Свет и тьма: книга яркого света

      Ливень жёсткими водяными прутьями нещадно хлестал крошечное тело. Глаза едва удавалось открыть. Но даже тяжесть и влага капель не могли избавить тёмно-серую футболку от мрачных багряных разводов. Это была кровь шиноби Ивы, которого Итачи убил. У него не было цели убивать кого-либо: произошедшее было сугубо самообороной — результатом работы голых рефлексов, которые передались ему с молоком матери и были неотъемлемой частью сущности шиноби, которые отреагировали на опасность раньше мозга.       Итачи едва исполнилось четыре года. Лишь какая-то жалкая неделя прошла с его дня рождения, и вот он уже впервые отнял чью-то жизнь. Итачи уже понимал больше, чем стоило ребёнку его возраста. Намного больше. Но даже так это оказалось слишком… Мысль о том, что он это сделал, была практически невыносимой.       «Убей или будешь убит» — одно из основополагающих правил мира шиноби. Сегодня Итачи прочувствовал его непосредственно на собственной жизни, которая вполне могла оборваться, не успев толком начаться. Все знали это правило, как и знали то, что третьего решения здесь нет. А потому оставалось только смириться с этой непреложной истиной и слепо следовать негласному закону абсурдно жестокого мира.       Позади Итачи стоял его отец. Фугаку нашёл его лишь недавно, когда разделался со всеми формальностями, и всё это время Итачи растерянно бродил по полю трупов, не понимая, куда ему идти. Пару раз потрёпанные чуунины с ужасом обнаруживали его, ребёнка, в этом хаосе и брались довести его до разбитого в укрытии лагеря. Они пытались выпытать, как он сюда попал, что видел, знает ли к кому обратиться, но Итачи не находил сил ответить, и в ответ на его молчание смолкали и чуунины. Им самим на самом деле было не до разговоров. Но на полпути что одного, что другого перенаправляли приказом срочно куда-то бежать, что-то делать…       А Итачи не понимал зачем. Куда торопиться, когда кругом лишь трупы? Разве они сбегут? Окажут сопротивление?.. Оба раза он отчего-то начинал брести обратно. Подальше от суетливо снующих выживших, в глубь кровавых полей.       Итачи не мог подобрать слова, которые бы описали его чувства. Но в груди нарастало что-то огромное, тяжёлое, твёрдое… что-то, что очень мешало дышать. Он чувствовал странную необходимость преодолеть это ощущение, будто это определяло, как всё будет складываться дальше. Что «всё», Итачи пока не знал…       Фугаку хмуро смотрел куда-то в сторону, с которой появился, что-то обдумывал и тоже зачем-то торопился. А Итачи по-прежнему не понимал зачем. Фугаку не пытался утешить сына, но Итачи этого и не ждал.       — Запомни, — низкий властный голос отца разорвал шум ливня. — Это поле битвы, — слова, сказанные этим голосом, проникли в самую сущность Итачи, куда-то намного глубже, чем в сердце или подкорку мозга.       «Поле битвы…»       Немного не то, что стоило родителю показывать своему четырёхлетнему ребёнку. Жуткое зрелище, отпечатывавшееся на сетчатке глаз гравировкой, от которой не избавиться уже никогда.       Тела, тела, тела…       А ещё редкие, потрёпанные этой бойней шиноби Конохи, слоняющиеся, словно призраки, по полю и подбирающие тела погибших товарищей. Трупы врагов без толики сочувствия отпинывались и топтались. Итачи знал, что их потом соберут в кучи, сожгут, не оставляя тела бывших врагов на жалкую участь медленно бесхозно разлагаться. Проявление уважения к умершему противнику — этикет шиноби: смерть равняет всех. Но сейчас коноховцы оплакивали павших товарищей, собирали их трупы и вымещали клокочущую внутри злость на мёртвых врагах — об этике они вспомнят позже.       Снова прошёлся взглядом по округе.       Тела, тела, тела…       Они были везде, куда только получалось дотянуться взглядом. Изуродованные, окоченевшие, с конечностями, вывернутыми под немыслимыми углами, и застывшей на лице агонией, они пугали. Пугали даже взрослого человека. Тем не менее, Итачи не было страшно. Только сначала. Сейчас этот вид вызывал лишь тупую боль, затягивавшуюся узлом в груди вместе с тем тяжёлым чувством, которое мешало дышать. Но природа этой боли оставалась для Итачи пока неясна.       — Через несколько лет ты тоже станешь шиноби, — жёсткая чеканка слов глухо отбивалась в ушах и эхом проникала глубже, обещая навсегда остаться внутри отголоском сегодняшнего дня. — Даже если эта война закончится, реалии мира останутся прежними. Тебе предстоит стать частью этого мира.       