***
По главной улице Конохи шли молодая женщина и её сын — мальчик лет четырёх-пяти на вид. По ощущениям их система циркуляции чакры была совсем не развита, а потому они не могли привлечь внимание шиноби. Их внешность была совсем не примечательной, равно как и одежда, поэтому они могли бы даже полностью раствориться в толпе, затерявшись на общем фоне. Но это оказалось априори невозможно при характере этих двоих. Мальчик восторженным ураганчиком метался от одного места к другому, громко восхищаясь увиденным. А его мама поддерживала эту игру: она рассказывала ему обо всём вокруг и точно также радостно носилась по улицам, только — уже за сыном. Именно из-за своей непосредственности и эмоциональности эти люди быстро и легко всецело завладели вниманием маленького Итачи Учихи. Он рос с мыслью о том, что чувства требовалось скрывать. Никто не озвучивал ему это правило, но оно было непререкаемым. Дома оно всегда назидательно парило в воздухе и всё время подкреплялось поведением отца и его коллег, нередко приходивших к нему по работе. Скорее всего, поэтому Итачи оказалось так интересно наблюдать за теми, у кого без труда можно было прочесть на лице любую эмоцию. Почему-то подобное поведение незнакомцев не вызвало в нём отторжение, хотя большинство прохожих явно придерживались иного мнения. Они смотрели на этот шумный тандем с осуждением. А вот что же думала его собственная мама, Итачи, как ни старался, понять не мог. Именно в такие моменты к нему приходило осознание того, что мама — тоже самая настоящая Учиха. — Хм, — многозначительно выдала Микото. — Итачи, пошли, поприветствуем мою давнюю подругу. Он удивленно посмотрел на маму, поняв, что подруга, с которой они шли здороваться, — та самая шумная женщина. Микото же загадочно улыбнулась, непривычно сверкнув глазами, и поднесла палец к губам, призывая его молчать. Она стала подкрадываться к женщине, которую Итачи сегодня точно видел впервые. Микото оказалась буквально в шаге от подруги со спины, и та, судя по всему, до сих пор не чувствовала того, что кто-то находился столь близко. Итачи в очередной раз за последнюю пару минут проглотил удивление: мама использовала методику сокрытия для того, чтобы подобраться к своей подруге незаметно. Микото склонилась над её ухом и прошептала: — Привет, Кушина, — она тут же отпрыгнула, а загадочная подруга уже стояла, развернувшись, готовая к бою. Она медленно расслабила руки и вышла из боевой стойки, с удивлением глядя на Микото. А Итачи рассеяно водил взглядом с одной на другую и пытался понять, что всё-таки происходило: он впервые видел маму такой весёлой и шумной. — Микото! — радостно взвизгнула Кушина и кинулась обниматься. — С ума сойти, — она чуть отстранилась и принялась разглядывать маму Итачи с широкой счастливой улыбкой на губах. — Как же мы давно не виделись, даттебане! — Действительно, — она тоже улыбалась, но более сдержанно, хотя также счастливо. — Года четыре прошло, — её взгляд погрустнел. — Да уж… — и её улыбка стала более скромной. Они снова обнялись и отстранились только через минуту. Почти сразу же после этого Кушина насупилась совсем по-детски, оттопырив нижнюю губу, и полным наигранной обиды голосом проворчала: — Нельзя же так пугать. Микото снова хихикнула: — После долгой разлуки воссоединение должно быть соответствующим. И вообще, кто из нас двоих превосходный сенсор? — на это заявление Кушина показала язык. — Может, скажешь, почему ты в таком виде и кто этот очаровательный мальчик? Только сейчас Итачи вновь обратил внимание на сына Кушины, который всё это время стоял тише воды ниже травы, и наткнулся на его изучающий взгляд. Для Итачи подобное внимание не было в новинку, но прежде так его разглядывали лишь многочисленные родственники, а тут — совсем незнакомый человек. Это вызвало непривычное чувство неловкости, из-за которого