Купить можно каждого, просто не всегда платишь деньгами.
Подвал компании JK Entertainment
Очередная понравившаяся кому угодно пачка денег летит на стол. Чонгук наскучившим взглядом смотрит на гору из денег, недавно снятых со всех счетов японца, и ухмыляется. Что ж, вот это уже вполне оправданный риск. Всё-таки Юнги был прав, связываться с японцами стоило, хотя бы потому, что они настоящие дураки. Хоть и на редкость продажные, но зато никогда не станут выступать против тех, кто сильнее. Крысятничать за спиной, пожалуйста, а в открытую, нет. Жизнь и так слишком коротка, чтобы отмучиться раньше срока. — Американец получил свои пушки, — сообщает Юнги будничным тоном, даже не посмотрев на мёртвенно-бледного стоящего перед столом японца. Потому что с того момента, как он стал работать на Чонгука, у него появилась пара заветных правил. И одно из них — не смотри на того, кто скоро умрёт. Только своему брату он делал исключение. Верил, что парнишка выживет, несмотря на все прогнозы врачей. Однако Юль угасал, а Юнги задыхался вместе с ним и ничего не мог поделать. — Убытки возмещены. — Господин Чон, мы вернули всё, что забрали. Вы обещали, что не убьёте и отпустите, если мы всё вернём. Ну, Вы же обещали, господин Чон. — Гао заметно трясся и с трудом стоял ровно. Сказывались последствия вчерашнего «объяснения» японцу, что значит предать Чон Чонгука и что будет, если долг не будет возмещён. И, судя по горе денег, на которые можно было бы жить ещё как минимум лет десять и не тужить, мужчина всё прекрасно понял с первого раза. И это радовало. Но не смягчало вины. Оторвав свой томный и усталый взгляд от бесцветных и таких наскучивших уже денег, Чонгук смотрит на метающегося между обмороком и бодрствованием Гао. Видит, как бегают его глаза, лихорадочно шаря по углам. Чувствует нарастающую панику этого альфы и откровенно наслаждается. Потому что, чёрт возьми, как же божественно иметь всеми признанную, реальную и вполне, можно сказать, даже легитимную власть, с которой никто никогда не поспорит. Никто не скажет «стоп». Никто не пригрозит пальцем, не посадит за колючую проволоку. Здесь нет ни бога, ни закона, здесь нет ни морали, ни совести, здесь есть только Чон Чонгук. Только он здесь бог, он мораль, он же совесть и всеми ненавистный закон. И если ты всё-таки выживешь, не думай, что тебе повезло. Найдут и закопают. — Странно, но я что-то не припоминаю, чтобы я что-то тебе обещал, — пожимает плечами Чонгук и заметно повеселевшим взглядом смотрит в сторону японца. Юнги с невозмутимым видом стоит сзади Чона и быстро строчит сообщение в телефоне. Гао кидает секундный взгляд в сторону светловолосого юриста и, содрогнувшись, обжигается об его безразличие. Люди Чонгука тоже все как на подбор — каменные изваяния. В них ни капли жалости, ни капли сочувствия. Одна ощутимая пустота, которую можно потрогать, попробовать на вкус и тут же выплюнуть, потому что безразличие — это самый настоящий яд. — Господин Чон… — Гао замирает, раздавленный всеобщей обстановкой. Что-либо говорить уже бесполезно. Никто его слушать не будет. Руки мужчины ещё сильнее начинают дрожать. Он весь буквально обливается холодным потом и пытается сосредоточиться. То ли холодно, то ли жарко, не понять. — Юнги, я разве этому предателю что-нибудь обещал? — Не отрывая глаз от Гао, спрашивает Чонгук. Юрист на секунду замирает над телефоном, случайно бросает взгляд в сторону японца и тут же отворачивается, уловив физически ощутимую мольбу мужчины о спасении. — Не помню, господин, — спокойно отвечает Юнги, из-за чего Гао чуть ли не вскрикивает от досады и ненависти. А не Мин ли ему обещал, что Чонгук всех помилует, если будет возмещён ущерб? Мин. Так какого чёрта тогда здесь происходит? — Ты уверен? — Чонгук играет с японцем. Насмехается над его доверчивостью. Юнги же равнодушно поворачивается в сторону Чона и стальным голосом чеканит: — Уверен. Гао бледнеет ещё больше. Руки мужчины обвисают вдоль туловища ненужным дополнением. Потому что Юнги солгал: этот парнишка умеет убеждать, вот мужчина и купился. И подписал себе приговор. — Господин Чон, только не убивайте. У меня семья, двое детей. Они не справятся без меня. — Японец падает в ноги Чонгуку, позабыв про все свои принципы и амбиции. И плевать, как это выглядит, плевать, что у него ничего не осталось, он банкрот. Главное — выжить. Ведь всё на свете можно исправить. Всё, кроме смерти. Чонгук улыбается и достаёт сигарету. Долго прикуривает, деловито щёлкнув зажигалкой и блаженно выдыхая дым. Думает, как бы было здорово сейчас выпить свежесваренный крепкий кофе, вдохнуть его ни с чем не сравнимый