***
Почему-то осознать, что дело-таки отдали межведомственной группе, оказалось очень тяжело. Оля сразу смирилась со своей участью, а тут так внезапно надежда. После спокойного сна Метелица чувствовала и контролировала себя куда лучше. Воспоминания подёрнулись плёнкой, затуманились, казалось, прошло много лет, как она последний раз проходила по родным коридорам отдела, видела этих сочувственно смотрящих на неё людей. Сидеть, куда обычно сажали подозреваемых, так странно, необычно, неправильно. Эта мысль почти не давала успокоиться. Оля до вспотевших ладоней надеялась, Васю не допустят до допроса, вообще до расследования, он же не сумеет удержаться, горячая голова. Почему-то именно перед ним становилось стыдно, начинало мучительно гореть лицо, хотелось забиться в угол и спрятаться, провалиться сквозь землю. Почему? Когда в комнату вошла кудрявая женщина — Виктория — стало внезапно так хорошо, Оля еле сдержала нервный смешок. За спиной вошедшей усмехнулась Карина, Метелица не хотела её отпускать, с ней было намного легче. — Ольга, Вы помните, как Вас схватили? Тихий бархатный голос располагал, завораживал, наверняка на допросы часто отправляли именно Викторию. Кажется, психолог. — Я вышла из магазина, свернула за угол, и дальше пустота. Карина прислушивалась к ней с не меньшим интересом, прислонившись к стенке и скрестив руки на груди. — За Вами следили до похищения? — Нет, я не замечала. — Расскажите, пожалуйста, что Вы помните. Каждую деталь. Оля кивнула, мысленно благодаря Майорову за чудный, поистине волшебный сон и за словно подёрнутые тонкой плёнкой времени воспоминания. Ей всё ещё больно рассказывать об этом, но куда легче, чем раньше. Истерика не начиналась. — Очнулась я уже в сарае, рядом стояли двое в чёрных балахонах. Мне было очень плохо, кружилась голова, тошнило, глаза слипались, но они протянули мне мой телефон. Сказали позвонить Карине и выманить её, иначе они убьют другую девушку. — Вы её видели? — Она тоже была в балахоне, связанная. Я не знаю, кто она, не могла вычислить. Виктория заметно напряглась, когда голос Оли начал дрожать, и аккуратно сменила тему. Метелица чувствовала её усталость и сочувствие, ощущала желание помочь и поддержать, как ощущала боль и недоумение начальников по ту сторону стекла. — Вы позвонили, а дальше? — Я позвонила, они дали мне кочергу, приставили пистолет к связанной девушке и спрятались за дверью. Карина приехала быстро. Я… я помню, как что-то зашипело за моей спиной, когда она входила, и… и я… ударила её. Больной взгляд голубых глаз отчаянно виновато перешёл на спокойно стоявшую в стороне Майорову и опустился вниз, на нервно сжимающие мятую ткань резко цветастого платья побелевшие пальцы. Оля захлебнулась волной нахлынувших эмоций, не в силах сдержать беспомощный всхлип от ноющей боли в сердце. Пряди у лица неуловимо зашевелились. — Я же говорила, что прощаю и не виню, что тут непонятного? Карина явно недовольна и скорее всего сейчас закатила глаза. Ох, если бы можно было повернуть время вспять, исправить всё, вымолить смерть для себя, лишь бы обе другие жили, оставались здоровыми. — Даже не думай, случилось как случилось. Давай, Оля, вдох, выдох. Собралась, успокоилась. Прости, пожалуйста, Карина. Я бы хотела всё… — Так, Оля, хватит по мне скорбеть, тебя вытаскивать надо, потом поплачешь, слышишь? Ну, ну, ну, всё, хватит. Тёплые руки — не холодные, не мёртвые, не безжизненные — успокаивающе погладили её по волосам, по плечу. — Ты почти промахнулась… — Я не смогла, как они просили. Я не смогла сильно ударить, но… — Продолжай, Оля, продолжай. — Карина упала. Я не… у меня не было ножа! Я не убивала её! Я… дальше темнота. — Ольга. Метелица чувствовала боль с той стороны стекла, там плакали. — Оля, — мягко позвала Виктория, чуть вытягивая руки вперёд, не решаясь успокаивающе погладить ладони обвиняемой. — Мы знаем, мы верим. Мы обязательно найдем убийцу, слышите? Мы его найдём, но для этого нам нужно знать всё. — Да. Меня заставили проехать на машине, мне дали телефон, там говорил мальчик. — Мальчик? — Да, он плакал, просил не убивать и считал до пятидесяти, столько они мне дали