Свет и тьма: книга яркого света

      Нога опасно проскользила по мшистой ветке. Какими бы широкими они ни были, отвлекаться не стоило. А Какаши не мог. Его мысли то и дело сосредотачивались на постороннем. На протяжении всего времени, которое он двигался в противоположную от Обито сторону, он пытался убедить себя в правильности своего решения.       Миссия же превыше всего, верно? Почему же тогда убеждение проходило из рук вон плохо? Почему вообще приходилось себя убеждать?       Он снова едва не упал. Пришлось изворачиваться — уходить в сальто и хвататься за следующую ветку руками. После ещё одного прыжка Какаши и вовсе затормозил. Раненое плечо решило напомнить о себе в самый неподходящий момент. Или, наоборот, в самый подходящий?       Эта боль заставила мозг Какаши работать в совершенно ином направлении. В мыслях начали всплывать картины недавних событий… совет Рин не нагружать плечо, почти вылеченное ею же… слова Обито о том, что они оба не раз оказывались обязаны жизнью ирьёниндзюцу Рин… наставление сенсея, что нужно не слепо следовать правилам, а действовать по ситуации, ставя команду превыше всего… и вишенка на торте — то, как Обито в сердцах говорит, что для него Белый Клык — настоящий герой, а люди, бросающие товарищей в беде, гораздо хуже любого ничтожества.       Какаши кивнул сам себе. Он наконец нашёл правильное решение.

***

      Наруто сделала пару твёрдых шагов вперёд и присела около мёртвого шиноби Ивы. Его она убила всего пару минут назад. Она всматривалась в лицо поверженного ею противника так, словно искала там ответ на мучавший её давно вопрос. После её глаза скользнули ниже и остановились на глубоких ранах на торсе. Дождевая вода размывала кровь и создавала мутно-алую лужу вокруг.       Фугаку молча наблюдал за её действиями. Её поведение действительно удивляло. Она сохраняла спокойный вид. Её плечи заметно вздымались от тяжёлого дыхания, но она только что преодолела явно немалое расстояние, участвовала в смертельном бою, совершила первое в своей жизни убийство. Но она не плакала и не жаловалась, даже не пыталась. Фугаку подумал об Итачи. Тот повёл себя абсолютно так же, но Итачи — мальчик, к тому же старше.       Она от чего-то нахмурилась, а её маленькая ручка, покрытая синяками и ссадинами, потянулась к лицу бывшего врага. Итачи заинтересованно склонил голову набок. Наруто закрыла глаза мертвеца, пока это ещё оставалось возможным. После она с заметным трудом встала — разодранная голень давала о себе знать — и развернулась лицом к Учиха.       — Спасибо! — она широко улыбнулась и благодарно поклонилась.       Фугаку почувствовал себя несколько выбитым из колеи. Как после всего случившегося можно было улыбаться? Однако через несколько секунд Наруто скривилась и зашлась хриплым кашлем. Ей явно очень хотелось пить.       — Держи, — Итачи незаметно оказался рядом со знакомой и уже протянул ей флягу.       — Спасибо, — она вновь улыбнулась, приняв флягу, и опустилась на лежавший рядом камень.       Ей до жути хотелось жадно проглотить залпом столь желанную воду, но пришлось делать мелкие размеренные глотки, потому что так правильно, так учил папа. Фугаку про себя подметил этот факт.       Он присел на корточки возле детей, чтобы смотреть им в глаза не с позиции «сверху вниз», а с позиции «на равных». Итачи очень удивился этому: обычно отец не заморачивался такими вещами. Он понял, что отец тоже испытывал интерес в отношении Наруто, и от этого несдержанно приподнял брови.       — Испугались? — дети покосились друг на друга и дружно с осторожностью кивнули.       — Я прибежала сюда, а никого рядом не было. Все где-то далеко. А меня догнали вот почти тут, очень близко. А я знала, что не добегу до других… ну, которые далеко, — она махнула рукой в сторону лагеря. — Вот. И я уже подумала, что мне — конец. А потом почувствовала чакру Итачи. Я же его чакру везде узнаю, поэтому сразу же поняла, что это он, — она запустила руку в мокрые от дождя волосы, растрёпывая и без того убитую причёску.       — Везде узнаешь? — Фугаку вопросительно посмотрел на сына, словно тот мог объяснить причины этого явления.       — Ага, — Наруто кивнула, радостно жмурясь. — Ещё так удивилась, ‘ттебайо! — она резко взмахнула руками и из-за этого опасно накренилась вперёд, но упасть ей не позволил Итачи. — Во-о-т. А потом почувствовала вас рядом с ним. Вы чем-то похожи. И я поняла, что вы папа Итачи, — она довольно болтала ногами, не замечая придерживающих её рук друга, зато это очень отчётливо видел Фугаку.       Итачи бросил из-под ресниц озадаченный взгляд на знакомую. Она сказала «папа Итачи». Это «папа» очень резануло по уху: он, сколько себя помнил, всегда звал Фугаку отцом. Должно быть, он и в самом деле никогда не звал его «папой».       — Какое-то нереальное везение, ‘ттебайо! — она, всё также счастливо улыбаясь, выпрямилась и повернулась к другу, отчего их лица оказались в неприличной близости.       Итачи отскочил, как ошпаренный, и нервно сглотнул, покрываясь стыдливым румянцем. Никогда в своей жизни ни с кем он не оказывался настолько близко. Он потупил ошарашенный взгляд в землю, подумав, что даже ощутил её горячее дыхание на лице. «Она коснулась носом моей щеки», — осознал он с непонятным для себя самого испугом и рассеянно притронулся к лицу, будто надеясь, снова ощутить там горячий вздох Наруто. С каким-то горьким разочарованием Итачи почувствовал лишь собственные холодные пальцы и ещё более холодную влагу продолжавшего хлестать ливня.       А Наруто, казалось, и вовсе не заметила смущение друга. Она, стоило Итачи отпрыгнуть, уставилась на Фугаку. Она без стеснения изучала его внешность. Не без удивления она поняла, что Итачи пусть и был похож на Фугаку, но в нём присутствовало намного больше черт Микото, причём сын вышел намного красивее папы. Хотя, возможно, Наруто не могла правильно оценить внешность взрослого в силу возраста. Но разглядывать Итачи ей нравилось намного больше, пусть в действительности возможность заниматься этим ей ещё не представлялась. А ещё Итачи хотелось трогать и тискать, это бы позволила и Микото, но Фугаку явно был не из той категории людей, которые лояльно относились к подобным нежностям.       Даже чакра друга куда больше напоминала нежное, обволакивающее пламя Микото, чем обжигающий льдом огонь Фугаку. Наруто прикрыла глаза, бесстыдно концентрируясь на чакре друга: ещё в первую же их встречу это ощущение запомнилось ей болезненно чётко. Она не признавалась в этом даже Обито, но иногда перед сном она уносилась ощущениями к жгучему, полыхающему кварталу Учиха, чтобы безошибочно найти там особенную, полюбившеюся ей чакру, которая дарила ни с чем не сравнимое чувство защищенности. Даже чакра родителей не была такой уютной. Стихии мамы — суйтон и футон, что вкупе со взрывным ярким характером создавало шторм на морском побережье. Наруто всегда казалось, что её хлестало по лицу ледяными, сорвавшимися с водной поверхности каплями, а сверху нависала огромная волна цунами. У папы были райтон, катон и футон, что, к счастью, смягчалось его спокойным рассудительным характером, но даже так его чакра не давала уюта. Наруто словно оказывалась в голом поле, кожу обдавали резкие потоки раскалённого ветра, а над головой на низком небе медленно копился мощнейший разряд молнии, грозившийся ударить быстро и беспощадно. А чакра Итачи… она вообще, что казалось странным для Учихи, не имела много общего с огнём. Наруто было стыдно за своё странное пристрастие, но отказаться от него не получалось. Хотя, говоря откровенно, по-настоящему отказаться она и не пыталась. Слишком приятно было чувствовать окутывающее ласковое тепло; она будто оказывалась в спокойной мирной воде, защищающей от бушующего снаружи огненного шторма.       