аромат, наполняющий кухню, когда он возвращается домой. Однако нужно решить дело с Гао, да так, чтоб другие раз и навсегда уяснили: нельзя предавать Чон Чонгука. Никогда. — Я задам тебе один вопрос, и, если ты честно на него ответишь — отпущу тебя. Японец лихорадочно кивает, соглашаясь с Чонгуком. Юнги же мрачнеет и абсолютно теряет интерес к разговору, зная, что Чон всё равно сегодня омоет руки в чьей-нибудь крови. И неважно, чья она — Гао или не Гао. Потому что жажду крови нужно как-то утолять. И не имеет значения, как. — Что тебя связывает с ФБР? — Альфа поудобнее устраивается в кресле, стряхивая пепел в массивную позолоченную пепельницу, принадлежавшую ещё его дяде. — Ничего. Просто так получилось и… — Японец заметно мнётся и нервничает, понимая, что его припёрли к стенке. Либо правда, либо вкус лезвия острого ножа. — Имя Ким Намджун… Что оно тебе говорит? — Наносит последний финальный удар Чонгук, и Гао совсем сникает. Потому что это конец. Ответить на этот вопрос совершенно невозможно, но и не ответить нельзя. Вот и выбирай теперь между ядом и пистолетом. Не выберешь же. — Ким Намджун мой давний друг, — мужчина внутренне себя проклинает, однако делать нечего. Чонгук же по-любому что-то знает, поэтому наверняка уличит во лжи. И убьёт. — Мы познакомились в Америке. Ему тогда было двадцать, мне двадцать четыре. Парень обожал гонки, сочинял свою музыку, и это было что-то невероятное. По-моему, у него явно талант, который он послал на хуй из-за родительских закидонов. — Мне это неинтересно. Ближе к теме, — перебивает его Чонгук совершенно ледяным голосом. Душевная история а-ля «как этот клёвый парень стал фэбээровцем» его нисколько не трогает. Не тот возраст. — Да, я… извините, я… Он нашёл меня. Признался, что ему дали одно очень трудновыполнимое задание. Посадить… Вас, господин. Он должен был найти доказательства, но для этого нужен был какой-нибудь случай. Я помог, потому что он попросил меня. Мне пришлось, господин. Да и как я мог отказать? — Это всё? — Затушив тлеющую между пальцев сигарету, альфа, загадочно блестя глазами, посмотрел на Гао. — Да… то есть нет. В дело вмешался Чон Хосок. Он хочет убрать Вас с дороги любыми, какими только можно, путями. Хосок согласился в случае чего взять всю вину на себя насчёт ФБР. Глупо было отказываться. Чонгук криво усмехается и по привычке дёргает бровью. Да, этот альфа, Чон Хосок, не промах. Настоящее шило в заднице. Везде успевает создавать проблемы. Да, наверное, даже в гробу будет их создавать, и не поможет тут всеми любимое знаменитое выражение: «горбатого могила исправит». Этого не исправят даже котлы ада, ведь он уже в них варился, а толку ноль. — Господин… Я честно всё рассказал. Отпустите меня. — Гао с беззвучной отчаянной мольбой застывает призраком своей былой славной игры с жизнью, которая подвела его под монастырь. Юнги не выдерживает и пропускает нервный смешок, на что японец в недоумении впивается в него взглядом. И почему все так ведутся на слова Чонгука? На его эти сладкие «может быть, отпущу»? Если правильно ответишь, то будешь жить дальше. Однако покажите хоть одного человека, который хоть раз правильно ответил? Круче игры в Бинго. И смысл этой игры в том, что здесь вообще нет нужного ответа. Словно игра в шахматы с самим собой или монетка с одинаковыми сторонами. Тут даже сама судьба бессильна, потому что всё зависит от не совсем адекватного разума одного человека. Чон какое-то время молчит, окончательно добивая неопределённостью. Это ведь так весело сводить людей с ума и наблюдать за их реакцией. Настолько, что невозможно остановиться. Как с наркотой. Попробуешь раз и, чаще всего, утопаешь, не справившись с последствиями этого «плаванья». — Сначала ты предал меня, потом своего друга, — ядовито улыбнувшись, всё-таки произносит Чонгук. — Таких людей я ненавижу больше всего. Вот и ещё один проигравший. Гао вновь пытается броситься на колени, но его хватают двухметровые амбалы и начинают крутить руки, отчего японец, кажущийся на их фоне сопливым подростком, заметно притухает и перестаёт дёргаться. Однако мужчина всё равно продолжает орать что-то нечленораздельное и умолять Чонгука отпустить его. Юнги физически ощущает отчаяние Гао, понимает его и даже сочувствует, но внешне никак не выдаёт себя. Даже бровью не дёргает, продолжая, как заведённый, печатать в телефоне. Несколько раз подряд ошибается в одном и том же слове, терпеливо исправляет, так и не подняв взгляда. — Разберите его на запчасти, — отдаёт приказ Чонгук леденяще спокойным и циничным голосом, от чего у всех присутствующих кровь в жилах стынет. — И начните с