Все мои друзья — безбожники, будь осторожен. Подожди, пока они не спросят, кого ты знаешь. И не делай резких движений, пожалуйста. Ты не знаешь и половины того, на что они способны. И то, что мы проверяем наличие оружия на входе. Ещё не значит, что наши мысли перестали быть опасными, как ручные гранаты.
Twenty one pilots — Heathens
— А теперь повтори это ещё раз и так, чтобы все слышали. Ты, великий и принципиальный Ким Намджун, хочешь помочь главе корейской мафии найти его омегу? — Чонгук недоверчиво усмехается и не хило так ахуевает от такого неожиданного разворота событий. Разве всем известный ангел закона не должен сейчас вовсю вставлять им палки в колёса и срывать выгодные сделки? Так какого тогда чёрта федерал выследил их передвижение и загородил всю дорогу, чтобы просто поговорить и предложить свою определённо точно «необходимую» помощь? Это же криминальные разборки, ФБР в это никогда не суётся. Лишь в конце хватает первых попавшихся под горячую руку шестёрок, и выдают их за особо опасных преступников, получая за это хорошую премию и неплохое повышение в должности. А этот, как всегда, лезет в самое пекло. Ненормальный, одним словом. Хотя, если на чистоту, Чонгуку это даже нравится. Намджун сообразительный, всегда отвечает за свои слова, хоть и бестолковый, потому что уверен, что всё держит под своим контролем. Только вот единственный, кто действительно всё держит под чутким контролем, пока что — это Чон Хосок. И как бы Чонгук не хотел этого признавать, он вынужден. Вчера вечером было совершенно покушение на всю семью главы третьего Дома — Хван Сумина. Наёмники проникли в дом Хванов и расстреляли его семью. Муж Сумина погиб на месте, двое маленьких сыновей успели спрятаться, но старшего смогли найти и застрелили. Сам Сумин каким-то чудом смог выжить после пяти выстрелов в брюшную полость. Скорее всего, просто как-то увернулся и потерял сознание. Вся охрана, домработницы и садовник тоже были хладнокровно убиты. Но больше всего в этом случае Чонгуку было жалко выжившего маленького пятилетнего сына Сумина, потому что альфа знал, что такое терять близких, но не знал, каково это терять всех одним разом. Мальчику нашли около мёртвого папы, и от этого даже у искорёженного жизнью Чонгука кровь в жилах стыла. То, что все эти события не что иное, как хорошо запланированная схема, Чон понял сразу. Сначала Хосок похищает Тэхёна и тем самым отвлекает всё внимание на себя. Все в панике, ищут омегу, а в то время наёмники пробираются в дом и устраивают там любимую Верденскую мясорубку. Все взгляды сразу же направляются на страшное происшествие, и Чонгук окончательно дезориентируется в событиях, пуская всё на самотёк. Однако гений этого столетия Чон Хосок немного просчитался — Чонгуку плевать на Хванов, его интересует только Тэхён. Возможно, именно поэтому им удалось выследить место, где он прячет омегу. Хотя всё не может быть так просто, это напрягает. — К чему такой пафос, Чонгук? И я ничего не повторяю дважды. — Намджун прилично так задолбался уже. Потому что день выдался не самый лучший. Сначала его вызвали на ковёр и потребовали объяснить, что это за такое интересное видео им поступило и, почему лучший агент ФБР в нём трахает Ким Сокджина, известного органам как барыга и наследник синдиката, в гоночной машине и полусознательном состоянии. Намджун был тогда настолько шокирован, что не смог вымолвить ни одного слова, глупо хлопая глазами. В итоге, ему объявили, что он в скором времени с позором возвращается в Америку и будет отстранён от всех дел. И не факт, что его не привлекут к ответственности за употребление наркотиков. Всё это значит, что на всей его жизни, на всех его мечтах и стараниях поставили жирный крест и за шкирку выкинули вон. Не помогли даже все былые заслуги и семейное положение, потому что в таких делах на прошлое не смотрят, смотрят только на настоящее. И это чертовски несправедливо, но кому какая разница? — Ты разрушил мою жизнь, теперь, может, я хочу посмотреть, как разрушится твоя. — Усмехнувшись, добавляет Намджун. Да, пожалуй, было бы довольно не плохо, а точнее, совсем хорошо застать тот момент, когда Чон Чонгук провалится в бездну. Тогда и всё потерять не страшно, потому что это хотя бы будет иметь смысл. Чонгук приподнимает левую бровь и думает, что единственный, кто здесь пафосный, это Ким Намджун, но ничего не говорит. Да, это Чонгук слил то видео, ну и что? Или он должен был тихо сидеть и ждать, пока Намджун придёт с ордером на его арест? Нет, точно не в этой жизни. К тому же, федерал знал, на что шёл, знал, с кем играл и знал, кого трахал в той несчастной машине. Всё честно. Просто всегда есть тот, кто в любом случае будет умнее и лучше тебя, если ты, конечно, не умер. Там тебе больше не придётся ни с кем соревноваться. — Не убедил, — качает головой Чонгук. — А я и не старался, — хмурится Намджун. — Скажем так, у меня есть один должок перед Тэхёном, я хочу его вернуть. — Ладно, — Чон качает головой и прищуривается. Понимает, что имеет в виду фэбээровец. Желание исправить свои ошибки всегда было для него в приоритете. Поэтому пусть пока что повертится рядом, меньше проблем от него будет. — Мои люди выследили место, где сейчас находится Тэхён. Этот ублюдок и не прячет его, считай. Это-то меня и напрягает. — Думаешь, подстава? — Намджун качает головой. — Нет, он, скорее, просто нас дразнит. Он же конченый псих, любит всё, что лишено смысла. Вы поезжайте туда, а я вызову людей на подкрепление. — Ты больше не агент ФБР, умник, — едко говорит Чонгук и, достав телефон, набирает Юнги. — Пока нет официального приказа, я всё ещё федерал и не ебёт, — стальным голосом обрезает Намджун, на что Чонгук усмехается и кивает. В конце концов, разрушать свою жизнь дальше — это уже точно его решение.ஐஐஐ
Полузаброшенный склад, в котором держали Тэхёна, находился почти в пятнадцати километрах от Сеула и входил в собственность Чон Хосока уже как несколько лет. На этот объект часто свозили тонны кокаина или героина, потому что никто из полиции туда никогда не совался, ведь по документам здание считается непригодным для пользования, но только не для Хосока. Он шикарно там обустроился. Сделал два выезда из склада и следил с помощью специально назначенного человека за новыми поставками, загребая миллионы и бесконечно себя хваля за прекрасный выбор. Однако сейчас весь товар увезли в другое место, так как Хосок ждал гостей. Очень важных гостей. Потому что сегодняшний день станет для него ещё одной триумфальной ступенькой в его жизни, которая больше похожа на Ад. Для других, не для Хосока. Альфа привык выживать и выбираться из самых страшных передряг, однако пора положить этому конец. Пришло время выталкивать оставшихся игроков с поля, слишком высокую ставку он сделал. Поэтому сегодня он убьёт Чон Чонгука. Он так долго шёл к этой цели, что сейчас даже не верится, что настало время выйти из тени и действовать открыто. Жадность, гордость, алчность и несправедливость. Даже, будучи, ещё детьми мы понимаем, что нет совершенно