4.
22 марта 2020 г. в 17:46
Старая Тирра, мудрая Тирра, знающая сотни историй Тирра, кутаясь в паутину шали, ветреными зимними вечерами шептала маленькой Кате сказки: о давно потерянном и уже неродном мире, где в небе кружили братья-Светила, о забытых богах, что однажды отвернулись от своих детей.
— Страшное время, — качала головой Тирра, будто помнила, каково это было, — страшная смерть пришла за теми, кто остался. И ни один талант не выстоял, не спас умирающий мир.
И Ката слушала няньку, выучившую еще ее отца, укрывшись тяжелым одеялом до подбородка. Отчего-то было совсем не страшно, только грустно и колко.
А потом ей снова и снова снились далекие города и чужое небо, на котором исполняли свой замысловатый танец звезды, освещавшие оставленную землю.
По утрам же Ката долго, до рези и темных пятен в глазах, всматривалась в небо, пытаясь различить второе Светило, которое, как ей казалось, просто пряталось где-то за облаками.
И Тирра замирала в такие моменты рядом с Катой, успокаивая своим дыханием, и рассказывала уже не сказки.
Она учила Кату быть холоднее северной стихии, бушующей за окном, заставляла помнить, что Ката — это кровь, в которой течет сила. Непробужденная, дикая сила, что однажды откроется в ее детях и внуках. Что Ривани — это род, который всегда будет защищать Кату.
Вот только рода больше нет.
Семьи нет.
Зато есть непоколебимая уверенность. И ей, Кате, этого пока достаточно.
Утро смывает сомнения, стирает слабые мысли. Ей не страшны ни Рассветный, ни скользкий поверенный, ни шепотки за спиной.
Ей и так никогда не нравился этот город, насквозь прогнивший, он как вечно молодящаяся старуха подкрашивает дрожащей рукой губы и кокетливо кривляется, глядя на стремительно приближающийся конец.
Ката любит север: острые снежные шапки гор, искрящийся ледяными скульптурами прямо на улицах Сияющий и хрусткое покрывало Зимней госпожи, согревающее землю с ранней осени и до поздней весны. Там, на севере, нет ни душного запаха дорогих духов, ни колких взглядов почтенных светлых, что соревнуются в размере серебряных пряжек на башмаках.
Вот только Ката уже бежала из Рассветного четыре года назад, будучи юной и слишком впечатлительной, чтобы едва успеть к погребальному костру старой Тирры.
Теперь бежать некуда и не к кому.
Городской дом встречает Кату с недоверием, скрипящие полы будто шепчут укоризненно: «Ты здесь не нужна, уезжай, переночевала и хватит».
Дряхлый смотритель топчется у лестницы, бубнит извинения за пыль, но Ката только рассматривает холл и не может вспомнить, всегда ли стены были лиловыми.
В ее памяти дом был солнечно-желтым, теплым и пах свежеиспеченным хлебом, терпкими духами мамы и горьковатым табаком отца.