зубов, слишком много болтает. Заткните его уже, наконец. Вот он настоящий Чон Чонгук. Тэхён даже близко не понимает, с кем связался и у кого попросил помощи. Как говорится, хотел как лучше, а получилось как всегда. Чонгук уже давно сжёг в себе того глуповатого, искреннего и беззащитного мальчишку пятнадцати лет, кем его до сих пор считал и видел Ким. И пепла даже не осталось. Когда-то парень орал о том, что все богатые просто уроды, а теперь сам стал этим «уродом». Из овец в волки. Теперь кровь льётся рекой, а счастья, его как не было, так и не появилось. Японца тащат в другое, ограждённое стеклянной стеной, помещение. Что-то вроде небольшой комнаты, похожей на пыточную современного садиста, и пристёгивают к медицинскому креслу, фиксируя руки и ноги. Тот вопит, словно его уже режут, сильно побагровев. Чонгук, не отрываясь, смотрит, как, взяв огромные пассатижи, ему начинают выдергивать зуб за зубом. Улыбается, потому что Чонгук счастлив только тогда, когда кому-то больно. Чужие страдания отвлекают от собственных. Брызги крови, агония, бесчеловечность происходящего заставляют сердце стучать сильнее. Когда Гао выкалывают глаза, альфа не сдерживается и хохочет. Юнги бледнеет и весь сжимается из-за этого смеха. Сквозной холодок проходит по коже, впиваясь тысячами иголок. Мин, словно повисает в воздухе на собственных натянутых нервах и чувствует, что вот-вот сорвётся вниз. — Юнги. — Юрист вздрагивает, когда слышит своё имя, произнесённое этим монстром. От неожиданности поднимает взгляд и видит сквозь толстый слой стекла, висячие, налитые кровью и не выколотые до конца глаза Гао, и еле сдерживает рвотные позывы. Резко отворачивается в сторону Чонгука, когда японцу начинают отрезать уши. — Как думаешь, оказавшись я или ты в подобной ситуации, они бы пожалели кого-то из нас? Естественно, нет. Здесь нет такого слова как «жалость». Однако рамки творящегося здесь ужаса стёр сам Чонгук, а не кто-то. И его желание уничтожать растёт с каждым днём всё больше и больше. — Скажи Сокджину, чтобы действовал немедленно, иначе я ему собственный скальп на задницу натяну. Мне надоело быть с ним милым. Не заслуживает. Юнги кивает и, не теряя времени, трясущейся рукой ищет контакт Джина. Сильная злость в голосе Чонгука слишком выбивает из колеи. Кажется, альфа вновь слетел с катушек, как в прошлый раз. Тогда он приказал повесить подростков на глазах у их отца за то, что тот ошибся в счёте и вышла небольшая накладка. Чон уничтожит абсолютно всех, независимо от того, кто ты и что ты такое. Без исключения, без прав, без ошибок. — И да, точно, совсем забыл… Ким Тэхён подписал бумаги? — Сегодня должен подписать. «У него хотя бы есть шанс», — думает про себя Юнги и понимает, что нет у Ким Тэхёна никакого шанса. Омега всё равно захлебнётся собственной кровью.ஐஐஐ
— А эти бумаги обязательно подписывать? Тэхён, слегка поморщившись, смотрит на лежащие перед ним листы и решительно ничего не хочет делать. Чувствует, что не к добру всё это катится, но уже ничего не может остановить. И Юнги его прекрасно понимает, знает на что обрекает этого довольно-таки интересного омегу, но вместо того, чтобы разорвать этот договор к чёртовой матери, наоборот, хмурится и кивает. — Это не моё требование, — суховато говорит юрист, пожав плечами. Если бы его воля, он бы просто вручил Тэхёну поддельный паспорт и выслал бы его из страны, но это всего лишь его воля. Этот омега уже на прицеле. На него претендуют два самых искусных психа Южной Кореи, а это значит, что умрёт он в любом случае. Поэтому важно лишь, как и насколько болезненно. Состроив недовольное лицо, Тэхён быстрым движением лёгкой руки подписывает два экземпляра договора. Небрежно отбрасывает ручку в сторону и откидывается на спинку кожаного дивана в кабинете Юнги. Наблюдает, как Мин собирает бумаги в стопку и сразу отдаёт ему копию. — Ты даже не прочитал, что там написано. Больше никогда так не делай. — Раздражённо говорит Юнги, поднимая взгляд на сидящего перед ним омегу. Пытается прочувствовать его пустующий звонкий взгляд и понять, обдолбался ли он или просто настолько потерян, что абсолютно на всё забил и замкнулся в себе и в своём горе. — А тебе какое дело? Ты здесь что, местная мать Тереза? — Огрызается Тэхён, чувствуя неугасаемую внутреннюю злобу, что постепенно сводит его с ума. — Да, здравствуйте, святой отец. Спасибо, что зашли. — Юнги злит Тэхёна ещё больше, усмехается, пытаясь угадать, сколько же протянет здесь этот вечно всем недовольный омега. Точно не так долго. Ибо Чонгук ненавидит дерзость и обожает отрывать языки таким вот умным, как Ким Тэхён. Но с этим парнишкой, в