Истории отребья / Смерть — не дай себе засохнуть!

Разумные, будь то люди или же разного рода духи, любят себя обманывать. Даже если их жизнь только и делает, что ломает устоявшуюся картину мира, как только случается затишье и жизнь начинает течь спокойнее, разумные сразу же придумывают новые правила и отрицают, если что-то снова начинает идти не так, не по этим самым придуманным правилам. Вот и загробный дух, что принял форму пумы с белой маской на морде, дырой в груди и шерстью насыщенного синего и чёрного цветов сама себя подвергла подобному заблуждению. Но она была довольно смышлёной, как для загробного духа, большинство из которых ни умом, ни смекалкой прямо скажем не блистали. Она начала подозревать что-то неладное немного до того, как это самое "неладное" наступило бы само. И из этих подозрений у неё родился один важный вопрос…

***

– Ты ведь меня тоже убьёшь? Этот вопрос стал началом её персонального ада. И самое ужасное, что избежать его наступления она просто не могла. О чём-то догадываться она начала после смерти Серпенте. Как бы она не была готова к его убийству, но действительность оказалась куда ужаснее её догадок. Её новый господин не пожелал иметь при себе ещё одного нового подчинённого, то ли не поверив в искренность загнанного в угол адьюкаса, то ли с самого начала не планируя оставлять того в живых, и просто решил не менять свои планы. По тем или иным причинам, но Серпенте начал долго и болезненно терять куски своего тела. В дополнение ко всему разноглазый палач что-то делал одной из своих сил, чтобы процесс пыток стал для пленника намного мучительнее. Так продолжалось довольно долго, и это было довольно громко. Она уже с нетерпением ждала, когда же всё это прекратиться, и её бывшего вожака наконец-то убьют. Хоть она и была в какой-то степени на него зла, но терпеть подобные мучения он явно не заслуживал. А когда крики Серпенте вдруг резко прекратились, и стали слышны такие безобидные и почти нераздражающие стенания сумасшедшей хоро, она оторвала взгляд от песка под собой и решила посмотреть, вправду ли её бывший вожак отмучился, или это очередная уловка её господина. На вытянутой руке разноглазого адьюкаса висело безвольное тело змееголового, не подавая признаков жизни, и истекало в окружающее его пространство черной, липкой тьмой, от одного вида которой у не внутри всё обмерло. Рокочущий, первобытный страх, пробудившийся внутри неё, вводил в транс, мешал думать и действовать. Где-то далеко-далеко, практически на границе её сознания, с трудом ощутимые сейчас инстинкты вовсю кричали ей убираться куда подальше. Плевать на то, что разноглазый адьюкас её потом поймает, плевать вообще на всё, главное здесь и сейчас сбежать от страшного места. А потом разноглазый адьюкас отбросил от себя тело Серпенте, и то практически сразу начало фонтанировать чернотой. Через довольно незначительный промежуток времени, а для неё он пролетел в мгновение ока, так сильно она была поглощена пугающим и одновременно притягивающим её зрелищем, на месте тела Серпенте из клубов тьмы вырос обычный менос гранде, без каких-либо отличительных черт. На её глазах только что воплотился ужас всех разумных, да и неразумных тоже, адьюкасов. Её бывший вожак, хоро, с которым она провела очень много времени вместе, Рей, чтоб его, Серпенте, только что опустился на одну ступеньку в своём развитии как менос. Такое могло произойти и в обычных условиях, особенно здесь, на дне этого мира, где для адьюкасов было так мало добычи, а бездумные траты своих сил могли легко обернуться таким вот результатом, когда неудачливый адьюкас тоже обращался обратно в гиллиана, из которого и переродился когда-то. Ужас при мысли о том, что она тоже может превратиться в гиллиана, приводила её сознание в состояние полного оцепенения. Тем временем разноглазый адьюкас, с так и зажатой в левой руке полоумной хоро, спокойно подошёл к великану. Подошёл, чтобы пнуть его, а затем ещё, и ещё раз. Гиллиан, бывший когда-то Серпенте, не обращал на это никакого внимания, даже когда упал на песок боком вперёд. А затем разноглазый начал его есть. Она по собственному опыту знала, что для адьюкаса поедание гиллиана не несло никакой пользы: голод такая пища не утоляла, сил не прибавляла, а удовольствие могла принести разве что моральное. По-видимому, последнее и было целью разноглазого, получить удовольствие, насладиться полным изничтожением своей добычи. Процесс поедания гиллиана разноглазым адьюкасом довольно сильно подзатянулся. Всё же размеры гиганта