ходе течки. В его приеме было много важных моментов, о которых омега знал все. Более того, Лунная кара помогала при желании подавлять эмоции. И тут сэру Доминику действительно повезло, потому как у него с рождения была редкая способность управлять своим феромоном омеги. Умение, обычно присущее альфам. Так что с тех самых пор никто не видел его слабым, никто не смог заставить его быть ведомым. Даже при течке Хедервари сам руководил процессом. Это он трахал альф, а не наоборот. Это он подавлял тех, кто считал себя сильным. Но одно дело подавлять, и совсем другое — применять реальное насилие в отношении заведомо слабого, ломать кому-то жизнь, обрекая на худшую участь. Слабыми исконно считались именно омеги, которым порой просто запрещалось даже пытаться себя защищать. В Имперском городе в зоне риска были все омеги, которым не повезло родиться в бедных семьях, с ними в самом деле могли сотворить что угодно. Омега, уже кем-то порченный, лишенный невинности, боле не мог вступить в полноценный брак с альфой, в лучшем случае его могли взять вторым супругом для вдовца с детьми. И это если повезет. Чаще такие омеги либо оставались одни и дальше терпели по отношению к себе насилие, уже после того, как их с позором выгоняли из семьи просто за то, что их изнасиловали, либо родные отцы вовсе продавали их в бордель, чтобы и избавиться от них, порченных, и денег хоть каких-то получить. Куда хуже ситуация была в Гросене и Нордене. И если Гросен начал хоть как-то выбираться из порочного круга, но в Нордене омег в принципе за людей не считали. Как, в общем-то, и бет. Они были приравнены к вещи, которая удобна и необходима именно для альф. Омег, как правило, держали взаперти, подальше от чужих глаз, не дозволяя им видеться даже с родными людьми. Отцы-альфы часто проявляли жестокость по отношению к детям омегам, делая все для того, чтобы они выросли безвольными и выполняющими любые приказы, чтобы они безукоризненно слушались альф. А бет не воспитывали вовсе. Для них были обустроены специализированные учреждения, где из них делали полезных для тех же альф мастеров различных ремесел. Некоторые дети-беты в ходе подобного обучения даже не выживали. Так же в Нордене было принято выдавать омег замуж в пятнадцать лет, в то время как в остальных княжествах ждали хотя бы семнадцатилетия и окончания второй течки. Альфы могли в определенных условиях иметь несколько супругов-омег одновременно. Вполне очевидно, что мнения самих омег никто не спрашивал вовсе. Даже княжеские дети, омеги и беты, были обречены на такую рабскую участь. Зато в Заречье и Остене подобного не происходило. Сэр Доминик в свое время сильно удивился, когда узнал о том, что на территории этих княжеств есть отдельные законы, защищающие омег и их права. Никто не мог принуждать омег к чему-либо, а за изнасилование любого омеги, замужнего или незамужнего, следовало вполне реальное наказание, от нескольких лет в темнице и до казни включительно, в зависимости от тяжести его преступления. А бет никто не имел права принуждать делать то, чего они бы не хотели. Именно поэтому многим из них повезло стать художниками, музыкантами или скульпторами. Примечательно было так же то, что местные законы Остена допускали полигамные союзы, хоть и только в том случае, если в этом союзе будет лишь один омега. Рожденные им в этом союзе дети признавались общими для всех, кто в союзе состоял, не важно, альфы это или беты. Такими были их странные для всех остальных порядки внутри княжества. Даже императору это не нравилось, но он был вынужден допустить подобные законы, потому как в противном случае могли произойти бунты и волнения, империя бы просто распалась. Вассалы порой требуют награды за свое послушание. А ведь князь Остена и сам состоял в полигамном союзе супругом-омегой и каким-то весьма родовитым бетой старшего него самого. — Отпусти меня! Хедервари замер на месте, пока не решаясь заглянуть и увидеть, что происходит за поворотом. Принц Родерих вырос в Остене, он привык к тому, что каждый, вне зависимости от пола и происхождения, должен уважать друг друга. Такой альфа не проживет в Имперском городе, главный закон которого заключается в том, что кто сильнее, тот и прав. Сэр Доминик облокотился плечом о стену и заглянул за угол. Принц Родерих, который и правда оказался не в силах дать достойный отпор, был прижат к стене. Его рубашка была разорвана, волосы растрепались, лицо раскраснелось то ли от ужаса, то ли от гнева. Он честно пытался вырваться, но Кёллер был сильнее. Этот альфа был родом из тех мест, в которых жизненно необходимо обладать физической силой, иначе можно просто не выжить. Хедервари к собственной неожиданности просто уставился на происходящее