принципе, довольно-таки интересно общаться поэтому это будет потеря потерь, если этот красавчик навсегда замолчит. — Знал я одного святого отца. Он в переходах травкой торговал и четырнадцатилетних мальчиков омег насиловал. Настоящим подонком был. — С такой же злостью в слегка хрипловатом голосе усмехается Ким. Внутри парня сейчас разворачивались целые военные действия, где всё постепенно теряло свой смысл. Казалось, что воздух наполняется едким дымом горящих химикатов, солнце начало разрушаться из-за равнодушия и чёрствости людей. «Грубые, злые ублюдки», — думал про себя Тэхён, не в силах затушить пожар ненависти к этому миру. Хотя омега и так всех презирал, сейчас же, словно с цепи сорвался. Все его жесты как будто кричали: «Ненавижу. Тебя, его — всех». До скрежета зубного и нескончаемой бури. — Был, — равнодушно подмечает Юнги. Такой Тэхён ему не нравится. У него взгляд слишком острый. Острее холодного и блестящего лезвия ножа. Посмотрит, и у тебя словно лёгкие вырезали, нечем дышать. Весь воздух сразу куда-то исчезает. Однако не это ещё самое страшное. Ведь такой взгляд тянет тебя как магнит, заставляет всматриваться в эту леденистую синь и сплёвывать сгустки крови вместе с внутренностями. Чонгук так же всегда смотрел. Особенно когда начинались припадки. — И слава богу, — выплёвывает омега и чуть ли не прикусывает язык, потому что смешно говорить о боге такому, как Тэхён. Смешно вообще что-либо говорить сейчас, когда у него никого не осталось. Хотя, если честно, Тэхён верил, что всё ещё, возможно, наладится. Верил и проклинал себя за это. Безрезультатно пытался заставить себя выкинуть эту идиотскую и изматывающую веру в мусорное ведро, кусал губы в кровь и чуть ли не выл одиноким, загнанным в угол зверем. Мечтал вернуться в квартиру, где бы его ждал Чимин, заехать в офис к отцу, несколько раз в неделю вспомнить, что он всё-таки учится, и заскочить в универ. Всё это ЕГО жизнь. Тусовки, наркота, секс, пошло оно всё нахуй, главное верните отца и Чимина. Примерным мальчиком Тэхён, конечно же, не станет, слишком много страшных вещей за спиной, но и так разбрасываться всем этим он не будет. Отцу омега будет каждый день помогать в компании, Чимина каждый день обнимать и покупать ему его любимые пончики в розовом шоколаде. И никогда он не будет ни с кем из них спорить. Странно, что именно сейчас Тэхён, который всегда громко кричал, что любви не существует, понял, что поистине любил кого-то. Однако поздно. Чертовски несправедливо поздно. — Не понимаю, почему ты просто не свалил из Кореи, а пошёл к тому, кого, как я понял, ты так ненавидишь? — Внезапно интересуется Юнги, ответив на какое-то, судя по выражению лица, важное сообщение. — А захотелось, — огрызается Ким, который вовсе не собирается делиться своими проблемами с посторонним ему человеком, тем более с альфой. Жалости ему и так теперь хватает, поэтому пусть идут в задницу с этими «мне так жаль» или «ну ты держись, мы в тебя верим». Зато Тэхён не верит ни единому их слову. И даже этот подозрительно спокойный и безучастный Мин Юнги его напрягает. — Тогда ты настоящий идиот, — хмурится альфа, недовольный Кимовским хамским тоном. — Я знаю. — И ты пожалеешь, что подписал этот договор, — зачем-то ляпает Юнги и неосознанно сжимает кулаки. Так, а вот сейчас стоит притормозить, потому что этот омега особо за языком не следит, поэтому может потом рассказать Чонгуку, и его пристрелят из-за резкого проявления никому не нужного милосердия. — Главное, чтобы потом ты не пожалел, что дал мне эти бумажки, — едко улыбается Тэхён, своим взглядом пронизывая альфу насквозь. Юнги мрачнеет ещё больше и понимает, что вынужден признать: этот омега словно железо, раскалённое шипящее железо. И лучше близко к нему не подходить — заклеймит. Однако Чонгук сильней. И сейчас он, кажется, в ударе. Что-то раскачало его и без того больную психику, и теперь он чуть ли не купается в крови. Со зверским оскалом извлекает из грудной клетки сердца и облизывает их. Разговаривает со своим покойным дядей, злясь, что тот ему не отвечает. А вчера взялся за биту, забив до смерти трёх шлюх из борделя Сокджина просто из-за того, что ему не понравился их внешний вид. И, считай, только Юнги знал его не таким — честным партнёром и непревзойдённым тружеником. Тем, кто ради своей цели пойдёт абсолютно на всё. — Сейчас тебя отвезут к Чонгуку. — Юнги берёт себя в руки и возвращает себе своё будничное, равнодушное ко всему лицо. От этих слов Тэхён неосознанно сжимается, чувствуя, как что-то внутри предательски обрывается. Не ожидал он, что так быстро, не ожидал. Даже морально подготовиться