не позволили адьюкасу закончить свою трапезу быстро, слишком большим было по сравнению с ним тело носатого меноса. Но всё рано или поздно заканчивается, завершилась и трапеза разноглазого адьюкаса. Когда он проглотил последний кусок гиллиана, часть плоти которого к этому времени уже начала истаивать, адьюкас подошёл к одному из двух утопленных в зыбучем песке тел, за своей следующей жертвой. Немного постояв, видимо решая кого выбрать следующим, адьюкас обхватил верхнюю часть головы медведя и потянул его на себя. Тот на подобное обращение с собой никак не отреагировал, так до сих пор и не придя в сознание. А затем всё повторилось также как со Серпенте. Разве что стадия словесного допроса в этот раз была намного меньше, всё же особым умом нынешний пленник не отличался, по крайней мере на фоне того же змееголового Артуро в этом плане совершенно не смотрелся. Также сыграло и то, что он не мог рассказать своему палачу ничего нового, всё что интересовало разноглазого адьюкаса он узнал у своей предыдущей жертвы. И снова её господин довёл пленника до состояния сильнейшего истощения, и снова оборвавшийся громкий крик позволил расслышать относительно негромкие бормотания сумасшедшей хоро. На этот раз любопытно ей не было, и потому она предпочла отвернуться. Но даже так она прекрасно представляла, что сейчас происходит у неё за спиной, и потому избавиться от страха у неё не получалось. Да и долетавшие время от времени оттуда звуки только разжигали в ней ужас. В очередной раз, когда до её ушей долетел очередной звук пиршества разноглазого, она поняла, что слышит что-то неправильное. Проклиная своё любопытство, она всё же обернулась посмотреть, что же так привлекло её внимание. Разноглазый адьюкас ожидаемо пожирал гиллиана. А вот неожиданным было то, что тело поверженного меноса было с огромной дырой в груди. То есть она там и так была, и тоже немаленькая, но разноглазый похоже решил начать есть тело своей жертвы именно с этого места, так что просто выел дыру раза в два превышавшую обычную. И только наглядевшись на необычное зрелище, она обратила внимание на окружающую местность. Недалеко от трупа гиллиана стоял её господин. Стоял с вытянутой левой рукой, на которой брюхом наружу висела полоумная хоро. А рядом с ними… – Бахэпчод*! – вырвалось из неё ругательство. И оно было весьма оправданным, потому что рядом с ними парила сестра ската. Это… это было удивительным открытием. Мысли забе́гали в её голове, складываясь и тут же рассыпаясь разного рода догадками. Она бы решила, что вторая летающая хоро просто прилетела на вопли сестры, да вот только тянущиеся между телами сестёр белые липкие нити и отчётливо видимый след на теле Томасины говорили о том, что второй скат буквально вылез из тела зажатой в руке разноглазого адьюкаса хоро. И только сейчас она поняла, что изначально привлекшие её внимание звуки исходят от двух переговаривающихся друг с другом сестёр, а тем самым отличием был изменившийся тон речи Томаси́ны. Она говорила спокойно, даже немного ласково. – …вай сестрёнка, – уловили её уши конец какой-то фразы. – Всё хорошо, ты жива, и это главное. – Ты висишь на руке какого-то урода, и ты бредишь, – ответила ей сестра, с заметной боязнью в голосе. – Очнись уже. Ничего, нахер, хорошего тут нет. Несмотря на резкие слова, голос свободная хоро не повышала. Тем временем сказанная свободной сестрой фраза что-то задела внутри Томасины. Та начала дёргаться, бить хвостом во все стороны и тихо рычать. – Беги, – в конце концов прохрипела Томасина. – Я попробую его отвлечь. На взгляд Бхарат озвучивать вслух такие планы было глупо. Но разноглазый адьюкас не предпринимал никаких действий, предпочитая быть всего лишь зрителем. Дважды просить сестру пленницы было не нужно. Ещё звучали последние слова проговариваемой пленённой хоро фразы, а свободный скат уже перемещалась в сторону, с каждым следующим мгновением удаляясь всё больше. Нанизанная на руке разноглазого адьюкаса хоро начала вертеться на ней как никогда ранее, задействовав всё тело, хлеща по телу своего пленителя хвостом и плавниками, сыпля проклятиями, и даже выпустив один слабенький красный луч. Всё это было бесполезным, её господин не обращал на оживившегося у него на левой руке ската никакого внимания, а все её атаки просто проигнорировал. Когда улетающий скат очутился от него уже довольно далеко, разноглазый просто проткнул своими выпрямившимися внутри тела Томасины пальцами её кожу на груди, и выпустил в сторону удаляющейся хоро тоненький красный