Господаревы отроки

      Слуги быстро набрали теплую воду в просторную лохань и покинули покои. Родерих был весьма чистоплотным человеком, поэтому он привык часто купаться. Разобравшись со всеми делами, принц позволил себе отдохнуть. Он обнажился, а потом неспешно забрался в лохань и устроился поудобнее. Тело тут же окутало теплыми волнами. Родериху всегда нравилось это ощущение. Слуги в императорском дворце были необычайно расторопными и старательными. Они получали прекрасное жалование, но и требований к ним при этом было много.       Например, крайне не поощрялись интимные связи между альфами и омегами. Как правило, это приводило к нежелательной беременности, что означало появление проблемы. Дети вне брака могли навредить и альфе, и омеге. Оба теряли службу, омега лишался возможности вступить в брак, альфу же отправляли в регулярную армию или вовсе на границу. Не самая приятная альтернатива.       А вот связи между омегами были вполне нормальным явлением. Это помогало им утихомирить зов плоти и расслабиться, так что многие юные омеги проводили ночи в спальнях омег постарше и опытнее. На это все закрывали глаза, ведь подобные связи никак не порочили честь омеги и не приводили к ненужной беременности.       Родерих поправил волосы и прикрыл глаза. Поговаривали, что молодой король Скандрии предпочитал брать на службу бет. Вся его личная гвардия состояла из воителей-бет, так теперь еще и во дворце их было больше, чем альф. Как знать, возможно, это было весьма мудрым решением. Родерих, даже будучи не знакомым с королем Альфредом, уже ловил себя на мысли, что ему нравился этот человек. Скандрии повезло с таким правителем. А ведь он был еще совсем молод.       О перевороте в Скандрии Родерих был хорошо наслышан. Отчего-то он не сомневался в том, что короля Артура однажды кто-то да свергнет, уж очень тот стал непопулярным у своего же народа. При нем омеги оказались в рабском положении. Не то чтобы они до него были свободными, вовсе нет, просто именно Артур сделал эту зависимость еще и формальной, приняв ряд соответствующих законов, которые не позволяли омегам вообще жить в случае смерти их альф. Да, это было всегда, но это не имело вид официально принятого закона.       — Даже интересно, как все будет развиваться дальше, — пробормотал себе под нос Родерих.       Он всегда считал, что чужой опыт бесценен. Ведь так можно просто пронаблюдать, как что-то сделал кто-то другой, проанализировать чужие действия, сделать определенные выводы, поменять некоторые ходы и повторить чужой успех, сделав все лучше. Или же не повторять чужой провал. Будь Родерих сам императором или хотя бы кронпринцем, он бы поступал именно так.       Опыт короля Артура показал, что сильное расслоение общества пагубно для государства в целом. Если нет хотя бы относительного равноправия, удовлетворенным останется лишь один сегмент населения, остальные же однажды начнут протестовать. Как итог — король Артур свергнут и казнен. И главной причиной подобного стало его же отношение к собственным братьям. Их было много — родных и единокровных. И практически все они поддержали переворот, позже присягнув к младшему брату. Насколько же сильно они не любили Артура, раз все пришло к подобному?       Родерих задумался о своих братьях. Он — старший сын императора, первенец, лишенный любых прав на трон. Роланд, который, будучи бетой, тоже не может как-то влиять на политику. Гилберт, кронпринц и баловень судьбы, который внезапно растерял всю свою хваленую удачу, оказался в темнице. Гюнтер, несчастный омега, похороненный где-то в Скандрии. Карлос, бета, который тихо-мирно жил в замке своего ныне покойного родителя вместе с другим бетой и практически не бывал во дворце императора. Густав, еще один бета, занимавшийся сиротским приютом, добрейшей души человек, что и мухи не обидит. И, наконец, младший, Людвиг, который, очевидно, в скором времени и станет новым кронпринцем.       Густав и Людвиг были теми единокровными братьями Родериха, с которыми он поддерживал связь. Густав всегда ему улыбался. Он был необычайно сердобольным человеком, что так не нравилось императору, жалел всех, старался помочь каждому в этом мире. Казалось, его доброта не ведала предела. После войны он вымолил у отца разрешение открыть сиротский приют, а потом и вовсе стал в нем главным воспитателем, посвятив свою жизнь детям, что лишились родителей.       