не успел. Все мысли заняты были пропавшим Чимином, которого, скорее всего, сейчас пытают или ещё хуже того — убили. Но это слишком. Ну, уж нет. Такими темпами можно вскрыться и никогда больше не увидеть друга. Юнги замечает замешательство омеги и хмыкает: ну вот, вся смелость и растаяла. Растеклась прозрачной дымкой по красивым чертам тэхёновского лица и впиталась в кожу, выгоняя из крови всё отчаяние, которое так ему шло. Теперь же этот парень стал обычным. Испуганным потерянным идиотом, что возомнил себя кем-то стоящим, но горько ошибся. Однако, увидев сжатые в кулаки ладони Тэхёна, внутренне содрогнувшись от дрожащей и беззащитной, но такой сильной улыбки на его губах, Юнги понимает, что нет, парнишка до смерти боится, но готов бороться до конца. Мин смотрит на него во все глаза и словно сейчас своего брата видит. Юль точно так же улыбается. Видит, как время безбожно быстро бежит, всё сильнее, отражаясь на его состоянии (мальчик уже не может просто встать), и улыбается, когда к нему приходит старший брат. Верит каждому его слову, а точнее, притворяется, что верит, маленький хитрец. Берёт Юнги за руку и постоянно повторяет: — Это не страшно, хён. Если принять и смириться, это не страшно. Но Мин Юнги не хочет ничего принимать и ни с чем мириться. И если Юль умрёт, то альфа тогда пойдёт в киллеры. Будет убивать исключительно врачей, потому что они позволили такому случиться. — Что ж… — Коротко говорит Тэхён. И в этом тяжёлом и страшном «что ж» Юнги слышит столько не высказанного и искреннего горя, что сердце в сотый раз ёкает и пропускает несколько ударов. Невыносимо. Горькая решимость и сильный страх — слишком странное сочетание. Юрист встаёт со своего уютного кресла и смотрит на омегу сверху вниз стеклянным и суровым взглядом, напоминая себе, что для жалости здесь места нет. Никто её не достоин. Во всех наших проблемах виноваты мы сами. — Нам пора, — говорит Юнги и выходит первым.ஐஐஐ
Бордель Ким Сокджина
Чёрная массивная машина останавливается около огромного красивого здания, оформленного в стиле рококо. И сначала Тэхён не придаёт этому никакого значения, но, выйдя из машины, сразу замирает на месте, широко раскрыв глаза. Какого чёрта? Что он здесь делает? Что он, твою мать, делает в борделе? Хотя нет, пока что рядом с борделем, но это не меняет всей соли, что начала заметно горчить. И горечь эта, кажется, становится слишком ощутимой. Это, на первый взгляд, прекрасное и поражающее своей красотой здание из кирпича благородного красного цвета, принадлежало Ким Сокджину, владельцу весьма крупной компании LY Company и известному по всему городу барыги, который торгует самыми лучшими омегами Сеула. Об этом знают абсолютно все, даже власть и полиция, но никто ничего не делает, потому что у Сокджина есть покровительство Дома Чон, данное лично самим Чонгуком, у Сокджина есть слишком красивая внешность, которой он умело пользуется и благодаря которой он без труда завоёвывает всё, что захочет. Чимин всегда восхищался Кимом, потому что этот парень является живым примером того, что даже слабые омеги могут чего-то добиться, быть самыми успешными и жить в своё удовольствие, не завися от какого-нибудь заносчивого старого альфы. Чтобы нормально жить, ты должен быть умным. Чтобы хорошо жить, ты должен быть красивым. Чтобы жить лучше всех, ты должен быть и красивым, и умным. Так вот, по мнению Пака, этот омега являлся как раз таки воплощением этих двух крайне нужных качеств, поэтому он с упорством сталкера следил за личной жизнью Сокджина. «Чимин бы умер от восторга», — про себя отметил Тэхён и тут же, не отходя от кассы, себя и проклял. Ибо в данный момент так думать — настоящее преступление. А то надумает ещё… всякого. И как потом с этим разбираться? Охранники, встретившие омегу, направились к двери. Тэхёну пришлось последовать за ними. Всё это было чертовски странно, особенно если учесть то, что с ним никто не разговаривал и не отвечал ни на один его вопрос. И это хамское молчание совсем выводило из себя. Тэхён чувствовал себя ходящей мебелью, каким-то заводным роботом, который взгляда даже какой-то прислуги недостоин. Хотя потом до него стало постепенно доходить, что он здесь воспринимается как простой «товар» для господина. Шлюха, которую нужно всего лишь доставить. С такими, как он здесь не считаются, таких, как он, здесь вообще за людей не принимают. Однако Тэхён не был бы Тэхёном, если бы не состроил гордое независимое лицо и не поплыл мимо откровенно пялящихся на него слуг борделя с высоко поднятой головой. Так, чтобы про него потом говорили: «Кем эта сука себя возомнила?». И плевать ему