времени. Сбивался и плакал, сби… но продолжал, — Оля с трудом выговаривала каждое слово, слишком тяжело вспоминать. — Плакал. — Ребёнок в заложниках, — Виктория беспомощно обернулась на стекло, давясь воздухом. Метелицу с головой накрыло её волной тревоги. Выплыть, спасти, бежать… Быстрее! Холодно, воздуха начало не хватать. — Оля, в горячо-холодно потом поиграете, дыши! Левую щеку обожгло теплом, экстрасенс медленно коснулась её пальцами. Дышать? Тусклые ниточки света запутались в светлых волосах Виктории, даже не пытаясь выбраться, весело прятались в них, ярко освещая, отражались в дождливом небе её радужки. Всё будет хорошо, должно быть! — На поляне я ничего не помню. Поляна, а потом я просто очнулась, полицейский злился и кровь. Везде кровь, много крови, — Оля посмотрела на чистые белые ладони. — на руках кровь. Зачем? — в печальные глаза Виктории. — Меня унесли, вколов что-то. Карина присела рядом на корточки, буквально источая отравляющую измученное сознание грусть. — Всё будет хорошо, Оль. Поверь. Оля очень хотела поверить. Всё ведь ещё может быть хорошо?***
Вика задумчиво брела по тропинке, оставляя сарай далеко позади. Антон и охранники предупреждены, что она в деревню, вроде услышали. Допрошенные часами ранее подростки, которые в ночь с воскресенья на понедельник обнаружили кровь, действительно ничего такого не знали. Приходили повеселиться — не получилось. Ольга же… Столько боли, столько вины и, Вике очень хотелось спросить, кажется, она видела Карину, слышала, и та не давала ей сорваться окончательно. Метелице нужна поддержка, вот только некому её дать. Берсеева не знала, была ли Майорова плодом воображения или действительно приходила, ни в учебниках, ни в университете о работе с экстрасенсами не говорилось, поэтому диагноз ставить не спешила. Может, для неё это нормально, разговаривать с умершими. Другой причиной для беспокойства являлся ребёнок. Живой ли он, отпустили ли его, что с его родителями? Может, та связанная девушка в балахоне — его мать? Где теперь их искать? А был ли вообще этот ребёнок? Оля упоминала, что мстители — трое, как минимум — использовали фразы из мультиков, вдруг голос плачущего мальчика взяли из какого-нибудь фильма? Женя обещала расправиться с задачей как можно скорее. И всё-таки, Оле срочно нужно помочь, пока она ещё не совсем зависима от Карины и не впала в депрессию. Но как? Разве что после расследования, значит, надо разыскивать этих мстителей быстрее. Ага, и как? Ни единой зацепки и желать поскорее? Внезапно кто-то силой затянул Вику за угол дома, крепко прижимая её предплечья к телу, а саму женщину к себе, и умело закрыл рот рукой. Берсеева безуспешно попыталась вырваться, но куда там, если даже ударить нормально не получалось? Ни укусить, ни ущипнуть, ничего. И рядом никого, кто мог бы помочь. Усугубляло положение ещё слишком широкая ладонь нападавшего, зажимающая пол лица. Психолог прекрасно понимала всю безвыходность ситуации, в которую попала. Что она могла сделать? Наступить на ногу? Так такое разве что только в мультиках да фильмах работает. Громко мычать? А кто-то слышит, что ли? Объятия становились всё теснее, больно сдавливали тело, не давая дышать. Воздуха катастрофически не хватало, Вика начала задыхаться. Женщина мысленно корила себя за неуместную беспечность. Вот кто мешал ей взять с собой одного из генеральских охранников? Гордость? Что? Вот и поплатилась. Сейчас подставят ещё кого-то из их группы, и упекут резвые полицейские Олю и Антона или Севу, или даже её саму за решётку. Бедный Василий, не смогла помочь ему. По её вине загублена жизнь Метелицы. Какой она после этого?.. Мрачная мысль в тяжёлой, кружащейся от нехватки кислорода голове медленно умирающей рассыпалась в прах, Вика уже больше не могла оставаться в сознании, в глаза словно песка насыпали, впереди всё потемнело, руки безвольно повисли вдоль тела, как смертельная хватка ослабла. Колени подкосились и, если бы не тот самый кто-то, не миновать Берсеевой более близкого знакомства с каменной дорожкой лицом, а не только всей длиной ног. Женщина закашлялась, судорожно вдыхая спасительный воздух, удерживаясь в полусидячем