Она открыла глаза, поймав смущенный взгляд Итачи. На секунду малышку прошиб испуг от мысли о том, что он знал, чем она занималась. И ей стало по-настоящему стыдно.       — Даттебайо! — пробормотала она и спрятала заалевшее лицо в ладошках.       Фугаку не сдержал вздоха удивления. Он не знал, что его поразило больше: смущение сына, который, несмотря на малый возраст, всегда был спокоен и собран, или смущение Наруто, у которой способность смущаться должна была отсутствовать на генетическом уровне? Или дело и вовсе заключалось в самой представшей его взору ситуации? Четырёхлетний мальчик и трёхлетняя девочка, которые были едва знакомы, обменивались неловкими взглядами, точно два влюблённых подростка. Абсурд.       Или всё это — последствия стресса? Через что бы сегодня ни прошла Наруто, это явно было самое гадкое, что случалось в её жизни. И даже так она сказала, что ей повезло. Много ли людей в подобной ситуации сочли бы, что всё сложилось удачно, а не начали бы стенать по поводу тягостей судьбы? Надо было признать, что и для Итачи этот день выдался неимоверно тяжёлым, и от него тоже не поступило ни единой жалобы.       Фугаку зацепился взглядом за торчащий из подсумка сына округлый бумажный край.       — Что в свитке?       Очевидно, если ради него Наруто пытались убить, что-то очень ценное. Более того, свиток был не просто текстовым, а запечатывающим. Это было понятно из-за его крупноватых размеров. Но что именно в нём содержалось? И, главное, как оно попало в руки Наруто?       — Информация из «Второго» лагеря.       Фугаку нахмурился: он был абсолютно уверен в том, что в свитке находилось что-то покрупнее просто текста.       — Какая именно? — может, там были запечатаны карты?       — Вся, — Фугаку никак не изменился в лице, но его взгляд стал более пронзительным, отчего Наруто поёжилась.       — Как свиток попал к тебе?       — Я была во «Втором» три дня. А вчера вечером… почти ночью мы заметили оцепление. А на рассвете на нас напали. Мы успели собрать всю-всю информацию, чтобы передать её в Коноху. Томайо-сан приказал мне доставить свиток союзникам любой ценой. Со мной был Анбу. Он… он умер… Он остался, когда нас догнали, а потом умер. И в лагере все умерли… даже Томайо-сан… Только я ещё живая. У врага ещё пятнадцать живых было. А три догнали меня тут. Значит, у врага сейчас — двенадцать живых, — она выдала настоящий отчёт по миссии, пусть простыми и в большей степени детскими формулировками.       — Ещё даже не генин, а уже готова пойти на смерть за деревню?       — Протектор, звание… рост… возраст… — Наруто заговорила тихо, сомневаясь в своих словах. — Всё это имеет какое-то значение, да? Так решают: сильный или слабый, ‘ттебайо. А разве… разве это так?.. Я имею в виду… оно всё же не так, да? Шиноби ты или нет, решает же не это, да? — Наруто испытующе уставилась на Фугаку: ждала согласие или осуждение, но не дождалась ни того, ни другого. — Вот… вот как понять, когда убить можно? Даже не можно, а нужно? А когда нет, даттебайо? Это же не понять, да? Это вроде как… надо знать. Чувствовать… — она опустила рассеянный взгляд. — Убивать надо уметь.       Фугаку внимательно посмотрел на Наруто, а затем на сына. Он вспомнил себя в их возрасте: тогда он даже думать не мог об участии в реальном бою. Он родился под конец Первой Мировой, но осознавать начал себя уже во времена относительного мира. Когда началась Вторая Мировая, ему было уже двадцать. А эти дети уже сейчас были способны защищать, сражаться, убивать…       Он беззвучно выдохнул. Всё эти рассуждения не вязались с отдающим беспечностью образом Наруто. Повисла тишина, от которой становилось тошно. Немного бессвязная речь, выраженная наивными словами, хранила в себе жуткую правду их мира, которую Фугаку стремился донести до Итачи, приведя его на поле боя. И Итачи понял эту правду, едва не треснув под тяжестью её осознания. Наруто тоже поняла.       