на людское мнение, плевать на то, кем его здесь считают. Всё ведь зависит от восприятия. А шлюхой Тэхён себя не воспринимал. У входа в комнату, к которой его привели, он столкнулся с высоким и до невозможности красивым омегой, который слегка улыбнулся Тэхёну, приятной располагающей к себе улыбкой. Вот есть такие люди, на которых просто посмотришь, и тебе они уже нравятся. Любимчики жизни. Вот и этот омега был из таких. Изящный, внушающий уважение и знающий себе цену юноша, у которого, кажется, не было недостатков. «Ким Сокджин», — быстро дошло до Тэхёна, однако он не стал улыбаться в ответ Сокджину, хотя обидеть его не хотел. Просто это не в его правилах, да и к тому же, его здесь вообще не должно было быть. У Кима, несмотря на всю его природную мягкость и миловидность, был очень колючий и цепкий взгляд, который может переплюнуть любого альфу. Он не спеша прошёл мимо окаменелого Тэхёна, отметив про себя слишком упрямое выражение его лица и капризно поджатые пухлые губы. С таким комплектом здесь долго не живут. Хотя «мальчик» показался Джину очень красивым, и эта напускная бравада страшно ему шла. Светлые седоватые волосы, синие небесно-голубые глаза и спело-красные, аккуратные пухлые губы. Маленькая родинка на носу и густые длинные ресницы делали его вид по-детски невинным, а леденистый острый взгляд палача и плотно сомкнутая челюсть, придавали опасность и совершенную недоступность. Тэхён, слегка помедлив, всё-таки зашёл в комнату и сразу упёрся взглядом на сидящего в кресле Чонгука. Альфа повернулся в сторону остановившегося около двери парня и злобно усмехнулся, на что у Кима, кажется, сердце упало в пятки. Это не Чонгук, это кто-то другой. Блестящие, словно ртуть, глаза впились в него и перемололи в муку всю душу вместе с костями. Тэхён обратился во что-то бестелесное и просто бесполезно витающее в воздухе. Отпив из стакана янтарную жидкость, Чонгук ещё сильнее ослабляет и без того висевший на шее галстук и подзывает рукой Кима, на что тот остаётся стоять на месте, потому что он здесь не собака, чтобы так с ним обращаться. Однако недолго стоит, потому что уже через секунду его буквально волокут к Чону охранники, стоящие сзади невидимой тенью. Тэхён не вырывается, всё равно не сможет, и просто ждёт своей участи. Кинув омегу в ноги Чонгука, эти громилы, не поднимая взгляда, отходят в сторону на пару метров и вновь застывают античной статуей. Тэхён усмехается и смело смотрит прямо в глаза альфе, ни капли не пасуя и не теряясь. Потому что пошёл он на хрен, пошли они все на хрен вместе со своими Ким Сокджином и Чон Чонгуком. Помирать, так с музыкой. Чонгук, видя неприкрытую ненависть и вызов в глазах омеги, сильнее сжимает стакан с коньяком и злится, потому что не может понять, почему этот парень таит в себе столько яда и штыков, что ранят твоё сердце каждый раз, когда ты встречаешься с ним взглядом. Так нельзя. Хочется вырвать эти штыки с мясом, чтобы этот дерзкий омежка от боли забыл своё имя, чтобы раз и навсегда уяснил, что теперь его мир — это Чон Чонгук. То, что Ким Тэхён просто так никогда не сдаётся, альфа знал. Помнил ещё со школьного времени. Не отступит, не остановится, не повернётся. Этот омега доводил все свои «шутки» до самого конца. Он со стопроцентной точностью бил по самым больным местам и своей жестокостью мало кому уступал. И по правде, когда-то Чонгук действительно считал его самым жестоким из всех, кого он знал, однако всё изменилось, когда он был вынужден прийти к дяде. Тогда парень понял, что ошибался. Ким Тэхён — не самый жестокий из тех, кого он знал. Но даже эта мысль не вылечила его искорёженную и разбитую в щепки душу. Обжигающе ледяной и полусумасшедший взгляд холодных тэхёновских глаз навсегда остался в сердце Чонгука, сводил его с ума ночами, чудился в полнейшем бреду. Везде он видел этот осуждающий и унижающий блеск на дне зрачка, сколько бы крови не пролилось, и как бы высоко он не поднялся, везде за ним следовало это проклятье. Альфа и рад бы всё это прекратить, да никакие врачи ему не помогут. Не помогает даже самая высококачественная дурь, самые лучшие и опытные омеги, абсолютная власть над всей Южной Кореей, зверские убийства и море крови, что льётся каждый день рекой. Тэхён всё равно сильнее. Да даже если выжечь ему глаза, всё останется также, потому что въелось глубже самой души, вросло в сердце жизненно необходимым дополнением. И, тем не менее, это не спасёт его от наказания, от всего, что уготовил для него Чонгук. Альфа лучше сам себе мозги вышибет, нежели позволит этому омеге так просто отделаться. Нет, не в этот раз. Раз уж удача сама приплыла в