Император не был в восторге от подобной деятельности, но справедливо рассудил, что это крайне полезное занятие, а потому выделял регулярное финансирование и слушал отчеты о деятельности сына. Совсем не странно, что у Густава были хорошие отношения с Родерихом. Он искренне радовался, когда тому удавалось выбраться в сиротский приют, с удовольствием знакомил его с детьми, показывая, что он помнит каждого из них по имени. Родерих им честно восхищался и старался помогать, если у него была подобная возможность.       Людвиг же виделся Родериху тем, кто всегда и во всем был лучше Гилберта. Разумеется, его такое мнение сложилось из-за разных темпераментов самих Гилберта и Людвига. Младший принц всегда казался куда серьезнее и сообразительнее, куда сильнее и умнее, куда более достойным кронпринцем, нежели Гилберт. Что уж тут скрывать, Родерих Гилберта в принципе не любил по многим причинам. Он понимал: стань тот королем, и тогда несладко придется и ему, и Роланду, и уж тем более Рохану.       Людвиг же за все то время, что Родерих с ним провел, ни разу не демонстрировал подобной кровожадности. Он относился к старшему брату с уважением, с благодарностью принимал все его наставления и охотно тянулся к знаниям. Не шло речи о том, что Людвиг однажды станет императором, но юноша в принципе был к подобному готов. Родерих в него сильно вложился.       Уже на следующий день все разрешится. Император сам лично велел Родериху быть во дворце, как и Рохану с Роландом. Так что они пока в безопасности. Гилберт провинился. Мало того, что он так и не вернул Гюнтера, так еще на него повесили попытку переворота, а за подобное можно и головы лишиться. Даже если ему в который раз повезет, он все равно не сможет навредить Родериху. А если не повезет, то кронпринцем станет последний оставшийся альфа-Байльшмидт, Людвиг. Вполне возможно, император прикажет Родериху и дальше быть советником для Людвига, оказывая на него положительное влияние.       А еще завтра приедет князь Нордена вместе со своим сыном-омегой. Этого юношу император предложит конунгу Фаландрии в супруги, хотя и очевидно, что роднить Хенрика с конунгом — идея не лучшая. В принципе давать много власти кому-то из Нордена — паршивая идея. Однако это решать только императору.       Родерих знал о Хенрике много со слов своего родителя. Рохан всегда старался его обезопасить, а потому умолял ни в коем случае не бывать в Нордене и не контактировать с альфами из тех мест. Они все были опасными, особенно для тех, кто воспитан в духе Остена. Хенрик и вовсе внушил себе мысль, что Рохан должен принадлежать ему. Судя по всему, сколько бы лет не прошло, он все так же не избавился от этой навязчивой идеи. Рохан же в свою очередь его просто до ужаса боялся и желал никогда не контактировать с этим альфой.       Принц выдохнул. Надо быть максимально осторожным, особенно сейчас, когда его положение столь разительно поменялось. Когда случилось столько всего… В том числе это касалось и рыцаря, о котором принц просто не мог перестать думать. Родерих был убежден в том, что в его жизни никогда не будет влюбленности. Более того, он искренне считал, что чувства не для него. Они иррациональны и непонятны, они мешают рассуждать здраво. Однако потом внезапно появился сэр Доминик. Сперва он спас принца от страшного позора, а затем и вовсе завалил его в постель и занялся с ним сексом.       Для Родериха это был первый раз. Его и прежде пытались соблазнить омеги — уж что ни говори, а принц всегда был красивым и учтивым, потому он многим нравился. Так еще и не обремененный титулом кронпринца, он мог жениться на том омеге, которого сам бы захотел. Однако за все прожитые им годы Родерих не подпустил к себе никого. Если бы его спросили о причинах такой неприступности, он, возможно, и сам не нашел бы толкового объяснения. Его всегда что-то удерживало. Быть может, потому, что в каждом случае решение было исключительно за ним самим.       А вот Хедервари не ждал от него никакого решения, он все сделал сам. Его решимость пугала и завораживала одновременно. Принц повелся и в итоге познал невероятное наслаждение. Этот омега был воистину удивительным. Сильный, волевой и в полной мере свободный, как никто другой в этом мире. Но именно по этой причине Родериху нельзя было в него влюбляться. Это недопустимо — посягать на свободу омеги, особенно, если омега выбил себе эту свободу сам, потом и кровью, идя на жертвы.       