***
Гилберт пришел к нему уже глубокой ночью. Он нервничал, а потому решил поговорить с ним, или же выговориться — это порой помогало, ведь сэр Доминик умел слушать. — Он поможет мне стать императором. Всего-то и надо, что уговорить отца развестись. Кронпринц выглядел до смешного лохматым, так что вполне очевидно, что он успел поваляться на кровати в попытках заснуть. Рубашка была мятой, ремня так и вовсе не было. — Тогда почему мы плывем в Скандрию, а не мчимся в Имперский город на встречу с Его Высочеством? — спросил рыцарь. Гилберт поморщился. — Отец не примет меня. По крайней мере, до тех пор, пока я не верну Гюнтера. А как верну, он на радостях прислушается к моему совету. Заодно и папу уговорю надавить, император его обожает и точно прислушается. А сразу после развода к нему посватается князь Хенрик. У Рохана не будет выбора, разведенные омеги его не имеют. Сэр Доминик прикусил губу. Развод для любого омеги — очень большая проблема, особенно, если его, чего доброго, обвинят в том, что он как-то не устроил супруга-альфу, будь то бездетность или измена, что хуже. Но развод в почтенном возрасте — явление весьма редкое. Одно понятно точно — стоит князю Нордена посвататься к уже разведенному омеге, и свадьбы не избежать, не важно, с кем омега был в первом браке. — У князя ведь уже есть супруги? Рыцарь знал, что Хенрик не разводился никогда, но пару раз хоронил своих супругов. От чего те умирали, никто не мог сказать точно. Одного же из нынешних и еще вполне живых сэру Доминику приходилось видеть мельком. Он помнил, что тот был вполне красив, но смертельно бледен и худ на столько, словно охвачен хворью. — Да, двое. Он хочет забрать Рохана третьим, чтобы в полной мере себя потешить. Еще бы, главный омега из ненавистного Остена! Гилберт откинулся на кровать, чудом угодив головой на подушку, а Хедервари поджал ноги. Князь Хенрик ненавидел Остен, это правда, но причина явно была не в этом. Он воспринимал омег так, словно они были вещами: полезные или бесполезные, красивые или не очень. А Рохан прослыл красивейшим из омег. Как-то в ходе пьяной попойки сэр Доминик стал свидетелем того, как князь Хенрик накинулся на черноволосого омегу-слугу и изнасиловал его, уложив на банкетный стол, грубо растолкав с него все столовые приборы. В пылу страсти он называл того омегу именем Рохан и упорно не смотрел ему в лицо, но активно трогал темные волосы, накручивая их на ладонь, а заулюлюкавшие от зрелища гости-альфы ничего особенного и не заметили. Но Хедервари всегда подмечал детали, он еще тогда все понял. Кажется, князь Нордена искренне ненавидел его за такую догадливость, но не трогал, потому как сэр Доминик никогда не распускал слухов. Ему хватало и того, что он сам все знал и понимал. — Вот оно как, — рыцарь потупил взор. Он не был знаком с королевским супругом, но знал точно, что никому бы не пожелал такого супруга, как князь Нордена. Выпади ему вдруг подобная участь, он бы, не думая, убил князя, наплевав на то, что ему самому то будет грозить смертью. Это было бы лучше, чем делить ложе с моральным уродом. — И Вы верите в то, что князь в самом деле приведет Вас к власти? Гилберт потер пальцами лоб. Он выглядел отчаянно утомившимся бездельем на корабле, что было более чем свойственно для его натуры. — Верю. У него самая сильная армия из всех вассалов императора, а еще самая отчаянная и верная. В Гросене подобным похвастаться не могут, что уж говорить про Остен с его чванливыми дипломатами. А Заречье просто не успеет и понять, что к чему. Тем более, что я — кронпринц, мои права на трон абсолютны. Сэр Доминик задумчиво кивнул. Если князь действительно сможет убить императора, не вызвав подозрений, все пройдет, как надо, а если он еще и сможет кого-то подставить… Рыцарь вдруг осознал нечто важное — Хенрик никак не мог совершенно случайно наткнуться на них в порту, это же невозможно. А значит, Кёллер держал его в курсе передвижений кронпринца, наверняка еще и докладывая обо всех его планах. Будь у Хедервари хоть какие-то доказательства, он бы сказал об этом Гилберту, чтобы тот понимал, как опасно доверять настолько скользкому и хитрому человеку, как князь Нордена, но сэр Доминик располагал только своими догадками и умозаключениями, а этого было слишком мало. — А что насчет Вашего старшего брата? Все же кронпринц не был первенцем императора, более того — не был законнорожденным сыном. И если в прежние времена