идеального мира. Мы лжём сами себе, лжём окружающим, притворяемся счастливыми и слышим звон осколков своего счастья, потому что оно слишком хрупкое для наших ладоней. Никто его ещё не смог удержать. Должно быть, мы все прокляты. И Хосоку нравится эта мысль. Ему нравится гнить и разлагаться, обливаться с головы до ног кровью и весело шагать по горе трупов. Он не понаслышке знает, что такое смерть и всё равно неумолимо от неё далёк. Потому что в мире Хосока смерть никогда не являлась проклятьем, он всегда верил, что с её помощью отпускаются грехи. И чем больше мук, тем чище твоя душа. Он видел себя избавителем, забирал себе всю черноту и ни как не мог ей насытиться. Однако почему-то никто его таковым не считал. Никто не ценил того, что он делает. Людям не нужны подобные методы и прощение, у них и своих пастырей хватает. Обида породила жестокую месть всему человечеству, воздвигла огромную пропасть между смыслом и Хосоковской бессмыслицей. И Чон Хосок навсегда для себя решил, что он больше не будет спасителем. Он будет только губить. И теперь сам Чон Чонгук, тот, кого считают приемником Сатаны, угодит прямо в его ловушку. Хосок ещё раз проверяет наличие патрон в магазине и держит ствол наготове. Убирает его за ремень сзади, поправляет чёрную кожанку и прикуривается. Лениво выпускает дым, слегка прищуриваясь, и хищно скалится, когда ему докладывают о движении недалеко от склада. Чёрный мерседес тормозит в пятнадцати метрах от серого здания. Рядом с ним останавливаются ещё пять машин, из которых выскакивают люди Чонгука. Сам же Чон выходит только тогда, когда получает эсэмэску от Намджуна с кодовыми словами: «Тэхён жив». Видимо, этот остряк решил поиздеваться напоследок, ну, или таким образом поддержать. Эти два слова будут значить, что люди Намджуна, которые, вероятно, уже проникли в здание, могут начинать зачистку этого наркопритона к чёртовой матери. Таков был уговор. Чонгук забирает Тэхёна, а федерал взрывает старый склад вместе с его владельцем. Как говорится, гори всё синим пламенем. Охрана быстро образует специальный коридор, по которому с высоко поднятым подбородком проходит Чонгук, смотря только вперёд и никого вокруг не замечая. Альфа останавливается перед дверью, ожидая, пока один из его людей зайдёт первым в целях безопасности их лидера. Ведь разборки на подобном уровне — это не шутки и, тем более, не простая деловая встреча с каким-нибудь глупым меценатом. Здесь сегодня будет очень жарко и нужно как-нибудь постараться дожить до финального выстрела и последней золотой пули в теле Чон Хосока. Хосок встречает Чонгука с неестественно весёлой улыбкой. Внутренне бесится от его невозмутимого вида и раздражённо сжимает свои ладони в кулаки, потому что плохое предчувствие всё ни как его не отпускает. А оно ещё ни разу не подводило. Вот он Чон Чонгук — похуист и циник. Бессердечный ублюдок, король этого города, племянник Чон Джимина, конченого психопата и самого жестокого мафии за всю историю криминала. Рядом с такими людьми Хосок всегда чувствовал себя каким-то ущербным и никчёмным. Выскочкой без рода и племени. К тому же, именно к этому самодовольному уроду побежал Тэхён, когда его прижали. Не к Хосоку признаваться в своей ошибке, а к нему. Он даже лёг под Чонгука, а ему всегда чуть ли не в лицо плевал. Продажная тварь. Вот ещё один пример того, как деньги и статус помогают тебе сделать правильный выбор. Всё можно купить, даже Ким Тэхёна. Хотя омега всегда ставил себя выше других и совершенно логично, что спать он будет тоже только с лучшим, чтобы плодить лучших детей, растить их, а потом сажать вместо себя на лучший трон для лучшего наследника. Хосок ему нахуй не сдался, да и Хосоку он, в принципе, тоже. Значит, нечего было цепляться. Как жаль, что он понял это слишком поздно. — Где Тэхён? — Чонгук внимательно обводит здание нахмуренным свирепым взглядом и нигде не находит омегу. Его головорезы так же устрашающе смотрят на людей Хосока и ждут любого сигнала, чтобы разнести всё здание к херам. — Должно быть, на том свете. — Так же весело парирует Хосок и чуть ли в голос не смеётся от изменившегося Чонгукова лица. И всё-таки, и правда, хорошо, что Тэхён тогда от него сбежал, потому что, пойди обстоятельства немного в другом русле, и он бы сейчас точно так же сходил с ума из-за какого-то там омеги. Да Хосоку даже сейчас сложно от него отказаться. Если бы можно было наплевать на чужую метку, принадлежность к клану врага и выбор Тэхёна глубоко не в его пользу, то он бы так и сделал, но нельзя. Такое не забывается, такое нельзя игнорировать и прощать. Всё же у Хосока есть гордость и чувство собственного достоинства. Терпеть он больше ничего не собирается. — У тебя всегда был настолько дерьмовый юмор, или только сейчас? Чонгук не просто зол, он в ярости. В последний раз он так злился только тогда, когда Чон Джимин убил его младшего брата и сразу же поплатился за это резвой пулей со своего же старого кольта, который лежит теперь у его племянника в столе и лишний раз напоминает ему о том, кто он такой. Именно поэтому каждый, кто посмеет кинуть камень в Чонгуков огород, точно так же скоропостижно скончается. Сдохнет, как подзаборная собака. Чонгук сам брошенный камень в задницу затолкает и через рот вытащит, а потом опять затолкает, только уже с зажжённой петардой, пусть урод полетает. Все же так хотят прыгнуть выше своей головы, так вперёд. Только о том, что мы можем разбить свою гениальную голову об камни, вспоминаем почему-то именно во время прыжка. — Неважно, какой у меня юмор. Важно, над чем я шучу. — Издевательски тянет Хосок. — Или над кем. Сучоныш. Чонгук ядовито скалится и вмиг теряет всю свою напускную холодность и безразличие. Зато приобретает дикий страшный огонь в почерневших глазах. Медленно подходит ближе, давит Хосока тяжёлой аурой, насылает на него тёмные тучи, прёт напролом, так, что тот заметно напрягся, исподлобья следя за перемещением Чона. — Я в последний раз спрашиваю — где Тэхён? — Рявкает Чонгук и все напрягаются. Псы Хосока чуть ли не вынимают пушки и застывают в режиме ожидания. Несколько людей Чонгука, заметив движение, не раздумывая, поднимают пистолеты и держат Хосока на прицеле. Чон даже не думает сказать им, чтобы они опустили оружие. Пускай эта мразь видит, пусть ощущает, что до сих пор живёт только из-за того, что этого хочет сам Чонгук. Передумает и нет больше никакого Чон Хосока. Даже ДНК его не останется — Чонгук всё изничтожит и пепел в космосе развеет. Хосок очень хотел стать звездой, привлечь к себе столько внимания, так пусть летает там, среди галактик, выше место ему уже не найти. Да, эту идею по праву можно назвать космической. — Да хоть в пятнадцатый, мне похуй, — отмахивается ещё пока что живой Хосок, да и не собирается он умирать, хоть и всё для этого делает. — Чего ты хочешь? — Чонгук решает, что раз этот клоун нагло похитил Тэхёна, значит, ему просто что-то нужно. Таким ублюдкам с дешёвой душонкой всегда что-то нужно. Иначе его действия не объяснить. Кто в своём уме