захотелось отвести взгляд. Итачи себе не позволил: как он собирался выдерживать взгляды противников, обещающие боль и смерть, если был не в состоянии спокойно мириться с чьим-то интересном к нему? Стало стыдно за свои чувства и свою слабость. Ему предстояло ещё учиться и учиться… — Как ты меня узнала? Ни один сенсор сейчас меня не вычислит. — Мне не нужно быть сенсором, чтобы узнать твоё знаменитое «даттебане». — Кушина обиженно скуксилась. — И не увиливай от вопросов. — Меня зовут Наруто, даттебайо, — сказал мальчик, солнечно улыбаясь и протягивая руку Итачи. — Итачи, — последовало рукопожатие, которое смотрелось довольно забавно, ведь они оба были ещё маленькими детьми. — Кушина? Что именно спрашивалось этим вопросом, ни Наруто, ни Итачи не поняли. Зато поняли их мамы. Микото уже не сомневалась в том, что мальчик — сын её подруги. Но и принять такой факт как данность было, мягко говоря, непросто: дети из ниоткуда не берутся и сразу пятилетками не становятся. Хотя Наруто мог быть и на год-два младше: однозначно, на него тоже наложили маскировочное Хенге. — Да, — это являлось и ответом на все немалочисленные вопросы разом, и обещанием рассказать всё позже. — Рада была с тобой встретиться. Хм, надеюсь, наши сыновья как-нибудь познакомятся поближе и станут хорошими друзьями, — Микото мягко улыбнулась. Итачи запомнил предложение мамы и отложил в памяти образ Наруто, раз им предстояло встретиться вновь. У Итачи не было друзей, но, откровенно говоря, их отсутствие его не угнетало. Отец ничего не говорил по этому поводу, а мама тревожилась, но твердила, что это временно, что с возрастом Итачи изменится. А он не понимал, почему должен был меняться. Он обернулся напоследок и поймал прямой взгляд Наруто и его широкую улыбку. Хотелось понять, о чём тот думал и зачем так широко улыбался. Это и являлось желанием дружить? Если так, то Итачи не видел в нём ничего такого особенного, как рассказывала мама или писали в книгах. Просто стремление понять собственные непривычные чувства и осознать непонятные чужие…***
— Посидишь здесь, пока я на приёме, ладно? Кушина переживала, что Наруто успеет что-нибудь учудить за время, которое сама она должна была провести у врача на плановом осмотре, который каждому шиноби и каждой куноичи предписано проходить раз в полгода. Конечно, не все следовали этому правилу, и ирьёнины стабильно, раз в шесть месяцев, устраивали отлов уклонщиков. Но Узумаки всегда ответственно относилась к вопросам здоровья: ей как джинчуурики было просто необходимо реагировать даже на самые незначительные изменения в самочувствии. — А можно я лучше тут похожу? — перспектива сидеть на месте ровно, когда вокруг было столько всего нового и интересного, выглядела малопривлекательной. — Хорошо. Но не уходи с этого этажа. — Но, мамуль!.. — Наруто подпрыгнула на стуле от возмущения. — А если ты потеряешься, где мне потом тебя искать, ‘ттебане? — она упёрла руки в бока, приняв грозный вид. — А кто из нас двоих превосходный сенсор? — она прищурилась и чуть подалась вперёд. — Ты, солнышко, — мама улыбнулась, оценив шутку, и нежно растрепала непривычно мягкие из-за Хенге волосы. — Ха! Тогда точно не потеряюсь. — Да, с тобой просто бесполезно спорить, — сказала Кушина с наигранным возмущением. — Ага, — Наруто показала улыбку от уха до уха. — Можешь выйти во двор: там красивые цветы растут. — Круто, — она вытянула шею, пытаясь лучше увидеть, что было за окном в конце коридора. — И с незнакомцами не общайся. — Сама знаю, ‘ттебайо, — она обиженно насупилась. — Не дуйся, я же просто переживаю за тебя. — А я не дуюсь, — Наруто показала язык. — Как же, — Кушина сделала такое же кривляние в ответ, и раздался весёлый дружный смех. — У кого запись на одиннадцать? — спросила миниатюрная девушка-ирьёнин. — У меня, — ответила. — Хм, — девушка бросила скептичный взгляд на Кушину, которая всё ещё находилась под Хенге и печатью, подавлявшей восприятие её чакры окружающими. — Диагностика идёт три с половиной часа, постарайся за это время не натворить дел, — она с улыбкой обратилась к Наруто. — Но, мамуль!.. — та снова подпрыгнула. — И не выходи за территорию госпиталя, — Кушина подмигнула и аккуратно ткнула Наруто в обиженно надутую щёку. — Ну всё, я пошла, — и со смешком направилась к кабинету, где её ждали отчего-то заранее недовольные медики.***