Было бы просто верхом эгоизма даже думать о том, чтобы сделать подобного омегу своим. А Родерих, так уж оно сложилось, эгоистом не был. В детстве он завидовал Гилберту, как завидовал бы любой недолюбленный ребенок тому, кого окружили заботой и любовью. Он считал, что это несправедливо, он тоже хотел внимания отца, а еще он не желал видеть обращенных на себя косых взглядов. С годами он смирился с действительностью. Фридрих перестал быть для него отцом. Он стал именно императором, государем, которому нужно подчиняться. Никаких особых привязанностей не было и быть просто не могло.       Рожденный в законном браке сын императора ниже по статусу, чем ублюдки от кровосмесительной связи. Такой сын должен выживать, а не жить. И привязанностей он себе позволить не мог.       — Вы постоянно хмурите лоб, когда мысли неприятные.       Родерих распахнул глаза. Он сразу узнал этот голос. Быть может, где-то на уровне подсознания принц вполне ждал прихода рыцаря. Он быстро отыскал его взглядом. Доминик Хедервари стоял в сторонке, словно нарочно так, чтобы его невозможно было сходу заприметить. Родерих быстро понял нечто важное: рыцарь проник в его покои, воспользовавшись секретным ходом. Потайная дверца была как раз за его спиной, ее скрывала не самая живописная картина — вычурное полотно одного из дворцовых художников, почивших десятилетиями ранее.       — В самом деле?       Принц ощутил приятное волнение по всему телу. Он не знал, нормально ли это — быть настолько взбудораженным просто от присутствия рядом кого-то. Даже если это омега. Даже если это самый желанный в мире омега.       — Да, — кивнул Хедервари. — Словно вы решаете разом все беды вселенной и никак не определитесь, с какой же вам начать.       Родерих сглотнул.       — Весьма… любопытно.       Сэр Доминик прошел вперед, совершенно неспешно, взбудораживая воображение своей медлительностью. Принц невольно сглотнул и, к собственному стыду, ощутил, как крепла его плоть. На ум быстро пришли воспоминания о вчерашнем вечере, о том, что произошло между ними.       — А еще вы кажетесь весьма беззащитным, когда лежите в лохани с закрытыми глазами, Ваше Высочество.       Родерих отвел взгляд. Слабость — недопустимая для альфы роскошь, то, что мужчина не может себе позволить. Слабые умирают первыми, они не заслуживают скорби. По крайней мере, так всегда утверждалось. Принца растили как истинного альфу. Несмотря на его незавидное положение, от него все равно ожидали, что он станет кем-то достойным. Например, полководцем. Ну, или же важным чиновником, что в принципе было бы очень даже неплохо.       Принц всегда понимал, что он слаб, хоть и старался не показывать этого. Он высокомерно задирал голову, дабы никто не усомнился в его уверенности в собственных силах, но по факту, вызови его кто на поединок, Родерих вряд ли смог дать достойный отпор. Его сила была в интеллекте, но точно не в остальном, что так несвойственно для альфы. Словно он изначально должен был быть бетой, а Роланд — альфой.       — Как неловко.       — Посмотрите на меня.       Родерих сглотнул. А ведь кто-то вроде сэра Доминика должен был ненавидеть слабаков. Кто-то настолько сильный, что перед ним трепетали все альфы мира.       — Вы уже изучили секретные ходы?       Принц все же поднял взгляд. Неужели он и правда так нравился этому рыцарю? Возможно ли такое? Хедервари совершенно бесстыдно облизал губы. До чего же чувственно и эротично это вышло. В этом омеге ощущался опыт. Испытывая смутную ревность в отношении тех, кому довелось познать плотские утехи с сэром Домиником, Родерих вместе с тем восторгался смелостью этого человека. Вот каким должен быть альфа… хоть он и омега. А должен ли вообще?       Кажется, у них с Хедервари все изначально было не так, как должно по общепринятым стандартам.       — Разумеется, — томным голосом отозвался рыцарь. Он был совсем рядом с лоханью, красивый и статный, без парадного плаща, без тяжелого пояса с ножнами. — А Вы, Ваше Высочество? Ваше желание все еще не прошло, Вы все также полны решимости играть с огнем?       