и здравом разуме станет покушаться на омегу Чон Чонгука, так ещё и так открыто по-хамски себя вести? Наверное, он и так скоро сдохнет и решил напоследок выебать эту жизнь. Считай, убрал три клана и настолько обнаглел, или вошёл в кураж, что, затянув потуже ремень, выступил против клана Чон. Обычно за такое убивают без разборок, но у Хосока его омега и поэтому он всё ещё жив. — Деньги, клан, власть, уважение? Я могу дать тебе всё, что захочешь. Подарить любой город. Только Ким Тэхён мой омега, и сегодня он отсюда уедет со мной, а ты сиди в своём городе и не высовывайся. Я второй раз таким же добрым не буду. Хосок серьёзно его слушает и даже на секундочку задумывается, что так ведь тоже можно поступить. Что ему стоит съесть эту подачку и разрастись в будущем, только уже со своим собственным кланом. Это так заманчиво и быстро. Прям не Чонгук, а золотая рыбка. Только вот Хосок отлично знает, что как только Чон вернёт своего омегу, на следующий день к нему в дом заглянут на «чай» вовсе не соседи. Потому что Чонгук никогда не даёт никаких гарантий, он просто обещает золотые горы, дарует с барского плеча якобы власть, а потом убивает одним выстрелом всю твою семью и тебя, ну, если она, конечно, есть. — Мне от тебя ничего не нужно, потому что если я захочу, я просто приду и заберу. Хосок улыбается и подмигивает немного удивлённому Чонгуку. Ждёт бурной реакции, которой, к его сожалению, не последовало. Любуется выпирающими венами на Чонгуковой шее и лбу, которые показывают, насколько сейчас он страшно зол и, кажется, вот-вот сорвётся. Теперь осталось преподнести ему главное блюдо и кричать «браво» — спектакль окончен. Все молодцы и все умрут. Никакого счастливого финала не будет. Хотя по логике Хосока лучше завершения этой давней борьбы нет. Море крови, крики, свист пуль и остывающее тело Чонгука. Божественно. — Как забрал твоего омегу. Как забрал твоего не родившегося сына. Ты ведь знал, что Тэхён беременен? Да, он носит твоего сына, а может и не твоего, как знать. Треск. Чонгук замирает и прислушивается. В его груди только что с оглушающим треском что-то раскололось надвое. Альфу слегка пошатывает, он смотрит на бетонные серые стены, ищет правду в таких же серых и безликих, наполненных остротой, глазах Хосока и теряется в скользкой проникающей в лёгкие боли. Это не просто слова — это капельки ртути, оседающие на волосах, губах, шее. Он этой ртутью дышит и давится, ещё немного и начнёт свои же органы вместе с кровью выплёвывать, кожу с себя сдирать, кости ломать. Сердце сворачивается в спираль, и альфа с трудом делает первый вдох, клянётся себе, что вскроет Чон Хосока, порежет на мелкие лоскуты и превратит в фарш то, что от него останется. Вырвет этот грязный язык, поджарит на сковородке с приправой из тэхёновских слёз и от души накормит его своим же языком. Покажет, что такое настоящий Ад, не тот, что он обычно сеет, называя это жестокостью, а настоящий, безграничный и вечный. Чонгук плотоядно скалится и подходит ближе. Хосок смотрит в его глаза и леденеет. Сколько скверны они в себе таят, сколько отчаянного желания уничтожить, обратить эту планету в ничто, в пустое бесконечное пространство. И Чонгук себе ни в чём отказывать не собирается. — Я сожру тебя живьём. Выпотрошу, достану каждый орган и искупаю их в кислоте. Хотя нет, сначала, я своими руками буду медленно вырывать ногти, ломать пальцы, затем я отрублю тебе руки и ноги, и только потом, когда ты будешь истекать своей прогнившей кровью, я проведу глубокую полосу на животе, а ты будешь смотреть. Ты будешь звать смерть, но она не придёт, потому что даже она тебя оставит и отвернётся. — А. Мне. По-хуй. — Чуть ли не по слогам говорит Хосок, смотря в морозно-ледяные глаза Чонгука. Потому что ему, и правда, похуй. Он Чонгука не боится, или думает, что не боится, внушает себе, с трудом выдерживает взгляд, пряча трясущиеся ладони в карманы кожанки. Сминает в кармане пачку Мальборо, балансирует между паническим ужасом и опьяняющей глупой смелости и отшатывается назад, когда Чонгук хватает его за грудки и рычит, что прямо сейчас вытрет им каждый угол этого старого отвратительного здания. Психика Хосока начинает работать быстрее, чем мозг, и он нервно и загнанно смеётся, вскидывая руки вверх. Его люди уже без приказа поднимают оружие, громилы Чонгука тоже не остаются в долгу и принимают боевые стойки, держа всех на прицеле. — Подожди, — срывается с губ Хосока. — Ты можешь убить меня, можешь скормить своим акулам или церберам, мне плевать. А знаешь, почему? Потому что ты, Чон Чонгук, неудачник. — Хосок больно тыкает в него пальцем. — Неудачник, который не смог спасти свою семью, не смог спасти своего брата, не смог спасти и Тэхёна. Он оборачивается и смотрит в сторону больших коробок, которые тут же отодвигают. Горько улыбается и больно ударяется позвоночником, когда Чонгук с яростью отталкивает его в хлам каких-то непонятных железяк. В упор смотрит на бледного и постепенно пустеющего альфу, который, кажется, окончательно выпал из реальности, потерял способность шевелиться и соображать. Медленно, не сводя с него взгляд, достаёт припрятанный сзади пистолет. Только вот Чонгук ничего не видит и не замечает, кроме лежащего примерно в пяти-шести метрах от них парня. Беспорядочно шарит глазами и никак не находит в себе силы, чтобы подойти и прикоснуться, чтобы откинуть растрёпанные и спутавшиеся отросшие русые волосы с лица, чтобы упасть в лужу тёмно-алой, сияющей последними лучами ярко-оранжевого заката, крови, испачкать в ней ладони, подавить приступы рыдания и согнуться пополам. Потому что он слишком хорошо помнит эту белоснежную тонкую блузку, которую Тэхён надел под чёрный пиджак от Диор, сказав, что он идёт не хоронить отца, а просто с ним прощаться. Теперь она красная, изодранная в клочья, на манжетах оторваны жемчужные пуговицы. Весь воротник залит впитавшейся намертво кровью, стекающей с глубокого, доходящего до трахеи, пореза на тонкой шее. Прилипшая грязь и белеющие пятна побелки на чёрных классических брюках. Разбитое в кровь и отвёрнутое в другую сторону лицо, закрытое лохматыми и кое-где слипшимися от крови волосами, невозможно было разглядеть. — Ким Тэхён мёртв, — изрекает Хосок, смакуя слово «мёртв» на языке. Чонгук, словно очнувшись, вздрагивает и смотрит на него так, словно ослеп, словно никогда в своей жизни не видел света. Нет больше молодого красивого двадцатитрёхлетнего парня, есть только увядший столетний старик с щемящей вселенской грустью в потухшем взгляде. То, что делает время за столько лет, у Хосока получилось за пару секунд. Потому что играет он всегда нечестно. — Тэхён жив. Даже если произойдёт апокалипсис, если земля поменяется с небом местами, если все реки выйдут из своих берегов и страшный ужас охватит всё человечество, Чонгук всё равно никогда не поверит в смерть Тэхёна. Сколько бы несчастий не происходило, как бы ни было больно, как бы ни хотелось умереть, только не Тэхён, только не таким образом. Пусть лучше заберут Чонгука, плевать на