Наруто удивительно быстро исследовала всё, что только можно, в Главном Госпитале Конохи. И, увы, ничего особо интересного не нашла. За пределы территории она идти не собиралась — обещала. А это значит… пора было исследовать всё, что только нельзя. Даже Хенге не смогло скрыть азартного блеска её глаз. Она пришла к вполне справедливому выводу о том, что интереснее всего было там, куда тяжелее всего пробраться. Скрытое проникновение — уже пройденный этап, поэтому проблем должно было не возникнуть. Наруто за счёт сенсорного восприятия нашла самое защищённое место в здании. Вопрос «куда идти?» отпал сразу же. Занятно то, что выбранный объект находился в полуподвальном помещении. Дух искателя приключений бился в экстазе, в то время как интуиция вопила, что эта затея самая плохая из всех, которые приходили Наруто в голову за всю её короткую, но насыщенную событиями жизнь. Однако предчувствие было нагло проигнорировано. Слишком интересным казалось узнать, что же так надёжно пытались спрятать. Мысль о том, что прятали это что-то не беспричинно, мелькнула на задворках сознания и там же потухла, задавленная предвкушением какого-то поистине грандиозного открытия. Около получаса ушло на незаметное проникновение сквозь барьер, и это не считая тех сорока минут, которые понадобились на то, чтобы подобраться к заветной двери и не попасться шиноби-охранникам загадочной комнаты. Интересно, что Наруто не могла почувствовать, чтобы кто-то там был. Словно комната пустовала. Но зачем тогда понадобилось её защищать? Чувство опасности неумолимо затыкалось, ведь получить ответы на всё новые и новые вопросы стало уже необходимо. Наступил главный момент: ювелирная корректировка барьера успешно завершилась, и можно было идти на встречу приключениям. Наруто облегченно вздохнула после того, как проползла пару метров по вентиляционной шахте. Всё прошло идеально. Мелькнула мысль о том, что мама справилась бы с этим за минуту, максимум — две, и что впереди её ждали учёба, учёба и ещё много-много учёбы. Хотя это нисколько не затмило внутреннее удовлетворение от проделанной работы. Наконец у неё появилась возможность увидеть то, что так распалило в ней интерес. Тишина, разбавляемая зудением ламп, оглушала. В комнате было светло и в то же время мрачно. Свет концентрировался над низкими койками. Они стояли в два ряда до самого конца помещения. Местами встречались проплешины, будто некоторые койки куда-то увезли. Резкий холод вынуждал ежиться. Он словно проникал под футболку ледяными щупальцами, туго сдавливая грудную клетку. Дышать было трудно от тяжелого противного запаха, который заставлял непроизвольно морщиться. В носу появилось лёгкое свербение. По ту сторону двери послышались торопливые шаги. Наруто обернулась и вздрогнула в страхе раскрытия. Попятилась назад и уперлась шеей в ближайшую койку, колесики которой громко гадко скрипнули. Человек в коридоре притормозил, словно прислушиваясь, а Наруто зажмурилась, мысленно прося его уйти. И он действительно ушёл — почти убежал, наверное, пытаясь отыграть потерянные секунды. Она обернулась на койку, в которую вжималась. Желание посмотреть, что находилось под белой простынёй, было отравляюще сильным. Все мысли сузились до одной, больно пульсировавшей в висках. И в то же время тело будто оцепенело: оно не слушалось, неуклонно подталкивая бежать как можно