Свет и тьма: книга яркого света

      Итачи стоял чуть поодаль, не проявляя своего присутствия. Они пришли к памятнику не меньше часа назад. Как только они оказались на месте, Наруто бережно уложила кисточки глицинии у подножия. А после просто встала рядом так, как это обычно делал Какаши. Она не плакала, не улыбалась, её лицо оставалось совершенно спокойным, но очень сосредоточенным. Она думала о друге. Вспоминала моменты, связанные с ним. Учиха не решался прервать ход её мыслей. Он и не хотел. Итачи не знал, что сейчас чувствовала подруга, но отчётливо понимал то, что ей было необходимо время.       Между тем утро уже полностью вступило в свои права, залив окрестности ярким солнечным светом. Скоро нужно было возвращаться. Итачи с грустью подумал о том, что с минуты на минуту ему требовалось прервать молчаливый диалог Наруто с Обито.       Он уже начал движение в её сторону, когда случилось кое-что в крайней степени неожиданное. Со стороны дороги, по которой рано утром торговцы доставляли продукты на рынок в объезд центральных улиц деревни, послышался детский вопль. Что именно там происходило, понятно не было, так как дорогу от полигона отделяла полоса деревьев шириной метров пятьдесят. После послышался мат грубым мужским голосом. Сюдя по всему, кто-то обвинял кого-то в воровстве.       Наруто и Итачи среагировали моментально. Они кинулись в сторону вскрика ещё до того, как начал браниться мужчина. Меньше чем через полминуты ребята уже находились у обочины.       Картина, представшая их взору, оказалась далеко не самой лицеприятной. Несколько повозок стояли на месте из-за того, что одна прекратила своё движение. Её хозяин чуть поодаль удерживал за шкирку мальчишку. На вид — лет шести-семи, но, может быть, и постарше. Тяжело говорить точно, когда дело касается недоедающих детей. А этот мальчишка явно недоедал: тонкие пальцы и запястья плотно обтягивала кожа, загрубевшая будто от ручного труда, а щёки были впалыми. Его одежда выглядела аккуратно, но на ней присутствовали следы заношенности. Его угольно-чёрная чёлка прикрывала большие, тёмные, затравленно смотревшие глаза. Наруто сразу же отнесла его к представителям клана Учиха.       — Чёртовы воришки! Руки бы вам всем поотрубать! — торговец встряхнул ребёнка, словно тряпичную куклу.       Он уже заносил руку, чтобы нанести удар, когда ему в затылок прилетел снежок. Торговец от неожиданности выронил мальчишку. Тот уже был в считанных сантиметрах от болезненного столкновения с утоптанным снегом, когда его кто-то подхватил. Но торговец уже это не видел: он смотрел в ту сторону, где стояли Наруто и Итачи. У Наруто в руке находился ещё один снаряд, который она прицельно кинула обидчику ребёнка в лоб.       Прямое попадание.       — Маленьких обижать плохо, даттебайо! — она злобно сверкала глазами.       Торговец мгновенно озверел и с громким рёвом бросился в сторону друзей. В этот момент на сцену вышел Итачи. Он единственным манёвром уложил на лопатки противника практически втрое больше него. Разумеется, если бы это был шиноби, а не гражданский, то у Итачи не имелось бы и шанса.       Остальные торговцы просто молча наблюдали за представлением. Они не спешили помогать своему коллеге и уж тем более не собирались помогать детишкам-шиноби, которые вступились за воришку.       — Хватит! — выкрикнул новый участник событий.       Парень лет одиннадцати, заботливо удерживал мальчишку, на выручку которому и прибежали Наруто и Итачи. На его лбу находился протектор — шиноби. Более того, поверх чёрной куртки с широким воротом был одет чуунинский жилет. Его серые волосы забавно отливали синевой. Они непослушно завивались, придавая ему растрёпанный несерьёзный вид. Это никак не вязалось с его сильным, строгим взглядом. Его глаза оказались тёмно-зелёными. Наруто раньше таких не видела. Цвет был очень насыщенным. Она окрестила его брезентовым, обнаружив сходство с брезентом, который покрывал поклажу на повозках.       В парне без проблем прослеживались типичные черты Учих. Однако цвет его глаз заставлял сомневаться, был ли он представителем клана шарингана. Может, полукровка? Хотя гены, отвечавшие за наследование улучшенного генома, являлись доминантными. Следовательно, для того, чтобы перебить их, требовалось разбавлять кровь на протяжении нескольких колен. Таких, как этот парень, чьи предки «отщепились» от клана годы назад, обратно не принимали. Это являлось нормой для любого клана. Но, судя по гербу, который выделялся красно-белым пятном на рукаве его чёрной куртки, он был членом клана Учиха.       Наруто очень удивилась. Впервые в жизни она видела представителя Учиху не с чёрными или серыми глазами. Она кинула взгляд на Итачи, как бы спрашивая его, был ли он знаком с неизвестным. Тот отрицательно покачал головой. Он тоже видел своего соклановца в первый раз. Итачи невольно нахмурился: он никогда прежде не слышал о том, чтобы кто-либо покидал клан.       Тем временем парень подошёл к лежавшему на снегу мужчине и помог ему подняться. Торговец пусть и принял помощь, но всем своим видом выказывал неприязнь к своему помощнику. Тот даже бровью не повёл от подобного отношения.       — На какую сумму он украл?       Торговец маслянисто улыбнулся.       — Шесть тысяч рё.       — Враньё! — вскинулся несостоявшийся воришка. — Я только пять яблок взял!       — Сейчас время такое, военное. Продукты дорого стоят, — ответил торговец с той же омерзительной улыбочкой.       — На рынке их продают по тысяче сто!       — Это процент, чтоб в следующий раз неповадно было. Глядишь, дружок ваш перестанет вас покрывать, когда разорится, — он мотнул головой в сторону старшего Учихи.       — Да это грабёж! Да ты!..       — Изаму! Просто помолчи, — чуунин строго посмотрел на названного. — Шесть тысяч?       — Разве? Я точно помню, что сказал «семь с половиной».       Лицо торговца, которое бы показалось самым обыкновенным в любой другой ситуации, сейчас выглядело абсолютно отвратительным. Наруто потряхивало от кипевшего внутри чувства несправедливости. Ей хотелось кричать, возмущаться, топать ногами и — больше всего — стереть кулаками эту гадкую улыбочку. Однако она просто стояла, шумно, практически со свистом втягивая воздух, и ничего не предпринимала. Кем бы ни был этот чуунин, он ясно дал понять, что вмешиваться нельзя. Что-то заставляло Наруто думать, что это был именно тот случай, когда следовало слушаться старших, как бы ни хотелось обратного.       — Хорошо, — парень нахмурился.       Он залез в подсумок. Казалось, он не был уверен в том, что там находилась запрошенная сумма. Он копался уже около минуты, и торговец начал терять терпение:       — Шевелись быстрее, или я!..       — Или ты «что»? — холодно осадил его парень.       Торговец стушевался. Гражданский ничего не мог предпринять против шиноби, даже если был почти вдовое больше него. То, что ему возвращали деньги за несуществовавшие убытки, являлось не более чем уходом от конфликта. Сейчас, в военный период, обыкновенные жители достаточно негативно относились к милитаризированному слою населения. Шиноби банально было невыгодно давать лишние поводы для неприязни: за это на них накладывались санкции. Впрочем, это останавливало их отнюдь не всегда. Именно в тот момент торговец об этом вспомнил. Иллюзия вседозволенности исчезла.       — Он взял на тысячу сто, — сипло исправился мужчина.       Парень в лице не изменился. Он снова перевёл взгляд в подсумок, а мужчина на ватных ногах направился к своей повозке и слабыми руками всучил мальчишке те самые несчастные пять яблок.       — Вот, — парень вручил торговцу сумму: получилась процедура обыкновенной покупки.       Мужчина злобно, но трусливо посмотрел на старшего Учиху и торопливо пересчитал деньги. Убедившись в том, что ему дали действительно тысячу сто рё, он молча вернулся в свою повозку. Итачи и Наруто переметнулись на другую сторону дороги к двум Учихам. Движение возобновилось.       — Вот бы покрыватель этих говнюков на какой-нибудь свой шинобской миссии откинулся, — проворчал один из проезжавших мимо торговцев, чем спровоцировал громогласный смех остальных.       — Даттебайо, — Намиказе буквально прошипела своё любимое словечко, причём так, что спасенный мальчишка вздрогнул от испуга.       — Успокойся. Зря только нервы тратишь, — сказал ей парень.       Наруто вняла его совету удивительно быстро. Уже через пару минут она выглядела спокойно. Правда, только лишь выглядела. Внутри неё так и бушевал ураган. Все они вместе, не сговариваясь, пошли в сторону полигона, с которого пришли друзья.       — Простите, пожалуйста, Кэтсу-сан, — Изаму заговорил только тогда, когда они вышли из-за завесы деревьев.       Весь его вид выражал стыд и вину.       — Мы договаривались, что ты придёшь ко мне, если дома будет нечего есть? — голос Кэтсу звучал жутко строго, но при этом, что удивительно, в нём не слышались ни осуждение, ни раздражение.       — Да, — Изаму опустил взгляд.       — Почему, в таком случае, ты пошёл воровать, а не пришёл ко мне? — чуунин скрестил руки на груди, жёстко глядя на мальчишку.       — На этой неделе к вам приходили Мэнэбу, Иори и Хитоми.       — И? — Кэтсу элегантно приподнял бровь.       В этот момент Наруто в очередной раз убедилась в том, что парень, несмотря на зелень глаз, был Учихой. Его манера речи, мимика, то, как он держался — всё это соответствовало образу классического представителя Учиха.       — А ещё Тоши-сан опять стало хуже, — Изаму поднял упрямый взгляд.       — И? Какое отношение это имеет к тебе? — тем же тоном продолжил чуунин.       — Прямое! — мальчишка полыхал недовольством. — Вы не можете накормить всех и помочь всем! У вас тоже есть проблемы!       — И это даёт тебе право на воровство? Тебе было сказано, куда обратиться за помощью. Ты предпочел нарушить закон, — он сохранял спокойный и ровный тон, наполненный строгостью. — У тебя есть на это оправдание?       — Как я могу к вам обратиться, когда знаю, что вам самим есть нечего! — Изаму тяжело дышал, сжав кулаки, в его глазах ярким пламенем горел протест.       — То есть ты считаешь, что мне выгоднее отдать семь с половиной тысяч за просто так, чем купить пару килограмм риса и несколько яблок?       — Вы отдали тысячу сто, — пристыженно буркнул мальчишка.       — Верно. Потому что повезло, — холодно парировал Кэтсу. — Я спрашиваю в последний раз. Кто дал тебе право воровать?       — Вы могли не помогать мне! Он бы всего лишь ударил меня! — снова принялся сопротивляться Изаму.       — А ты уже забыл, как Иори пролежал месяц в больнице после того, как его так же всего лишь ударили? — мальчишка стушевался: видимо, на этот раз у него не нашёлся контраргумент. — Я и отото зарабатываем достаточно, чтобы заботиться о наших близких. Я не идиот, чтобы отдавать последнее. Если у меня не будет возможности помочь, я так и скажу, ясно? Конкретно сейчас я могу помогать таким детям, как ты, Изаму. Ты должен был сначала прийти ко мне, а не додумывать то, чего нет.       «Такие дети, как Изаму» — те, у кого война отобрала многое, если не всё.       Они остались либо вообще без родителей, либо с больными и недееспособными. Они всё ещё не могли позаботиться о себе сами, но уже оказались вынуждены опекать родных. Да, им помогало правительство. Да, о них не забывал их клан, если, конечно, им повезло родиться в клане. Однако таких детей сейчас было слишком много.       Всех не прокормишь и всем не поможешь.       О феномене таких детей знал практически каждый, но все предпочитали делать вид, что этого нет. Пока они не видели и не слышали, пока это не касалось их напрямую, вполне успешно получалось игнорировать существование данной проблемы. Хуже всего было то, что, когда людей всё-таки затрагивала эта тема, они в большинстве своём реагировали так, как тот торговец сегодня. Им казалось, если отпугнуть, наорать, избить, то эти дети уйдут и больше не вернутся, и тогда можно будет вновь делать вид, что никакой проблемы нет.       — Простите, пожалуйста, Кэтсу-сан, — разговор вернулся к тому, с чего начался.       — Мне не нужны твои извинения. Мне нужно, чтобы в следующий раз, ты пришёл ко мне за помощью, когда она тебе понадобится, ясно? — он требовательно смотрел на мальчишку.       — Да! Обещаю, что больше не буду воровать, — совершенно искренне выкрикнул Изаму.       — Это хорошо, — наконец, голос Кэтсу смягчился. Он запустил руку в подсумок и вытащил оттуда несколько купюр. — Держи. Купи домой поесть. Пять яблок вам надолго не хватит.       — Спасибо, Кэтсу-сан, — мальчишка низко поклонился и принял деньги.       Он уже собирался прощаться, когда старший остановил его жестом.       — Ты не хочешь поблагодарить наших новых знакомых? Они тебе помогли, — Кэтсу посмотрел на Наруто и Итачи, которые на протяжении всего диалога молча стояли рядом.       — Спасибо! — он вновь поклонился.       — Да ладно, ‘ттебайо, — Намиказе от неловкости попыталась взъерошить волосы на затылке, но только лишь надвинула себе на глаза копюшон. — Нам не сложно, — она широко улыбнулась.       — Сложно вам или нет — сейчас не главное. Если ты кому-либо помог, то он должен отблагодарить тебя за помощь. Это банальная вежливость, — чуунин сказал это тем же строгим тоном, которым отчитывал Изаму.       