У принца вновь перехватило дыхание. Даже если все это — просто игра, их тянуло друг к другу.       — А есть сомнения?       Он мало что знал о свободных омегах. Только то, что о них говорили в обществе. Он вообще ничего не мог знать об омегах, что стали военными. Хотя бы потому, что сэр Доминик был единственным таким омегой на всю империю. И он был загадкой, которую не каждому дано разгадать, хоть и хотелось бы.       — Ни в коей мере, Ваше Высочество.       Хедервари смотрел сверху вниз, словно давя на него своей силой воли. До чего же он прекрасен — в который раз мелькнуло в голове у принца. Весьма опасно связываться с таким человеком. А ведь прежде Родерих считал себя достаточно здравомыслящим для чего-то подобного.       Охваченный непривычной для него решимостью принц подался вперед. Как раз вовремя, потому что ровно в тот же миг сэр Хедервари присел на край лохани и схватил его за волосы. Боль в затылке лишь сильнее раззадорила, а последовавший за ней поцелуй заставил Родериха окончательно признать и без того очевидную вещь — он попал в самую настоящую западню.       Принц осторожно коснулся чужих волос. Темно-русый хвост с волнистыми кончиками как раз свисал с плеча. Сэр Доминик оторвался от его губ и посмотрел в глаза — прямо, давяще, словно в который раз подавляя чужую волю.       — Думал о Вас весь день. В особенности о Ваших губах.       Его палец тут же прошелся по нижней губе принца и добрался до родинки на подбородке. Родерих ощутил, как по всему прошлось приятное покалывание. Он уже был возбужден и вновь готов позволить этому омеге сделать с собой все, что тот захочет. И на сей раз времени у них было больше, нежели несколько коротких часов.

***

      Король вернулся в свои покои уже глубокой ночью. День выдался в самом деле невероятно суматошным, однако итогом его Альфред был более чем доволен. Впереди еще было много дел. Наверняка многие монархи мира захотят породниться с правящей династией Скандрии, а потому в скором времени в столицу приедет много видных принцев, герцогов и графов, что безусловно было хорошо. Перспективы открывались отличные.       Из самых очевидных вариантов были сыновья императора Сватогора, альфы из семьи правителя Ио и принцы Рубиновых островов. И если последних молодой король предпочел бы не видеть никогда в своей жизни, то вот влиятельные лица с других континентов были куда интереснее. Сватогор — могущественная империя, с которой лучше наладить хорошие отношения, несмотря даже на то, что совсем недавно произошло с Гюнтером. Про Ио Альфред не знал вообще ничего.       — Кажется, мой дражайший супруг более информирован по этому поводу, — мимоходом заметил он, пока обсуждал это все с сэром Стивеном.       Тот, к слову, согласно кивнул.       — Его Светлость в самом деле должен знать о них больше, чем мы.       Кажется, Элирия была той единственной страной, что довольно часто принимала прежде у себя послов с острова Ио. Подробностей Альфред не знал, но слышал об этом много.       — Вот у него и спрошу. Завтра.       Он бы не стал беспокоить супруга ночью по такому поводу, тем более что король и сам сильно утомился. Им обоим нужен был сон. Отдав сэру Стивену несколько распоряжений, Альфред переступил порог своих покоев, заходя намеренно тихо, дабы не разбудить королевича, приблизился к кровати и откинул в сторону парадную мантию. Он быстро избавился от верхней одежды и уже потом заметил, что Иван вовсе не спал, как ему сперва показалось.       — Не можешь уснуть, любовь моя?       Королевич был укрыт одеялом едва ли не до самой макушки, что весьма необычно для него. Он никогда не боялся холода и не любил чрезмерно укрываться — Альфред это помнил, как помнил и кучу других мелочей, связанных с Иваном.       — Отчасти…       Голос из-под одеяла прозвучал слишком тихо. Король нахмурился.       — Что с тобой?       Должно быть, он научился на расстоянии понимать, что с его супругом что-то не так. Уж не заболел ли? Альфред прекрасно понимал, что Ивану и по сей день сложно находиться рядом с ним, но честно старался как-то разобраться с этой проблемой. Королевич не отозвался, а потому альфа избавился от сапог и забрался на кровать. Едва он попытался скинуть с супруга одеяло, как тот схватился за него сильнее, словно намеренно прячась. В ноздри ударил специфичный запах омеги. Прежде такого никогда еще не было, а потому король растерялся.       — Эй, да что такое?       Он нерешительно коснулся рукой плеча Ивана, и тот продрог всем телом. Словно он замерз, однако тело все же было горячим. Наконец, омега обернулся. На его лбу выступила испарина, в глазах стоял лихорадочный блеск. Он словно сам был отчаянно сбит с толку.       — Я… не могу. Не получается…       Альфред нахмурился.       — Что не получается? — омега откровенно стыдливо отвернулся, а король ощутил тревогу. — Эй, что не получается? Любовь моя, тебе нехорошо? Ответь же.       Он не был намерен отставать и пускать все на самотек, ни в коем случае. Альфа придвинулся ближе, омега вновь продрог, на сей раз дав понять королю нечто очень важное — Иван был возбужден. Подобного Альфред никак не мог ожидать, а потому он просто растерянно замер. Это позволило королевичу чуть отодвинуться от него и лечь на спину. Он в самом деле был весь горячий, от него исходил шлейф изумительного запаха омеги. Тот самый запах, который должен дать понять альфе, что его хотят.       — Ты…       Король заставил себя вспомнить о том, что он уже знал от Николая. Если у омеги было зачатие вне течки, это не страшно, но могут быть некоторые сложности с гормональными позывами. Об этом лекарь знал непосредственного от своего родителя, омеги, которого когда-то изнасиловали несколько альф. Там, разумеется, и речи не шло о течке, беременность стала итогом страшного насилия, и кто вообще отец Николая не знал никто в мире. В дальнейшем, родив здорового сына, несчастный омега пошел к лекарю, чтобы избавиться от матки раз и навсегда. Весьма радикальное решение, стоит заметить, и не всякий лекарь бы взялся за подобное.       И дело было, опять же, в гормонах. Организм перестраивался как-то иначе. В случае, если зачатие произошло в период течки, на время вынашивая плода и дальнейшего вскармливания ребенка грудью, омега становится на время фригидным и не восприимчивым к плотским утехам, потому как пара лет должна уйти исключительно на вскармливание потомства. Если же беременность наступила не во время течки, то гормональный фон перестраивался. Соответственно, фригидность могла не наступить вовсе, а значит, потребности никуда не исчезали.       — Не смотри на меня.       Иван отвернулся. Весь раскрасневшийся, он был слишком смущен тем, что с ним происходило. Альфред прикусил губу. Его супруг страдал, ведь организм омеги — это целый мир с самым сложным наполнением.       — Ничего не могу обещать, — королевич снова посмотрел на него, на сей раз растерянно, а Альфред улыбнулся. — Слишком сложно не смотреть на тебя, знаешь ли. Ты так прекрасен, любовь моя.       Он был совершенно честен. Да, его супруг прекрасен, отчего бы не повторять это снова и снова. Король быстро понял, что ему стоит сделать. Он, действуя куда мягче и без спешки, стянул с Ивана одеяло. Тот задышал ртом.       — Что ты…       — Расслабься, — прервал его Альфред. — Все хорошо, просто расслабься. У тебя есть я.       Прозвучало отчасти даже как-то слишком романтично. Впрочем, они ведь супруги, как же иначе. Разумеется, король не забывал о том, как все началось, просто старался не позволять этому сильно омрачать то настоящее, что у них было сейчас.       Иван не сразу понял, к чему все идет. Несколько томительных мгновений, и рука Альфреда скользнула по его груди вниз. Королевич был в одной лишь ночной рубашке. Ткань так облепила его тело, что местами просвечивала. Альфа обратил особое внимание на белесые разводы повыше. Ткань прилипла к соскам, источавшим молоко. Обычно подобное зрелище не могло раззадорить мужчину. Видя это, альфа должен был проникнуться некой ответственностью, ведь его омега кормит грудью ребенка. Тут нельзя думать о чем-то интимном.       Но Альфред думал. Даже видя, как дети лакают молоко из груди супруга, он все равно ощущал давление в штанах в области паха. Нет, разумеется, ответственность за ним тоже была, иначе бы он уже давно оттрахал Ивана, наплевав на все нормы приличия. Но король держался, как мог. Дети важнее, здоровье его супруга важнее. Никаких позывов плоти, пока Иван не восстановится.       — Нет, не надо…       Голос омеги моментально охрип, едва рука альфы оказалась на его промежности. Запах усилился, а у короля едва не перехватило дыхание. Иван был таким влажным. Не странно, что запах настолько сильный.       — Расслабься, — повторил Альфред, прижавшись к омеге сбоку. — Тебе не о чем переживать.       Пальцы тут же собрали влагу с чувствительной кожи. Еще пара мгновений, и теперь уже влажная ладонь обхватила омежий и выгнулся всем телом, но король без проблем удержал его на месте.       — Все хорошо.       Иван упрямо замотал головой, но отстраняться от супруга не стал. Напротив, он чуть подкинул бедра и развел ноги в стороны. Слишком соблазнительно. Король сглотнул и честно постарался не терять самообладания. Такой Иван был просто провокацией чистой воды. Альфред быстро осознал, что к его собственной плоти прилила кровь. Совсем не странно, так как ему многого не требовалось, чтобы возбудиться.       Задав хороший ритм, он принялся ласкать супруга пальцами, осторожно двигая рукой, ведь если Иван не может сделать это сам, то он нуждается в помощи. А кто еще ему поможет, если не Альфред? Тем более, что любого, кто посмел бы тронуть его супруга, король просто уничтожит.       Грудь Ивана сотрясалась от судорожного дыхания, глаза были зажмурены, а руки с отчаянием хватались за одеяло. Казалось, ему мало нужно для того, чтобы кончить. А Альфред был совершенно не против хорошенько постараться. Но едва он подумал о том, чтобы использовать для удовлетворения супруга язык, приласкать его орально, королевич подскочил с места.       Сперва он просто схватил короля за волосы и приблизился к нему. Впервые — сам. Альфред открыл было рот, чтобы что-то спросить, но слов так и не последовало.       — Этого… мало…       Не понять, что да как, было просто невозможно. Однако король не мог в это поверить.       — Нельзя.       Иван родил чуть больше месяца назад, разумеется нельзя. Об этом не стоило даже думать. Однако королевич, хоть и сам это понимал, все равно упрямо мотнул головой.       — Пожалуйста…       Он был в отчаянии. Так вот, значит, что происходит с омегами, когда у них перестраивается гормональный фон. Альфред прикрыл глаза, судорожно соображая, как успокоить супруга.       — Нельзя, любовь моя. Еще слишком рано. Я сделаю это пальцами.       Должно быть, последняя фраза была лишней. На сей раз королевич разозлился. Он снова дернул Альфреда за волосы, причиняя боль, но вместе с тем волнуя воображение и без того перевозбужденного альфы.       — Мне это… нужно…       Королевич явно плохо соображал, иначе бы он не принялся тереться об Альфреда, не позволяя тому уже хоть как-то спастись от запаха. Настоящее безумие, да и только. А ведь король и сам этого хотел. Хотел бы, даже не будь этого запаха. И все же…       — Эй! — рука короля сомкнулась на шее омеги. — Перестань, — серьезным тоном сказал он. — Я ведь не железный.       Как вообще можно держать себя в руках в такой ситуации? Альфред честно старался не срываться, но их взгляды снова встретились, а палец нащупал на шее старые шрамы и чуть ниже — метку. Она ведь почти сошла, пора обновлять. Король не трогал супруга, пока тот ходил беременный, не трогал и после родов, что вполне логично.       — Ты нужен мне, — внезапно очень четко произнес Иван, несмотря на сдавленное, хоть и не сильно, горло. — Пожалуйста.       Даже при учете того, что уж со стороны королевича не было и быть не могло никакой любви и привязанности, при учете особенности его положения, он все равно произнес эти слова. Альфред выдохнул, признав, что этот бой с самим собой он просто проиграл. Он не смог сдержать данного себе слова и пока еще не собирался начинать корить себя за это.       Иван охнул, когда супруг опрокинулся на него. Его губы тут же сомкнулись на шее, едва рука уперлась в подушку рядом. Несильный укус заставил королевича простонать в голос. Его тело словно выражало радость от того, что метка, наконец, обновлена. Разведя ноги еще шире, Иван обхватил ими талию Альфреда, а тот спешно стянул штаны, обнажая свою плоть. Руки подрагивали от нетерпения у обоих, но вот мгновение, и король сперва чуть потерся о влажную промежность омеги, а потом ткнулся в уже растянутый пальцами Ивана вход.       Королевич выгнул голову, ничего уже толком не соображая, кроме лишь одного-единственного осознания — плоть этого альфы снова в нем, все тело трепетало. Так хорошо. Пальцев и правда было слишком недостаточно, это было совсем не то, чего так хотелось омеге.       