***
Во дворце царила невероятная суматоха. Слуги активно шептались, слухи пополнялись все новыми, под час совершенно надуманными деталями, и при этом все боялись обсуждать что-то слишком уж громко. Все опасались гнева со стороны принца. Тот редко гневался, но если это и случалось, доставалось вообще всем. — Это уже слишком. Ханс сжал руки в кулаки. Прошло уже шесть дней с тех пор, как император заперся в своих покоях с Роханом из Остена. Ровно шесть дней. А ведь принц искренне ожидал под дверью несколько часов, надеясь, что сразу после разговора, не важно, о чем бы он был, Фридрих отошлет Рохана обратно и все будет, как прежде. Даже несмотря на то, что у омеги явно была течка, это не должно было завлечь императора. Именно так принц Ханс и думал. Он быстро понял, что ошибся. Когда к следующему утру двери все так же были закрыты, пришлось осознать, насколько все далеко зашло. Слуги приносили еду, но даже их в императорские покои не пускали, стражник сам заносил поднос и потом выносил его с опустевшей посудой. На второй день все было так же, как и на третий. Принц приходил много раз, и всякий раз ему сообщали о том, что император никого не принимает. Пару раз Ханса порывало просто ворваться в покои, пригрозив стражникам, запугав их своей властью, но он хорошо помнил о том, что Фридрих за такую дерзость мог наказать даже его, родного брата и омегу, что родил от него двух детей. Но ожидание с каждым днем становилось все более невыносимым. Омега прошел скорым шагом в сторону дверей. Стражники встретили его привычной незаинтересованностью. — Мне нужно попасть к императору. — Его Величество никого не принимает. Именно этот ответ и ожидал услышать принц Ханс, но все же он вспылил. — Что вообще происходит? Уже шесть дней прошло! Почему Его Величество не озабочен хотя бы государственными делами? Откройте мне немедля, я должен убедиться в том, что он здоров. Он едва не добавил, что гнусная змея из Остена могла отравить императора, но вовремя замок. — Его Величество в здравии, — холодно отозвался стражник. — Не переживайте об этом, Ваше Высочество. Ханс рыкнул. — Переживать придется тебе, когда я отдам приказ отрубить тебе голову, если ты немедленно не откроешь двери. Сообщи Его Величеству, что я здесь, сообщи, что я дурно себя чувствую. Принц помнил о собственных течках, что он провел с родным братом. Тот уделили ему оба раза по три дня, а сразу после ушел, хотя Ханс и убеждал его, что еще рано. Так что сейчас принца особенно задевало происходящее. Он искренне считал, что имеет право прогнать Рохана хотя бы по прошествии шести дней. — Я не могу Вас пропустить, Ваше Высочество. Стражник был непреклонен. Ханс и рад бы был тут же повелеть казнить его, но даже принцы не имели права решать судьбу личной стражи императора, они были только в его подчинении и в полной неприкосновенности для всех остальных. — Ты оглох? Я приказал открыть мне двери. Ханс был в отчаянии. Он ничего не мог поделать со сложившейся реальностью, разве что поговорить с Фридрихом и убедить его как можно скорее выслать Рохана обратно из дворца, а еще лучше наказать за дерзкое непослушание. Ведь принц так много делал для того, чтобы еще двадцать лет назад избавить брата от присутствия его юного и слишком уж красивого супруга. И все эти годы он старался сделать так, чтобы император не вспоминал об этом омеге. Когда-то свадьба Фридриха стала для него ударом. Первенец императора должен был родиться от его союза с родным братом, ведь так и принято в их династии. А вместо этого он привел из Остена сияющего красотой омегу, о котором уже слагали песни. И теперь в династии были, словно бельмо на глазу, принцы Родерих и Роланд, от которых так и веяло Остеном. Все в них, начиная с внешности и заканчивая манерами, напоминало о семье князя Остена, Йозефа, и Ханс просто не хотел признавать, что это его родные племянники. Ему уже удалось избавиться хотя бы от их присутствия в столице. Должно быть, Ханс слишком расслабился, раз упустил столь дерзкую выходку со стороны Роланда — он посмел привезти Рохана вопреки наказу императора. И как бы теперь не рухнула жизнь самого Ханса. — Дядюшка, не стоит использовать столь громкие слова. Принц напрягся всем телом, едва услышав голос прямо за спиной. Он так старался добиться своего от стражника, что даже не заметил, как Роланд приблизился к нему. — Ты? Пришлось обернуться. Принц Роланд улыбался, как обычно нахально и с долей превосходства. В который раз Ханс с огорчением подумал о том, что этот наглец так отчаянно похож на Гилберта несносным характером и манерой речи. Впрочем, лишь на этом сходства не заканчивались. Что он, что Родерих — они на самом