Наруто даже почувствовала стыд от того, что дала повод применить к себе этот тон.       — До свидания, — мальчишка в очередной раз поклонился и со скоростью ветра унёсся в сторону деревни.       Намиказе смотрела ему вслед, в который раз осознавая то, что война — болезнь их мира. Она увидела новый симптом этой болезни.       — Я прекращу это, — она сказала тихо, но с твёрдой уверенностью в голосе.       — Что, прости? — Кэтсу был уверен в том, что расслышал всё правильно, но решил, что вложил в её слова неправильный смысл.       — Я прекращу все войны. Люди не должны так глупо умирать. Дети не должны воровать от голода, — она подняла на него упрямый взгляд. — Так быть не должно.       — Хмф… — плечи чуунина дрогнули.       Дети дружно посмотрели на него, а он рассмеялся так, что аж забросил голову и схватился за живот, начавший резко больно вздрагивать. У него даже слёзы на глазах выступили. Его смех был настолько обидным, что Наруто почувствовала, как тугой ком подступил к горлу, мешая дышать.       — Что смешного, даттебайо?! — она раздраженно смотрела на Кэтсу, который всё продолжал смеяться.       Глаза пекло. Очень хотелось проморгаться, но Наруто себе не позволяла, потому что понимала, что так могли потечь слёзы. А сейчас плакать было нельзя ни в коем случае.       — Прекратить войны? Ты это серьёзно? Что ещё? Может, ты хочешь стать Хокаге? — он снова зашёлся в приступе смеха, но смог достаточно быстро его подавить. — Хотя, нет. Будешь сильнейшим в мире шиноби, да? — в его голосе содержалось столько концентрированного едкого пренебрежения, что Наруто показалось, словно облили её кислотой.       — Я не хочу стать. Я стану.       Обида, возмущение, злость — всё эти чувства она оставила на потом: сейчас ей требовалась только непоколебимая уверенность.       — Да ладно? Ещё, небось, летать научишься? — он продолжил говорить в том же тоне.       — Если это поможет мне расправиться с войной, то научусь, — в её глазах горел вызов.       — Ты всего лишь маленькая наивная девочка, не видевшая реальной жизни, — он снисходительно улыбнулся. А Наруто от этого ещё больше вскипела. Он не считал её слова серьёзными. — Ты просто не понимаешь, о чём говоришь. Что ты знаешь о войне? Что на ней погибает много людей? А что ты знаешь ещё? Каково это находиться на бескрайнем поле трупов? Каково это терять друзей? Ты не выглядишь заморенным голодом, затюканным жизнью ребёнком, — он оценивающе её разглядывал. — Готов поспорить, что у тебя и оба родителя живы, так ведь?.. Так, — он кивнул. — Ты спрашиваешь, что смешного в твоих заявлениях. Да всё в них смешно. Всё, — и снова — снисходительная улыбка взрослого человека, обращённая к несмышленому ребёнку.       Наруто продолжала молча сверлить его взглядом. Она не отвечала. Огромное множество слов вертелось на языке, но ни одно из них она не озвучивала вслух. Просто не могла. Обида плотно схватила её за горло и душила, не позволяя говорить. Слизистую жгло так сильно, что казалось, она вот-вот отслоится. На глаза всё время наплывала предательская слёзная пелена, которой Намиказе не давала волю. Она не позволяла себе показать слабость. Не хотела давать новый повод для насмешки. Если чужое осуждение в легкомысленности — цена за её мечты, то она готова была принять её.       Мир без войн стоил преодоления любых трудностей.       Мир без войн стоил её чести и гордости.       — Она знает, — слова Итачи, о котором спорщики забыли, стали совершенной неожиданностью. — Она была на войне. Видела поле трупов. Стояла один на один против врага. Потеряла лучшего друга, — он бил каждый аргумент Кэтсу, спокойно глядя в его скептичное лицо. — Она почти не видится с родителями. Они постоянно уходят на миссии и оставляют её одну… Она знает, о чём говорит, — тихо заключил он и перевёл взгляд на памятник, около которого простоял с подругой порядка двух часов этим утром.       От каждого слова Итачи что-то внутри Наруто с жалобным треском надламывалось. И абсолютно всё содрогалось. Тем не менее внешне она не только ничем себя не выдала, но и приняла более уверенный вид, вернув тот самый громкий вызов своему взгляду. Кэтсу заинтересованно осмотрел малышку, будто бы пытаясь найти в её образе ответ на какой-то вопрос.       — Ясно… В таком случае я должен извиниться. Я был не прав, — не успела Наруто полноценно удивиться такой лёгкой победе, как парень продолжил. — Ты просто дура. Видимо, стереотип о «глупой блондинке» не такой уж безосновательный, — в его голосе не оказалось вполне ожидаемых язвительности или злобы; он говорил так, словно констатировал безоговорочный факт, и от этого становилось ещё обиднее.       Только сейчас Наруто поняла то, что забыла применить Хенге. Однако в свете происходящего это показалось ей настолько незначительным, что она тут же похоронила эту мысль и все связанные с ней чувства где-то на задворках сознания. Она продолжала смотреть чуунину в глаза, не давая ему повода усомниться в её уверенности.       Почему Кэтсу говорил ей такие вещи? Почему так отнёсся к её мечте? Разве её стремления не заслуживали одобрения? Он так не считал. Дело было не в том, что он являлся противником идеи о прекращении войн. Отнюдь, он был бы счастлив, если бы они прекратились. Однако он не верил в то, что эта идея являлась осуществимой.       Он был законченным реалистом. Жизнь давно разбила его розовые очки. Этого ей не хватило: жизнь продолжила бить его дальше. В глаз, в лоб, в печень… Иногда Кэтсу казалось, что его не просто переломало, а перемолотило в фарш. Именно жизнь научила его не верить в идеалы, которые в мире шиноби были эфемерны, и не поощрять построенные на идеалах мечты.       Жизнь стала над ним издеваться ещё до того, как он появился на свет. В мире, где всё решала сила, он был изначально поставлен в проигрышное положение. Он принадлежал клану Учиха, но, как многие считали, лишь номинально. Настолько не учиховских Учих до него не существовало.       Его прадедом был Учиха Кагами[2]. Он стал легендой клана шарингана наравне с Мадарой, который вместе с Шодаем основал Коноху. Так уж вышло, что столь великий человек как Кагами полюбил гражданскую и пошёл вразрез с интересами клана, взяв её в жёны. Со временем она родила двоих детей: сына и дочь.       Дочь переняла таланты отца, пусть и не сыскала такой же славы, а после вышла за Учиху и родила уже своего ребёнка. Сын же повторил ошибку отца только с бо́льшим размахом. Он полюбил гражданскую, жившую в Траве. Она была готова покинуть родные края и приехать к нему в Коноху, но имелась одна проблема: клан не одобрил этот брак. Смешение крови конкретно с этой женщиной гарантировало потерю улучшенного генома у потомства. Этого можно было избежать, выбери он куноичи — любую, пусть даже не Учиху.       