Отец, казалось, совершенно не видел того, как трещала под тяжестью происходящего психика сына. Итачи слушал, терпел и всеми силами пытался сохранить самообладание. Расслабься он хоть на мгновение — из его глаз тут же хлынули бы слёзы. Их причиной стал бы не страх, которого Итачи практически не испытывал, и даже не печаль, снедавшая его с того момента, как он попал на это чёртово поле боя. Их причиной бы стала та самая боль. Она клубилась внутри, скручиваясь всё плотнее и туже, и сдавливала тисками грудную клетку, доставляя нестерпимый дискомфорт, так и подначивая всхлипнуть хоть разочек. А за ним — ещё один. А потом ещё. И ещё…       Они стояли под проливным дождём: даже если бы Итачи заплакал, отец бы ничего не заметил. Но Итачи не давал волю чувствам, словно это могло лишить его чего-то критически важного в его будущей жизни шиноби. Он отчаянно, почти остервенело, отгонял настойчиво подступавшие к горлу рыдания. Однако слёзы сами полились по и без того уже мокрым от дождя щекам.       Люди с протекторами Конохи, Ивы и Кумо лежали на бескрайнем поле бесчисленной горой трупов. Все они умерли по-разному. Многие перед встречей со смертью корчились, стонали, пребывали в мимолётном, но от этого не менее мучительном бреду. Объединяло их всех то, что вне зависимости от страны, за которую они сражались, никто из них не хотел умирать, и никто не смог этого избежать.       «Тогда зачем всё это? Ради войны? Какой в ней смысл?»       — Отец, — он удивился звуку собственного голоса: его едва заметно искажала дрожь. И её вызывал не холод ливня, который бил не только по телу, но и по нервам, и не подсознательный инстинктивный страх перед горами трупов, а еле сдерживаемая ярость, которую Итачи осознал только в тот момент, когда заговорил. — Зачем ты привёл меня сюда?..       Отец молчал некоторое время. Итачи даже подумал, что не получит ответ, что придётся довольствоваться лишь собственными догадками. На деле же Фугаку подбирал правильные слова, которые бы донесли до сына как можно больше.       — Ты умный мальчик… — Итачи глядел на погибших воинов и ожидал продолжения. Вдруг он почувствовал тяжесть на макушке, но никак не выразил всколыхнувшееся внутри удивление. Большая тёплая ладонь отца неожиданно мягко потрепала его пропитанные влагой волосы. — Я хотел показать тебе реальность.       Итачи, возможно, заметил бы заботливые нотки, мелькнувшие в голосе отца, если бы не пытался яростно отыскать в памяти значение слова «реальность». Эта задача явилась ему настолько значимой, что небольшое пренебрежение деталями казалось более чем допустимым. И всё же, Итачи было всего-то четыре. Он не видел принципиальной разницы между реальностью и иллюзией. Тем не менее, он прекрасно понял, что именно до него пытался донести отец.       — Это мир, в котором я живу…       — Верно, Итачи. Шиноби — это те, кто сражается. Всегда помни о том, что видел сегодня, — добивая сына окончательно, сказал Фугаку.       Голос отца заставил Итачи широко распахнуть глаза. Он словно пропускал сквозь себя жуткую картину впереди, чтобы навсегда оставить её в своей памяти. Едкая боль медленно проползла из груди вверх, полосуя резью горло и концентрируясь около глаз, которые стало адски жечь. На дне графитовых радужек шевельнулось что-то тёплое, совсем не похожее на слёзы. Дикая, необузданная, неподвластная волна силы, хлынувшая к сетчатке, была настолько пугающей, что Итачи невольно зажмурился. Стоило ему сделать это, как волна медленно, будто нехотя, стала отступать, рассеиваясь где-то в голове. Боль тоже, наконец, утихла.       Он отрывисто дышал, а его сердце заходилось в бешеном ритме. Он глубоко вздохнул и практически робко открыл глаза. Адский мир перед ним не изменился ни на йоту. Итачи прижал ладонь к груди, чувствуя, как глупо и остервенело пыталось прорваться сквозь рёбра собственное сердце. Он где-то на уровне инстинктов осознавал, что нельзя ни в коем случае поддаваться силе, дремлющей в глазах, иначе он рисковал потерять себя в той дикой ярости, которая её наполняла.       — Что случилось? — по голосу отца было слышно: он не беспокоился — просто не понял причину странного поведения сына.       Итачи не ответил. Вместо этого он пристально всматривался в неприглядную картину перед собой, практически пожирая её глазами. Сейчас как никогда ясно он понимал то, что ему предстоит жить в аду.       «Я всё изменю».