положении только благодаря любезно поддерживающему её за плечи душителя. — Вот теперь не убежишь, красавица. Поговорим, — Вика чуть не подавилась воздухом. Это так с ней Александр поговорить решил? — Что, тянет сюда? Не наспрашивалась? — А по-другому, — глубокий вдох. Земля всё ещё кружилась, не слишком спеша останавливаться. Берсеева опёрлась руками о дорожку, стало немного легче. — нельзя было… договориться? — Вежливо сейчас мало кто понимает, особенно из ментов, — Сомов без зазрения совести вытащил из женской сумки телефон и выключил его. — Ну что, поговорим? — Эй! — слабо возмутилась Вика, подсаживаясь поближе к дому, облокачиваясь о стену. — Что Вы делаете? — Верну, когда договорим, не дёргайся, — мужчина сел напротив, смотря чуть левее неё. — Красть мне незачем, свой есть. — Давайте поговорим, — не стала спорить психолог, близоруко щурясь, впереди всё расплывалось, как будто смотрела сквозь пошедшую рябью толщу воды. — Держи очки. — Спасибо, — надо же, и не заметила ведь, как слетели. — Как там ваш Тимофей Старостин? — решила спросить Вика, раз уж тот никак не мог собраться с мыслями и начать. Тот странный парень отчего-то привлёк её внимание не меньше Александра, возможно, сочувствием и расстерянностью. Хотя это могло быть побочным эффектом болезни. — Ему хуже, но к врачам обращаться не хочет. — А если сюда вызвать? — какой странный Старостин. Чего боялся? Тоже бывший заключённый и пытался шифроваться? Отчего тогда не убежал, когда начали расследовать дело Карины? Значит, тут что-то другое. Александр пристально посмотрел на Берсееву и отвернулся, резко перескакивая на другую тему. — Мы не искали машину, потому что её никто не угонял. Мы её продали одному молодому пареньку, вертлявому такому, высокому. — Почему Вы не сказали об этом раньше? — Причин не было. — А сейчас что-то поменялось? — он коротко скользнул по ней взглядом. В нём не было ненависти, презрения, насмешек, никаких эмоций, от такой пугающей пустоты Вике резко стало холодно. — Позавчера мы нашли его тело в речке неподалёку. — В полицию не обращались? — Берсеева даже не сомневалась в отрицательном ответе, но просто обязана была спросить. — Да от него почти ничего и не осталось, по остаткам ни за что бы за человека не принял. Опознали только по кольцам и пирсингу. Он весь в этом пирсинге ходил. По секундной, еле заметной паузе Вика вдруг, неожиданно даже для себя, поняла, что Александру далеко не наплевать, ему жаль, ему очень жаль этого паренька, он лишь старался скрывать подобные эмоции. Если не получалось за маской безразличности, то за отрицательными, вроде презрения. Но зачем? Почему сейчас нет? — Где сейчас он? — Похоронен. На кладбище по всем правилам. — От полиции вы тоже это скрыли? — А как же? — едва уловимый вздох. — Скорее всего он даже отъехать далеко не успел, сразу же его и убили. С ним был ребёнок. — Ребёнок? Господи, почему Вы раньше не сказали? — Мы не нашли его тело. Вика с ужасом смотрела на полуспокойное лицо Александра и находила только жалость и непонятную жёсткость во взгляде. Почему, почему они не обратились раньше? Они раньше бы начали искать ребёнка. Хоть бы он ещё был жив! — Найдите его, — словно приказывая отрезал он её любые попытки что-либо сказать. — Не надо винить нас, — прямой, уже с насмешкой взгляд на собеседницу. — Как там эти ваши, опер опера? — Им обеим кто-то мстит, — холодным голосом произнесла Берсеева, не желая об этом говорить, и поёжилась. Пронизывающий до костей ветер словно бы поджидал подходящего момента; Александр смерил её оценивающим взглядом. — Я не замёрзла. — Оно и видно. — Александр, — Вика аккуратно встала с его помощью и прислонилась к шершавой стене дома. — А Вы ведь сидели, — она даже не спрашивала, утверждала. Нет, никаких документальных подтверждений не находилось, просто интуиция. — Пётр Алексеевич тоже. Возможно, и Тимофей Старостин. — Вот всё вам и расскажи, — посерел лицом Сомов, явно недовольный ворошением прошлого. — Это ваши раскопали? Та лишь покачала головой, не отрывая пристального взгляда. — Вас даже не подставляли, Вы нашли тело друга. Наверное, друга. Полиция не смогла найти настоящего