дальше. «И это всё? Удрать сейчас, как последняя трусиха?» — вспыхнула мысль, прокравшаяся в оцепеневшее сознание. — Ага, ещё чего, даттебайо. Нет, — шёпот в тишине прозвучал неожиданно громко. Наруто снова вздрогнула и нервно обернулась на дверь. Отмахнулась от тревожных мыслей о разоблачении и решительно взялась за краешек простыни. Твердой рукой стянула её до середины. Несколько секунд она просто пялилась на открывшуюся картину не в силах не то что отвернуться — даже моргнуть. Она таращилась на неестественно бледного человека. Его яркие золотистые волосы выглядели глупо на фоне посеревшей кожи. Голубые, тусклые, широко распахнутые глаза тупо смотрели в потолок. Наруто не могла ничего. Хотела кричать, но звук не проталкивался сквозь сведенное всхлипом горло. Хотела плакать, но глаза зудели от сухости. Хотела позорно сбежать, но ноги будто приросли к полу. Она не могла даже отвести взгляд от лица мертвеца. А в голове истерично билась только одна мысль: «Папа не мог умереть». Прошло не больше минуты, но Наруто бы с искренней убежденностью сказала, что прошло не меньше часа. Каждая попытка сделать хоть что-то заканчивалась предательством тела. Только слёзы послушно полились, размывая гадкую картину из страшного сна. Когда вышло поднять руку и размазать по щекам слёзы, тёмная магия момента разрушилась. Наруто медленно стала скользить опустевшим взором ниже — к груди мертвеца. Там, на левой стороне, у её папы находился длинный тонкий шрам. Она боялась увидеть его, но о том, чтобы уйти не проверив, даже не подумала. Шрама не было. Вместо него там оказалось подобие рта. Судорожный вздох облегчения сопроводил это осознание. Словно Наруто и вовсе не дышала до этого момента. Вообще. Никогда в жизни. Даже этот стылый воздух, наполненный химическим запахом, чувствовался свежим, почти сладким. Слёзы потекли с новой силой. Очень хотелось рухнуть на колени и разрыдаться. И чтобы мама была рядом, шептала что-нибудь успокаивающее и нежно гладила по голове. И прижаться к папе, обнять его крепко-крепко и больше никогда не отпускать. Но эти желания подавила вовремя вернувшаяся тревога разоблачения. Наруто всё ещё была там, где находиться ей точно не стоило. Неуместное любопытство вынудило снова уставиться на мертвеца. Она снова вцепилась в закрывавшую его простыню, потянула её ниже. Обе его руки были повёрнуты ладонями вверх и рассечены от сгиба локтя до странных ладоней. И на них тоже находились «рты». Открывать ещё больше Наруто не решилась. Только лишь подошла к ногам, чтобы рассмотреть левую стопу: на ней что-то было и заставляло простыню странно топорщиться. На большом пальце болталась бирка: «Дайки Перевал Йосуга Поступил 10 декабря 989 года Умер 6 декабря 989 года (28 лет) Родился ~ июнь-октябрь 961 года Убит техникой Разрушения Разума (Яманака Нобуо) Джоунин Ивагакуре но Сато Улучшенный геном — бакутон». Она снова и снова возвращалась к строчке «Перевал Йосуга». Помнила, как совсем недавно слышала про это место в разговоре родителей. Тот разговор был из тех, которые они вели шепотом, думая, что Наруто уже спит. И она действительно обычно уже спала, но порой просыпалась, чувствуя волнение маминой чакры. Шёпот папы звучал тоже очень тревожно, но его чакра всегда сохраняла спокойное размеренное течение. Наруто не знала, что именно произошло на том перевале. Но это точно было что-то очень плохое. Там погибли люди… погиб этот человек перед ней. Его убили так, чтобы не повредить его тело. Могло так выйти случайно? Она ещё раз окинула помещение взглядом. На одинаковых койках под одинаковыми простынями разные люди. И все — мёртвые. От этого осознания по телу побежали мурашки. Одна волна. Другая. Третья. Наруто затрясло. У всех, кого она видела, как минимум были голова, туловище, ноги… Она не знала, как проходят реальные бои шиноби, но отчего-то ей