***

      Прогремел взрыв, который раскрошил огромную скалу на мелкие камни. Хотя они и полетели по всем направлениям, основная масса обрушилась на окоп около скалы неподалёку. На всём расстоянии между укрытиями противников, шиноби Конохи и Ивы, хаотично валялись трупы — очередное поле боя. И положение коноховцев было не в пример хуже, чем у их врагов.       Ситуация была абсолютно безвыходной.       Один из коноховцев увидел, как что-то мелькнуло среди лавины камней, и не смог сдержать вздох облегчения. Они спасены. Секунда — и перед командой, скрывавшейся в окопе, приземлился Намикадзе Минато.       Несколько секунд висела напряжённая тишина. Лишь его наскоро умытые руки и лицо были чистыми. Волосы выглядели грязно-коричневыми из-за обилия засохшей на них крови. Всю униформу жуткими тёмными разводами покрывали кроваво-грязные следы. Очевидно, Минато прибыл к ним из адски горячей точки.       — Наконец-то, вы здесь! — нервное перенапряжение спровоцировало несдержанность самого молодого из бойцов.       Минато не стал попрекать, войдя в положение, но реагировать счёл излишним.       — Что у вас с резервом? — спокойно, в противовес своему товарищу, спросил старший из них.       Он хорошо понимал: тот бой, из которого Минато пришёл к ним в столь неприглядном виде, должен был измотать его как морально, так и физически.       — Это моя забота — не ваша, — он пересёк развитие этой темы. — Доложите обстановку, — тон был приказным и сосредоточенным.       — Там около пятидесяти врагов, а нас осталось только трое.       Действительно, ситуация патовая. Однако из любой ситуации всегда имелся выход. Главное — его найти. Минато принялся соображать, что можно сделать с учётом того, что он сам был почти на нуле. Стихийные техники для него закрыты. На клонов тоже не хватит. В его распоряжении остались лишь расходники, он сам и Хирайшин, на который за годы пользования он наловчился тратить самый минимум чакры.       С атаки камнями прошло не более трёх минут. За это время пыль улеглась, а в окопе коноховцев сотня кунаев была разложена так, чтобы метнуть их все за считанные мгновения.       — Запуск по моей команде. После этого ими займусь я, — спокойно выдал инструкции Минато, внимательно вглядываясь в сторону укрытия ивовцев.       — Да это же самоубийство! — кто-то из толпы явно счёл план признанного гения слегка недоработанным.       — Закрой рот и делай, что велено. Сейчас мы увидим Жёлтую Молнию в действии. Даже не думай моргать — всё пропустишь.       — Пли! — за доли секунды на замаячивших на горизонте ивовцев обрушился металлический дождь.       Броски не были прицельными. Количество тут было важнее качества, но ивовцы поняли это слишком поздно. Большинство из них просто и беспрепятственно уклонилось от легкой для просчёта траектории полёта расходников, позволяя им впиться в землю под ногами. Это было глупой фатальной ошибкой.       Тихий вскрик — оборванный предсмертный вопль — раздался из самого центра построения. Все замерли в напряженном ожидании, готовые к отражению нападения. Они сделали именно то, чего от них ждал Минато.       