Ярко-голубые глаза зацепились за окрашенный алым ворот футболки друга, а губы, искусанные за это утро до крови, растянулись в немного болезненной улыбке. Очень уж не хотелось гордиться тем фактом, что на совести — чья-то оборванная жизнь.       В их проклятом мире это являлось нормой.       — Сегодня мы узнали, когда убивать надо, — подняла голову, и её улыбка чуть дрогнула, — да, Итачи?       Он ловил каждое её слово. Он видел в ней что-то такое, чего не было в других детях, чего не было даже у многих взрослых. Он видел в ней союзника. Это была их третья встреча, и, как все предыдущие, она носила фантасмагорический характер. Знакомство их оказалось причудливым. Он до сих пор иногда вспоминал неуместно громкое веселье Наруто и её мамы. Обстоятельства второй встречи были далеко не самыми приятными, но его интерес к Наруто после этого ощутимо возрос. Именно события диверсии послужили отправной точкой для формирования жизненной цели Итачи. Ещё тогда увиденное засело глубоко в его душе и медленно, но верно преобразовывалось, пока сегодня не обрело свою окончательную форму — жгучее желание изменить мир. Сейчас они виделись лишь в третий раз, но Итачи ясно видел то, что в душе Наруто жило точно такое же желание.       — Это же получается, что с сегодняшнего дня мы самые настоящие шиноби, даттебайо! — после недолгого молчания она выкрикнула слишком неожиданно.       Эмоции оказались совершенно иными. Не осталось и капли той взрослой серьёзности и печали, пронизанной душевной болью. Перед Учиха снова сидела жизнерадостная Наруто, беспечно болтавшая искорябанными ножками.       Фугаку ничего не сказал. Он всё ещё не мог назвать Итачи шиноби. Но и отрицать, что Наруто была во многом права, он не мог. Он чувствовал некоторую гордость за сына, но не более того. Это всё являлось лишь очередным этапом взросления, который бы произошёл в любом случае. Итачи практически во всём опережал сверстников, так что едва ли можно было считать удивительным то, что и первое убийство он тоже совершил на порядок раньше многих.       Сейчас на лице Наруто красовалась её фирменная абсурдно широкая, но обворожительная улыбка. Вдруг она радостно распахнула глаза и подскочила, кинувшись обнимать Итачи, но в итоге повалилась на него из-за боли в разодранной голени. Итачи же, совсем этого не ожидавший, обхватил одной рукой знакомую, чтобы она не покалечилась, а второй подстраховал себя, благодаря чему упали они совершенно безболезненно.       Он почувствовал себя невероятно неловко. У него происходило очередное потрясение: вот так просто и крепко Итачи не обнимался ещё ни с кем. Его круг общения начинался с родителей и заканчивался на них же. Наверное, потому, что ровесники, как бы высокомерно это ни звучало, казались ему глупыми, а дети постарше считали таковым его в силу малого возраста. Отец никогда не был склонен к открытому проявлению чувств. Хотя если говорить откровенно, Фугаку не был склонен к проявлению чувств вообще. Открытые или закрытые, если они и имелись, то о них знала разве что Микото. Даже банальной похвалы от него приходилось не просто добиваться, а выбивать её себе по́том и кровью. Микото же пусть и очень любила сына, но всегда выражала свои чувства сдержанно, по-учиховски.       