и подумал о том, что принц Родерих на самом деле очень красив. Как вообще вышло, что некто настолько прекрасный родился альфой, а не омегой? Кёллер беспардонно зашарил по его телу, а сэр Доминик сглотнул, испытав совершенно неуместное для подобной ситуации волнение. Если Миккель сделает то, ради чего пришел, это покроет принца Родериха позором на всю его жизнь. Не то, чтобы его положение сильно поменяется, просто для жителей Имперского города он станет тем, кто обязан смыть позор кровью. Не лучшая участь. Судьба принца не должна была волновать сэра Доминика. Было бы вернее рыцарю просто уйти прочь, но он все так же смотрел на то, как чужие руки шарят по ладному телу, бледной, такой притягательной коже, покрытой родинками… Хедервари и сам не понял, как так вышло, что он сорвался с места. Кёллер упал к его ногам, моментально вырубившись от сильного удара в голову. Сэр Доминик хорошо знал, как вывести из строя любого оппонента. Распахнутые фиалковые глаза уставились на него. Принц, явно не осознающий до конца, что к чему, запахнул рубашку. Наверняка для альфы в любом случае паршиво осознавать, что его спас омега. — Прошу прощения, — откровенно хриплым тоном сказал Хедервари. — Мы можем договориться о том, чтобы это осталось между нами? Если принц расскажет хоть кому-то, что его едва не изнасиловал какой-то альфа, он выставит самого себя слабаком и идиотом. И уж тем более если выяснится, что спас его омега. И не важно, что этот омега — рыцарь. — Благодарю, — отозвался Родерих. — Разумеется. Все так же держась за порванную рубашку, принц, еще стараясь держаться благородно, отошел в сторону. К его чести стоило сказать, что ушел он ровным шагом, хотя руки его и продолжали подрагивать. Сэр Доминик выдохнул, откровенно пялясь на чужое тело. Прежде, чем скрыться за следующим поворотом, принц все же оглянулся к нему. Кажется, его смутило то, что рыцарь все так же смотрел на него в упор. Он ушел, а сбитый с толку собственной реакцией на происходящее Хедервари покосился на лежавшего у его ног Кёллера. Альфа скоро очнется, но не поймет, кто именно его приложил. А сам сэр Доминик, разумеется, не скажет, ведь он сам лично расстроил планы кронпринца. Развернувшись, он быстро зашагал в обратном направлении, но где-то на полпути к нужному месту замер. Ему повезло поймать слугу-омегу, что шел по своим делам, прижимая к себе груду белоснежных накрахмаленных простыней. — Где тут отхожее место для омег? Слуга распахнул глаза, осознав, что рыцарь перед ним — омега, но быстро пришел в себе. — Идемте, Ваша Милость, я провожу Вас. Хедервари начало трясти от нетерпения. Это было странное для него чувство, словно еще мгновение, и он начнет истерично биться о стены и скулить. Слуга благо так и не понял, что с ним. Как только они дошли до малоприметного коридорчика, который заканчивался небольшой деревянной дверцей, рыцарь спешно поблагодарил столь учтивого слугу и поспешил скрыться прочь от чужих глаз. Помещение было чистым и опрятным, что безусловно радовало. Сэр Доминик запер дверь и тут наткнулся взглядом на зеркало и вполне неплохое трюмо с элементарными средствами гигиены. Именно так и должно выглядеть приличнее отхожее место для омег. Хедервари отвернулся от зеркала и припал спиной к двери. Сердце забилось чаще, едва он воспроизвел в памяти вид принца Родериха, когда он отчаянно сопротивлялся альфе. Это было… странно. Его раскрасневшееся лицо, его отчаянные, но все равно слабые попытки вырваться, его красивые утонченные руки, в которых не было силы, но была немыслимая красота и изящество. Его бледная кожа под разорванной рубахой… Сэр Доминик потрясенно распахнул глаза, осознав в полной мере, что к чему. Он сглотнул и спешно расстегнул широкий ремень штанов. Обнажив покрытый волосками пах, он тут же обхватил ладонью некрупный омежий член, твердый от возбуждения и не в меру чувствительный. Обхватив его плотнее пальцами, рыцарь закрыл глаза, вновь воспроизведя в голове воспоминания о том, каким беззащитным выглядел принц Родерих в крепкой хватке Кёллера. Фантазия дополнила картину, поставив на место Кёллера его самого, так, словно это именно он прижимал принца к стене и трогал его тело, а тот не вырывался, а лишь беспомощно вис на нем, позволяя сотворить с собой все, что вздумается. Его затравленный взгляд, покрасневшее лицо, и кожа, наверняка такая приятная на ощупь… Хедервари сжал себя сильнее. Он не смог сдержать стон, прикусил губу и тут же кончил, все так же думая о принце. Он слишком резко дернул головой, так что ударился затылком о дверь, но даже толком не обратил на это никакого внимания. — Вот же… На сердце была приятная истома, а тело требовало секса. До чего же, однако, не вовремя.