Так или иначе выбирать другую он не стал. Не найдя другого выхода, сын Кагами сам покинул деревню и ушёл туда, где, как он считал, находилось его место. Так он стал единственным, не считая Мадары, нукенином из Учиха — тёмным пятном на и без того шаткой репутации клана.       Со временем у него появилась дочь. Она стала первым и последним его ребёнком. Она выросла очень болезненной, поскольку её мать перенесла осложнения во время беременности. Гражданским всегда было крайне тяжело вынашивать детей от шиноби из-за необходимости в серьёзных количествах чакры для формирования плода. Без тщательного контроля ирьёнинами такие беременности редко заканчивались успешно и беспроблемно. Девочка оказалась абсолютно бесперспективной как шиноби.       К сожалению, большой и долгой любви она в своей жизни так и не узнала. При каких именно обстоятельствах и от кого она забеременела, не узнал никто. Она отказалась говорить. Многие считали, что она стала жертвой насилия какого-то шиноби, оказавшегося в Траве проездом. Вполне возможно, эти предположения являлись правдой.       Ближе к концу седьмого месяца она разродилась и в родах же погибла.       Тот факт, что её сын выжил, был сродни чуду. Недоношенный и ослабленный из-за болезненности матери, он просто не мог пережить и первой недели. Во всяком случае, так считали все, и потому даже имени ему не дали. Именно за факт выживания он получил своё имя, значащее «Победа». Вопреки ожиданиям он не только выжил, но и начал стремительно развиваться. Дети-шиноби всегда развивались быстрее детей-гражданских.       Несмотря на то, что Кэтсу во многом опережал своих сверстников — обычных детей, он заметно уступал детям-шиноби. Раннее рождение оставило свой не самый благоприятный след.       Осиротевшего ребёнка взялись воспитывать бабушка с дедушкой. Он стал для них отдушиной после потери дочери. Однако по-настоящему счастливого детства у него так и не было. Меньше чем через полгода после его рождения разразилась Вторая Мировая война.       Когда его бабушка заболела, возможности оказать качественную помощь не оказалось. В Траву, ставшую одним из эпицентров конфликтов, врачи извне не ехали. Добраться до крупного города в условиях упадка не удавалось. Болезнь отягчилась. Её наблюдал местный лекарь, но это не давало надежду на излечение — это просто выигрывало ей лишнее время, которое, как позже осознал Кэтсу, ей не было нужно. Дедушка не смог отпустить её, не попытавшись бороться, потому что любил. Теперь же Кэтсу искренне считал, что тот любил недостаточно: иначе бы отпустил и не заставлял мучиться. А мучилась она долго — целых полтора года.       Когда она всё-таки ушла в мир иной, Кэтсу неделю страдал от невыносимых головных болей. Правда никто не придал этому особого значения, зная о его слабом здоровье. Он видел, как тяжело приходилось бабушке. Тем не менее её смерть стала для него сильным ударом. Он долго пытался понять, чем столь милая и добрая женщина заслужила подобное. И со временем он понял — ничем. Она ничем не заслужила такое испытание и тем не менее прошла через него, потому жизнь оказалась несправедлива, потому что дедушка не смог её отпустить. Но было ли это справедливо к самому дедушке? Почему он оказался вынужден решать жить или не жить любимому человеку именно в таких обстоятельствах? Очередная несправедливость.       И тогда к Кэтсу пришло понимание того, что справедливость — это всего лишь слово. Всего лишь понятие, выдуманное людьми-идеалистами. Не больше не меньше. Оно не обозначало что-либо реально существовавшее в том мире, в котором он жил.       Дедушка воспитывал Кэтсу как шиноби. Пусть он отставал в физическом развитии, он, определённо, был очень сообразительным. Он видел больше и замечал больше остальных. Должно быть, это и погубило его способность смотреть на вещи позитивно, оставив ему только лишь сухость и объективность. Кэтсу сразу же был просвещён о существовании клана Учиха и его особенностях. Также он был поставлен перед тем фактом, что от Учихи в нём осталась лишь фамилия, потому что зелёные, пусть и тёмные, глаза — приговор.       Когда Кэтсу было семь, вновь грянула война. Подобно предыдущей, она сразу же охватила своим пламенем территории Дождя и Водопада. Но, первую очередь, она обуяла территории Травы, которая опять стала главным театром военных действий.       Неудивительно, что в городок, в котором жил Кэтсу, спустя всего два месяца нагрянули шиноби. Как бы то ни было прискорбно, в это тяжелое время многие не гнушались мародёрствовать. Приблизительно через полгода у жителей не осталось ничего, чем они могли бы питаться сами, что уж было говорить про «делиться» с вояками. Подобная ситуация вынудила их пойти на открытый протест, который тут же подавили несколькими показательными казнями. В числе казнённых оказался и дедушка. Он был убит прямо на глазах Кэтсу. Тогда он потерял сознание от вспыхнувшей в голове боли: чакра будто сошла с ума.       Он отлично понимал то, что таких сироток, как он, в тот момент по стране гоняли сотни, если не тысячи. Печальной историей тогда было никого не разжалобить на кусочек хлебушка. Всё, что ему оставалось — обратиться в клан. Дедушка всегда говорил то, что вопреки «грязной» крови Кэтсу являлся Учихой и мог рассчитывать на помощь в клане. Иронично, клан Учиха находился в Конохе, шиноби которой и убили последнего близкого ему человека. Тем не менее Кэтсу понимал то, что находился не в том положении, чтобы воротить носом. Он пошёл туда, где ему могли помочь, пусть всё его существо и противилось этому решению.       Осилить подобное путешествие одному в самый разгар войны, не имея ни гроша за душой, оказалось испытанием не из лёгких. На путь, который шиноби обычно преодолевали за три-пять дней, Кэтсу потратил практически полгода. Это путешествие сильно сказалось на его мировосприятии и разрушило под основание его веру в людей.       Волею судеб ему пришлось принять участие в нескольких сражениях, но он бился не за страну или деревню, а за свою жизнь. Это давалось ему вполне успешно. Хотя один раз он буквально выползал с поля битвы, думая, что полученные травмы оставят его инвалидом на всю жизнь.       Было и такое, что его захватили в плен вместе с жителями деревушки, в которую он тогда забрёл на свою беду. Заложников вызволить не смогли, а может, даже и не пытались. Свой побег Кэтсу никогда не считал везением. Напротив, иногда жалел о том, что не погиб там. Когда он решился на этот отчаянный шаг, поняв, что ожидать помощь было бессмысленно, его уговорили взять с собой нескольких детей, чтобы хотя бы они спаслись. Их было пятеро, и все они погибли, так и не сумев выбраться. Именно ценой их невинных жизней он получил путь на свободу.       