деле были сыновьями Фридриха, как бы горько ни было это признавать. — Доброго дня, дядюшка, — Роланд откровенно насмешливо поклонился ему. — Какая сегодня чудесная погода, не правда ли? Ханс выдохнул. — Ты пришел позлорадствовать? Не зря он так не любил второго сына императора. Роланд с самого детства был сложным ребенком, даже Родерих с трудом с ним ладил, а потому Ханс сделал все для того, чтобы его дети и дети Рохана никогда не пересекались в детстве. Он часто повторял Гилберту, что эти двое — не чета ему, наследнику, а так же панически опасался то, что Фридрих мог бы решить свести в союз Гюнтера именно с Родерихом, как старшим альфой династии из нового поколения принцев. — Ну, что Вы, дядюшка, — Роланд улыбнулся шире, — я просто хочу поднять Вам настроение, а то Вы кажетесь немного расстроенным. Быть может, прогуляемся в саду? Принц Ханс сделал глубокий вдох, а потом выдохнул. Он злился, но даже он не мог позволить себе причинять вред сыну императора. — Мне некогда с тобой гулять. Ты натворил нечто подобное и теперь ведешь себя так, будто стал хозяином положения, но это не отменяет того, что ты нарушил приказ императора, — Ханс посмотрел в глаза племяннику. — Зачем ты вообще его привез? Роланд хмыкнул. — Затем, что он — законный супруг императора, дядюшка. Тот, кем Вам никогда не стать, как бы сильно Вы того не желали. Эти слова задели принца Ханса сильнее, чем он сам мог ожидать. Омега потрясенно распахнул глаза. — Да как ты смеешь… — Смею, как видите. Мой папа сейчас в покоях императора. Уверен, им там очень хорошо и отец ни разу за эти дни о Вас не вспоминал. Наконец-то он получил то, что на самом деле хотел. Клянусь Вам, дядюшка, я сделаю все для того, чтобы император как можно дольше не желал об уединении с Вами, я очень постараюсь. Ханс поднял руку, замахнувшись, дабы ударить наглеца, но вовремя замер. Нельзя. Никто в мире не может бить детей императора. Стоит проявить терпение, хотя бы на время, пока все не разрешится в его пользу. Иначе станет только хуже. — Надо же, дядюшка, Вы хотите меня ударить? Принц Ханс тут же отпустил руку. — Закрой свой грязный рот, нахал. Будь ты хоть трижды сыном Фридриха, я все еще его брат, ты обязан меня уважать. Он вдруг с ужасом осознал, что Роланд вполне мог его провоцировать намеренно, дабы Ханс ударил принца на глазах у личной стражи императора. Тогда бы об этом точно узнал Фридрих. Даже если бы император ненавидел Роланда, он бы все равно не позволил никому так с ним обращаться. Только он сам, как отец, может делать нечто подобное. — Я Вас уважаю, дядюшка, а потому со всем должным уважением предлагаю Вам пройтись по саду. Мне кажется, свежий воздух Вам сейчас просто необходим. Ханс вновь сжал кулак. Все же Роланд был умнее Гилберта, хоть и обладал таким же скверным характером. Его слова били в цель больнее. — Оставь меня. Развернувшись, принц поспешил уйти прочь. Роланд усмехнулся. — Погода и правда чудо как хороша сегодня, дядюшка. Ханс прибавил шагу. Он не хотел слышать более этот голос и видеть нахальные фиалковые глаза. Омеге стало страшно. Кажется, он попал в хитро расставленную ловушку Роланда, ведь тот явно все это спланировал, и наверняка у него были сообщники, которые во всем помогли. Если Ханс ничего не предпримет, он рискует все потерять. Проводивший его взглядом Роланд кивнул каким-то своим мыслям, а после обратился к стражнику: — Не позволяйте никому нарушить покой Его Величества. — Разумеется, Ваше Высочество. Альфа поклонился, а довольный происходящим принц ушел в противоположном направлении. Все шло по плану.***
Фридрих задумчиво провел ладонью по длинным темным волосам своего супруга. Тот спал, утомленный тем, что происходило все минувшие дни, такой спокойный сейчас, такой красивый и обманчиво юный. Стоило полагать, эта течка вполне могла быть и последней в цикле фертильности омеги, в конце концов, возраст ведь всегда берет свое. Император и вовсе полагал, что Рохан фертильность давно уже потерял, а потому и удивился течке. Он вспомнил о том, что успел сказать ему Рохан до того, как они оба отдались в плен инстинктивной страсти. Каждое слово живо всплыло в воспоминаниях. Фридрих осознал, что его чувства так и не притупились за все эти годы. Подумать только, он сам лично лишил себя счастья, сам от него отрекся в угоду семейным традициям. И теперь он об этом жалел. Возможно, стоило не идти на уступки своему родителю-омеге, когда тот едва ли не шантажом вынудил его отречься от любви. Император обязан думать о благе страны и будущем правящей династии, и лишь потом о собственном комфорте. Этому Фридриха учили всю его жизнь, с этими мыслями он рос и мужал. И, кажется, впервые