к такой вот традиции внутри императорской семьи относились спокойнее, то после смерти принца Отто все начало стремительно меняться. Многие видели лучшим наследником трона именно принца Родериха, пацифиста, человека с блестящим образованием. В умах многих он стоял выше Гилберта из-за того, что был рожден в браке и не от близкородственной связи. Инцест давно стал порицаться, просто немногие решались что-то противопоставлять всесильному императору. — Кого? — удивился кронпринц. — Ты с чего опять о нем заговорил? Я ведь уже говорил, что он — ничто. У него нет прав, — он подскочил с места и придвинулся поближе к Хедервари. — Императором должен быть истинный наследник династии, а не чернь, порожденная кровью Остена. Таков закон императорской семьи. Сэр Доминик поймал взгляд кронпринца и кивнул. Да, верно, все именно так. Однако если император вдруг скончается, люди перестанут бояться его железной руки и начнут говорить открыто. Ведь по отношению к Гилберту еще ни у кого не выработался страх, коим Фридрих заставлял всех молчать. Что же будет в этом случае? Принц Людвиг был таким же плодом кровосмешения, но и он выглядел более достойным правителем. Понимал ли это вообще кронпринц? — Значит, возвращение принца Гюнтера — это первый шаг на пути к реализации плана? Сэру Доминику решительно не нравился этот план. Возможно, все и правда пройдет, как надо, подозрений не будет, Гилберт займет трон. Возможно, он даже станет хорошим правителем, мало ли. Но все-таки при таком раскладе кронпринц окажется в едва ли не кабальной зависимости от князя Хенрика. Вся ситуация позволит ему манипулировать новоявленным императором, буквально управлять им. А в дальнейшей перспективе он сможет женить Гилберта на своем единственном сыне-омеге, дождаться появления внука-альфы, просто избавиться от правителя и стать регентом при малолетнем кронпринце. А еще до этого смести с пути конкурентов в лице Людвига и Родериха. Князь уже показал, что способен на подобное. Он получал то, что хотел, и он сможет превратить Сватогор в подобие Нордена, с теми же архаичными правилами и жестокими обычаями. Омеги и беты и без того настрадались, сэр Доминик по себе это понимал. Конечно, не факт, что именно такие цели и преследовал Хенрик, но были ли гарантии обратного? Нет, никаких совершенно, а значит, нужно быть готовым к худшему. — Да, именно так. Постараемся и вернем этого идиота к Имперский город. Там я ему поясню, что он мне и даром не сдался, пусть живет своей жизнью, но сперва родит мне подходящих детей. А я стану императором, женюсь и больше не буду зависеть от отношения отца. Надо будет поискать в супруги подходящего омегу, который не будет творить глупостей, — Гилберт усмехнулся. — Думаю, я бы хотел найти кого-то, вроде тебя, чтобы и красивый был, и пользу приносил. Жаль, тебя в супруги не взять. Хедервари и сам не понял, отчего эта фраза его задела. Он сглотнул и отвернулся, стараясь не смотреть на кронпринца. — Разумеется. Император не может взять в супруги свободного омегу, — кивнул он. — Конечно. Каждый должен знать свое место. Гилберт никогда особо не умел чувствовать эмоции других, а потому и в этот раз он не заметил, что задел гордость верного наперсника. Он просто положил руку на плечо омеге и прижался к нему боком. Хедервари сразу понял, чего от него хотели, он привык за все время знакомства с кронпринцем и очень редко отказывал ему в близости. Однако… — Не сегодня. Омега решительно отсел подальше и поправил распущенные светлые волосы. Он был сильно не в духе. — Да что это с тобой? Не хочешь расслабиться? Сэр Доминик мотнул головой. — Хочу поспать. День выдался насыщенным. Гилберт не стал бы на него давить, он знал, что так поступать не стоило, причем, себе же во благо. Хедервари — свободный омега, он сам решал, с кем ему делить ложе и когда. — Ну, как знаешь, — кронпринц поднялся на ноги. — Передумаешь — дай знать, благо, я буду недалеко. Омега лишь кивнул. Он дождался, пока Гилберт не ушел, а после и сам поднялся на ноги, закрыл дверцу каюты на засов и прижался к ней спиной. — Каждый должен знать свое место, — повторил он чужие слова. А ведь все верно, Хедервари прекрасно об этом знал. Свободный омега сам решал свою судьбу, но с таким омегой никто не захочет строить семью. Альфам нужны безропотные супруги, которые будут полностью подчиняться их воле. Давно и хорошо известный факт. И все же… Сэр Доминик прикусил губу, едва