Кэтсу всё-таки добрался до пункта назначения. Сумев встретиться с Хокаге, он изложил ему суть своей проблемы. Тогда его направили к Учихе Фугаку — главе клана, к которому Кэтсу, по его же словам, принадлежал. Правдивость его слов находилась под большим сомнением. Много кто шёл на такого рода уловки для того, чтобы получить кров и хлеб. Однако медицина решила этот спор. Анализы подтвердили принадлежность зеленоглазого Кэтсу к клану шарингана. Более того, анализы подтвердили его родство с Кагами.       О появлении ребёнка со столь интересной родословной поставили в известность Учиху Нэо — внука Кагами, сына его дочери. Нэо быстро взял опеку над Кэтсу. У него самого был четырёхгодовалый сын, но бросить племянника он не смог. Само собой, Кэтсу получил бы помощь клана, но жил бы в приюте, а не в семье.       Не все поняли решение Нэо подобрать «дворняжку». Ему и так приходилось заботиться о жене и матери. В своё время его жена, Тоши, на миссии нарвалась на медика из Суны, и в схватке с ним получила повреждение системы циркуляции чакры. От подобных повреждений до сих пор не умели лечить нигде в мире. Равзе что Цунаде Сенджу, одна из Саннинов, была способна исцелить некоторые из них. Но далеко не все. Поэтому повреждение системы — приговор для шиноби. Тоши оставила карьеру и травма её не беспокоила: если шиноби не использовал чакру, то травма системы циркуляции не оказывала на него никакого влияния. Однако здоровье Тоши сильно пошатнула беременность, которая провоцировала постоянную нагрузку на каналы чакры. А мать Нэо просто уже не могла самостоятельно обеспечивать себя. И даже так он счёл своим долгом позаботиться о свалившемся, словно снег на голову, племяннике.       Медицина в Конохе была развита значительно лучше, чем в Траве. Коноховские медики смогли поправить здоровье Кэтсу, и буквально через несколько месяцев оно практически не уступало здоровью его ровесников. Хотя периодическая пульсация в глазах лечению не поддалась. Клановый медик по этому поводу пошутил, что у Кэтсу прорезается шаринган. Симптоматика была до смешного схожа. И была ещё пара нюансов, в разрешении которых могло помочь лишь время. Кэтсу так и остался чуть мельче большинства сверстников.       Его легко приняли в академию, и там он показал отличные результаты. На практике — в силу богатого опыта, в теории — за счёт природной сообразительности. Закономерно не обошлось без зависти. Появившийся неизвестно откуда, он мгновенно обошёл всех на курсе. При этом он был не особо общительным и постоянно держался отщепенцем. Но, стоило признать, высокомерным он тоже никогда не был. Просто его моральный возраст превосходил возраст его сверстников, отчего он не испытывал интерес к общению с ними. Это всё неизбежно сделало его изгоем.       Сын Нэо, Шисуи, быстро вызвал в Кэтсу братские тёплые чувства. Малыш оказался удивительно улыбчивым для Учихи. А ещё он относился к той категории людей, которую было принято называть гениями. Вообще, последнее поколение вышло поразительно богатым на таланты…       Кэтсу помогал Шисуи в меру своих возможностей. Он часто показывал ему, как выполнялась та или иная техника, объяснял некоторые вещи из теории, и, что примечательно, Шисуи это всё нравилось. В отличие от их многих соклановцев, он был очень жизнерадостным малым с шилом необъятных размеров в одном месте и ещё большей тягой к приключениям. Именно благодаря этим качествам Шисуи регулярно встревал в нелепые и казусные ситуации, из которых Кэтсу приходилось столь же регулярно его вытаскивать.       Кэтсу в очень короткий срок проникся уважением к клану и системе внутри него, но полюбить его так и не смог. Всё равно он продолжал чувствовать себя чужим. Возможно, потому, что многие Учихи так и не приняли его, непородистого, за «своего».       И всё же он взял шефство над детьми из клана, которые остались одни с недееспособными родителями. Он, уже познав все прелести сиротской жизни, хотел хотя бы чем-то помочь подобным ему детям. Так под его протекцию попали Изаму, Мэнэбу, Иори и Хитоми. Он не рассказывал сказки и не забавлял их играми. Точно так же, как и в отношение Шисуи, он проявлял заботу и участие исключительно полезными методами. Он учил их читать и писать, объяснял азы искусства шиноби тем, кто собирался пойти в академию, помогал со стиркой вещей и уборкой. К своим девяти Кэтсу был не только реалистом, но и уже успел стать закоренелым прагматиком.       Касательно своих чувств к деревне Кэтсу определиться не мог даже сейчас, прожив в ней три с половиной года. Имелся ли в таком случае смысл говорить о том, что он ощущал в девять лет? Он не испытывал ненависть, но и своим домом Коноху считать не мог. Именно Коноха отняла у него его родной дом. Она стала его местом жительства, и этого ему было более чем достаточно.       Год прошёл легко и незаметно. Кэтсу даже поверил в то, что жизнь наладилась и это было навсегда, но… Всегда рано или поздно вылезало пресловутое «но». Жизнь, как всегда, мразотно повернулась к лесу передом, а к Кэтсу — задом.       Начиналось всё даже радостно, а не грустно. Так сложилось, что в свои пять Шисуи уже знал всю программу академии, о чём случайным образом узнали верха. Он тогда упражнялся в Каге Буншине на одном из полигонов, что заметил кто-то из старших. Руководству доложили о некоем мальчике, который от безделья практиковался в высокоранговых техниках. Довольно быстро установили его личность. В условиях военного конфликта и недостатка кадров решили позволить юному дарованию попробовать свои силы на экзамене на ранг генина, который как раз должен был пройти со дня на день. Шисуи сдал его на «отлично», обойдя всех тех, кто учился в рамках общей программы академии. Ему присвоили звание, включили в команду и стали отправлять на миссии ранга «D».       Три месяца всё шло замечательно. Однако ситуация переменилась поразительно быстро. Просто в один день, который Кэтсу, иронизируя, про себя всегда нарекал прекрасным, Нэо вернулся с миссии не сам, а на спине сокомандника. Травма ноги и подцепленное на пути к Конохе заражение чуть не убили его. Ирьёнинам удалось спасти его, но не его ногу. Её ампутировали. Он стал инвалидом и больше был не в состоянии обеспечивать семью.       