Секунда… пять… десять… двадцать… Новый вскрик из дальнего левого угла построения ознаменовал появление нового трупа. Липкое напряжение вязким слоем стало оплетать шиноби Ивы.       Секунда… две… пять… пятнадцать… История повторилась в верхнем правом углу.       Минато словно играл со своими противниками, как хищник с жертвой, бесповоротно обреченной на смерть. Точнее, так могло показаться на первый взгляд. На деле же, у всего этого спектакля была чётко выверенная цель.       Он всегда относился к сражениям серьёзно, чего не нельзя было сказать о той же Кушине. Она никогда не упускала возможности повеселиться во время битвы. Минато искренне пытался искоренить в ней эту пагубную для шиноби привычку. Безуспешно.       Со временем Минато заметил и положительную особенность подобного «стиля» боя, которую ранее по неясным для себя же причинам упорно игнорировал. Насмешки и подколы зачастую оказывали огромную услугу в сражении, деморализуя противника. Определённо, Кушина делала это исключительно на интуитивном уровне, но пользовалась она этим с завидной регулярностью. И что-то подсказывало Минато, что Наруто далеко от мамы в этом плане, увы, не уйдёт.       В итоге этот «стиль» Минато обработал, подстроил под себя и наловчился эффективно использовать. Впрочем, сражаться в таком ключе ему не нравилось. Но порой ситуация, как сейчас, не оставляла выбора.       Две мучительно долгих минуты, полных адского напряжения и неприкрытого унижения, закончились для ивовцев потерей семи союзников и явной паникой среди бойцов. Люди во все времена боялись неизвестности, а сейчас неизвестно кто и неизвестно как преспокойно проредил ряды опытных шиноби. И этот некто явно не собирался останавливаться на достигнутом.       А коноховцы пристально наблюдали за развернувшейся бойней из укрытия.       Частота, с которой тела безвольно валились на землю, медленно, но верно росла. Паника наступала на горло гордости и заставляла отступать куда угодно, лишь бы оказаться подальше от непонятного противника. Началась суматоха. Шиноби Ивы начинали ломиться в обратном направлении безо всякой систематики, находясь во власти первобытного инстинкта самосохранения. Это было на руку Минато.       Пять минут приравнялись к двадцати пяти павшим бойцам врага. Уже половина отправилась на тот свет, а никто так и не увидел чистильщика.       — Жёлтая Молния Конохи! — чья-то очевидная догадка обрушилась на значительно поредевшие силы Ивы страшным, смертельным приговором.       Взрослые мужчины, опытные шиноби, видавшие виды вояки — все эти определения в эту минуту обесценились. Страх скорой неизбежной смерти лишил их человеческого облика; остались лишь животные, глупо скалящиеся в надежде отпугнуть более сильного врага. На поле воцарилось истинное безумие, которое поддерживалось и распалялось непрерывной чередой смертей.       Шесть с половиной минут ознаменовали победу Конохи в этом бою. Только четыре человека в округе всё ещё продолжали дышать. Трое из них были обязаны четвёртому за эту возможность.