всё, чего он добился, плевать на собственную нерушимую «империю» лютой ненависти и жестокости. Всё это медленно тлеющий и остывающий костёр, а Тэхён — это спичка, которая не давала Чонгуку погибнуть, сдаться и опуститься на колени. Раздаётся громкий хлопок, крики и топот, откуда-то справа выбегает толпа вооружённых и экипированных фэбээровцев. Впереди всех бежит Намджун с перекошенным лицом и ошалелым видом. Псы Хосока тут же открывают беспорядочный огонь, стреляя куда попало. Чонгук поворачивается к вскочившему Хосоку и застывает, смотря в какой-то степени даже с радостью, как тот снимает пистолет с предохранителя и поднимает руку в его сторону. Улыбается и ждёт, мысленно умоляет его выстрелить и прекратить эту страшную боль, ломающую рёбра изнутри. Чуть ли не качает головой, мол, давай, не медли, покончи уже с этим раз и навсегда. И Хосок стреляет. С наслаждением давит на курок и рычит, потому что эта треснутая улыбка бесит, хочется стереть её, сломать, раздавить, убрать с чужого лица. Чонгук не успевает закрыть глаза, как его грубо толкает подлетевший и отстреливающийся на ходу Намджун. Пуля задевает правую руку, образуя сквозную рану и разрывая плотную ткань чёрного пальто. Чонгук вскрикивает и хватается за ранение, отползает в левый бок, за двойной ряд ящиков и больших железных бочек. Федерал присаживается рядом, тянется к раненой руке, но альфа на него рычит и говорит, чтобы он катился ко всем чертям. Намджун сразу теряет интерес к психованному Чонгуку и перезаряжает ствол, осторожно выглядывая из их «укрытия». До скрежета стиснув зубы, Чонгук тоже достаёт свой любимый Baretta 92 и, с трудом повернувшись, ищет сумасшедшим взглядом фигуру Хосока. Цепляет краем глаза, что половина его людей убиты. Фэбээровцы перестреливаются, как могут. Ползают в реках крови, бегают прямо по искорёженным пулями трупам и что-то друг другу кричат. Намджун орёт на них благим матом, сканирует помещение и каждому приказывает занять нужную, удобную и, самое главное, безопасную позицию. Хосок, спятивши, выходит на линию огня, убивая по нескольку человек сразу. Тут-то Чонгук и оживает. Игнорируя страшную боль, прицеливается раненой рукой, поддерживая её левой и, безрассудно высунувшись, стреляет. Он целится прямо в сердце, потому что рука под это набита, но Хосок дёргается и спешит за широкую колонну. Только вот Чонгук за свою жизнь никогда не промазывал и сейчас не промахнулся. Он не попал в сердце, но успел зацепить правую ногу. Вот теперь они в расчёте — правая нога за правую руку. — Нам нужно уходить, таймер начал обратный отчёт, — сообщается Намджун, высматривая все пути отступления. — Через минуту рванёт. — Там Тэхён, — Чонгуку, если честно, абсолютно всё равно, что сейчас они все взорвутся. Он этого пока что до конца не осознаёт и не согласен. Торгуется с самой смертью и агрессивно не верит в отвратительную для него правду, шипит на федерала и отрицательно качает головой. Хотя, может, там и не Тэхён всё-таки, потому что не ощущает Чонгук в этом теле родное, не видит своего омегу, не принимает, своего запаха от него не чувствует. Пожалуйста, пусть это будет не Тэхён. И плевать, что на нём тэхёновская одежда, плевать, что это его волосы и даже на руках блестят его кольца, на всё плевать. Чонгук не согласен, Чонгук никогда этого не признает. Он не может и не умеет сдаваться. — Его больше нет, Чонгук, — Намджун делает то, что у него просто мастерски получается — рушит чужие надежды и без какого-либо укора совести раздаёт указания. — На счёт три выходим из укрытия. Ты держишься справа от меня. Мы добегаем вон до того столба, ясно? Чонгук немного мешкает, смотря не на мужчину, а совсем в другую сторону. Туда, где лежит тело. Намджун психует и, раздражённо выпалив «три», тащит Чонгука до ближайшего столба, который находится примерно в четырёх метрах от их хлипкого укрытия. Прямо над ушами свистят пули, поэтому Намджун злится и грубее тянет Чонгука. Они бежали секунд три-четыре, но Хосоку хватило этих секунд, чтобы пустить в Намджуна последнюю пулю. То, что в него попали, федерал понимает не сразу. Чувствует лишь острую жгущую боль, пожирающую шею. Он валится за столб и, сложившись пополам, видит на своих руках кровь, пытается вздохнуть полной грудью и не может. Задыхается, плюётся кровью и понимает, что больше он столь резво не побежит, больше он вообще бегать не сможет. Не сможет и завтра поехать в аэропорт, не сможет обнять родителей. Не сможет, наконец, признаться Джину, как он его любит и подержать холодную ладонь в своей, согревая. Не сможет оправдать своё имя, очистить его от грязи и добиться справедливости. Хотя к чёрту справедливость, Намджун умирает. Есть одна такая красивая мысль: «Когда ты летишь с крыши, ты понимаешь, что все твои проблемы решаемы. Кроме одной — ты уже летишь с крыши», — так вот, нихрена они не решаемы. Джун всё равно бы не смог быть с Сокджином. Как бы он сильно его не любил, у него бы не хватило сил выстоять против всего света. Джин бы смог, а он нет. Потому что Джин всегда был сильнее, с самого начала. Намджун лишь следовал, привыкал, влюблялся. А потом их накрыло, и альфа испугался. Повёл себя как последний трус и мудак, боялся всё потерять и только потом понял, что истинная потеря — это лишиться любимого человека. Похуй на связи, статус, положение, всё это пыль, которую лень вытирать. Она портит видимость, заставляет всего бояться. Намджун кривится от боли и шипит, борется со страшным головокружением и пытается не отключиться. — Эй, коп, не смей умирать, слышишь? Ты должен помочь мне найти Тэхёна. — Трясёт его Чонгук и матерится. Оглядывает цепким взглядом рану и, нахмурившись, замолкает. — Да, да, знаю… — Намджун пытается сфокусировать взгляд на ускользающем образе Чонгука. — Но если мы не поторопимся… То, что у них остались считанные секунды, резко впечатывается в голову и Чонгук, перекинув руку Намджуна через свою шею, начинает его тащить как можно быстрее. Правое плечо и всю руку обжигает такой болью, так, что он краснеет и закусывает до крови нижнюю губу. Тянет со всей силы, выводит их из склада. Полуживой Намджун виснет на плече и что-то бормочет. Кровь залила всю его шею и грудь, он уже больше не может стоять на ногах. Чонгук опускает его за машину и тут же падает рядом и хватается руками за голову, когда раздаётся мощный взрыв, ужасный скрежет и рёв обваливающегося каркаса здания. Воздух обдаёт страшным жаром, делая его осязаемым и горячим. Машина, качнувшись, противно заскрипела. Разбившиеся стёкла посыпались на землю, падая за шиворот, застревая в волосах, хрустя и впиваясь в ладони. Чонгук, уже почти не чувствуя боли, слегка оглушённый и обескураженный, отряхивает Намджуна и долго зовёт его. Кричит и не слышит собственного крика, качает головой, тонет в какой-то неуловимой иллюзии. Ему кажется, что рядом сидит Тэхён. Он мягко улыбается и гладит Чонгука по голове, просит успокоиться и позвонить Юнги, говорит, что скоро всё закончится, нужно только потерпеть. Всё пройдёт. Ничего