Эта ответственность легла на Шисуи, так как он оказался единственным трудоустроенным членом семьи. А ведь ему ещё шести лет на тот момент не исполнилось. Быстро осознав то, что на заработок с заданий ранга «D» много не покушаешь, если покушаешь вообще, Шисуи обратился с просьбой о возможности выполнения более высокооплачиваемых миссий. Руководство пошло ему глубоко навстречу и позволило выйти в поле. Для ребёнка возраста Шисуи ужасы войны стали глобальным потрясением, отчего пробудился его шаринган.       Кэтсу видел, насколько тяжело приходилось отото. Фактически, он один обеспечивал пятерых, двое из которых были больны и постоянно нуждались в лекарствах. За два месяца он пробудил два томое. Все восхваляли его гениальность и подбадривали за успехи, и, казалось, только Кэтсу считал то, что в этом не было абсолютно ничего хорошего. Складывалось ощущение, что все эти якобы добрые люди, то и дело одаривавшие Шисуи словами одобрения, забывали, какую именно цену ему приходилось заплатить за успехи.       Кэтсу осознал то, что если всё продолжилось бы в том же темпе, то отото просто бы перегорел… или вовсе сгорел бы в пламени войны. Он подал запрос на внеурочное присвоение ранга. Этот вопрос уже поднимался после того, как Кэтсу окончил с отличием год в академии. Тот факт, что у него уже имелся боевой опыт, не являлся для лидеров деревни секретом, но его повышение не одобрили из-за проблем со здоровьем. Он должен был выпуститься совместно с однокурсниками.       До выпуска ему всё ещё оставалось около года, и он понимал, что за это время Шисуи мог просто сломаться от той ответственности, которая свалилась на него. Кэтсу надеялся на то, что руководство войдёт в положение так же, как это было в случае с просьбой отото. И его возвели в звание генина и поставили в команду, недавно потерявшую человека. Он сразу же стал выполнять миссии в поле.       Его сокомандницей оказалась Эми Яманака… Кэтсу привязался к ней. Она стала его первым другом. Возможно, его чувства к ней даже являлись любовью. Эми — непрошибаемая оптимистка. Казалось, она одним своим существованием отрицала весь жизненный опыт Кэтсу. Строптивая и своевольная, она вечно стояла костью поперёк горла сенсея. Эми всегда поступала по-своему. Поэтому когда к ней в команду попал Учиха-изгой, она по-своему, вопреки отношению большинства, объявила его своим другом. Кэтсу в шутку часто звал её поборницей больных и убогих, но Эми на это лишь смеялась.       Она вечно улыбалась, словно пытаясь оправдать своё имя «Улыбка». «Шиноби должен держать лицо». Всегда отвечала, что нигде не говорилось о выражении лица.       Ей было плевать существовала справедливость или нет. Эми просто всегда её добивалась, пусть и приходилось ради этого вытворять настоящие безумства на грани суицида. Она имела поразительный талант вляпываться в феерические передряги и с блеском из них выбираться. Эми мечтала стать Хокаге… Впрочем, как и многие. Но за эту мечту, в отличие от многих, она была готова отдать жизнь. Рядом с нею Кэтсу невольно начал верить в то, что мир — действительно светлое и радостное место.       Когда ему было одиннадцать, жизнь в очередной раз напомнила ему о том, что люди за следование идеалам расплачивались жизнью. Они уже закончили миссию к тому моменту. Из-за стремления Эми помочь всем и вся они ввязались не в свой бой. Оставался всего один противник. Так просто — победа уже была у них в кармане. Она так глупо подставилась: закрыла собой их растяпу-сокомандника вместо того, чтобы повалить его на землю, что уберегло бы их обоих. Кэтсу видел, как она подалась в сторону сокомандника. Видел и ничего не сделал, потому что не предполагал того, что Эми могла поступить так глупо. Поэтому не среагировал вовремя. Поэтому опоздал.       Он до сих пор помнил ощущение, накрывшее его, когда грудь Эми легко пронзило катаной. Реальность будто разбилась на отдельные пласты: перед ним выстроились несколько параллельных линий. Происходящее в тот момент уподобилось приостановленной видеоплёнке. Будто Кэтсу мог пойти и осмотреть каждого участника событий, застывшего во времени. При этом ему казалось, что он отматывал пленку назад, на момент «до», а после поступал иначе. И снова. И снова. И каждый раз он видел новый расклад. Принимал новое решение. Отматывал обратно на ключевой момент и опять начинал по новой. Как будто он застрял в моменте её смерти. Это секундное ощущение оказалось настолько мощным, что Кэтсу упал на землю от слабости, когда оно прошло.       Щёки тут же покрылись слезами. Почему-то горячими. Он попытался проморгаться, но не выходило. В затылке жгло. Он не мог вспомнить, получал ли туда удар. Глаза будто взрывались. Их прошило дикой болью. Чакра в голове взбесилась, стала бушевать, как вышедшее из-под контроля пламя. По каналам чакры словно струилась чистая лава, и вся она устремлялась к глазам, вытекая с горячими слезами. Кэтсу попытался вытереть лицо и только тогда понял то, что помимо слёз из глаз текла кровь. Её было немного, но всё равно всё стало выглядеть красным.       Кэтсу с трудом поднялся и, сам не поняв как, за мгновение оказался около убийцы Эми. С какой-то дикой, будто чужой злобой он убил врага и обернулся к Эми и ошалевшему сокоманднику. Она снова ему улыбнулась. В последний раз в своей жизни. Кэтсу это так и не увидел. В тот момент он смотрел на то, как её сердце конвульсивно сжималось, выталкивая кровь, замирало, снова начинало равно жаться… И так — пока оно не остановилось. Он сам не понимал, как мог это видеть. А потом сокомандник с ужасом проблеял то, что у Кэтсу — шаринган.       Кэтсу пробудил высшую стадию эволюции улучшенного генома клана Учиха — Мангекё.       Как выяснилось позже, геном все эти годы пробивал себе дорогу сквозь зелёные глаза теми самыми хроническими головными болями. Началось всё со смертью бабушки. Тогда условно пробудилась первая стадия — первое томое. Оно так и не показалось на свет. Второе — во время гибели дедушки. Третье — при виде трупов детей, которых он согласился вызволить из плена и не смог. Смерть Эми стала последней каплей в этом бескрайнем море боли. Это стало спусковым крючком для открытого проявления клановой силы.       Сказать, что поставленные в известность пребывали в шоке, значит, не сказать ровным счётом ничего. Пробуждение додзюцу у Кэтсу не то чтобы сделали тайной, но и огласке старались не придавать. Лица, допущенные к этой информации об этом удивительном факте в один голос, поздравляли его. Сам он, как и в случае Шисуи, ни на йоту не разделял их радость.       Классический пример ситуации, к которой применимо избитое философское клише «благословение или проклятье?». Кэтсу был абсолютно уверен в том, что — проклятие. И дело было даже не в том, что он так уж сильно страдал из-за всех этих происшествий (а он страдал), а в том, что шаринган действительно являлся проклятием.       