Альфред зарычал, словно дикий зверь. Мышцы сомкнулись на его плоти, вновь одаривая ощущениями, которых у него не было уже очень давно. Наверное, долгое воздержание никому не шло на пользу. Король хотел секса, безусловно хотел, но он бы не позволил себе заниматься этим с другим омегой. Вообще с кем-то другим. Когда особенно припекало, он просто ласкал свою плоть руками, поглядывая на спящего Ивана, иногда позволяя себе прикасаться к нему или утыкаться носом в светлые волосы. И все на этом.       Теперь же, вновь оказавшись в теле своего омеги, он едва не потерял связь с реальностью.       — Тебе не больно? — с трудом спросил он, все так же стараясь не сходить с ума от шквала ощущений.       Что бы ни происходило, Иван должен был быть в полном порядке — об этом Альфред думал всегда. Это было основное правило. Этот омега всегда был особенным, главным образом с тех пор, как он стал родителем. И причинять ему вред король бы никому не позволил, особенно самому себе.       — Нет… Прошу, двигайся…       Альфа зарылся лицом в волосы омеги и тут же последовал его просьбе, все так же стараясь не совершать резких движений. В какой-то момент королевич оцарапал ему спину, забравшись руками под рубашку и явно не особо рассчитав силу. Альфред прикусил губу и двинулся чуть грубее, но быстро осадил себя. Как же сложно было держать над собой контроль в такой вот момент.       Должно быть, они оба просто пропали в своих ощущениях. Альфред чуть ускорился, понимая, что Ивану именно это и нужно. Его плоть плавно входила в омегу, интимные выделения уже намочили простыни под ними, хотя на это они вовсе не обращали никакого внимания. Король прошелся губами по виску супруга ниже, поймал его губы в поцелуй, потом провел языком по подбородку. Взгляд вновь зацепился за грудь. Все так же трахая королевича, Альфред со всей возможной осторожностью накрыл пальцами мокрый сосок и чуть сжал его через ткань рубашки.       Иван задрожал всем телом и сжал его ногами сильнее. Он выгибался, стонал и не позволял супругу хоть немного от себя отстраняться. А когда на кончике соска выступили капельки молока, король все же потерял все остатки своей выдержки. Он полностью отпустил себя, позволяя быть неосторожным, страстным и властным. И судя по стонам Ивана, омега ровно этого и хотел.       Время перестало ощущаться. Казалось, весь мир растворился на какое-то время, остались лишь они вдвоем, объятые страстью. Иван вновь оцарапал его ногтями, закинул голову, да так, что на напряженной шее выступили венки, и со стоном кончил, особенно сильно сжав короля своим телом. И одного лишь этого вида вполне могло хватить Альфреду, чтобы кончить следом.       Он пришел в себя чуть позже. Тело было скованно усталостью, но вместе с тем — чувством полного удовлетворения. Дыхание постепенно пришло в норму, перед глазами все начало проясняться, и с этим же к Альфреду вернулся разум и осознание произошедшего. Он тут же мысленно отругал сам себя, когда до воспаленного сознания дошло, что слезть пока с Ивана он не мог. Насколько же надо было потерять голову, чтобы допустить сцепку?       — Вот же…       Король посмотрел на супруга. Тот, впрочем, никак на него не среагировал. Его дыхание стало спокойным и мерным. Иван просто уснул, должно быть, он и правда сильно устал, но не мог нормально поспать из-за бушующих гормонов. Но едва кончив — омега сразу вырубился.       — Надеюсь, это ты мне простишь.       Альфред осторожно потянул спящего омегу на себя так, чтобы они оказались на боку. Узел все равно не позволит ему вытащить член в ближайшие минут двадцать, а засыпать на теле Ивана он не мог. До чего же умиротворенным выглядел королевич. Альфа поправил его волосы, а потом немного критично осмотрел обновленную метку. Обошлось без крови и все выглядело вполне неплохо.       Усталость брала свое, так что о смене простыней не шло и речи. Черт с ними, если организм настолько удовлетворен — спать можно на чем угодно.       — Ты меня просто с ума сводишь, — шепнул король, прекрасно понимая, что супруг его не услышит. — Я так тебя люблю. Ты себе и вообразить не можешь, насколько сильно я тебя люблю.       Сказав это, Альфред и сам уснул. Он еще успеет отругать себя за невоздержанность утром.