казалось, что случайно не повредить тело сложно. Иной раз на тренировках ей казалось, что Какаши отсечет Обито руку или Обито сожжет Какаши дотла. Разве в настоящем бою не жёстче? — Неслучайно… они все тут неслучайно, `ттебайо, — сам собой напросился жуткий вывод. Наруто знала, что войну Огонь вёл с Землёй, что люди на войне обязательно погибают. А ещё слышала, что любая скрытая деревня мечтает заполучить секреты сильных шиноби других деревень. Её скривило от отвращения. В этом месте хранились трупы чужих шиноби. Их убивали не в пылу битвы, а специально, чтобы принести сюда. Война — просто предлог. Стала накатывать тошнота. Наруто зажала рот ладошками. Давила эти порывы сквозь слёзы. Гадкая масса раз за разом подступала ко рту, стоило её проглотить и поверить, что наконец всё прошло. Уже хотелось сдаться. Упасть на пол и сплюнуть эту мерзость. Мысль о том, что нельзя оставлять следы, перестала помогать сдерживаться. Но противное чувство отступило. Наруто снова растёрла влажное лицо, которое стало неприятно липко тянуть. А потом её настигла новая страшная мысль. Её родителей однажды могут убить также. Наверняка уже пытались не раз. Просто за то, что они сильные, за то, что защищают Коноху и Наруто. Её охватили злость и обида. Одно чувство распаляло другое. Они скручивались, сплетались и доводили до трясучки. На войне ведь и так опасно, почему её родителям должно быть ещё опаснее, чем остальным? Почему Наруто должна бояться, что однажды мама и папа просто не вернутся? Всё это было дико несправедливо. Её одолело обессиление. Казалось, весь мир перевернулся с ног на голову, и сил бояться этого и злиться на это уже не осталось. Без подпитки все чувства быстро схлынули, оставив за собой лишь учащённое дыхание и дрожь. За дверью послышались отголоски разговора, мерзкий скрип колёсиков койки. Наруто тревожно дёрнулась, поняв, что пора уходить. Она кинула быстрый тоскливый взгляд вглубь помещения на ряды мертвецов и пообещала им: — Так больше не будет, ‘ттебайо. И ринулась на выход, забыв натянуть простыню обратно на труп Тсуруки Дайки.***
— Наруто, даттебане! Я тебя уже час нигде найти не могу! Ты вообще себе представляешь, как сильно я переживала?! — Прости, пожалуйста, мамуль, — Наруто всё ещё в обличии мальчика виновато опустила голову, и её тут же сжали в медвежьих объятиях. — Я совсем забыла про время. — Ничего, солнышко, это ты меня прости. Зря я так раскричалась. Представляешь, напрочь забыла, что сквозь эти печати даже я чакру уловить не могу? — давя слёзы облегчения, тараторила Кушина. — А пошли домой? — Пошли… А где ты всё-таки была? После этого вопроса взгляд Наруто опустел. Кушина уже видела такие взгляды. Такие были у людей, которые вспоминали болезненные моменты из прошлого. От этого предположения она зябко передёрнула плечами, пытаясь сбросить наваждение. Затянувшееся молчание стало каким-то невыносимым, потому что являлось прямым подтверждением пугающей мысли. — Да, так… — Наруто пнула небольшой камешек, вглядываясь под ноги, — тут гуляла, ‘ттебайо, — ответила тихо и подняла взгляд обратно на маму. От этого тона внутри Кушины что-то дрогнуло от страха за самое ценное хрупкое, что было в её жизни, — за Наруто. Но задавать вопросы она пока не решалась. Требовалось время всё обдумать для того, чтобы не допустить ошибку и не отпугнуть. Вообще, подобная ситуация была чем-то из ряда вон выходящим: никогда прежде Наруто не врала родителям. Она в целом, если подумать, никогда прежде не врала. — Мамуль… а можно вопрос? — Конечно. Я постараюсь ответить на всё, что ты спросишь, — у Кушины отлегло: она подумала, что Наруто сама всё расскажет и беспокоиться будет не о чем. — А что, если папа… или ты… А что если вы умрёте? — Кушина вздрогнула. Она совсем не ожидала такого вопроса. Что могло заставить трёхлетнюю девочку задуматься о подобном?.. — То