А сейчас его так запросто, словно это самое обыденное действие на свете, обнимала Наруто. Учитывая то, что они плюхнулись на землю, Итачи, слегка придавленный знакомой, ощущал себя пойманной в ловушку жертвой. Хотя Наруто тоже испытывала откровенную неловкость, но слезть с друга не получалось из-за боли, резко проявившейся в искалеченных конечностях. Итачи от понимания всей деликатности ситуации опять покраснел. Причём так ярко он не краснел ещё никогда в своей недолгой, но довольно-таки насыщенной жизни. Для него сегодняшний день, определённо, выдался перенасыщенным разнообразными «впервые». Он смог приподнять знакомую и помочь ей сесть рядом. Всё смущение Наруто мгновенно испарилось, и она, весело смеясь, наконец нормально обняла Итачи.       Фугаку же ощутил лёгкую прострацию от её убийственной непосредственности. Теория о том, что она сумела найти общий язык с Кьюби, казалась ему всё более и более правдоподобной, потому что даже Демон бы не устоял под этим истинно узумаковским напором. Причём она действовала совершенно искренне и неосознанно. А о чём тогда могла быть речь, если она ставила перед собой цель?       Спустя десять секунд, за которые Итачи познал все ранее неизученные виды и степени смущения, Наруто отстранилась. Итачи, ощутив долгожданную свободу, аж подскочил. Когда он чуть отдышался, понял, что знакомая так и сидела на земле не в состоянии встать сама. Он помог ей подняться, за что получил искреннюю благодарность и слегка рассеянную улыбку.       Судя по всему, настроение Наруто было настолько же непостоянным, насколько постоянной был маска спокойствия представителей клана Учиха. То есть менялось оно чуть ли не ежесекундно. Минуту назад она печально философствовала на тяжёлые темы, а сейчас стояла с таким видом, будто у неё сегодня был день рождения и она уже втихаря слопала праздничный торт. Итачи тем временем медленно, но верно прекращал пародировать помидор, возвращаясь к своему привычному бледному цвету кожи.       Фугаку никак не комментировал происходящее, но говорившие о многом реакции сына его не особо радовали. Неужели так просто было вывести Итачи из душевного равновесия? Фугаку бы так и подумал, если бы лично не видел лицо сына, спокойное после убийства. Значит, это являлось реакцией не столько на действия Наруто, столько на неё саму. Что делать с этим фактом, он пока не понимал, и потому, собственно, ничего не предпринимал. Ровно до этого момента он искренне считал, что столкнётся с подобной проблемой не раньше чем лет через десять.       Он молча оставил дуркующих детей позади и пошёл навстречу к торопливо приближавшейся паре чуунинов, которых послали на шум, поднятый скоротечным сражением. Фугаку прибавил ходу, чтобы дети остались ощутимо позади, перехватил посланцев и приказал им возвращаться в лагерь, передать то, что в стычке пострадал лишь противник, новость о нападении на «Второй Юго-Восточный» и смерти его регулярного состава. Когда Фугаку вернулся, дети отошли от всего, что сами же вытворяли, и стали смотреть на него, ожидая инструкций к действиям.       — Возвращаемся в Коноху. Если они поймут, что преследование провалилось и отправят новую группу, то её здесь подобающе встретят. Нам эта стычка ни к чему.       Итачи не показал то, как его скрутило от слов о подобающей встрече. Очередные смерти… очередные убийства…       — Есть, — дети ответили в унисон.       Итачи перекинул руку знакомой через плечо, потому что самостоятельно с убитой ногой она бы далеко не ушла. Наруто стала сопротивляться и даже злиться: эта попытка помочь казалась ей тычком в нос в то, что она провалилась — получила ранение. Итачи лишь молчал и осуждающе смотрел на неё: она ведь себе хуже делала. Прервал это недопрепирательство Фугаку, указавший на то, что если Наруто будет идти самостоятельно, то продвигаться они будут медленнее. Она пристыженно приняла помощь, причём её стыд не прошёл ни через пять минут, ни через десять.       Они уже прошли несколько километров в направлении деревни, когда сверкнула молния.       Небо рассекло пополам.       