руки, и Тэхён по собственной воле захотел получить поддержку Дома Чон, его так просто теперь не отпустят. Пусть же получит её сполна, пусть захлебнётся в ней и узнает, сколько стоит эта дарующая весь мир привилегия. Всего лишь твоя жизнь. Вся. Омеге дадут всё, что он только пожелает, но навсегда заберут то, без чего ему не выжить — свободу. Так почему же Тэхён всё равно согласился на это? Вот, что уже давно мучает Чонгука. Он совершенно не понимает намерений этого парня. — Признавайся, что ты задумал? — Хрипловатым и властным голосом спрашивает альфа, желая знать ответы абсолютно на все вопросы. Тэхён усмехается и радуется тому, что его никто здесь не понимает, потому что не знают, что ради близкого человека можно всё отдать. Он до сих пор помнил лицо Чонгука, когда перед его уходом из школы на его глазах изнасиловали невинную одноклассницу. Ему ведь было тогда совершенно плевать. И кто бы что ни говорил, а Тэхён видел это фальшивое волнение за девчонку, бесился из-за того, что не может задеть побольнее. Этот альфа вообще с самого первого появления до ужаса раздражал его своей непробиваемостью и лживостью, что он хороший. Маску, что он носил, хотелось разбить вдребезги. Ким всегда видел в нём угрозу своей власти, поэтому так и доводил, но Чонгук не вёлся. Разыгрывал свой любимый спектакль «я бедная, несчастная жертва обстоятельств» и продолжал быть хорошим мальчиком, выставляя Тэхёна полнейшим идиотом и бесчувственным ублюдком. — Лучше я застрелюсь, — скалится Тэхён, однако тут же что-то внутри обрывается и ударяется о дно замёрзшей души, когда омега видит пистолет в руках Чона. Тот протягивает его парню и серьёзно приподнимает одну бровь, кивнув в сторону своей руки. Ким давится воздухом и резко бледнеет. — Что ж, без проблем. Стреляй. Расширив от шока глаза, Тэхён теряется и первые пару секунд вообще не понимает, что происходит. Сидит, смотрит на дуло пистолета и удивляется внутренней пустоте. Потому что не может того быть, чтобы ему позволили так просто убить себя, нет. Глупость. Но почему же тогда всё это не прекращается? Почему перед ним всё ещё рука Чонгука и эта чёрная идеальная смерть, что за секунду оборвёт все надежды и мечты, только нажми на спусковой крючок? — Или может мне тебя застрелить? — Усмехается альфа и наставляет зияющее дуло прямо на Тэхёна. Что ж… Омега так часто повторял это короткое «что ж» и сейчас только оно и приходит на ум. Невыносимо страшно. Переносицу слишком сильно защипало, но Тэхён не опускает глаза. Так и сидит, понимает, что не готов пойти до конца, но вынужден. И если его завтра похоронят, то похоронят свободным. Закованным по рукам и ногам, но свободным. Поэтому выбора нет и, сжав кулаки и оборванно выдохнув, Ким протягивает руку и хватается за пистолет. — Обойдёшься, — шипит он и вырывает оружие из руки Чонгука, совершенно не боясь, что тот выстрелит. Голова работает как заведённая, пытаясь что-нибудь придумать, но ничего так и не приходит на ум. И это скверно. Очень, очень скверно. — Знаешь, а я бы мог прямо сейчас выстрелить в тебя. — И это было бы последнее, что ты сделал. Мои люди убили бы тебя за секунду. — Подтверждает все подозрения Чонгук, усмехнувшись выводам Тэхёна. Он ведь тоже не дурак, чтобы так рисковать. Слишком дорого досталась эта жизнь, чтобы так ей разбрасываться. К тому же, когда ты у власти, стоит привыкнуть, что все желают твоей смерти. — Не из всего дерьма ты можешь выбраться, Ким Тэхён, — Чонгук спокойно смотрит, как Ким медленно приближает к себе дуло и зависает ровно на одну секунду, кинув прошибающий взгляд снизу вверх. И тут альфа слишком прав, потому что не понаслышке знает, что это такое. Сам столько раз пытался сбежать от этой жизни, да всё время бежал, но лишь спотыкался и падал. И всё начиналось снова. — Но я всё же попробую, — отчаянно не говорит, а уже хохочет, Тэхён и, закрыв глаза, подставляет оружие к виску. «Раз, два, три…» Как будто так легче, как будто вообще легче станет. Чон Хосок никогда его не получит. Не получит и Чон Чонгук. Возможно, так даже лучше. Если отца не освободить, а Чимина уже не спасти, то зачем тогда жить? Для чего? Выдохнув, Тэхён трясущейся рукой нажимает на курок. Жить нужно, прежде всего, чтобы навалять всем этим ублюдкам, и чтобы все, наконец, поняли, что Ким Тэхён им не по зубам. Что всё не закончится вот так, банальным падением с небоскрёба, выстроенного гордыней. Хотя омега уже летит вниз со стремительной быстротой. Потому что оступился. Слышится щелчок, и никакого выстрела не следует. Осечка. В магазине не было патронов. В ужасе отшвырнув оружие, Тэхён чуть ли не воет, потому