в жизни он начал анализировать в полной мере все то, что ему навязывали. Разумеется, император должен заботиться о своих подданных, это его обязанность. Он должен так же оставить потомство и обозначить наследника, дабы после его смерти трон занял тот, кто уже готов нести его ношу, чтобы не случилось династического кризиса, чтобы не началась братоубийственная война. Все это — логичные и очевидные вещи. Однако с другой стороны, а так ли прав был его собственный отец, когда, повинуясь традициям семьи, стал делить ложе с родным братом? И так ли правы были все императоры их династии? Фридрих откинулся на спину и уставился в потолок. Когда-то Сватогор был кучкой разобщенных земель, маленьких графств, что воевали друг с другом. Эти войны приводили ко многим жертвам, а так же постоянному изменению и без того шатких границ. В скором времени образовалось первое княжество — полноценное государство с одним единым для всех правителем, получившее название Остен. Прошло без малого сто лет, прежде чем потом появились Норден, Суден и Гроссен. Земли Заречья долгое время никак с ними не контактировали, находясь за буйной рекой и не желая идти на контакты. До тех пор, пока люди не осознали, что у них есть внешние враги, княжества жили то мирно, то воюя за сферы влияния на огромном материке, пока, наконец, из единственной не принадлежавшей никому гористой территории не пришли представители одной семьи. Они называли себя Байльшмидтами. Глава этой семьи, равно как и трое его детей — два альфы и один омега, — обладали невиданной доселе белоснежной шевелюрой и несколько пугающими красными глазами. Они веками жили в ущелье Святых гор, но едва очередная война пришла к ним, начали действовать смело и решительно. Глава семьи оказался не только выдающимся оратором, умеющим увлекать за собой толпу, но и талантливым воеводой. Он смог покорить своей харизмой жителей разрозненных землей центральной части материка и дать отпор армии Нордена. Затем была продолжительная война с Гросеном, в которой Байльшмидт так же одержал победу. Слухи о его военном и политическом гении разошлись по всему континенту. Однако даже образовав собственное государство, Байльшмидт не успокоился. Он собрал сильную армию, и третья его война стала не оборонительной, а захватнической. Напав на Гросен, он постепенно захватил территории этого княжества. Осознавший свое поражение, князь сбросился с высокой башни, дабы не сдаваться на милость победителя, предварительно убив всех своих сыновей-альф и супруга, дабы они не оказались во власти захватчиков. Однако же единственный сын-омега князя выжил и попал в плен к Байльшмидту. Все ожидали расправы над юным омегой, но вопреки этим ожиданиям Байльшмидт проявил невиданное милосердие, заявив прилюдно о том, что готов принять осиротевшего омегу под свое крыло. Более того, едва омега созрел, он женил на нем своего сына и наследника, тем самым окончательно покорив весь Гросен. Рожденные княжеским омегой внуки Байльшмидта не имели белых волос и красных глаз. Старшего из них Байльшмидт нарек будущим князем Гросена, затем уже после ожесточенного захвата Нордена, он сосватал за сына и наследника убитого им же князя северных земель внука-омегу. Когда же его армия пришла в Остен, князь не стал принимать бой, а сам лично вышел к Байльшмидту, приклонил колено и присягнул на верность. Он же в итоге получил в супруги еще одного внука Байльшмидта. Это было начало образования империи Сватогор. Байльшмидт наладил родственные связи, и при этом сохранил автономию княжеств, поставив их в вассальную зависимость, а его родное княжество стало сердцем империи, именно там и разрослась столица, как раз у подножья Святых гор. Когда встал вопрос о том, кто будет его собственным наследником на троне императора, выяснилось, что его сын-омега забеременел от родного брата, второго сына Байльшмидта. Обладавшие весьма свободными нравами, Байльшмидты относились к кровосмешению крайне спокойно. Когда же на свет появился его младший внук-альфа, похожих на родителей — родных братьев, — обладавший теми же белыми волосами и красными глазами, Байльшмидт решил, что это особое знамение, а потому и объявил первым кронпринцем этого младенца. С тех самых пор династия так и существовала. Мало кто уже помнил о том, что дети первенца Байльшмидта пустили свою кровь во все княжеские династии Сватогора, ведь важнее были потомки второго сына, ибо именно они сохранили внешние признаки, которым до сих пор придавали сакральный смысл. Из поколения в поколение это продолжалось. Будущий император обязан был первым делом породить на свет детей от своих родных братьев-омег, и лишь потом уже