Стать кем-то близким Учихе — сродни приговору. Это трудно поддавалось объяснению, но, судя по всему, клановый геном мог эволюционировать лишь из-за глубокой душевной боли. Шаринган питался несчастьем. Кэтсу был абсолютно уверен в том, что пробуждение додзюцу — ни что иное как проклятие.       Он бы с радостью отдал свои глаза, оставшись слепым до конца своих дней, лишь бы все те события, которые пробудили их силу, не произошли. Однако он понимал, что это было невозможно, поэтому просто корил себя за то, что в голове то и дело мелькала такая глупая и абсурдная мысль.       Сейчас Кэтсу было двенадцать. Он жил с непоколебимой уверенностью в нескольких вещах. Чудес не существует. Люди, живущие идеалами, — глупцы. Мечты — на то и мечты, чтобы не сбываться. И если до смерти Эми он верил в существование исключения, то после неё окончательно убедился в обратном. Смерть Эми стала для него окончательным подтверждением того, что мечты не стоили жизни.       Именно поэтому Кэтсу так жестоко отозвался на заявление Наруто.       Неожиданно для обоих Учих она перестала выглядеть хмуро. Она широко улыбнулась. Кэтсу почувствовал, как в груди больно закололо. Эми улыбалась точно так же. Они были похожи. Внешне. Характером. Манерой речи. Мимикой. Перед Кэтсу будто стоял дорогой его сердцу призрак из прошлого. От чего эта девочка злила его вдвойне сильнее, чем могла бы. От этого он уделил ей внимания вдвое больше, чем мог бы.       — Не выйдет у меня — это сделает Итачи. Он гений. У него точно получится, ‘ттебайо, — она положила руку на плечо друга, упрямо глядя на Кэтсу.       — Итачи? — чуунин уже слышал это имя раньше. Он оценивающе оглядел мальчика. — Ты сын главы клана?       — Да.       Итачи смотрел на него в ответ. Без вызова, с которым это делала Наруто, или стеснения. Просто ровный, пустой, ничего не выражавший взгляд. Именно такой положено было иметь настоящему Учихе. А хотя… его взгляд кое-что всё-таки выражал. Это была уверенность. Причём такая, какую многие путали с наглостью.       — А тебя как зовут? — он легонько кивнул в сторону девчонки.       В его голове мелькнула нелепая мысль. Если бы именем этой девочки оказалось Эми, то он бы поверил в реинкарнацию. Хотя имя ничего не решало. Решал характер, который, черт возьми, был как под копирку.       — Наруто.       Она продолжала улыбаться. Не так ярко, как до этого. Это была её простая привычная улыбка, которая присутствовала на её лице практически всегда. «Дежурная», — подумал Кэтсу.       — Просто Наруто? Фамилии нет? — он приподнял бровь.       — Есть, — она немного ехидно осклабилась.       «Ками… Неужели она ещё и такая же азартная, как?.. Нет, я просто отказываюсь в такое верить».       — Почему не скажешь? — он засунул руки в карманы. — Секрет?       — Секрет, — она сверкнула тёмно-синими хитринками в ярко-голубых глазах.       — Хм…       На его лице никак не отражались противоречивые мысли, раздиравшие его изнутри. Помимо прочего, Кэтсу не верил в совпадения и случайности. Он был последователем закономерностей и следствий. Вопрос заключался в том, какая такая закономерность столкнула его с ещё одним белобрысым алогичным чудом и следствием чего это являлось. Что — «это», он и сам не понимал. «Это» — существование ещё одной Эми? Или «это» — его встреча с ещё одной Эми?       Кэтсу не сказал бы, что умирал от любопытства относительно знания фамилии этой Наруто. Однако он определённо испытывал сильный интерес. Если она не называла фамилию всегда, то, скорее всего, ей сказали так поступать родители. Они практикующие шиноби, это говорил Итачи. Видимо, у них было много врагов, раз они развели такую конспирацию. Много врагов, следовательно, они были далеко не слабыми. Хотелось понять, чья же она дочь. Нет, он действительно умирал от любопытства. Но, очень вероятно, она являлась Яманака. Кэтсу не слишком углублялся в изучение внешности представителей кланов Конохи, но Наруто по понятным причинам ассоциировалась у него с Яманака.       — Может, скажешь? Я умею хранить секреты.       Он не врал. Если бы она сказала, то он был не стал распространяться. Однако Наруто вряд сказала бы. Она была крайне интересным экземпляром: трудно поддавалась анализу. В какой-то момент Кэтсу показалось, что вместо «трудно» тут было более уместно «совсем никак», но это длилось недолго. Ровно до тех пор, пока он не провёл аналогии с Эми, которую изучил более чем хорошо. Он полагал, что Наруто разревётся, заистерит или хотя бы тихо похнычет после того, как он высказал своё мнение. Она так не сделала. Именно тогда он и осознал, на кого Наруто была похожей. Сильная. А ещё смелая. И как бы то ни было, она вступилась за Изаму. Тем не менее это была та смелость, которая позволяла кинуться грудью на амбразуру, но она не имела ничего общего с той, которая позволяла пойти против запрета родителей.       Голубые глаза испытующе вперились в лицо Кэтсу. Наруто будто думала, что чем пристальнее она посмотрит, тем понятнее ей станет, врёт ли он или нет.       — Намиказе.       — Что? — Кэтсу удивлённо поднял брови.       — Фамилия у меня — Намиказе. Сам же спросил, ‘ттебайо, — сейчас она смотрела на него, как на идиота.       Он совершенно потерял лицо от шока. Это заявление стало для него настолько неожиданным, что даже сравнения, которое бы полностью отразило бы степень этой неожиданности, не существовало. А если и существовало, то он о таком точно никогда не слышал. А через пару секунд до него дошло, какую именно фамилию Наруто назвала.       — Ты дочь Жёлтой Молнии?       Вопрос был чисто для проформы. Во-первых, Минато Намиказе — единственный шиноби, достойный внимания, с фамлией Намиказе в Конохе. Во-вторых, на сторону этого факта становилось портретное сходство.       — Ага, — она снова безуспешно попыталась взъерошить волосы.       — Ясно.       Кэтсу просто пошёл в сторону деревни, словно рядом никто и не находился. Их диалог исчерпал себя. Он был альтруистом, но его альтруизм имел чётко оформленный вид и укладывался строго выверенные рамки. Если он сталкивался с нуждающимся в помощи, то оказывал её материально или знаниями. Этим двоим — особенно Наруто — он помочь не мог, хотя они являлись, по его мнению, нуждающимися. Просто им требовалась помощь иного рода.       Хотя кому он врал? Помочь Наруто было невозможно. Такие люди не менялись. Они сколь угодно долго могли расшибать лбом стены. И так — пока не расшибали последнюю и не падали в пропасть. Он попытался что-либо сделать — не вышло. Больше заниматься этим было не в его интересах. Жизнь всё равно научит их непрописным истинам. Если и жизнь сможет, то они — Счастливчики, которым при рождении выдали особо крепкие розовые очки.       