воображение вновь подкинуло ему увиденное ранее. Омега вернулся к кровати, прилег и расстегнул свои штаны. Он не устал и не хотел спать, а еще он хотел заняться сексом. Но не с Гилбертом. С другим альфой, который потерял лицо и выглядел трогательно беззащитным в тот миг, когда его вжимали в стену. Хедервари живо вообразил, что он сам, будучи омегой, загнал в угол альфу, и не абы кого, а принца Родериха. И тот не смог сопротивляться. Омега гортанно выдохнул, стараясь не шуметь слишком сильно. Он запустил ладонь в штаны и огладил себя по возбужденному естеству, ощущая, как все тело среагировало на эти движения. Фантазия разыгралась не на шутку. Пришлось признаться самому себе в том, что он, очевидно, и правда вожделел альфу. В кои-то веки он сам захотел кого-то без внимания к нему со стороны. Это было необычно и немного странно. — Я бы хотел послушать его стоны… И не только это. Оставалось надеяться на то, что кронпринц не узнает о его наваждении. В конце концов, любое, даже самое сильное половое влечение со временем затухает.***
Фридрих хорошо помнил их первую встречу. Он прибыл в Остен, еще будучи кронпринцем, дабы обсудить какие-то важные дела с князем Йозефом. Тогда же ему представили детей вассала — альф Иоакима и Рауля, и омегу Рохана, гордость всего Остена. Иоаким как раз достиг восемнадцатилетия, для него активно подыскивали супруга, Раулю едва исполнилось двенадцать, и он был шаловливым мальчишкой, устающим от важных торжественных встреч. Чего не скажешь о Рохане, который соблюдал все правила этикета и держал субординацию, лучшим образом используя как свой ум, так и невероятные внешние данные. Ему не было и пятнадцати, но Фридрих просто безоглядно влюбился в него, потерял голову столь сильно, что из-за этого забеспокоился его старший брат-омега. Тогда кронпринц и решил, что непременно женится именно на этом юноше, даже если вся его семья будет против. Разумеется, родители были против. Однако отец довольно рано скончался, помучившись от подагры, а папа уже не мог навязать ему свою волю, когда Фридрих взошел на престол. Рохану как раз исполнилось шестнадцать — еще рано для брака, но половозрелости он достиг. Фридрих тут же направил в Остен послов и практически сразу же получил положительный ответ. В конце концов, князь Йозеф не смог ему отказать, даже если бы сильно хотел. Спустя два месяца Рохан стал супругом императора. Три дня и три ночи праздновали свадьбу, казалось, ликовал весь Сватогор. В первую брачную ночь Фридрих познал то, что называли счастьем. Рохан был словно прелестное сокровище, нуждающееся в защите и ласке. Целые сутки Фридрих провел с ним в постели, не имея возможности насытиться близостью. Он искренне наслаждался компанией Рохана, его смехом, тем, что они в перерывах между утехами, проголодавшиеся, спешно поедали принесенную слугами еду с подноса, тем, что он мог трогать его длинные темные кудри и ловить на себе взгляд фиалковых глаз. Он прекрасно понимал, что Рохан не мог испытывать к нему ответных чувств, ведь он был юн, и его просто поставили перед фактом, что он станет супругом императора. И именно поэтому Фридрих старался, как мог, добиться взаимности. То недолгое время, что они провели вместе, было лучшим в его жизни, но император мог признаться в этом только себе. Он скучал по Рохану, но не смел с ним видеться, наказывая сам себя сразу за все. Но и отказаться от права быть его супругом он так же не мог. Просто от мысли о том, что к Рохану мог хотя бы прикоснуться любой другой альфа, Фридриха охватывал невероятный гнев. Даже понимая, что это уже превратилось в настоящее издевательство, у него никак не получится что-то поделать со сложившейся ситуацией. Рохан мог принадлежать только ему, но он и ему не принадлежал. Фридрих сам лично сломал ему жизнь, когда по наущению умирающего папы спутался с родными братьями. И с тех самых пор император и избегал супруга, стыдясь смотреть ему в глаза. — Почему ты здесь? Рохан подрагивал всем телом. Все такой же красивый, изящный и статный, так еще и благоухающий своим уникальным запахом. Этот запах всегда сводил Фридриха с ума. Он хорошо помнил свой восторг в ходе течки Рохана, помнил, как целовал каждый участок его тела, как овладевал им снова и снова. И эти воспоминания больно ранили. Ведь это и было настоящее счастье, но император сам лично от него отказался еще двадцать лет назад. Отказался и искренне жалел об этом, но не