жениться и плодить детей в законном браке. И так выходило, что законные дети имели куда меньше прав и не могли претендовать на престол именно потому, что не обладали внешними характеристиками Байльшмидтов. Зато плоды инцеста были едва ли не на вес золота. Первый кронпринц империи был рожден не в браке и от связи кровных родственников, именно он, сам того не ведая, дал начало этой династической традиции. Фридрих и сам родился не в браке. Он вырос с мыслью, что это правильно, что однажды он должен будет породить детей от своих братьев. Но именно он, вопреки воспитанию и требованиям родителей, едва став сам императором женился на Рохане. Сложно сказать, почему он тогда сорвался. Возможно, он просто боялся, что Рохана заберет любой другой альфа, возможно, просто не хотел думать об обязанностях, а возможно, элементарно потерял голову от любви. Теперь сложно сказать наверняка. Император снова посмотрел на спящего рядом супруга. Его сердце трепетало от близости этого омеги, так хотелось снова ласкать его тело, даже несмотря на то, что течка уже прошла и инстинкты успокоились. Дело ведь не в этих инстинктах. Это с самого начала была настоящая любовь, от которой он добровольно отрекся. Как долго Фридрих ни с кем не делил ложе, как долго он сам считал, что его плоть уже успокоилась. Но это были ошибочные умозаключения. Рохан устал ждать. Его молодость уже загублена пренебрежением со стороны супруга, его лучшие годы прошли в навязанном одиночестве. Но как бы все было, если бы Фридрих не пошел на поводу у своего родителя-омеги? Были бы у них с Роханом еще дети? Возможно, он бы родил ему такого же красивого, как и он сам, омегу? Родерих был бы наследником трона, которому бы уже подыскивали достойного омегу благородного происхождения. Наверняка бы подумывали о том, чтобы женить его на принце Скандрии и господарине Элирии. А Ханс бы вступил в брак с достойным альфой, так же как и Отто был бы счастлив с тем, кого он так сильно любил. Всякое могло быть, безусловно. Странно, что лишь сейчас император решил, что это «всякое» было бы лучше того, что он имел в итоге. Рохан поморщился во сне и немного двинул головой. Его шелковистые волосы заскользили по светлому лбу к подушке. Как-то раз принц Ханс уговаривал Фридриха развестись с Роханом и выдать его замуж за другого альфу. Император ведь мог сам решить, за кого именно, но он прекрасно понимал, что просто не сможет этого сделать. Смириться с тем, что его Рохан далеко от него, но один — мог, а жить с мыслью, что Рохан принадлежит не ему, что им обладает кто-то другой — не мог. Это было выше его сил. — Никогда… — выдохнул альфа. — Я никогда больше тебя не оставлю. Прости меня, Рохан, я совершил самую ужасную ошибку в своей жизни, когда отказался от тебя. Но отныне ты будешь со мной. Император ощутил поразительную легкость на сердце, когда принял это решение. Он не сомневался в том, что поступает правильно.***
Накормив Алана, Иван осторожно уложил его в колыбельку. Маленький принц был спокойным ребенком, королевич и сам поражался тому, что с ним так легко. Еще совсем немного, и всей Скандрии объявят имя наследника престола, это будет важный день. В небо запустят синие фонарики, которые будут символизировать рождение альфы. Иван помнил, что в случае рождения омеги фонарики должны быть желтыми, а если же у короля бета, то зелеными. Особенно часто фонарики пускали в годы правления короля Генриха, ведь у него было особенно много детей. А вот при короле Артуре кроме свадебных красных фонариков более и не было ничего. — Господин? Королевич обернулся. — Да, Николай? Лекарь, как обычно, приблизился к нему бесшумно. Алан уже мирно посапывал, сытый и довольный. — У меня новости от Его Высочества Амара. Иван кивнул. Все те дни, что короля Альфреда не было в столице, делами государства занимался королевич, а принц Амар помогал ему в этом. Было ли это мудрым решением со стороны короля, Иван не знал, но понимал в полной мере, что Альфред целиком ему доверяет. — Говори. Николай кивнул. — Пришла депеша из Латрона. Его Светлость Адерин прибудет в скором времени в столицу в компании господаря Элирии, Вашего младшего брата. Они прибудут на праздник запускания фонариков. Королевич замер, словно потрясенный этой новостью. Сердце забилось быстрее, а глаза стали влажными. — Александр… Как же давно он не видел брата. А ведь ему уже исполнилось шесть лет и он столько ужасов пережил. В их последнюю встречу Иван был изнасилован и опозорен публично, а Александра едва не убили на месте. — Совсем скоро Вы сможете его увидеть. Иван кивнул и позволил себе счастливо улыбнуться. Он сможет обнять брата после нескольких месяцев разлуки.