И снова… кого он пытался обмануть? Что бы жизнь ни подкинула Наруто, она упрямо продолжит расшибать свой лоб, и стены, и чужую логику… и так — пока не дойдёт до своей пропасти. Вот что в словах Наруто он нашёл смешным. Она не понимала того, что прямой дорогой вела не мир к Миру, а себя к смерти. Чёрный юмор, чтоб его…       — Эй! — она окликнула Кэтсу, когда между ними было уже около пятнадцати метров.       — М-м? — он развернулся и увидел Наруто, стоявшую практически вплотную к нему.       — Давай поспорим! — она вновь одарила его поразительно широкой улыбкой и отшагнула назад, вытягивая при этом руку.       — О чём?       У него имелись предположения о предмете спора. Оставалось лишь проверить, насколько они были близки к истине.       — Я стану сильнейшей в мире куноичи, а Итачи — сильнейшим в мире шиноби.       — А что с войнами?       — А это второй спор, — в её глазах заполыхал азарт.       — Какие условия?       Надо было признать, что Наруто оказалась первым за прошедший год идеалистом, вызвавшим у Кэтсу что-либо помимо жалости. Это был интерес и даже некая симпатия к своей личности. Про Итачи он ничего определённого сказать не мог. Он лишь косвенно участвовал в диалоге. Однако сын главы клана тоже был довольно интересным субъектом для изучения. Когда Кэтсу оказал давление на Наруто, тот быстро сориентировался. Будь на месте Кэтсу кто-либо другой, он бы, вероятнее всего, остался в дураках после высказывания Итачи.       — Кто-нибудь из нас… или мы вместе… — она закусила губу и подняла взгляд вверх, тщательно подбирая слова, — сделаем так, чтобы прекратились все войны, и наступил настоящий мир, — она выделила слово «настоящий» интонационно, показав, что осознавала: отсутствие войны не есть к присутствие мира.       — Ставки?       — Если выигрываю я, то ты мне должен рамен. Если выигрываешь ты, то решай сам, чего хочешь.       Рамен? Она это серьёзно сказала? Спор на подобные темы со ставкой «рамен»? Кэтсу начал подозревать, что бедняжку просто уронили в детстве. Хотя… её отец — быстрейший в мире шиноби. Значит, это было маловероятно… С другой стороны, могла уронить и мать… Нет, оба варианта звучали крайне бредово.       А ещё невольно он отметил то, что Эми любила сладкое, а рамен терпеть не могла. От этой нелепости на душе стало легче.       Кэтсу краем глаза заметил реакцию Итачи. Он отнёсся к заявлению своей подруги так же скептично, как и Кэтсу. Видимо, Итачи был не настолько потерян для мира, насколько была Наруто.       — Выполнишь моё желание. По рукам? — он озвучил своё условие.       — По рукам.       Он пожал её маленькую и удивительно горячую, но сухую ладошку. И снова мысль-сравнение: у Эми ладони всегда были влажными, поэтому она не особо любила когда её брали за руки. И опять стало легче.       К слову, нездоровый азарт в глазах Наруто распалился ещё сильнее. Ей однозначно не стоило посещать казино. Это молго очень плохо кончиться.       — Итачи, разбей, ‘ттебайо!       — Только после того, как он скажет, что загадает, — спокойно, в противовес перевозбужденной подруге, ответил Итачи.       Он волновался за неё. Он уже успел понять то, что Наруто любила сначала кинуться в омут с головой и лишь потом подумать о глубине омута. Мимоходом она могла, что не факт, вспомнить о том, что не умеет плавать.       — Да без разницы! — махнув свободной ручкой отрезала она.       — А если я загадаю что-нибудь обидное или неприятное? Всё рано выполнишь?       — А мне вообще не придётся ничего выполнять, — радостно сообщила Намиказе.       — Так уверена в ваших силах? — Кэтсу снова стало смешно.       — У нас ставка — рамен! — она сказала это так, словно в десятый раз объясняла что-то совершенно банальное, а они никак не могли понять.       — Хм… — синхронно выдали Учихи.       — Итачи, разбей, — уже немного раздражённо повторила Наруто.       — Только после того, как он скажет, что загадает, — он же остался абсолютно спокойным.       — Итачи!..       — Хэй, стоп, — осадил её Кэтсу. — Я скажу, что загадаю. Но тогда определим сроки.       Она задумалась, опять закусив губу. А после подняла опасливый взгляд:       — До… — снова задумалась. — До того, как мне исполнится двадцать…       — Двадцать?       — Двадцать пять, ‘ттебайо, — уверенно исправилась она.       — А сколько тебе сейчас?       — Четыре.       — Тогда до твоих двадцати четырёх. У вас в запасе будет двадцать лет, — немного азартно предложил он.       Кэтсу втянулся. Не то чтобы он хотел вставить им палки в колёса, сократив срок на год. Просто хотелось, чтобы фигурировало красивое число. Смешно, он действительно собирался ввязаться в двадцатилетний спор с четырёхгодовалой девочкой со ставкой «рамен» на тему пришествия мира во всём мире. Звучало как минимум сюрреалистично.       — Пойдёт.       — Если я выиграю, ты откажешься от карьеры шиноби, — Наруто поражённо застыла.       «Откажешься от карьеры шиноби…». Она никогда не думала о жизни не-шиноби. Казалось, она даже не дышала. А потом она резко нахмурилась, вернув себе решительность.       — По рукам! Итачи, разбей!       — Наруто… — его, видимо, условия спора смутили.       — Просто. Разбей, — жёстко сказала она — это стало делом принципа.       Итачи нехотя разбил. Чуунин ушёл, так и не попрощавшись. Дети простояли ещё пару минут в молчании.       — Наруто, — Учиха обратился к ней, продолжая смотреть в ту сторону, в которую ушёл их новый знакомый.       — А? — она рассеянно повернула голову к другу.       — Почему?.. — он тоже развернулся к ней лицом. — Почему ты назвала ему свою фамилию?       — Он правду сказал, — она беспечно пожала плечами.       — Правду? — он не понял, о каком конкретно моменте диалога шла речь.       — Он никому не расскажет.       — А ты откуда знаешь? — Итачи чуть склонил голову набок.       Наруто уже знала, что так он выражал искреннюю заинтересованность. Пришлось научиться подмечать подобные детали. Он редко пускал в ход мимику.       — А, это? Я по чакре могу почувствовать… ну, это, когда человек врёт, — она вновь не добралась до волос, наткнувшись на преграду в виде копюшона. — Только это очень-очень сложно, ‘ттебайо.       — Никогда не буду пытаться тебе врать.       Он и не собирался, но взял на заметку, что не стоило даже думать об этом. Быть уличённым во лжи — малопривлекательная перспектива.       Она засмеялась так заразительно, что Итачи не выдержал и подхватил. Неприятный осадок от этой встречи ушёл вместе со звуками смеха, и капельками слёз, выступившими в уголках глаз от чрезмерного веселья.