***
Это просто ужасно, он не мог отделаться от ощущения, будто весь мир успешно сговорился за его спиной и куда-то поехал, оставляя мужчину на станции одного, словно насмехаясь. Сначала едва не произошедшее самоубийство Мировой, ножевое ранение Берсеевой, казалось бы, в достаточно безопасном месте, смерть Карины от пули, её же оживление, Женина истерика, живой Малыш Игрок, обморок Вики, когда они специально вернулись в зал, дабы всех встретить. Хотелось закричать: да хватит уже, но судьба распорядилась иначе, давая шанс увидеть решительную и собранную начальницу в полном раздрае, внезапно решившую останавливать опасного преступника одна со спецсоставом за спиной. Ну как так-то? Когда решётка опустилась перед Одинцовым и отзвучали последние ноты его сумасшедшей песенки, Дима вздохнул спокойно и горячо пожелал никому никогда не натыкаться на такого криминального кадра. Особенно им, вот кого, кого, а узнать в противниках Савелия он боялся почти что на одном уровне с Паниным. Необъяснимое всегда пугало хлеще жестокости, от него никогда не знаешь, чего ожидать. От Панина всегда трупы молодых девушек, а от Одинцова — похищение абсолютно любого человека, у которого с предыдущим никакой связи, продолжительное издевательство над полицейскими, криминалистами и, возможно, жертвами. Никто ведь доподлинно не знал, что именно с ними происходило в течении тех двух-трёх недель в плену. Родимин, не переставая удивляться воображению судьбы, уже на выходе столкнулся со спешавшей куда-то по своим делам начальницей. — Тань, — в просвете знакомым холодным светом блеснул пистолет. — Зачем тебе? И только сейчас заметил форму: удобные для бега штаны и тёплую тёмную куртку вместе с чёрной шапкой; проследил за решительным взглядом в сторону еле заметного в ночной темноте фургона и не поверил собственным глазам. — Тань, что ты задумала? — в голосе проскользнули нотки волнения, сердце дрогнуло, опережая события, мгновенно реагируя на невольно возникшие в уме страшные картинки. — Дим, иди домой, — слишком твёрдо сказала она, даже всегда тёплые для него её голубые глаза острыми лезвиями царапали душу, заражая холодом, и сжала зубы. — Тань, объясни. Он взял её за руку, резко наткнувшись на равнодушную шершавую ткань перчаток, она полностью закрыта сейчас. Красивое лицо выражало только ледяную решимость, ни за что не переубедить. Когда мир успел сойти с ума? — Дмитрий Владимирович, идите домой, — в мягком обычно голосе предупреждением засквозил морозный ветер, лезвиями зазвенела сталь, выстраивая между ними непреодолимую стену. Не надо так. — это приказ. Он понял. Все причины и следствия, последствия и сожаления, волнения и сомнения, все эмоции и чувства находились у него в руках, невидимыми, еле ощутимыми снежинками тая в тепле горячих ладоней с холодными кончиками пальцев. Самым большим, обжигающим была вина. Ох, Таня. Он примет её правила, беспрекословно вступит в опасную игру жестокой реальности, но с одним условием, одно последнее желание есть даже у приговорённых к смерти, неужели у него, живого, продолжавшего жить, такого не найдётся? А, Таня? — Татьяна Андреевна, я еду с Вами, — ладони заледенели окончательно, снежинок не было, только неприятная, чужеродная ткань перчатки. В светлые глаза попала острая льдинка, медленно, словно нехотя окрашивая радужку в холодные тёмные цвета. Ответная реакция. — и это не обсуждается. Они пропустили момент, когда одежда превратилась в броню, закрывая от всего мира и особенно от них самих, друг от друга, продолжая не замечать и дальше. Они пропустили момент, когда не справились с эмоциями, и ледяная стена между ними поглотила их самих, замораживая полностью. Тихо наступала ночь, покрывая мглой долго не сдававшийся город. — Идёмте. — Идёмте. Одинаково равнодушные кивки, ледяной взгляд друг другу в глаза, родные стены срослись, отпуская двух людей дальше. Дорога до деревушки прошла быстро, напрямую по тропинке к дому Старостина вышли только Дима и Татьяна, невидимые спецы бесшумно рассеялись в темноте среди раскидистых кустов и толстых, необъятных стволов деревьев. Старостин Тимофей Аркадьевич, он же Одинцов Савелий Васильевич, третий год живущий здесь и спокойно прятавшийся от всего остального мира, не привлекая особого внимания. Господи, и это сюда так часто приезжала Вика одна, она же разговаривала однажды с Тимофеем, почему ничего не распознала? Приняла ложь за болезнь? Или тот правда болен? Хотя, если судить по делам, не особо-то и похоже, тогда что? Конец