***

      «Я всё изменю», — прокручивал в голове Итачи. Какой бы ни была причина для решения проблемы насилием, это решение — ошибка, которая никогда не станет чем-то правильным, пусть даже и приведёт к желанному результату. Эта вера должна была стать… нет, она уже стала основой человека, известного как Учиха Итачи.       — Пора возвращаться, — голос отца ворвался в его мысли совершенно неожиданно.       И всё же эта фраза гораздо меньше застала его врасплох, чем дикая ругань, которая раздалась слева со стороны обрыва, откуда Итачи наблюдал за бойней. Звуки пока что были отдалёнными и нечленораздельными, и тем не менее их нецензурное содержание было очень даже явным. Две пары тёмных глаз впились в направлении неизвестных голосов.       — …здючка коноховская!       — Вот же тва-а-арь! — этот вопль прозвучал подозрительно болезненно.       — Хватай её!       Голоса приближались. Судя по всему, их было три, и все принадлежали парням.       — Теперь не уйдёт! — послышался небольшой взрыв.       — Мелкая дрянь!       — Как грубо, ‘ттебайо! Фу, таким быть! — задорный девчачий голос на фоне этой матерной какофонии показался до абсурда неуместным.       Итачи узнал этот голос — просто не мог не узнать. Он виделся с его обладательницей всего два раза, но они так отчётливо запечатлелись в его памяти, что забыть их было невозможно, равно как и яркую обладательницу этого звонкого голоса.       — Сдохни!       — Подай пример! — она откровенно насмехалась.       Стоило признать, подобная реакция на угрозу жизни была весьма необычной даже в среде шиноби. Фугаку тоже понял, кто эта девочка, пусть не так быстро, как сын.       — Не уйдёшь!       В двадцати метрах впереди на краю обрыва, мелькнуло золото волос. Фугаку активировал шаринган. Итачи такой возможности не имел, но смотрел на происходящее во все глаза. Казалось, даже плотная стена дождя выпала из его мироощущения не в силах помешать ему уловить мельчайшие детали.       — Живой не дамся, даттебайо!       Это была не провокация. От понимания этого факта веки Фугаку едва заметно дрогнули.       Она резко крутанулась на пятках, параллельно запуская руки в подсумок, и резким движением бросила не менее дюжины кунаев в три направления. Кунаи летели не прицельно: их словно кинули лишь бы сделать хоть что-то. Но Фугаку видел следы чакры на метательном железе.       «Я бы бросил точнее», — от этой мысли, всплывшей на периферии сознания, Итачи стало стыдно. Всё-таки между ним и Наруто была разница в несколько месяцев. Для взрослых это — незначительные крохи, для детей их возраста — пропасть. Он уже понимал это, потому и почувствовал укол совести.       — И это всё?!       Наруто повезло, что у её противников не было Шарингана.       — А то! — она взяла небольшой разбег спиной к краю обрыва, а её руки в этот момент сомкнулись в печати. — Кац! — крик сопроводил прыжок, в момент толчка она крутанулась вокруг своей оси.       Итачи видел всё словно в замедленной съёмке. Эту странность в тот момент он даже не осознавал, но с жадностью ловил каждую деталь так удачно растянувшихся во времени событий.       Невозможно яркие волосы Наруто взмыли параллельно земле и начали движение по часовой стрелке, заметно запаздывая за её телом. Полукругом у места её прыжка вспыхнули столбы огня, нагнетая клубы пара и пыли, а мелкие камешки полетели по всем направлениям. Её детское, но уже гибкое тело изящно перекрутилось, а левая рука, взявшая большой замах, резким движением кинула в сторону Учиха свиток. Подорванный край обрыва начал осыпаться крупными комьями земли. Из густоты тумана прямо в Наруто полетели смертоносные звёздочки. Её ярко-голубые глаза широко распахнулись в… озадаченности? Не в страхе или панике, а в озадаченности?! От этого Итачи почувствовал, как в груди яростно всколыхнулось раздражение. Природу этого чувства он решил выяснить для себя позже.       Тем временем тело Итачи уже действовало, практически неосознанно. Он бросил сюрикены так, чтобы минимизировать урон до состояния «не смертельный». Получив лишь пару неопасных порезов и кучу царапин, Наруто врезалась в землю, уходя в серию беспорядочных кувырков, пытаясь сократить урон от самоубийственного прыжка. Вышло удивительно хорошо. Содранная голень — не самая страшная травма, которую можно получить после полёта с тридцатиметрового обрыва.       