страшного. — Хватит орать. Мне попали в шею, а не в ухо. — Намджун слегка приоткрывает глаза и хрипло кашляет. Тяжело и громко дышит. Чонгук, нехотя, поворачивается в его сторону и теряет своё прекрасное видение. Со злобой выдыхает и тянется во внутренний карман за телефоном, потому что Тэхён дело сказал, нужно позвонить Юнги. — Ты только не сдохни, умник, сейчас мои люди приедут, а вмести с ними и Скорая. Намджун по-доброму усмехается. — Ты знаешь, что у него был за ствол? — Прокашлявшись, спрашивает. — Я на чужие стволы не смотрю. — FN или Five-seveN — коварная малышка. Запросто пробивает почти любую броню, с помощью остроконечной пули. Знаешь, что это значит? Чонгук знает. Знает и молчит. Ему не раз поступало оружие из Бельгии и Германии. Отсюда ему и известно, что FN убивает почти сразу. Из-за размера такие уникальные пули сложно вытащить, они слишком глубоко проникают. И человек медленно истекает кровью. Именно поэтому, даже если через секунду сюда примчится Скорая с целой машиной врачей, Намджуна уже не спасут. Он и так из последних сил держится зачем-то, хрипит, морщится, когда в горле что-то булькает и шепчет окровавленными губами, пытается говорить, когда голос постепенно отказывает. — Блять, — от безнадёжности уже тошнит. Чонгуку хочется взреветь зверем, хочется докричаться до луны и свалить с этой грёбанной планеты. Только Тэхёна нужно сначала найти, а потом хоть на край света. С трудом отдышавшись, Намджун дотягивается до плеча Чонгука и с трудом его касается. — Передай Тэхёну мои извинения и… Скажи Джину, что я его… — он треснуто улыбается и начинает задыхаться. Чонгук качает головой и в ужасе смотрит, как пустеют чужие глаза. Как тёмные зрачки с коричневыми прожилками тают, теряют блеск и осмысленность. Черты лица распрямляются, становятся серыми и безжизненными. Потому что огонь внутри погас, нет больше источника света. «Скажи Джину, что я его люблю». «Потому что ты, Чон Чонгук, неудачник. Неудачник, который не смог спасти свою семью, не смог спасти своего брата, не смог спасти и Тэхёна». Действительно. Из этой бездны не выбраться. Слишком тяжело и слишком больно. Только Чонгук всё равно продолжает, стирая ладони в кровь и вырывая ногти, карабкаться вверх. Вся его спина разодрана, на ней красуются два только что затянувшихся шрама от вырванных крыльев. Он тянется и падает, встаёт, вытирает слёзы грязной ладонью и вновь лезет. Потому что не может остаться в этой темноте и в одиночестве, для Чонгука это в сто раз хуже той боли, что он испытывает, когда срывается вниз. Откинув голову, он бьётся головой об машину. Выдыхает и смеётся, шмыгая носом и вытирая выступившие и режущие глаза слёзы. — Я обещаю, что ты умрёшь героем, а не предавшим своё дело трусом. Только будет ли тебе от этого легче, а, Намджун? Чонгук поворачивается и по-дружески хлопает мёртвого федерала по твёрдому плечу. — Это будет твоим наказанием.ஐஐஐ
Сокджин всегда был очень сильным. До восемнадцати лет жил в настоящем раю, в богатстве и роскоши, хотел стать художником, читал романтические книжки и верил в то, что найдёт свою любовь. А после пришлось платить, и тогда Джин понял, что вся его жизнь — это золотая клетка, которую он всё равно почему-то боялся потерять. Потому что даже после всех тех ужасов, что с ним сотворили, омега всё равно пытался выстоять. Он и сам часто задавался вопросом, откуда появились силы, что помогло ему вырваться из капкана, как он справился? Элементарно, он просто стал хуже своих мучителей. Наступил на горло собственным кошмарам, раздавил сомнения и окунулся с головой в самый омут. Хотя, скорее, тут дело вовсе не в этом, а в том, что Джин таким родился. И ему нравилось быть плохим до встречи с Намджуном. Нравилось быть шлюхой, нравилось, что его обожают и видят в нём только тело, нравилось планировать поставки наркотиков и отправлять людей на верную смерть, нравилось, когда его проклинают и ждут его смерти. Сокджин всегда будет сильным. Но всё же… — Копа убили. Юнги слишком долго молчит, боится поднять свой хмурый взгляд. Осознаёт, что сейчас он становится для омеги личным палачом, худшим во всём мире человеком, и ничего не может с собой поделать — тянется к Джину. Что уж тут скажешь, он и сам до сих пор в шоке. Ещё с утра он сливал то скандальное видео, а ближе к вечеру федерал уже убит. Безжизненное тело, море осколков, забрызганное кровью лицо. Упрямый сукин сын, всё-таки добился того, чего хотел. Юнги тогда ничего, кроме: «Ну, нихуя себе», — сказать не смог. В голову сразу полезли мысли о Джине, страшные мысли о Джине. Юнги тогда Намджуна возненавидел ещё сильней, потому что как можно было так наплевательски относиться к чувствам Сокджина, как можно было лезть в самое пекло, зная, что тебя убьют, а омега останется здесь. Один. Такой любви Юнги не признаёт, он её презирает. Даже в этом федерал подумал в первую очередь о себе, а не о Джине и это бесит. Хочется воскресить его и ещё раз убить, придушить собственными руками, показать всё то, что сейчас чувствует вмиг опустевший и сломавшийся омега. Сокджин никогда больше сильным не будет. — Кто… — Ким часто моргает и с трудом шепчет. Хватается за сердце и сдавливает ткань бежевого пуловера. «Кто его убил?» — без слов слышится в этом охрипшем шепоте. Юнги медленно поглаживает его плечо, скользит рукой к тёплой шее и не хочет ничего говорить. Лучше обнять, лучше зарыться носом в волосах и вытирать кристально чистые слёзы. И не нужно произносить ни звука, слова губят. Юнги они не нужны, потому что он не говорит, он показывает. — Чон Хосок. Была перестрелка и он… смертельно ранил Ким Намджуна. «Чон Хосок.» — Не Чонгук, — а ведь Джин был уверен в обратном. Только вот разницы никакой нет. Слишком невыносимая тяжесть на сердце увеличивается. Разрастается и заполняет вены болью. Потому что он знал, что всё именно так и закончится. Намджун специально бросился под огонь. Потому что он никогда бы не смог официально любить Джина, но и не любить тоже бы не смог. Вот такой вот он глупый дурак и эгоист. Внезапно ворвался в жизнь Сокджина, перевернул его мировоззрение и так же внезапно исчез, словно вспышка света. Только вот, что теперь делать? Как остановить это фантомное внутреннее кровоизлияние? Как восстановить зрение после столь яркого света? Как смириться с мыслями, что Джин больше никогда не услышит его голос, не ощутит объятий, не будет гадать, что альфа сейчас делает? Был и нет. Так не бывает. Хотя нет, смерть, как правило, забирает неожиданно, когда ты её совсем не ждёшь, а она пришла. Одно прикосновение и всё теряет свой смысл. И даже их любовь тоже теперь его потеряла. — Всё пройдёт, — Юнги не знает, что в таких случаях говорят обычные люди. Те, кто далёк от всего этого дерьма. Наверное, нужно просто подержать за руку и показать Джину, что он не один, что вместе они справятся. По крайней мере, Юнги его не оставит. Он и так слишком долго молчал и скрывал свои чувства. Хватит. Ему надоело смотреть, как Джину так просто делают больно, это не справедливо, не правильно. Зверь