говорил никому о своей боли, дабы не ранить родного брата. — Потому что я имею на это право, — Рохан шагнул вперед. Он побаивался, это было очевидно. Омега так же дрожал, когда впервые оказался в императорских покоях, тогда еще совершенно юный и невинный. — Потому что я устал ждать. Фридрих осознал, что понятия не имел, что на это отвечать. А ведь его супруг даже не изменился особо за все эти годы. Все такой же прекрасный, с гривой из еще более длинных, темных волос и немыслимо красивыми фиалковыми глазами. Все еще самый прекрасный в мире. — И чего же ты хочешь? Тебе лучше вернуться обратно и не доводить до греха, так будет лучше. Рохан прикусил губу. — Не доводить до греха… Император так и не понял, был ли это вопрос или же супруг просто повторил за ним. Омега подошел к нему. Мгновение, и он замахнулся и изо всех своих малых сил ударил его по лицу. Фридрих совершенно не ожидал это, а потому и застыл, уставившись на Рохана во все глаза. Омега едва доставал ему макушкой до подбородка и на фоне императора выглядел еще более хрупким. Но это не помешало ему нанести удар. — Считай, что до греха уже дошло, — выдохнул Рохан. Фридрих потрясенно распахнул глаза. — Что? Никто не смел поднимать руку на императора, это — закон. Любой, кто осмелился на подобное, мог остаться без руки, а то и вовсе пойти на плаху. Даже если речь шла о принце или супруге самого императора. — Полагаю, я первый, кто решился отвесить тебе пощёчину, — практически спокойным тоном сказал Рохан. — Не думал, что все же смогу. Я ведь нарушил закон, верно? Что ты теперь сделаешь? Император растерянно провел ладонью по щеке. Да, его впервые ударили, и стоило отметить, что это было вполне заслуженно, не взирая на подчеркнутую законом субординацию. — Что ты вообще… Он не смог сформулировать собственный вопрос, сложно сказать, почему. Слова словно просто застряли в горле, но Рохан и сам все понял. Он опустил взгляд, а его течный запах словно усилился. — Ты видишь, в каком я состоянии. Я полностью принадлежу тебе и лишь ты волен решать мою судьбу. Делай со мной что хочешь. Прикажи отрубить голову сей же час, а хочешь, отдай на потеху солдатам. Уверен, они будут довольны. Или же разведись со мной и отдай за любого другого альфу, будь то хоть последний бродяга. Я бы предпочел смерть. Неважно… — его голос сорвался. — Что угодно, только не одиночество, умоляю… Я… Больше так не могу, Фридрих… Пожалуйста, что угодно… По его щекам побежали слезинки. Было видно, что он готов разрыдаться, но держался из последних сил. Император ощутил, что сердце словно пронзила разом тысяча острых игл. — Я никогда с тобой не разведусь, — ответил он. — Я не отдам тебя ни одному альфе в мире. Рохан всхлипнул. Его влажные от слез глаза заискрились при свете свечей. — Тогда убей. Прикажи меня казнить, обвини, в чем хочешь, — я соглашусь со всем. Фридрих сжал руки в кулаки. — Никогда. Рохан стоял слишком близко. Он видел каждую его слезинку и ненавидел себя все сильнее, осознавая, что некогда клялся сделать этого омегу счастливым, и сам же в итоге сломал ему жизнь. — Тогда… — голос омеги едва вновь не сорвался. — Вспомни о том, что ты — мой супруг. Вспомни о том, что ты мне нужен. Император среагировал быстрее, чем успел хоть о чем-то подумать. Он резко сорвался с места, подхватил Рохана так, что приподнял его и прижал к своей груди, а сразу после впился в пухлые губы требовательным поцелуем. Омега, казалось, вовсе ничего не понял, но сразу расслабился, словно эти объятия были именно тем, в чем он так отчаянно нуждался. Его руки тут же вцепились в ткань кафтана. Запах течного омеги дурманил воображение, его нежное тело вблизи — тоже, однако же простого осознания того, что это именно его омега, уже было бы более чем достаточно. Фридрих и сам не понял, как так вышло, что он добрался до трюмо. С него попадали какие-то вещи после первого сильного толчка, но император не обратил на это внимания. Он резким жестом раскидал все, что осталось на гладкой поверхности, усадил супруга, а уже после запустил пятерню в его темные волосы. Все такие же мягкие и гладкие, как шелк. И Рохан среагировал так же трепетно, как и в самый первый раз. Император уткнулся ему в шею, восторженно вдыхая аромат его кожи и целуя, скользя ниже. Плащ удалось снять, но уже после Фридрих потерял все терпение и решительно разорвал рубаху на теле омеги так, что в сторону полетели пуговицы, а ткань быстро