луч. Убедившись, что атака попала в цель, он начал спокойно приближаться к подбитому адьюкасу. Вздохнув, она тоже решила пойти в сторону подбитой хоро. Так как воображение у её бывшего вожака было довольно скудным, по крайней мере на имена, сестёр-скатов звали практически одинаково. Зажатую сейчас в руке адьюкаса сестру звали Томасина, а раненую – Томаса́. Даже она, знающая и запоминающая больше всех информации в их группе, лишний раз старалась не называть имя второй сестры, чтобы не путаться. Одинаковая внешность и похожие имена делали возможными всякие глупые ситуации и ненужную путаницу. Именно поэтому, когда более непоседливая сестра в основном стала находиться в отрыве от основной группы, все остальные хоро почувствовали облегчение. Тогда Томасину и стали называть в основном по имени, всё же та почти постоянно находилась в их компании. Ну а её сестра стала просто «тем скатом», без имени, без доверия, да вообще без ничего. Почему она сейчас решила вспомнить про её имя? Наверное, ей было просто жалко раненную лучом хоро. Да и если бы у ската получилось сбежать, то это бы значило, что и она сама сможет провернуть нечто подобное. Но не вышло. По мере приближения разноглазого к упавшему скату, речь Томасины уже привычно становилась всё более безумной. Она просила, и мучителя и сестру, она истерила, она рычала и скулила. В конце концов, когда её господин дошёл до лежавшей на песке хоро и без затей убил её, наступив ногой на раненое тело ската. Сразу после того, как разноглазый раздавил тело Томасы, её сестра снова сошла с ума. – А твоя сестра ловкая, – явно издеваясь над своей пленницей произнёс разноглазый адьюкас, делая свободной рукой странное движение, как будто пытался поймать кого-то мелкого, бабочку там, или светлячка. – опять её упустил. – Нет, нетнетнет, – тихо ныла в ответ полоумная хоро, – этого не может быть! Сестрёнка жива. Жива! – Она не могла умереть… я её не могла… нет… не могла… она жива… – Чего ты, тварь, не могла? – Я не могла её съесть, – полушёпотом произнесла Томасина. Стоило признаться, что к тому времени Бхарат окончательно перестала понимать о чём говорит эта полоумная. А вот её господин похоже прекрасно понял о чём идёт речь. – Подожди-подожди, ты хочешь сказать, что съела свою сестру? – Нет! – А ты ведь наверняка помнишь, как жила до того, как стать адьюкасом, да? Как пришёл срок меняться, и ты не смогла удержаться, ведь все твои инстинкты кричали тебе поглотить всех вокруг, стать единственной. И ты стала, единственная, сильнейшая, съевшая всех. Даже не пожалела свою собственную сестрён… – НЕТ!!! – перебила его хоро. – А ведь она наверняка тебе доверилась, – протянул улыбающийся адьюкас. В этот момент скат в его руке резко расслабил мышцы, став безвольным телом с пустым взглядом и стекающей из пасти тонкой струйкой… нет, не слюны, крови. Разноглазый недовольно потряс левой рукой, в которой было зажато бессознательное тело ската. – Ну вот, похоже сломал, – недовольно пробурчал он. А у неё в этот момент сломалась надежда. Как будто озарение, её посетило понимание… Всё ещё не желая принимать открывшуюся ей правду, она попробовала переключиться на что-нибудь другое, и в итоге решила спросить разноглазого по поводу одного из возникших у неё вопросов. – Господин, дозволено ли будет мне узнать, откуда вы догадались про сестру То… ну, вашей пленницы. Про то что она раньше… – чётко сформулировать вопрос про то, чего не понимаешь оказалось довольно трудно, и в итоге она закончила несколько нескладно: – Про её прошлое. – Ты ещё смеешь меня спрашивать об этом?! – вызверился на неё разноглазый. – Ты!.. Но она его уже не слушала. Смотря разгневанного разноглазого хоро, на почти разложившееся уже тело гиллиана, от которого скоро останется только маска, на расплющенный труп Томасы́, на уже частично обглоданное тело Томаси́ны, от которого разноглазый в приступе ярости начал откусывать плоть… видя всё это она окончательно поняла и приняла мысль, что и её саму разноглазый адьюкас совсем не собирается оставлять в живых. "Называйся как хочешь", – сказал он ей недавно. Тогда она не сосем поняла его интонации, того, что он не договорил. Сейчас она поняла, что та фраза в полном виде звучала бы как-нибудь так: "Называйся как хочешь, всё равно скоро сдохнешь." – Ты ведь меня тоже убьёшь? – перебила она гневную речь адьюкаса, которую даже и не пыталась слушать. И по обращённым к ней двум разноцветным глазам, наполненным злобой, она поняла ответ. Время для неё как будто бы остановилось.