внутри сходит с ума, когда омега плачет. На это невозможно смотреть. — Нет, не пройдёт, — Джин в этом уверен. И дело тут вовсе не во времени, тут дело в другом. — Я беременен от Намджуна, Юнги. Понимаешь? Альфа с трудом держится, чтобы не стукнуть кулаком об стену. Закрывает глаза и считает до десяти, медленно выдыхает, чувствуя лёгкое головокружение. Потому что он зол. Он зол как тысяча чертей, нет, даже сильнее. Сука, и какого Дьявола всё так закрутилось? Что теперь делать? Джина ведь убьют за такие новости. Чонгук объявит его предателем, несмотря ни на что, и просто застрелит. Если этот ребёнок родится, это повлияет на его авторитет, как главы синдиката и опять начнутся бунты и восстания. Такие, как Чон Хосок окончательно осмелеют, и кровь польётся рекой. Потому что, какой глава клана позволит своему человеку путаться с федералом и рожать от него детей? Точно не Чонгук. Он за такое убирает сразу. И плевать, что это он сам приказал Джину спать с Намджуном. Ему ведь велели просто спать и держать фэбээровца на коротком поводке, а не влюбляться в него и везде за ним таскаться. Слишком большой риск и Чонгук на него никогда не пойдёт, ведь это крайне глупо. — Джин, я что-нибудь придумаю, обещаю. Я придумаю. — Юнги прижимает омегу ближе и опять закрывает глаза. Теперь он даже Чонгуку глотку перегрызёт, если он хоть пальцем тронет Сокджина. Потому что его нужно беречь, заботиться о нём, на руках носить, по шёлковым волосам гладить. Юнги уже столько лет его любит, готов, что угодно сделать, лишь бы омега больше никогда не испытывал боли. Готов в ноги к нему броситься, всю жизнь там сидеть верным псом и ждать, когда ладони опустятся на голову и ласково погладят. И фиолетово, что Джин его не любит. Намджуна ведь больше нет, а Юнги есть и он рядом. Он готов помочь, готов закрыть глаза на ребёнка (хотя, если честно, он пока что ещё не знает, как на это реагировать) и любить омегу. За двоих. Просто пусть он будет, просто пусть сидит здесь и жмётся к Юнги, забирает его тепло и ласку. Большего и не нужно. Естественно, сначала будет очень сложно чувствовать себя всего лишь заменой, спасательной шлюпкой, мальчиком на побегушках. Но иначе нельзя, нужно приучить омегу к себе, стать для него тем, без кого он и шагу ступить не сможет. К тому же, не все отношения завязаны на одной только любви, существуют и просто дружба, привязанность, привычка, в конце концов. Благодарность. Джин ведь сейчас должен думать не о себе, а о ребёнке, о том, как вытащить их из этой образовавшейся под ногами ямы, как сохранить единственное, что у него осталось от Ким Намджуна. И плевал Юнги на то, что просто пользуется его положением, потому что каждый выживает, как может. И абсолютно похуй, что на чужом несчастье своего счастья не построишь. Юнги постарается, сделает невозможное и возведёт фундамент из собственного железобетонного терпения. Ему в этом конкурентов не найти. Никто не сможет столько лет молчать о своих чувствах, видеть, как Джин спит с другими альфами, влюбляется в других альф и смотрит тоже на других альф. А Юнги всего лишь человек его босса, его всерьёз воспринимать не нужно. Однако хватит ему уже молчать, пора серьёзно заняться этим вопросом, потому что сегодня Намджун, завтра возникнет ещё какой-нибудь чёрт знает, откуда взявшийся альфа и по щелчку пальцев заберёт у Юнги его омегу. А он пусть ещё дольше подождёт и вообще всё профукает. Юнги же у нас мать Тереза, защитник всех обиженных и судьбой обделённых. Только никто так и не заметил всего, что он делает для клана. Всего лишь тень господина Чона. Достаточно. — Джин, ты выйдешь за меня? — Ты идиот? Должно быть.ஐஐஐ
— Со, приготовь на завтра самолёт. — Хосок прикуривается одной рукой и нервно трясёт позолоченной раритетной зажигалкой, чем окончательно становится похож на старого и угрюмого криминального авторитета. Левая скула в царапинах, правая нога туго забинтована под слегка свободной штаниной чёрных брюк. Альфа слишком прямо сидит, чтобы не облокачиваться на обожженную во время взрыва на складе спину. — Да, с Лео я уже договорился. Я, по-твоему, что, дилетант? Когда это я связывался с непроверенными людьми? Лео Харрис — один из американско-китайских гангстеров. Со слов Хосока, он однажды помог Харрису, когда тот ещё жил в Гонконге и подрабатывал курьером у одной китайской мелкой группировки. Лео тогда нёс дешёвый кокаин каким-то жмурикам, не зная, что это подстава, а когда его загребли внимательные копы, вся группировка сразу же залегла на дно, бросив своего человека. От него тогда все отвернулись, но Харрису повезло быть знакомым с Чон Хосоком. Пару взяток и его отпустили, назначив условный срок. С тех пор Лео с помощью своего всемогущего друга сам встал во главе новой группировки, вернулся в Америку (он оттуда родом) и набирал обороты. В Корею не лез, боялся Чонгука и мести японской мафии, которая чуть ли не с рук у Чонгука кормилась. Знал, что против такой силы ему не выстоять. Идеи Хосока о захвате власти не поддерживал, считал их слишком неразумными, но прикрывать задницу другу всегда помогал, потому что был обязан ему до конца своих дней. — Здесь только ты идиот, не понимающий, что происходит. — Орёт в трубку телефона Хосок и отключается. Жадно вдыхает дым и поворачивается в сторону подошедшего Чимина. Омега грациозно потягивается и плавно садится на стол, прямо на все важные бумаги и договоры. Только вот Хосоку всегда было на них плевать. Он прищуривается и грубо впивается пальцами в оголённое омежье колено, проводит ладонью вверх и сжимает нежную загорелую кожу. Чимин равнодушно смотрит на его руку и поднимает взгляд, стреляет им из-под опущенных подрагивающих ресниц. Момент нужный выжидает. Прячет в подоле большого шёлкового халата нож и слегка трясётся от напряжения. Сильнее обхватывает рукоятку и пытается улыбаться. Выходит, конечно же, не очень, но Хосоку сейчас не до странностей своего омеги. Он не знает, какая смута творится в душе у Чимина, как ему страшно так поступать, как противны ему эти мысли. Но у него больше нет выхода. Альфа сам не оставил ему выбора. Сам довёл его до такого отчаяния. Нет, Чимин больше своей кровью питаться не даст. Сам в горло вгрызётся, череп ему проломит, но больше он себя использовать не позволит. — Ты куда-то уезжаешь? — Дрожание в голосе с трудом удаётся подавить, хотя Хосок уже привык, что омега такой пугливый, поэтому даже не обращает на это внимание. — Мы уезжаем. В Америку. — Альфа тушит докуренную сигарету и поглядывает на часы. — О, — больше ничего сказать не удаётся. Лёгкие наполняют страшные спазмы, Чимин тянется к шее и больно её массирует. Хосок его сломал. Сделал из него калеку, убил в нём желание жить. А теперь ещё и за собой в пропасть тащит. Всё-таки он настоящий ублюдок. От такого монстра нужно бежать, но Чимин выбирает совсем другое — он хочет его остановить. И без разницы, что Хосок, скорее всего, первым его убьёт, придушит собственными руками, всё равно. Чимин больше смерти не боится. Он в неё влюблён, зовёт