Наруто встала как вкопанная. Из-за этого придерживающий её Итачи едва не упал. Ярко-голубые глаза расширились в немом ужасе. Неосознанно она до боли вцепилась другу в плечо. Итачи молча терпел и таращился на знакомую, не понимания, что происходит. Неужели её так напугала молния?       Она вглядывалась в полотно туч, но видела лишь обычные складки облаков. А ведь до разряда ей почудился образ Обито, его левая половина. На мгновение ей показалось, будто вторую и вовсе стёрло. И тогда ударила молния, окончательно рассекая образ Обито пополам. Возможно, этого вообще не было. Лишь игра её воображения. Но ей стало по-настоящему страшно.       Наруто прикусила губу и резко опустила голову вниз. По округлой щеке скатилась крупная слеза, которую смог увидеть Итачи. Он не мог поверить, что банальная молния оказалась способна так напугать храбрую до безрассудства знакомую.       — Аники… — её шёпот был очень тихим, на грани слышимости, но для опытного шиноби, вроде Фугаку, уловить его не стало проблемой. Сложнее пришлось Итачи, который тем не менее тоже в этом преуспел. Наруто резко покачала головой, отгоняя наваждение, и вновь посмотрела на мрачное небо. — Во что же ты такое вляпался?.. Кажется, ты всё-таки нарвёшься на кулак мамули.       Никто из Учиха не знал, кем являлся этот загадочный «аники», если достоверно было известно, что Наруто — единственный ребёнок в семье. Но теперь прояснилось то, что причина страха Наруто крылась в переживаниях за что-то неизвестное для Учиха.       Они продолжили путь.       Наруто шла в глубокой задумчивости, напрочь забыв про чувство стыда за то, что приходилось принимать помощь друга. Итачи ощущал себя предельно неуютно. Ему до невозможного сильно хотелось спросить у знакомой, что происходило и чем он мог ей помочь. И при этом у него не выходило даже слова из себя выдавить из-за неуверенности в том, что он действительно был в силах что-либо сделать. Кроме того, Итачи совершенно не представлял, как начать разговор. Поэтому он просто бросал косые взгляды на хмурый профиль Наруто и незаметно для себя хмурился сам.       Фугаку видел метания Итачи. Он, должно быть, ещё никогда не видел своего ребёнка таким… таким ребёнком. Итачи не был, как всегда, спокоен и собран, а его интересы, начинавшееся на искусстве шиноби и заканчивавшиеся там же, вдруг резко расшились, вобрав в себя Наруто. Итачи сомневался и смущался, а его мимика зажила собственной, неподвластной ему жизнью. В конце концов, он фактически в первый раз пытался завести с кем-то разговор. Правда, безуспешно.       Что чувствовал Фугаку, глядя на всё это? Разочарование. Он понимал, что сколь бы Итачи ни был силён, если его характер останется таким же непозволительно мягким, то хорошим шиноби он не станет. В реалиях их мира мягкость характера приравнивалась к смертному приговору: здесь или ты — или тебя. Фугаку уже давно видел, что в сыне не было жёсткости, но раньше ему удавалось себя убеждать в том, что это возрастное и это пройдёт. Сегодня он осознал: не пройдёт. Требовалось надавить на Итачи, заставить его выработать в себе эту жёсткость, иначе сама она не появится.       И при этом какое-то чувство глубоко внутри, которое и делало Фугаку отцом, откликалось на происходящее наивной радостью. Он, видя влияние Наруто на сына, невольно захотел, чтобы они стали друзьями. Как бы холодно и отстранённо Фугаку ни держался, он искренне переживал за Итачи. Он действительно очень выделялся на фоне сверстников, и эта особенность мешала ему выстроить с ними какие бы то ни было отношения. К Наруто же он тянулся сам. Должно быть, так получилось из-за того, что они, несмотря на все свои различия, в действительности были очень похожи. Оба — слишком взрослые дети. Наруто понимала Итачи, вероятно, даже лучше, чем Микото, с которой у него были близкие доверительные отношения.       