Своя кровь

      Она стояла под густыми кронами деревьев на краю опушки и спокойно смотрела вслед уносящим безвольное тело женщины двум тёмным фигурам в балахонах до земли. Следовать за ними не хотелось совсем, скоро у того бункера будет движуха куда интереснее, а также следовало проследить за мальчишкой, случится ещё что до того, как его найдут, или вообще из укрытия не вылезет. На всякий случай. Нехорошо будет.       Движуха вокруг бункера началась даже раньше, чем она ожидала, те фигуры и до машины-то дойти не успели, как Литвинов пулей вылетел наружу, а за ним паровозиком и Косицкий со Спицыным.       Почему-то сразу стало понятно, кто первый заговорит с мальчишкой, не смотря на не умение общаться с детьми, так обычно и происходило. Ирония судьбы какая-то.       Она всего лишь хотела проследить и убедиться, что Коля попал в хорошие руки и остался жив, поэтому когда Антон вынес его на поляну, она просто закрыла веки, резко обретая свойственную телу тяжесть. Забавно.       На этот раз перед глазами сиял чистотой светло-бежевый потолок, а шевелить удавалось всеми конечностями сразу — плохо, конечно, но сам факт невообразимо радовал. Вот только подниматься и бежать спасаться пока рановато, это Карина понимала как врач, она едва не умерла — клиническая смерть, шутка ли — тут отдых и поправляться. Стоило узнать, сколько минут не билось сердце, от этого быстрота выздоровления тоже зависела, да и нужно знать, нарушились ли функции работы мозга, была ли декортикация, * вот децеребрация** точно нет.        — Очнулась? — в небольшую бежевую комнату вошёл Савелий, даже ничем не закрываясь, в обычных джинсах и футболке.       Да он и от себя несколько лет назад не особо отличался, разве что волосы отрасли, седина появилась да… да ну, заболел, что ли?        — Да, заболел, — словно мысли прочитал. — Полагаю, хочешь узнать, на сколько минут ты умирала, — пристально на неё посмотрел.       Господи, да он вообще совсем-совсем нездоров, вон какой бледный, лучше сказать, пепельно-серый, постоянное потирание виска, точно голова болела. Даже чёрные волосы с яркой сединой справа свисали до плеч неприятными и неопрятными паклями, а под глазами залегли ну чересчур тёмные мешки, лоб изрезали глубокие морщины. Н-да, тридцативосьмилетний старик, сдали Вы сильно.        — Меньше трёх минут, так что можешь не переживать, твой организм сильный.        — А с Вами-то что? — не удержалась и слабо прохрипела Карина, понимая, убивать её не собирались вообще. По крайней мере, именно он не собирался. Если у него, конечно, не раздвоение личности.        — Умираю я, Кариночка, — грустно улыбнулся Савелий, осторожно меряя пульс Майоровой, сообщая и так понятный факт. — Ты уж прости за нападение, за вот это вот всё, — обвёл рукой помещение. — Дурак я.       Карина всё же потеряла дар речи, ей оставалось только недоверчиво смотреть на горестно склонённую голову Малыша, на осунувшееся, скрытое ломкими и сухими волосами лицо и поражаться. Ну ничего себе метаморфозы. За три года из полного психа с вечной песней на устах в умирающего старика, ну надо же.        — Оля? — задала мучивший её вопрос судмедэксперт, поворачивая голову набок и устраиваясь поудобнее, ну, насколько в её положении это было возможно.        — В полном порядке, — махнул рукой тот. — под опекой твоих коллег. Кстати, они знают, что ты жива и ищут тебя, но ты не переживай, мы тебя вернём, как только поправишься.       Ох, Карина ненадолго прикрыла глаза, какое счастье, Оля жива и в относительном порядке. Уж Вася её в обиду не даст, это главное.       Вот за что Майорова чуть-чуть, но благодарила Савелия, он никого из своих жертв не убил, если не считать того детдомовского учителя, никого. Да и над самими жертвами не издевался, погружал в сон, а через недели две отпускал, насмехаясь разве что над полицейскими, никакого физического насилия. Ни одному похищенному и возвращённому им человеку не потребовалась помощь врача.        — Передумали мстить?        — Да как-то да, — пожал плечами. — Я из тюрьмы-то еле сбежал, решил новую жизнь начать, а тут очень на тебя похожая женщина, я пока не познакомился и не понял, что не ты, хотел её похитить, поиграть с ней, ну, с тобой, отомстить. План родился сам.        — Вы убили её? Как её звали?       Савелий поморщился и сгорбился ещё сильнее.        — София, ну, или Светлана, точно не знаю и… Я не убивал её, очень светлая женщина, то был несчастный случай. Она на нож упала, мы и воспользовались.       Карина прищурилась, но ничего не сказала. Врал Савелий, не про всё, но врал, не было то несчастным случаем, скорее всего, но и убивал не он. Так, надо уточнить кое-что, тогда можно и судить.        — Чем Вы меня приложили?        — Да так, какой-то наркотик.        — Стреляли Вы?        — Нет, это было ещё не изученное и не испытанное мною вещество, уж на людях я опыты не провожу.       Вот, теперь ясно. Его неизвестный напарник делал куклы для первых похищений, с помощью одной такой помог Савелию бежать из тюрьме, инценировав собственную смерть, убил Софию-Светлану и стрелял в Карину. Какой кровожадный, вот его точно стоило опасаться.        — Зачем Вы подставили Олю?        — Я не знаю, нашло что-то, ярость душила, хотелось причинить вам реальную боль, — он посмотрел на напряжённые раскрытые ладони и опустил их, облокачиваясь локтями о колени. Лицо снова занавесилось волосами. — а потом… Я вообще не понимаю, зачем я похищал всех тех людей, обманывал полицейских. Кариночка, — Господи, какой больной взгляд. Майорова нахмурилась, не ожидая ничего хорошего, чувствуя себя слишком неуютно; у неё сейчас в ногах сидел и исповедовался медленно умиравший полный псих, ранее чуть её не убивший, ситком какой-то, куда тут смеяться? — я ведь помню, как убивал Валева, того детдомовского учителя, не было никакого состояния аффекта, — взгляд затуманился. — я просто стоял и смотрел, как старшеклассники его избивали. Просто стоял и смотрел, потом они ушли, а я сел рядом, слушая его хрипы, даже считая их. Сто девяносто два, — судмедэксперт на мгновение прикрыла глаза, его ещё можно было спасти. Подумать только, почти двадцать минут, может, и больше. — Валев пытался что-то сказать, открывал и закрывал рот, но выходили только хрипы. Я закрыл ему глаза.       Как-то Карину в университете не готовили к тому, что маньяки будут спасать её от клинической смерти и расскаиваться; она даже не знала, что и делать. В данный момент много раз выручавшие её цинизм и скептицизм помахали ручкой, заявив, что в безвременный отпуск, и улетучились в неизвестном направлении. Прекрасно.       Савелий, гениальный химик, безумный маньяк, неисправимый псих с вечной песенкой на устах, и такое? Может, она в коме? Или у него и правда раздвоение личности?        — То есть Вы его не убивали, — уточнила Майорова.        — Я не помог ему и этим убил.        — Почему Вы всю вину взяли на себя? — нет, а вот это действительно интересно.        — Я не брал всю вину, я взял на себя только свою.        — Вы не упоминали о старшеклассниках.       Затравленный, по-звериному загнанный взгляд жутких впавших чёрных глаз вперился в едва не поёжившуюся Карину. Да что ж такое?        — Мне было пять лет, когда на моих глазах умерла мама, её последними словами было: «никогда не делай зла другим, ты горько за это заплатишь». Тогда я ещё не понимал смысла, не верил, решил так проверить. Всё время похищений и издевательств проверял.        — И? — поинтересовалась судмедэксперт, когда горькая, звенящая в ушах тишина затянулась.        — Мама была права, я понял это только сейчас. Они жестоко за всё поплатились, а я медленно и мучительно умираю за всех, кому причинил страдания, за экстрасенса вашего, за тебя, — и вновь этот пронзающий незримыми лезвиями звериный взгляд. — Прости, Кариночка, за всё.       Нет, Майорова не собиралась реветь от жалости, он правда мучал и держал в страхе многих, очень многих, подставил Олю; она просто слушала исповедь и заново поражалась миру.       Когда чуть менее пяти лет назад Карина смотрела, как запирали в полицейской машине ржавшего во всю глотку и не менее громко и весело распевавшего «полуправда, полуложь, игрушку ты мою не трожь» Малыша Игрока, то ощущала только усталость и уже немного атрофированное к тому моменту удивление, как таких земля носила. Сейчас, спустя столько времени, она чувствовала примерно то же самое.       Малыш Игрок сам пошёл по преступной дорожке; у него был выбор и он его сделал. В происходившем полностью его вина, прекрасно, что Савелий понимал и осознавал это. А Савелий ли?        — А сейчас поспи немного, — что-то покрутил в самодельной капельнице, наверное, открыл приток. — набирайся сил.        — Постой, — Карина слабеющими пальцами вцепилась в его руку, одним усилием воли удерживаясь в сознании. — Как зовут твоего напарника?       Тот грустно усмехнулся.        — Ты снова до всего додумалась, не так ли? — отцепил её пальцы от себя и наклонился к самому лицу, еле слышно шепча: — его зовут…       Возможно, Савелий рассчитывал, что Карина отключится раньше и ничего не узнает, но упрямо ускользавшее сознание всё же уловило имя.       Никита, значит.       Могла ли она с ним пересечься эти несколько лет назад?