есть… вы же шиноби, да? То есть вы можете умереть, когда уходите на задание… Может, и тел не останется. — Солнышко, почему ты об этом спрашиваешь? — Это правда… Да? Кушина просто не знала, что ответить. Правду? «Да, в любой раз мы можем уйти и никогда не вернуться, потому что нас не станет». А не слишком ли откровенной была такая правда? Ложь? «Нет, конечно, никто из нас ни за что не погибнет, и мы всегда обязательно придём обратно к тебе». А был ли смысл лгать? В конце концов, и Минато, и Кушина — сильные шиноби, убить их было совсем не просто. А если бы это всё-таки произошло, то ото лжи стало бы лишь больнее. — Ты сказала: «Я постараюсь ответить на всё, что ты спросишь», — вернул её из прострации голос Наруто. — Да, я правда так сказала… — она беззвучно сделала глубокий вдох, настраиваясь на тяжёлый разговор, и сглотнула резко ставшую вязкой слюну. — Знаешь… Нам просто не повезло родиться в мире, где война — норма… не более чем способ существования… Ты же понимаешь, о чем я? — Ага, — Наруто потупила погрустневший взгляд под ноги. — В среде шиноби твоё право на жизнь определяется твоей силой. И я, и папуля давно отстояли это право. Но, к сожалению, это не значит… что не найдутся люди… которые смогут… его отнять. — Вас могут убить, да? — Это очень и очень непросто сделать, солнышко, — она остановилась и присела, чтобы заглянуть в глаза дочке. — Твой папа, например, — один из сильнейших шиноби нашей деревни. Несмотря на опасность, с которой ему приходится постоянно сталкиваться, я точно знаю, что он всегда вернётся, — она успокаивающе улыбнулась, с нежностью глядя на то, как во взгляде Наруто затеплилась надежда. — А-а… как ты можешь это точно знать? — но спросила она подавленно: была уверена, что точно знать невозможно. — Я просто верю в него. — И всё? — Скажи, раньше ты боялась, что он не вернётся? — Нет, — она дала ответ мгновенно. — А почему? Наруто задумалась. На этот раз отвечать она не торопилась. Кушина взяла её ладошку в руку и снова пошла в направлении дома, периодически бросая тревожные взгляды на напряжённо хмурящееся лицо. Тишина длилась ещё несколько минут. — Я не думала, что он может умереть. Никогда. Вот и не боялась, — Наруто резко вскинула голову и шокировано посмотрела на маму. — Верно, — Кушина широко улыбнулась и впервые за время разговора ощутила лёгкость. — Ты просто верила в то, что он вернётся, поэтому и не сомневалась. — Ага, точно, — в её голосе звучало радостное облегчение. Мама ласково потрепала её по голове, снова вернувшись мыслями к вопросу о том, что же именно произошло, пока шла диагностика.***
— Солнышко, почему ты не расскажешь мне, что случилось? — она не знала, как подступиться. За эти несколько часов разлуки что-то в Наруто бесповоротно изменилось. Обычно именно так вели себя генины после первого выхода в поле. Такая перемена не могла не пугать Кушину. — Мне страшно, — её голос не соответствовал заявлению: он звучал достаточно спокойно, для Наруто — даже слишком. — Чего ты боишься? Она совсем не понимала, что делать и куда податься. Это однозначно была её Наруто, но в то же это было и не так. Словно за жалкие часы её дочка и действительно стала ощутимо старше. — Я боюсь рассказать, что случилось. — Почему? — ей вдруг захотелось плакать от накатившего бессилия. — Я ведь обязательно тебе помогу, даттебане. — Поэтому, мамуль, — Наруто мягко улыбнулась и стала нежно, с любовью и заботой, поглаживать Кушину по спине, накручивая на пальчики тяжёлые алые пряди. — Я не понимаю, ‘ттебане. Отстранившись, она стала всматриваться в детское личико. Пыталась найти в нём ответы на свои вопросы, но не находила их. — Если я всё расскажу тебе… — она отвела глаза, словно от стыда, — ты решишь, что мне нужна помощь. Ты решишь, что мне нужно забыть, что случилось, — а потом снова подняла тревожный взгляд. Наруто