превратилась в лохмотья. Альфе было плевать на такие мелочи. Он хотел как можно скорее избавить Рохана от всей одежды и вновь насладиться его телом. С таким же восторгом, как в самый первый раз, и во все остальные разы. Омега задышал ртом. Он трепетно вздрагивал от каждого прикосновения, хватался за одежды супруга так, словно боялся без этого куда-то провалиться. Словно боялся, что Фридрих передумает и отстранится от него, вновь оставив одного. Безусловно, смерть была бы лучше, чем нечто подобное, и Рохан это прекрасно понимал. Но император и не думал отстраняться. Он вдруг упал перед ним на колени, скользнул руками по животу омеги, потом ниже, к паху. Сквозь ткань штанов омеги проступила влага, запах ощутился еще сильнее. Фридрих, однако, провел ладонями по ногам омеги, добрался до сапог, а после, не думая, ловко стянул сперва первый, а потом второй. Не пристало, конечно, альфе делать подобное, о том все знали, но императору было не до правил. Осознав, что для того, чтобы снять с Рохана штаны, потребуется время, альфа рыкнул, словно дикое животное, и разорвал эти самые штаны как раз на уровне промежности. Омега потрясенно выдохнул, но тут же раздвинул ноги шире, и в следующий миг Фридрих приблизился к нему, все так же сидя перед ним на коленях. Он прошелся языком по небольшому омежьему члену, а затем скользнул к откровенно влажному от течки входу, слизывая капли и наслаждаясь таким родным для него вкусом. Рохан гортанно простонал и запустил руки в его белоснежные волосы. Его так давно не ласкали, так долго ему отказывали в желанной близости, но на сей раз омега знал точно — даже если после всего этого император решит его убить, Рохан не будет ни о чем жалеть. Ведь он имел право на то, чтобы принадлежать своему законному супругу. В какой-то момент Фридрих поднялся на ноги. Руки плохо слушались, взгляд стал мутным от возбуждения, но он все же расстегнул свои штаны и, чуть приспустив их, сперва вжался своим членом в промежность омеги, а потом со всей возможной в такой момент осторожностью толкнулся в его нутро. Рохан прикусил губу, мышцы с непривычки плохо поддавались, но вот головка прошла внутрь, а затем постепенно и весь ствол до самого основания. Войдя в это желанное тело, император вновь ощутил то, что люди привыкли называть счастьем. И ему стало плевать на весь внешний мир, на все и всех, что находилось за пределами его покоев. Фридрих начал двигаться, а Рохан вновь схватился за его кафтан. Должно быть, в этот миг все разом встало на свои места.***
Альфред с улыбкой посмотрел на ребенка, которого держал на руках. Маленький Дилан был крайне спокойным младенцем, а спать он любил на чьих-нибудь руках. Король взял его подержать, но в итоге дождался, пока малыш заснет. — Прелестное дитя. Гюнтер сидел с ним рядом на диване. Они с омегой успели поговорить о многом за весь день. Альфред выслушал его историю и в итоге пришел к выводу, что поступил правильно, когда решил скрыть принца Сватогора в Скандрии. Безусловно, это был большой риск, но Гюнтер по собственной воле стал супругом Ларсену, что о многом говорило. Омега не хотел и думать о том, чтобы возвращаться на родину. — Благодарю, Ваше Величество. Альфред посмотрел на его бледное лицо и белоснежные волосы. — Значит, у вас там вся семья с такой внешностью? Он искренне не понимал, в чем вообще был смысл всех этих переживаний по поводу цвета волос и глаз, а потому и удивлялся. Не говоря уже о факте кровосмешения. Да, Альфред прекрасно помнил о том, что его собственные родители были братьями, но ведь не родными, а единокровными, и их связывала любовь, а не желание настрогать вне брака детей с определенной внешностью. — Рожденные в законном браке сыновья отца черноволосы, а все остальные — да, Ваше Величество. Мой папа всегда утверждал, что это важно, но мне всегда претила мысль о том, чтобы возлежать с собственным братом. Пусть даже эта связь и принесла мне сына. Мне приятнее думать, что Дилан — сын от моего супруга, которого я люблю. Альфред улыбнулся. — Сейчас ты счастлив? Гюнтер даже покраснел от смущения. — Да, Ваше Величество. Сейчас я действительно счастлив, потому что у меня есть любимый супруг и наш сын. Король довольно кивнул. — Вот и замечательно, я рад это слышать. Он снова посмотрел на младенца и осознал, что безумно скучал по своему сыну и супругу. Наверное, стоило поскорее разрешить все дела и вернуться уже в столицу к Ивану и Алану.