***

       — Да.        — Нет, — звонко и слишком твёрдо отозвалась Женя, сжимая в руке ещё светившийся телефон, решительно и нервно оглядывая всех. — Она не должна быть мертва.       Лев Романович взволнованно оглядел хакершу, она вообще большую часть этих тяжёлых двух суток выглядела удручённой и слишком поникшей, отчаянно пытавшейся отвлечься хоть чем-то. Вася и Оля Карину сумели отпустить, Люся и Гриша витали в своих фантастических альтернативах, Вика, Антон и Сева её особо не знали, чтоб сильно по ней горевать, Татьяну Андреевну больше заботила Оля, а Диму Татьяна Андреевна. И только Женя оставалась с сожалением один на один. Как бы с ней ничего такого не случилось.        — Ну, Женя, — мягко начал успокаивающе приобнявший Татьяну Андреевну несколько помрачневший Дима, единственный, кто старался держать эмоции при себе и казаться веселее прочих. — Не должна не значит не мертва.       Кажется, Родимин тоже это понял.        — Нет, Дмитрий Владимирович, — уже отчаянно Лисина указала на часто дышавшую Олю. — Пусть она проверит ещё раз, вдруг ошиблась.        — А почему, собственно, нет? — Вайсберг согласно посмотрел на Диму, существует приличное количество аномалий, которые можно принять за смерть. Летаргический сон, например. — Оля, посмотрите?       Огромные глаза Метелицы наполнились надеждой, та кулаком стёрла слёзы с покрасневших щёк и кивнула, занося руку над телефоном Карины. Ох, если бы только Женя оказалась права.       Экстрасенс нахмурилась и свободной рукой до побелевших костяшек сжала ткань платья у сердца. Что бы это могло означать? Уж явно ничего хорошего.       Напряжение свободно витало в воздухе, сильнее наэлектризовывая атмосферу. Относительная тишина давила на сознание, противным звоном проникая в мозг, мешая сосредоточиться. Когда же всё это закончится? Не просто закончится, а со счастливым концом.       Лев Романович не мог представить реакцию Васи на окончательную смерть Карины. Его так окрылила новость, что та жива, что тело в морге — не Майорова, и тут снова больно о земь. Нет, Вайсберг вряд ли сумеет сообщить ему такое, самому бы принять. Заново. Хотя нет, он и в первый раз не переварил до конца, не поверил, не смог; может, и сейчас прокатит?        — Это была клиническая смерть, — наконец промолвила Оля, снова начиная заливаться слезами и прижимая руки к груди. На её лице медленно расцвела робкая улыбка. — Карина жива.       Все вокруг облегчённо выдохнули, Вайсберга затопило счастье напополам с беспокойством. Клиническая смерть — далеко не шутки, сколько она длилась, в каких условиях, от чего, началась ли декортикация, всё это нужно было узнать прежде, чем радоваться. О децеребрации судмедэксперт даже не задумывался, хотелось верить в лучшее.        — Сколько минут длилась клиническая смерть узнать можете?       Метелица с грустью взглянула на него, отрицательно качая головой. Лев Романович так некстати вспомнил частые перепалки между ней и Майоровой, мол, раз экстрасенс, назови фамилию убийцы хотя бы и следовавшие за этим полуколкие перепалки девочек и ворчание Литвинова на обеих. Жаль, очень жаль.        — Нет.        — Лев Романович, — из-за ближайшего угла выглянул всё время там прятавшийся, выглядевший уже веселее прежнего Гриша. — Там тело Мировой с эксгумации привезли.        — Да, Гриш, спасибо, сейчас, — серьёзно кивнул Вайсберг, вставая с колен.        — Лев Романович, — подошла ближе взволнованная и изо всех сил старавшаяся скрыть это за строгостью Татьяна Андреевна. — Физически Оля в порядке?       Странный вопрос, неужто хотела оставить её одну в этой камере?        — Физически - да, морально - не уверен.        — Тогда можете идти, — взглянула на недоумевавшего Диму. — Вы тоже, Дмитрий Владимирович, можете идти, — и сверкнула глазами в сторону экстрасенса.       А, понятно, она хотела поговорить с ней, поддержать, прекрасно, тогда Вайсберг тут точно не нужен. Сейчас из всех возможных вариантов Татьяна Андреевна для Метелицы — лучший по нескольким причинам.       Лев Романович быстро откланялся и направился в морг. Тело уже лежало на специальном столе, все инструменты приготовлены прозектором.***       Осмотр трупа и сбор анализов занял всего два часа, за это время как раз обнаружилась интересная деталь: височная кость пробита, а в черепе находилась полурасплавленная пуля двадцать пятого калибра, вроде бы. Вайсберг в баллистике не особенно, как сейчас говорят, шарил. Так, её тоже на анализы специальным экспертам, и ждать, довольно долго ждать.        Лев Романович появился в общем зале перед самым разгаром событий, на ходу заваливая нервную Оленёву предварительной информацией.        — Эксперты обещали результаты завтра днём, не раньше.        — Спасибо, Лев Романович, — только произнесла куратор от Следственного Комитета, как из коридора понеслись крики.       Наученные горьким опытом с Олей часа три назад Вайсберг взволнованно и с больше напоминавшей усталое «опять» эмоцией переглянулся с начальницей и бросился на выход, ненамного обгоняя упомянутую, чуть не сталкиваясь в дверях сначала с перепуганным Гришей, затем с державшим какого-то спящего ребёнка на руках растерянным Антоном, уже в конце с осторожно нёсшим Берсееву тоже на руках Васей и беспокойно крутившимся там Севой.        — Чем она занималась последние часы? Кто что знает? — немедля спросил Лев Романович, беглым взглядом внезапно выявляя признаки кровопотери. — Ранения?       Сева хмуро сжимал спинку дивана, Вася мрачно отрицательно покачал головой, всё так же растерянный Антон держал спящего ребёнка, испуганная Женя точно ничего о похождениях Берсеевой не знала.       Так, пульс учащённый, ритмичное дыхание тоже, бледность кожных покровов, холодные пальцы, ну точно средняя кровопотеря. Откуда?        — Её ранили в левое плечо, — быстро произнесла Оленёва.        — Да, точно, Мирова, — согласился Дима. — но её перевязали.       Пиджак снят. Кошмар какой! И это так теперь перевязывают ножевые ранения?        — Руки оторвать тому, кто перевязывал, — проворчал Вайсберг, пережимая вены над раной и разбинтовывая предплечье. Так, бинты и антисептики уже здесь, остались только глюкоза, глюкоза и ещё раз глюкоза. — принесите мою аптечку.       К счастью, кровопотеря не такая большая и можно обойтись малыми мерами. А вот и сама Вика в себя приходит, великолепно.        — Тише, Вика, всё хорошо, тише, — предупредил Вайсберг все её слова и покачал головой, та моргнула и прикрыла глаза. Правильно, пусть отдыхает. — и тёплого сладкого чаю, пожалуйста.       Перебинтовав предплечье полубессознательной коллеги, Лев Романович осторожно уложил её так, чтобы ноги оказались чуть приподнятыми, это пока чай не поспеет, а пока можно и просто глюкозу вколоть. Нечего тут с геморрагическим шоком расхаживать.