что страшно, очень страшно вновь продолжить жить. Однако это и есть счастье, что вставляет лучше любой травы. Восхитительно вновь дышать, вновь видеть этот поганый, но такой любимый свет. Боясь выдыхать, Ким понимает, что просто-напросто сейчас расплачется, но не может. Все слёзы застряли комом в горле. Собственное сердце представляется ему сейчас бомбой замедленного действия, которая вот-вот рванёт и разорвёт его на кусочки. — Неправильно стреляешь, идиот, — оценивает Чонгук, отчего-то не на шутку взбесившись. Это видно было по блестящему чернеющему взгляду. — Ты, — альфа недобро смотрит на одного из охранников и подзывает его к себе рукой. Мужчина немедля подходит и останавливается рядом, а Тэхёну кажется, что его мозг не способен переварить столько ужаса за один час. Намерения Чонгука слишком очевидны. — Покажи ему, как надо. — Хватит! — Выкрикивает омега, но охранник, не раздумывая, пихает себе в глотку дуло и стреляет. Брызги окрашивают комнату в кровавую капельку. И Чонгуку это нравится, потому что самое лучшее творение, как ему кажется, — это творение самой смерти. Безупречно. Ничего лишнего. Непревзойдённое никаким мастером искусство. И разве что красота Тэхёна сравнится с этим шедевром. Однако парня можно убить и всё исчезнет, а это рождается благодаря смерти, которая вечна. — Следи за всем, что говоришь. Это главный закон дома Чон. — Хладнокровно сообщает Чонгук, но Тэхён его уже не слышит. Он смотрит на расстегнутый воротник белой, идеально отглаженной, но уже заметно помятой рубашки и задерживает дыхание, заворожённый выпирающими и мощными ключицами. Видит, как дёргается кадык, когда альфа отпивает из стакана обжигающе терпкий алкоголь и потупляет глаза. От этого невыносимо жарко внутри и к щекам приливает несвойственный Киму румянец. Такой Чонгук не просто манит, такого Чонгука невыносимо хочется, но именно это и отвратительно, потому что нельзя, потому что, чёрт побери, он — враг и только что приказал человеку убить себя. Просто так приказал, без причин и разбирательств. Потому что захотелось. И где доказательства, что завтра он точно также не пристрелит Тэхёна? Ведь здесь для этого не нужен повод. — Пошёл ты к чёрту, — шипит омега, бросая взгляд полный ненависти. И если Хосок страшно из-за него бесился, то Чонгук, наоборот, заводится и чувствует нарастающую бурю, что разносится по венам и обращает тебя в заложника своих чувств. Это опасно и сладко одновременно. Но из-за этого можно сгореть, а это слишком больно, чтобы добровольно соглашаться. — Я взял тебя, чтобы выслушивать твою грубость? — Чонгук уже рычит, потому что Тэхёну как-то удаётся, будучи полностью от него зависящим, быть всё равно свободным. Это ведь невозможно, так не бывает. Но Тэхён, он как-то это делает, как-то держит оборону, поэтому-то и хочется свернуть его тонкую шею, вгрызаться в руки и ноги, аж зубы чешутся. Однако, даже при таком раскладе, этот омега не преклонится, ведь эта свобода, эта гордыня у него в крови. И Чонгук согласен, если потребуется, выкачать всю кровь для того, чтобы Ким склонился. Лишь бы навсегда стереть это осуждение с острых и ледяных глаз. — Пока мой отец не выйдет на свободу, я тебе не дам. Хоть что делай, — смело и безбашенно заявляет парень. Понимает, что совершает глупость, но не может остановиться. Проклинает себя, но не может. Чонгук усмехается и за секунду вскипает, потому что никто не смеет говорить ему нет. Никто, даже правительство города, даже ФБР. Так какого тогда этот наглый и взбалмошный омега несёт. Думает, что настолько бессмертный или настолько важный и нужный? Нет. И это неудивительно. Ким Тэхён всегда считал себя самым лучшим, но пора бы ему уже объяснить, что это не так. — Полностью имеешь право. Но только запомни, пока ты не попросишь меня трахнуть тебя, твой папаша так и будет гнить за решеткой. Вот и посмотрим, насколько хватит твоей этой ёбаной гордости. Тэхён сжимает кулаки и наконец до конца осознаёт, во что он вляпался. Чон не обещал ему, что сразу освободит отца, он просто сделал Тэ своей шлюхой без каких-либо обязательств. Детали не были обговорены, а это означает тупик. Чонгук теперь может делать, что хочет, а омега в ловушке, из которой вряд ли выберется. — Уведите его. Пусть посидит в борделе. Здесь ему самое место, — приказывает Чонгук и Тэхёна грубо поднимают и уволакивают вон. Альфа же даже не оборачивается, потеряв всякий интерес к упрямому парню. «Я убью тебя, Чон Чонгук», — решает Тэхён, когда получает под дых за то, что попытался освободиться от железной хватки одного из громил. — «Обязательно убью».__________________________________________