отлично понимала, что для её мамы состряпать печать, стирающую память — дело малого времени. — Почему ты так думаешь? — Ты слишком сильно любишь меня, — она улыбнулась тепло и ласково, и Кушине стало спокойнее: если Наруто до сих пор могла дарить такие улыбки, то не всё было так плохо, как казалось. — Ну-у, не слишком, а очень. — Ага-ага, — хитрый прищур и лисья улыбка — всё неожиданно вернулось в норму. — Значит, случилось что-то, что ты не хочешь забывать? — всё ещё обеспокоенная Кушина не позволила отклониться к главной темы разговора. — Ага, — Наруто чуть напряглась. — Почему ты считаешь, что я плохо к этому отнесусь? Это что-то плохое? — Это не плохое и не хорошее. Это просто есть, — сказала она недетскую мысль и по-детски закусила губу. — Даже так… И ты мне об этом расскажешь? Наруто одарила сомневающимся взглядом маму, но сделала глубокий вздох и начала рассказ. От него Кушина испытала такой коктейль чувств, что эта адская смесь не поддавалась какому-то конкретному определению. Там было всё: начиная с паники, ведь о таком Наруто не следовало знать вообще — что уж говорить про «видеть», и праведного гнева, потому что нечего было лезть туда, где её не ждали; заканчивая сильнейшей виной за то, что не смогла оградить, защитить, уберечь, и какой-то совсем неуместной в данный момент гордостью, ведь так филигранно подкорректировать барьер в годы Наруто — серьезное достижение. — Солнышко… Ты уверена, что… что так хочешь помнить то, что сегодня случилось? Всё-таки пережить подобное было совсем не просто. А в столь раннем возрасте это вполне могло оставить непоправимую психологическую травму. Конечно, внешне Наруто держалась даже лучше, чем «хорошо», но это вовсе не означало, что внутренне она ощущала себя также. Кушина приняла решение, что независимо от мнения дочки очистит её память от этих событий. Это решение было нечестным по отношению к желаниям Наруто. Но оно было правильным, так ведь? — Я хочу забыть, — вдруг искренне призналась она. — Очень страшно. Даже сейчас… Ситуация становилась все более и более абсурдной. — Тогда почему?.. — сипло спросила Кушина, мимолётно отмечая то, что это был один из самых тяжёлых дней за последние несколько лет. — Такое нужно помнить… Даже если не хочется, — Наруто грустно улыбнулась, чуть сведя бровки. Эта идея была в чем-то правильной, но Кушина не собиралась с нею соглашаться. — Я поняла, что… что… что-то очень важное. Для шиноби важное. Зачем мне забывать? Я не хочу потом опять… Зачем, если я уже?.. — Это случилось слишком рано, солнышко. — Случилось же. — Если мы применим печать… — невысказанная мысль была быстро пресечена. — Не надо! Мамуль, пожалуйста. Я не хочу потом опять… — Я лишь хочу сделать, как можно лучше для тебя, — это была новая попытка. — Мамуль, если ты применишь печать и я всё забуду… — несмотря на внезапно уверенный тон, она вдруг осеклась. — Я никогда тебе не прощу. Кушина молчала. Слова попросту не находились. Это было очень больно. Чертов запрещенный приём, который даже при осознании этого факта бил на поражение. — Я забуду это. А обида останется… — Наруто глубоко вздохнула и на мгновение отвела глаза. — Я помнить это не буду, а обидно будет. А я даже забуду почему. Кушина прикрыла глаза. Наруто начала игру против правил. Самая настоящая манипуляция. Или нет? Или правда верила в то, что сказала? И как после такого можно было поступить по-своему? Противное чувство бессилия вновь накрыло её с головой. На глазах выступили предательские слёзы. Наруто тихо шмыгнула. Тоже заплакала. Ей было не легче. Подобные слова в адрес самого близкого и родного человека на свете — подлость и низость. Но по-другому сказать она не могла. Обида душила её уже сейчас от мысли о том, насколько безнадёжны её уговоры. — Я ни за что тебя не обижу, — шепотом сказала Кушина. Практически поклялась. — Я знаю.