второго часа, все спали; сейчас главное — просто схватить этого Игрока и дело с концом, не сильно важно, разбудят ли они кого, видит ли кто, узнает ли, не важно. Спасти, вытащить Карину — вот, о чём в первую очередь думало начальство питерского отдела. В доме полностью погашен свет, ни огонька. Спит или не дома? В любом случае, они обязаны проверить. Эх, сюда бы Севу, мастера тихих взломов, но увы, чего, вернее кого нет, того нет. Пробило ровно два ночи, когда дверь наконец-то оказалась открыта, дом надёжно окружён, тише лёгкого ветерка Родимин прокрался в дом, освещая выход на кухню. Он уже собирался войти, как на плечо легла лёгкая рука, а рядом с ухом совсем тихо прошелестело: — Дима, стой. Он проследил за несколько разочарованным взглядом куратора и тоже застыл, не веря глазам. На полу на спине в небольшой луже собственной крови, раскинув руки в стороны, лежал Савелий. Грудь его была будто бы выпотрошена каким-то острым предметом, выворочена полностью. Это невозможно. Кто? Зачем? Не Карина, это точно, она не любит стрелять в людей и, насколько знал Родимин, за всю службу не пристрелила ни одного, она всегда предпочитала всякие техники дзюдо, карате и прочего оружию. Тогда кто убил Савелия и где Майорова? Что с ней? — Дим, я ничего не понимаю, — Таня странно медленно покачала головой, не отрывая взгляда от трупа, в нём больше не угадывался холод, только недоумение. — Я тоже, Тань, — он ободряюще сжал её руку, хотя ему самому не помешала бы поддержка, понимая, как ей тяжело принимать собственное бессилие, она так переживала за Олю, Карину, так хотела их спасти. — я тоже ничего не понимаю. Пора было вызывать криминалистов.***
Конец четвёртого часа утра. Уже не спалось, впервые за последние трое суток она чувствовала себя отдохнувшей. Вика медленно перевернулась на правый бок, рассматривая обстановку, вчера она почти ничего не успела сделать, когда Сева буквально на руках занёс её в квартиру, и вспоминая, анализируя разговор с Мировой. — Замолчите все! — сорвалась тогда Берсеева прежде чем обессиленно осесть на куда-то уплывающий стул и слабеющим голосом проникновенно всем сообщила: — Достали. Нет, сознание не теряла, просто на несколько секунд прикрыла глаза, собираясь с мыслями, ещё ни на одном задании и тем более психологическом сеансе её ножом не дырявили, да вообще ничем не дырявили. Внештатная ситуация, так сказать, и дабы соориентироваться правильно, нужно было время, немного времени. Увидев струившуюся сквозь пальцы зашимавшей рану Вики, Мария тут же отбросила нож в сторону, падая перед ней на колени и бессвязно крича: — Господи Боже, я не хотела, милая, простите, по… я не хотела! — всхлипывая, заикаясь, теряясь в предложениях, заменяя слова, из её глаз всё ещё умудрялись с новой силой течь слёзы, и откуда только брала столько воды? — Пожалуйста, простите, я сл… не специально, — и рухнула лбом о земь. За спиной же орали, как оказалось, любопытные соседи, ранее занимавшиеся карате или чем-то таким и которые, увидев полностью облачённых в чёрные одежды людей, долго не думая, вернее совсем не думая, ринулись кого-то от них спасать. Вот так половина верхнего этажа просочилась в квартиру Мировой, пока другая половина и нижний этаж разбирались со спецназовцами. Вика устало вздохнула, ну в анекдот попала, ей-Богу, кому ни расскажи, не поверят. Берсеева уже видела, как дома свалится прямо на пороге, сумев только входную дверь закрыть. Всё, пора прекращать балаган. — Тихо! — вновь повысила голос она, в этот раз, к счастью, сумев привлечь внимание каждого. — Кто-нибудь один, вот Вы, — указала на первого попавшегося, помятуя о психологическом правиле «если есть кто-то ещё, пусть делает именно этот кто-то ещё». — налейте ей воды, пожалуйста. — Я могу перевязать Вам рану, — с готовностью отозвался тот. — я в морге работал. — Прекрасно, но сначала налейте ей воды, — снова обратила взгляд на толпу у порога. — гражданские на выход, полиция уже здесь, — показала удостоверение. — Мария, успокойтесь и сядьте на этот стул. Везде бы так командный голос работал, особенно на задержании, цены б ему не было. Когда народ ушёл, Мирова уселась на стул, а бывший работник морга перевязал рану психолога и покинул их, Вика смыла кровь с рук и под настороженно-внимательным взглядом Марии села обратно. — Готовы просто поговорить? — поинтересовалась она, наблюдая за мимикой и движениями собеседницы. Та нервничала и явно топила себя в чувстве вины ещё больше, зато теперь с уверенностью