Итачи схватил брошенный ею свиток. «Метко. Прямо в руки». На сей раз заниматься самоукорением за мышление в подобном ключе он не стал, не желая тратить время на подобные вещи.       События продолжали развиваться с умопомрачительной скоростью. Не прошло и секунды после того, как Наруто перестала кувыркаться в бешеном темпе, как она встала наизготовку, готовая продолжать бой.       Возможно, при других обстоятельствах всё это выглядело бы мило. Воинственно настроенная маленькая девочка — это даже звучит умилительно. Но сейчас ничего милого в происходящем не было. Из разбитой коленки и разодранной голени обильно текла кровь, которую струями размывал дождь. Футболка больше напоминала половую тряпку. Волосы хаотично липли к телу, храня в себе камешки и куски земли. Грудная клетка тяжело вздымалась. А ярко-голубые глаза смотрели с упрямой уверенностью биться до конца.       Наруто заметно вздрогнула от резкого появления Фугаку за спиной, но тут же победно ухмыльнулась, словно на то и был расчёт. Она прикрыла глаза и повела головой, пытаясь уловить что-то невидимое для простого взгляда.       — Шесть метров — на двенадцать, и семь — на час. Третий — мой, — сказала чётко и по существу — точно так и положено отчитываться во время битвы.       Разумеется, Фугаку видел чакру всех троих благодаря шарингану, но был приятно впечатлён комментарием Наруто. Он молча вновь растворился в вихре техники перемещения.       Она развернулась на одиннадцать часов, левой рукой выхватывая кунай из подсумка, и направила его себе в живот. Итачи уже хотел броситься наперерез, заранее осознавая всю безнадёжность затеи, когда зацепился взглядом правую руку Наруто, заведённую за спину: в ней что-то блеснуло. Вздох облегчения показался Итачи чересчур громким, но обратно его уже было не возвратить.       — Не так быстро! — преследователь, которого Наруто взяла на себя, подскочил к ней и перехватил её руку.       — Это точно, ‘ттебайо! — она резко вывела правую руку из-за спины, и уже другой кунай с противным чавкающим звуком вонзился в чужой живот.       Её левая рука вырывалась из ослабевшей хватки и с заметным усилием протолкнула ему под ребра второй кунай. Наруто рухнула наземь, добивая одно колено, раздирая другое и ссаживая ладони. Парень повалился на нее сверху, издавая булькающий хрип с выражением болезненного шока на лице. Она с трудом вывернулась под трупом: теперь её придавливало поперёк живота.       Итачи подбежал, чтобы помочь обессиленной знакомой, которая оказалась на грани истерики. Он стискивал зубы от раздражения: Наруто мешала. Вместо того, чтобы расслабиться и попытаться выскользнуть, она упорно дергала труп врассинхрон с Итачи. А потом он замер от понимания: её придавил труп. Он ведь и сам бы наверняка запаниковал, окажись на её месте. Какое право он имел её осуждать?       Наруто тоже замерла, уставилась на Итачи с выражением отчаяния и усиленно закусила истерзанную губу. Он коротко кивнул, сам не зная зачем, и быстро, но плавно поднырнул ей за спину. Аккуратно обхватил её вокруг туловища и потянул, помогая высвободить ноги. На несколько секунд она зажмурилась, вжалась в Итачи, вцепилась в его руки. И резко вскочила — не успел он опомниться. Он озадаченно смотрел на Наруто, которая во все глаза смотрела на труп.       Почему она решила убить сама? Рядом же был человек, способный спокойно избавить её от подобной ответственности. Месть? Прихоть? Проверка своих способностей?.. Нет, всё не то…       Убийство — неотъемлемый этап становления шиноби. Сегодня, здесь и сейчас она решилась его пройти. Просто Наруто поняла, что в другой раз, возможно, не решится. Слишком страшно было подумать об этом сейчас: она испугалась, что страх может окрепнуть и не позволить ей стать шиноби уже никогда. Скорее всего, потом её ожидало сожаление об этом решении, но в тот момент оно казалось единственно верным.       Вскоре вернулся Фугаку. Он стоял между молчавшими детьми. Итачи сверлил нечитаемым взглядом Наруто. Наруто стояла, задрав голову и подставляя лицо жёстким нитям ливня. Её трясло.       — Получилось, даттебайо, — в её голосе присутствовала такая отчётливая горечь, что она затмила собой всё облегчение, вложенное в эту фразу.       Наруто и Итачи отчётливо запомнили шестнадцатое июня 981 года. Тогда к ним пришло понимание того, что они именно из себя представляют. В этот день лил дождь.