убийцу, посадила Вас. Там Вы познакомились с Петром Алексеевичем, подружились. Вы потеряли паспорта и решили получить новые с другими данными? Вас тюрьма не отпускает, приходит к Вам в кошмарах, частых кошмарах. Александр усмехнулся, на лице промелькнула боль. — Я могу помочь. — Психолог, — с какой-то горечью протянул тот и с интересом прищурил глаза. — А догадаешься, что именно меня не отпускает? — Вы не отомстили за друга, — тихо, очень тихо с тщательно скрываемой болью произнесла Вика. — Он сам умер, не прожив после убийства и дня. Какая ирония. Это я выяснил после выхода за месяц, а полицейские не справились с этим за года. — Обвинённая сейчас в том же положении. — Вот не надо мне на жалость давить, не подействует, — он ещё раз оценивающе скользнул по ней взглядом. — И такими больными глазами на меня тоже смотреть не надо. — Я могу помочь. — Так ей и помогите. Разговор по душам затянулся надолго, Вика и не заметила как быстро прошло время. Ей было жаль этого старого, побитого жизнью человека, очень жаль. Она не хотела такой же судьбы для Оли, но что могла сделать? Чем помочь? Неизвестно. Разве что послать экспертов на раскопки неизвестного парнишки, да и что бы они нашли? У сожжённого, утопленного и наконец закопанного? Ни-че-го. Оставалось только отправить описание Жене. Зато Антон сиял идеями. Уже второй раз за ночь Берсеева садилась допрашивать Ольгу, у которой каждый жест отдавал болью и чувством вины, которая силой заставляла себя не отчаиваться и не упасть на пол, заливаясь слезами. — Вы её видите? Когда Метелица в очередной раз остановилась на полуслове, но тут же продолжила, словно послушав кого-то, Вика не выдержала. — Кого? В светлых глазах экстрасенса читалось столько отчаяния, мольбы, что смотреть больно, психолог заставляла себя не отводить взгляд. — Вы видите Карину? Оля ничего не ответила, настороженно наблюдая за допрашивающей. Вика сняла очки, чуточку размывая реальность, — меньше эмоций, меньше нагрузки, — пытаясь сбросить свои. — Вы видите, — уже утверждая. — Она Вас поддерживает, не даёт впасть в депрессию, ведь так? С очками вновь пришла вся чужая боль. Напряжённая с каждой минутой всё больше Берсеева не успела ещё успокоиться сама, как снова. — Вы её видите, потому что Вы считаете её сильной, считаете, что она бы справилась с этой ситуацией, вышла бы из неё с поднятой головой и королевской осанкой. Почему-то Вы думаете, что помочь Вам может именно она. Женщина устало перевела дух, наблюдая за беспокойной Ольгой. Всё верно, всё точно. Экстрасенсы не должны видеть людей: ни живых, ни мёртвых, никаких. Они могли что-то почувствовать, словить отдельные картинки, фразы, ощутить связь между чем-то или кем-то, но не так. Это неправильно, так нельзя. — Но это не так. Ей тоже нужна была бы поддержка. Оля, — Вика аккуратно погладила холодные пальцы экстрасенса. — Оля, мы рядом, мы все Вам поможем, слышите? Мы, я, Василий, Сева, Люся, Гриша, другие… Мы все. Не запирайте эмоции, хотите плакать, высказаться: плачьте, говорите, мы выслушаем, слышите, Оля? Карина ведь тоже бы не хотела, чтобы Вы сдались, ведь так? Вика опустилась перед экстрасенсом на корточки и взяла её за руки, смотря прямо в отчаявшиеся, больные глаза — ну хотя бы перестала всё время оглядываться на стену и прислушиваться. — Я не убивала… Столько боли. — Мы знаем, Оля, мы знаем. Вика осторожно обняла Метелицу, позволяя ей уткнуться в плечо и горько шептать, плача, уверяя в своей невиновности, уверяя не других, себя, пытаясь уговорить поверить в это себя. Она не могла простить себя. Бедная девочка. Уже стоя над раздражающе мертвенно бледным телом Карины, — почему умерла, ты же так нужна этим людям, так зачем?! — смотря только на него, не видя, не слыша ничего более, она вспоминала, как сама, не сдержавшись, заплакала. Как осели на пол, не переставая реветь. Как срывающимся шёпотом говорила несусветную чепуху, обещала, что всё обязательно наладится, в попытках успокоить и успокоиться самой. Злясь на саму себя и сглатывая непрошенные слёзы, яростно стирая их с лица, Вика резко одёрнула простыню, неровно закрывая тело. Разве может сейчас хоть что-то быть хорошо?