можно утверждать, что Мирова точно ни к чему не причастна. Банально не смогла бы, не тот характер. Мария медленно, осторожно кивнула, будто бы сомневаясь, бросая быстрые взгляды на бинт. — Расскажите, пожалуйста, всё, что знаете о пропаже Софии. — О её пропаже я узнала только когда Таша мне позвонила, обвиняя в её исчезновении. — Это не совсем так, — чуть склонила голову набок Вика, подмечая излишнюю нервозность Марии. — Зачем Вы встречались с ней и её парнем в восемь вечера тринадцатого апреля пять лет назад? Мирова на мгновения прикрыла глаза, больше устало провела рукой по лбу и снова выпрямилась, её глаза на этот раз горели решимостью, но опасности для Берсеевой не представляли. Она всё ещё боялась полицию, не хотела сотрудничать и подсознательно ждала побоев. Вот бывают же на свете такие… и полицейскими ведь не назвать. Вика горько вздохнула, в глубине души жалея собеседницу. — Я расскажу, но только с одним условием. Казалось психологу, это условие совсем не связано с просьбой не бить. — Каким? — Вы спасёте Колю и определите в хорошую семью. И всё же у Марии сильный материнский инстинкт. Если бы не вмешательство её отца и у Софии, и у Таши, и у Коли могло бы быть счастливое детство в неполноценной, но любящей семье. Как же жаль, что всё случилось именно так. — Я обещаю, — пошла против собственных установленных себе же правил психолог, изо всех сил сдерживая желание снять очки и уткнуться лицом в ладони. — мы делаем всё возможное. — В тот день, — Мария ни капли не расслабилась, но рассказать правду решилась. Она не врала, это видно по жестам и поведению. — Соня и её парень, Анатолий, хотя тогда уже жених, сами вышли на меня, позвонили и попросили о встрече. А Олег, мой любовник, решил поехать со мной, он всё знал о детях. Мы встретились в кафе. Соня рассказала, что умирает, врачи поставили диагноз: рак, что хотела усыновить Колю, а ей не разрешили, что Таша могла и искала способ оформить опеку над ним, и единственной проблемой для органов было наличие меня, живой биологической матери, периодически приходившей на него посмотреть, — Мария горько вздохнула. — Я ведь любила их всех и люблю, знакома лично была со всеми тремя, пыталась помочь, наблюдала, как растут. С Соней у нас были нормальные отношения, Таша меня винила во всех моих бедах, а Коля просто называет по имени и обнимает, — грустная, щемящая сердце улыбка. — я любила их. Тогда мы договорились, что я поеду в органы опеки и выбью разрешение на усыновление Коли Таше. Мы с Олегом туда и направились, всё уладили, отзовонились Соне и Анатолию, а на следующий день звонок от Таши, — Мирова в изнеможении закрыла лицо руками. — а потом ещё и смерть Олега. Это ужасно. — Почему Вы не рассказали всё следователям? — тихо спросила Вика. — Я рассказала, Олег рассказал, — глухо ответила та, не отнимая руки от лица. — но после слов Таши они нам не поверили. Как бы я хотела знать, что случилось. — Они попали в аварию, — Мирова резко опустила руки на стол, жадным взглядом впиваясь в глаза Берсеевой. — Их сбил пьяный водитель, Анатолий умер мгновенно, а София успела выползти из машины до взрыва и добраться до ближайшей деревни, — всё это ей сообщением прислала Женя, когда Вика проезжала дом Мировой. — у неё была амнезия, но выйдя из больницы, она не переставала искать семью, — по лицу Марии вновь покатились слёзы, она их не замечала, лишь бы не пропустить ни слова. — местные назвали её Светой, Солнечной Светланой. Чуть более двух месяцев назад на неё вышел один сбежавший из тюрьмы, — Вика замолчала, не зная, что сказать дальше. Слишком больно, слишком тяжело рассказывать такое переживающим родственникам. А что «такое»? Они до сих пор не знали, что на самом деле произошло, как, кто и зачем точно убил Софию. Психолог сама еле сдерживала слёзы, с каждым разом сглатывать этот горький комок в горле становилось всё тяжелее. — Как она умерла? — почти шёпотом от сдерживаемых рыданий, дрожа всем телом, спросила Мария. — Мы пока не знаем, — так же тихо прошелестело в ответ, ломая в воздухе повиснувший на мгновение звон тишины. Мария сгорбилась, сжалась, разом постарев на десяток лет, явственно на лице выступили многочисленные морщинки, Мирова снова закрыла лицо руками, на этот раз уже надолго. Кружилась голова, в раздрае собственных эмоций, чувствуя как та нуждалась в поддержке, Вика тепло обняла женщину, снимая очки и наконец давая волю слезам, не в силах их сдерживать дальше. Она сильно устала и сил это скрывать больше не было.