её на свидание каждый день и по сторонам ищет. Тянет руки к обжигающему огню и танцует. Всю обиду, всю боль, весь душевный мрак выражает в танце. — Ты сбегаешь, потому что убил Ким Тэхёна, и Чонгук вот-вот явится по твою душу? — Усмехается проницательный Чимин, который всегда в курсе всех новостей, только Хосок об этом не знает. Просто он до сих пор не раскусил Пака, не понял, что Чимин, на самом деле, не дрожащая заблудшая овечка, а хитрая рысь, которая ползает у его ног только для того, чтобы в будущем их откусить. — Тебя я не спрашивал, — рявкает альфа, но Чимин даже не вздрагивает. Лишь хмыкает и про себя радуется злости Хосока. Пусть он боится, пусть он с ума сходит от страха, пусть почувствует хоть маленькую долю того, что чувствует всё это время Чимин. Чужая нервозность даёт крупицу надежды, едва ощутимый луч солнца на то, что скоро всё это закончится, потому что если бы у Хосока всё было в порядке, то он бы сейчас не сидел тут такой взвинченный и не собирался сваливать в другую страну. Да ещё и в Америку, туда, где у Чонгука пока что недостаточно связей, чтобы его достать. И Хосок это прекрасно знает. — Так ты и правда … его убил? — Если честно, то Чимин не знает, как описать своё состояние. Возможно: на грани, потерян, разбит, уничтожен. Только это всё красивые, но такие пустые слова. Они не показывают и толики того, в каком он отчаянье, насколько устал и обескровлен. Словно искусственные цветы на могилах. Пожалуй, это самое верное сравнение. Фальшивая вечная красота на пороге смерти. — Я не держу заложников. Тем более, Ким Тэхёна. Он мне нахуй не сдался. — Хосок сам себе улыбается и, спустив голову к левому плечу, медленно гладит Чимина по бархатной коже. Лжёт. Омега ему не верит, хоть и знает, что в таких случаях Хосок не шутит. — Но меня же держишь. — Тебя я трахаю. Это другое. Это другое. Чимин запутался. — Да? — Да. Тогда этот нож сегодня им пригодится. Хосок хмурится, когда видит странную и чокнутую улыбку Чимина. Но в голову не берёт, отворачивается. Ищет какую-то завалявшуюся в общей куче папку и ещё больше раскидывает документы. Чимин за его действиями не следит, он смотрит только на его шею. Скользит блестящим взглядом по пульсирующей жилке, обсматривает её, любуется. Примеряет к ней острое и холодное лезвие ножа и тут же внутренне восхищается, чуть ли не стонет от мысли, что эта гладкая кожа сейчас порвётся, плоть разойдётся и брызнет тёмная сладкая кровь. Как же Хосоку идёт этот нож. Чимин не художник, но с этого он бы определённо точно написал картину. И не одну, потому что дальше последуют такие же шедевры. Конвульсии, агония, смерть. Заворожённый идеей, он с трудом удерживает нож в ладони. Запоздало ахает и внимательно смотрит на лицо Хосока, которому до Чимина, как до Луны — абсолютно пофигу. Это придаёт уверенности, только вот Чимин не знает, что, на самом деле, Хосок каждый его жест ловит, каждую эмоцию, каждую мысль. Видит, что омегу что-то гложет, но делает вид, что не обращает внимание. Потому что Чимин интересный. Его Хосок разгадать пока что не может, хоть и очень хочет. Только не получается, не по зубам задача — слишком сложная. Альфа такого омегу ещё нигде не видел. Непонятного, неправильного, хрупкого, но не по-человечески сильного морально. И Хосоку, который сам никогда не сдаётся, такой Пак Чимин нравится. Нравится даже тогда, когда Чимин одним порывистым движением чуть не всаживает ему в горло столовый нож. Правда, реакция у Хосока слишком хорошая, чтобы стать жертвой такой сильной любви Чимина. Настолько сильной, что аж убить хочется. Как в мексиканских сериалах, только круче. Хосок успевает выбить нож из маленькой ладошки Чимина и наотмашь ударить омегу по лицу. Что ж, другого он от него и не ожидал. Всё продолжает бунтовать, зубки свои показывает, в руки не даётся. Какая жалость, а ведь Хосок уже почти поверил, что омега успокоился, как Чимин сразу же допустил ошибку. Страшную ошибку. Хорошо, тогда опять закрепим старый материал. Нет ничего приятнее старого доброго повторения. — Ты такой красивый, но такой глупый. Хосок усмехается и начинает медленно, изредка похрамывая, идти по следу Чимина, когда тот в ужасе отползает назад. Мерзковато улыбается, посмеиваясь от его жалких попыток выбраться. Видит, какое отчаянье и животный страх отображается в глазах омеги, когда тот упирается в стену. Этими глазами можно людей убивать, травить их и подвергать страшным мучениям. Чимин воровато озирается по сторонам, потому что даже сейчас, летя в огромную пропасть, пока что ещё верит в освобождение. Ищет выход, теряет надежду и всё равно не сдаётся. Хосоку этот внутренний стержень никогда не сломать, даже страшными пытками. Однако альфа и не собирается его ломать, нет. Он собирается этот стержень вырвать с корнем. И вместо него своё имя вживить. Раз метка на этого омегу не действует, придётся перейти к более радикальным методам. — Ты меня разочаровал. Чимин вздрагивает, когда Хосок дотрагивается до светлых волос, перебирает шёлковые прядки, на последних нервах играет. Его голос сгибает омегу пополам. Парень жмётся к коленям, боится вдохнуть, но не плачет. Потому что нет больше сил ни плакать, ни радоваться. Хосок его за волосы хватает, грубо приподнимает, пытается подтащить к столу, но в Чимине, будто второе дыхание открывается. Он тянется к шее, ногтями в неё впивается. Клацает зубами, как голодный зверь к своей добыче напролом лезет, шею раздирает. Всю накопившуюся за столько времени ненависть выплёскивает и шипит. У альфы все предохранители за секунду лопаются. Хочется размазать омегу по стене, полу, потолку, похоронить еле живого в этом вот кабинете, под ногами. Но Чимина теперь так просто от чужой шеи не отодрать, он в неё намертво вцепился, до сонной артерии добирается. Окончательно психанув, Хосок с размаху бьёт омегу в живот, соскребает с себя его руки и со всей силы толкает, за ноги подтягивает к себе упавшего Чимина и пинает его здоровой ногой, метит прямо по рукам, которыми он прикрывает живот. Парень подтягивает к груди колени, пытается увернуться, но не выходит. Жуткая боль и страх перемыкают в пустеющей голове, отчего омега на какие-то секунды теряет сознание. Вновь открывает глаза Чимин тогда, когда Хосок на него садится. Бьёт головой об пол и переворачивает на живот. Звенит пряжкой ремня, расстёгивает брюки, ставит омегу в нужную позу, голову за волосы к полу прижимает, устраивается. От осознания того, что сейчас с ним опять будет, Чимин сам головой об грёбаный пол бьётся, не выдерживает и плачет, глотает слёзы вперемешку с собственной кровью. Ногтями тёмный линолеум раздирает, в свои же руки зубами вонзается. — Я смотрю, тебе нравится, когда тебя избивают, а потом жёстко трахают. Хорошо, именно так мы и будет проводить всё наше свободное время, а в Америке его у нас с тобой будет просто дохуя. Все слова тонут в отчаянном крике. Чимин выгибается и признаёт, что его жизнь никогда ему не принадлежала. Но даже, несмотря на это, их борьба продолжается. Потому что они пойдут на дно вместе. И если это его судьба, то он согласен. Вот до чего доводит баловство со спичками.ஐஐஐ