***

      Эти сутки выдались ещё хлеще, чем первые. Состояние Майоровой с отметки «мертва» без остановки кочевало на «жива» и обратно, за всё время Оля умудрилась мысленно похоронить коллегу раз пять, но больше всё-таки воскресить. Ужас.       И Мирова эта старшая самоубиваться вздумала, ладно Берсеева неподалёку проезжала да и то, из-за любопытных соседей пострадала, получила ножевое ранение. Что уж говорить о моменте, когда нечеловеческий вопль Ольги морозом прошёлся по отделу?       Оленёвой всё больше казалось, что она медленно и бесповоротно сходила с ума, поминутно теряя связь с реальностью. В таких случаях Дима брал всю ответственность на себя, ну слава Богу, хоть кто-то у ребят из начальства умный и умеющий сдерживать эмоции. Им просто несказанно повезло.       Татьяну Андреевну невозможно интересовало, как её плохо спавшие эти сутки подчинённые справлялись с таким количеством информации, краткими докладами и мозговыносящими открытиями и умудрялись оставаться в трезвом уме и здравой памяти. Именно из-за упомянутых качеств она ни за что никого из них не уволит, они действительно прекрасные работники и специалисты. Прекрасные.        — Оль, — тихо позвала Оленёва, присаживаясь с ней рядом. — Как ты?       Ей было очень больно смотреть в покрасневшие глаза всегда весёлой и пышущей здоровьем — в отличие от Карины, которую до трясучки в руках хотелось покормить да побольше — подчинённой, слушать вырывавшиеся из-под контроля судорожные всхлипы и сдерживаться от слёз самой, начальница же; но поговорить и хоть как-то поддержать её надо.       Экстрасенс понимающе взглянула на куратора и радостно улыбнулась.        — Я в порядке, Татьяна Андреевна, в полном, — помолчала немного и продолжила, в голосе её действительно нежными колокольчиками звенели счастливые нотки. — Карина жива, ей лучше, это ли не счастье? — влажные голубые глаза поднялись на Оленёву, чистотой и искренностью пробирая до мурашек, легонько затрагивая туго натянутые струны души. — Я верю в ребят, знаю, что они мне помогут, за себя я не переживаю. Мне страшно только за Карину, но я чувствую, сердцем, — приложила руки к груди, прикрывая глаза и, наверное, прислушиваясь к сердцебиению. — чувствую, она должна жить, обязана. Её нить жизни ещё не оборвана.        — Оль, — снова собираясь с духом, выдохнула куратор, но не смогла договорить. Слишком она слаба по сравнению с подчинёнными, чересчур, пора бы уже принять этот факт.        — Не переживайте, Татьяна Андреевна, всё будет хорошо, — светло, радостно, светясь, полностью обезоруживающе улыбнулась Оля. — всё наладится.       Вот как бывает, пытаешься поддержать подчинённого, а в итоге это он тебе помогает и вселяет надежду на благополучный исход. Стыдобища.        — Спасибо.       Она просто кивнула и вышла из камеры, быстро направляясь в собственный кабинет, запираясь на ключ. Татьяна в изнеможении опустила голову на сложенные на столе руки и долго-долго сидела, не двигаясь, почти не дыша, сбрасывая наконец напряжение. Всё, пора уже проверять доклады, выстраивать из вещдоков и фактов логические цепочки для начальства, чтобы ни придраться. Генерал звонил уже трижды, интересовался ходом расследования.       Когда вовсю пыхтевший Вайсберг рассказал о теле Натальи Мировой, когда в зал вбегал растерянный Антон, когда мрачный Василий и беспокойный Сева появились у неё перед глазами, когда Берсеева внезапно потеряла сознание, а перепуганная бледная Женя закрывала рот руками, в ужасе осматривая присутствовавших, когда даже с вечного оптимиста Димы, с его лица пропал всякий намёк на веру в лучшее, Оленёва в сердцах плюнула на все генеральские заскоки и полковниковские крики «расследуйте быстрее, а не то» и погнала всех по домам спать до самого утра «и чтоб раньше семи утра я вас здесь не видела» — разве что Викторию одну не отпустила, но её под опеку себе взял Косицкий — сама отправилась писать доклады и заниматься мальчишкой, всё равно только десятый час вечера.       Уже завтра начальство должно быть уверено, что расследование идёт полным ходом и прочитать первые безупречно заполненные документы? Что ж, будет им.       Татьяна Андреевна вынула из ящика пистолет, он точно может пригодиться, и направилась к выходу.       Весело поёт песенки тот, кто сможет пропеть их врагу в лицо последним.