А Наруто размышляла о том самом предчувствии чего-то плохого, которое поселилось под рёбрами ещё в самой Конохе, и не желало оттуда съезжать ни под каким предлогом. После удара молнии оно пропало. Его будто и не было никогда. Однако радости это не принесло. Напротив, казалось, что ощущение наступавшей на пятки опасности пропало лишь потому, что сейчас уже ничего не поделать. Опасность случилась, и её последствия исправить невозможно.       С таким мрачным настроем Наруто продолжала путь, пока снова не затормозила. С выражением дичайшего ужаса она уставилась на друга. Чем-то это напоминало лица у девочек её возраста, увидевших паука. Однако пауков здесь, определённо, не было…       — Что случилось? — Итачи сглотнул от всколыхнувшихся переживаний.       Кроме того, что его сильно озадачивали постоянные резкие перепады настроения знакомой… или подруги? Он ведь мог теперь считать, что они друзья? Так она ещё и регулярно выкидывала что-то такое, от чего неизменно хотелось пойти побиться головой о стенку. Она ведь то с Кьюби неслась сражаться, то врагов посреди боя передразнивала, то тискала всех вокруг… Вот что сейчас могло произойти?       — Мамуля! — она схватилась за голову в панике. — Она нас убьёт! — но тут же обессиленно опустила руки. — Сначала она приложит меня и папулю сковородкой, а потом скажет, что испугалась за нас, а потом ещё скалкой сверху добавит, ‘ттебайо, — на её лице красовалась глубочайшая степень отчаяния.       Итачи непонятливо моргнул. Как мама могла бить ребёнка за то, что переживала за него? А Фугаку проникся и даже испытал сочувствие. Правда, не к Наруто, а к Минато: вот кого Кушина точно щадить не станет.       — Это действительно проблема, — пробормотал Фугаку, думая, как помочь знакомым остаться в живых.       — Придумала! — аура счастья вокруг неё была практически видима глазу. — А что, если мы ничего не скажем Хокаге? Мамуля тогда не узнает, а значит, не будет переживать! — она стукнула сжатым кулачком левой руки о раскрытую ладошку правой.       — Так не получится.       Фугаку был согласен с тем, что это бы помогло, но обойти присутствие Наруто на поле боя в отчётах было не просто проблематично, а фактически невозможно. Чересчур много приключений она нашла на свою голову.       — Тогда… тогда нам конец, — сказала она осипшим, замогильным голосом.       — Может, мама придумает, как вам помочь? — подал голос Итачи.       Он не совсем понимал, что именно происходило, но почему-то был уверен, что мама точно знала, что делать.       — Микото-сан? Точно, ‘ттебайо! Она сможет придумать, как рассказать всё мамуле так, чтобы она нам головы не открутила!       Наруто жизнерадостно заулыбалась, совершенно спокойно закинула руку другу на плечо и повлекла его идти дальше. Переживания так её и не отпустили, но она понимала: даже если бы она сейчас всю дорогу страдала из-за… А из-за чего, собственно? Она ведь даже причину толком не знала, а все равно убивалась. А какой тогда в этом был смысл? Своими разрушенными нервными клетками она бы всё равно никому не помогла. Поэтому с чистой совестью Наруто заключила, что, пока не представится возможность сделать что-то существенное, можно наплевать на серьёзность. Сейчас нужно было просто добраться до дома.       Наруто глубоко вздохнула и прикрыла глаза. Чакра Итачи оказалась как никогда близко, и раз она решила перестать терзать себя пустыми тревогами, то лучшего способа отвлечься, чем сконцентрироваться на полюбившейся чакре, не существовало.       Сам Итачи наконец ощутил привычное спокойствие, хотя позволял себе бросать изучающие взгляды на подругу. Ему было интересно, о чём она думала? Из-за чего её лицо было таким умиротворённым? Однако спросить он так и не решился.       А Фугаку тем временем продумывал, как обойти все острые углы при отчёте.