— Ты идиот? Юнги кривится и молчит, пытаясь понять, почему все вокруг зовут его идиотом. Что такого сверхъестественного в словах: «Я хочу жениться на Джине»? Да, пара из них, конечно, так себе, сложно представить, но это ещё ничего не значит. Хотя сам Джин тоже не увидел в этой идее ничего грандиозного. Сказал, что Чонгук не позволит, да и Юнги нечего руки марать и ограничивать себя такими серьёзными обязательствами. Решил, что альфа делает это из жалости, совсем не понимая, что, на самом деле, он его любит. И Юнги знает, что навряд ли Джин когда-нибудь поверит в его искреннюю и чистую любовь, потому что никогда её не видел. Ведь даже тот, кого он смог полюбить, поступил с ним слишком эгоистично и нечестно. — Чонгук, я хочу семью. — Но почему именно с Ким Сокджином? Ты можешь выбрать любого другого и, самое главное, нормального омегу. — Чонгук, как всегда, упёрся в телефон. После исчезновения Тэхёна альфа днюет и ночует в офисе, срывается по каждым мелочам и постоянно копает под Чон Хосока. Вздрагивает, как ошпаренный от каждого сообщения или звонка, ищет, цепляется за каждую идею, психует, сворачивает шеи каждому, кто не приносит никаких новостей. Юнги тоже помогает, как может разумеется, однако сложно искать того, кого все считают умершим. Тем более, когда видели тело Тэхёна своими глазами. Только Чонгук в это всё никак не поверит. И непонятно, то ли крыша у него поехала, то ли, и правда, не Тэхён там лежал. Нормального омегу. Эти два слова слишком сильно режут слух, заставляют внутренне щетиниться. Потому что никто не имеет право так говорить. Джин ведь таким не родился, он не планировал и не хотел так жить. Это они его таким сделали, и теперь он какой-то не такой, а они прям святые. — Потому что Джин от меня беременен, — неожиданно заявляет Юнги. Сам себя мысленно поздравляет, ну и бред он сейчас сморозил. Какая красивая, но очевидная ложь, не хватает ещё трагической музыки на фоне и сопливой истории про их давнюю скрытую любовь. Юнги, наверное, нужно было идти не в юристы, а в писатели. — От тебя или от Ким Намджуна? — Холодно усмехается Чонгук. Лёд в его глазах трогается и начинает царапать Юнги своими острыми краями. — Я убью этого сукиного сына, придушу собственными руками, чтоб другим неповадно было. — Тогда ты должен будешь понимать, что задушишь моего омегу. — Юнги подходит ближе и слегка наклоняется к белоснежному столу. — Тогда я буду убит горем и совершенно не осознавать, что творю. Могу совершенно случайно слить полиции все твои сделки. Могу так же совершенно случайно перепутать подписи или пропустить какой-нибудь важный пункт в документах. От несчастья люди слепнут, да ты и сам меня понимаешь. — Знаешь, я тоже сейчас могу совершенно случайно нажать на курок. — Выплёвывает вскипающий Чонгук. Такого ещё никогда не было, чтобы Юнги ему так, в открытую, спокойно угрожал. Да от Мина и пару слов-то не дождёшься, а тут такой долгий и душещипательный монолог выдал. Даже глаза загорелись. Он так бумажки свои не защищает, а они для него, между прочим, всегда являлись смыслом жизни. — Не иди против меня и тогда я, может быть, закрою глаза на эту твою секундную слабость. — Я не хочу, но ты не оставляешь мне выбора. Послушай, Чонгук, я не собираюсь ничего делать, я просто хочу, чтобы Сокджин остался со мной и всё. — Юнги застывает около стола и смотрит на грустного и задумчивого Чонгука. Альфа, по привычке, резко откидывается на спинку кресла и с беспокойством хватается за плечо, как всегда, напрочь забывая о своём ранении. В принципе, свести Джина с Юнги — это неплохая идея. Особенно, если учесть, что омега без пяти минут предатель клана. А так ни у кого не возникнет никаких вопросов, мол, откуда у Сокджина ребёнок. Все и так прекрасно видели его в постоянной компании федерала. Чонгуку даже пришлось на одной из встреч солгать другим лидерам, что Джин ведёт двойную игру и просто пользуется Намджуном, и показать наличие компромата, собранного омегой. В общем, отмазал, но больше Чонгук его выгораживать не собирался. Все должны отвечать за свои ошибки, даже Ким Сокджин. — Намджун мёртв, а это значит, что никто не сможет обвинить нас во лжи. — Юнги к встрече с Чонгуком подготовился. Юрист знал, что альфа к нему слишком хорошо относится и нагло этим пользовался. Да и плевал он теперь на всё и на всех. Джин для него уже давно является тем, из-за кого он всё ещё здесь и всё ещё на ногах, а не в холодной ванне с вскрытыми венами. — Да и сам подумай, не лучше ли, если клан Сон будет полностью под твоим контролем, а так чёрт его знает, что взбредёт в голову Сокджину завтра или послезавтра. Где гарантии? И что ты будешь делать, если все кланы окончательно развалятся, и ты потеряешь поддержку? Тебя сожрут те же самые японцы, а потом ещё и американцы со своими боевиками подтянутся. Хренов Мин Юнги слишком дофига понимает и знает, чтобы так просто вычеркнуть его из бизнеса и зарезать на какой-нибудь старой птицефабрике. Только вот Чонгук не маленький мальчик, чтобы им так просто манипулировали. Пусть Юнги его и старше, разницы от этого никакой. Чонгук глава самой мощной группировки в Южной Корее, наркоборон, главный, а не какой-нибудь зелёный мальчишка рекрут. И только он вправе делать какие-то важные для Дома решения, пусть другие не лезут. Все риски, потери, восстания — всё это будет на его совести, а не на совести Мин Юнги. Поэтому каждый пусть занимается своим делом. — Что ж, ладно. Ты получишь Ким Сокджина, но только после того, как найдёшь мне Тэхёна. Хоть с того света его достань, меня не ебёт, как ты это будешь делать. Просто сделай то, что не могут сделать мои люди, и тогда поговорим. Справишься? Юнги горько усмехается и чуть ли не разводит руками от накатившей безнадёжности. — С того света? Раз плюнуть.ஐஐஐ
Непривычно громко лязгает замок, и дверь со скрипом открывается. В маленькую тёмную комнатку входит Чон Хосок с металлическим подносом в руках. На подносе лежат: шприц, спиртовые салфетки и ампула с сильным снотворным. Альфа, задорно посвистывая, ставит его на тумбочку рядом с железной кроватью, к которой наручниками прикован Ким Тэхён. Омега давно уже проснулся. На Хосока он не смотрит, лишь безрезультатно, как заведённый, дёргает руками и пытается вытащить их из наручников, натирая белоснежную кожу до кровавых полос. Рот заклеен скотчем. Тэхён протестующе мычит, когда альфа гладит его по запутанным волосам и отодвигается дальше. — Всё молчишь? — Издевательски усмехается Хосок, беря ампулу в руки. — Вот и умница. Счастье любит тишину. Тэхён ещё сильнее начинает дёргаться, когда видит, как Чон медленно наполняет шприц, вскрывает спиртовые салфетки и поворачивается в его сторону. — Вот видишь, всё как мы с тобой хотели: ты, я, подвал. И никто никогда не сможет помешать нашему счастью. И никто никогда не сможет помешать нашему счастью. Именно с этой фразы всё и началось.___________________________________