Верхний Вестсайд

В первый раз, когда Катра села за руль (ей было четырнадцать), отказали тормоза. Что касается Хордака, Катре никогда не удавалось его переиграть, какой бы хитроумный план она ни выдумала из вредности. Ну да, спереть драгоценный «Мустанг» своего психопата-опекуна в два часа утра, только, чтобы выбесить его, — далеко не лучшая идея, но, чёрт возьми, при её-то всегдашней импульсивности думать об этом было некогда. Угнать машину оказалось слишком просто, и она должна была это понять. Однако Катра была непростой, не слишком умной, её было трудно держать в узде, поскольку она полагалась на свой гнев и позволяла эмоциям брать верх — это было проще, чем думать головой. По крайней мере, если верить её приёмному отцу. Этот ублюдок совсем ничего не чувствовал, а Катра пылала гневом и в то же время ощущала себя совершенно опустошённой. Он действовал в диапазоне — «совсем чуть-чуть — ноль эмоций». Он хотел, чтобы Катра была им. Он дрессировал её, чтобы Катра походила на него. И да, если бы Катра была чуточку менее эмоциональной, если бы она не была всё время на грани, она поняла бы, что побег на угнанном «Мустанге» был подстроен от и до. Хордак держал коллекцию отреставрированных машин в огромном гараже на самой границе своего участка, потому что, когда они не притворялись бедной, но дружной семьей, Хордак выёбывался перед приятелями и при этом зажимал бабло на школьные принадлежности для своих неблагополучных до крайности детей. Любовь к этим кретинским тачкам простиралась так же далеко, как и его искусно замаскированный нарциссизм. Никаким второплановым персонажам — его приёмным детям — не было позволено их и пальцем тронуть. Укрытыми от властей и солнечного света он хранил среди прочих «Бьюик Ривьера» 1963, «Мазду R-X7» (Катра считала, это была самая блядски уродливая машина из всех, что она видела в жизни, неудивительно, что она пылилась в гараже под замком), «Феррари F40» 1989. Угнать одну из них — значило ударить Хордака по больному. Но Катра со всей своей четырнадцатилетней глупостью хотела его любимую. Его гордость и радость — наряду с этим его малолетним засранцем — «Форд Мустанг» 1969. Катра презирала эту машину. Вообще-то, она ненавидела их все, а иногда даже думала, как было бы здорово, если бы гараж в один прекрасный день взорвался, и от них остались бы дымящиеся кучки. По опыту Катре следовало бы знать, что её приёмный отец не способен испытывать чувство любви, если вспомнить, как он обращается со всеми встречными-поперечными. Но она была достаточно глупой — и довольно наивной — чтобы верить, будто он способен полюбить её как дочь, и она пыталась стать ею, потому что, взять хотя бы то, как он обращался с этой дурацкой машиной — со стороны его любовь к ней выглядела так убедительно. Неодушевлённый предмет поглощал всё его время, всю любовь, все его деньги. Он отказывался давать деньги ей и другим детям на новую одежду, советовал найти работу, а потом отворачивался и покупал этому поганому ведру с болтами новые кожаные сиденья. Так что Катре пришлось солгать насчёт возраста управляющему в «Office Deport» (самое печальное, что это оказалось проще простого, все в этом городе были идиоты), чтобы приносить домой зарплату. Попытки привлечь внимание Хордака всякий раз заканчивались тем, что Катра ревела до посинения, в то время как Хордак и пальцем не шевельнул. Всё это было частью его плана по её воспитанию, по его воле всё превращалось в урок. И Катра хотела стать лучше, хотела стать, как он — во имя всего святого, она так старалась! — но так и не смогла понять его «уроки». Они только приводили её в ярость. И опустошали. До самого дна. Так, может быть, во всём этом и не было никакого урока, думала она, запираясь в своей комнате после неудачной попытки затеять ещё одну ссору. Ссору, которая, ожидаемо, оборачивалась против неё самой, поскольку Хордак был слишком занят своим истинным детищем. Но, по крайней мере, она приносила домой бесплатные расходники для рисования, и Хордаку приходилось это поощрять… неважно, в чём там состоял его план. Это было приятно вдвойне: она орала на ублюдка, и в этом было её единственное вознаграждение за то, что она осмеливалась выступать против. Но это не помогало остановить пустоту, которая заполняла её потом. Не успев и глазом моргнуть, она уже изрисовывала четыре ручки, раздирая свой новый блокнот. Она откидывалась на постели, глядя на каракули и клочки, в которые он превратился. Он был самым лучшим, самым дорогим в художественном магазинчике рядом с «Office Deport», и Катра радовалась покупке. Но глядя на оставленные ею же самой руины, пытаясь сморгнуть слёзы, она думала, с чего вдруг вообще решила, что эта дурацкая книжечка поможет ей почувствовать себя лучше. Она не была Хордаком, она не могла заполнить эту ужасную, неистовую пустоту внутри бесполезным барахлом. Всхлипнув, Катра кое-что поняла. — Наверное, Хордаку не понравится, если я испорчу что-нибудь из его… — пробормотала она, грызя длинный ноготь. Может быть, только предположим, пришло время Катре преподать Хордаку его собственный урок, каково это — любить одни только вещи, которые не могут любить тебя. "Угоню его ебучую машину?" — думала Катра, поворачивая дверной замок. Это была такая уловка, чтобы обеспечить ей пару часов с ним лицом к лицу, которых должно было хватить на несколько недель, как раз до следующей «гениальной идеи». Или же её просто ещё разок поколотят. Катре было, на самом деле, плевать, чем бы это ни кончилось. Взломать замок на гаражной двери было делом нескольких минут. Увела ключи прямо у этого маньяка из-под носа. И это даже ещё не самое лучшее. Лучше всего — то, что он сам научил её этому, целое дело из этого устроил, лишь бы Катра умела проворачивать такие вещи. Это были всего лишь дополнительные уроки, которые он для неё приготовил, так что, сам виноват, получил за то, что занимался только этим ублюдочным младенцем, после того, как Катра сделала всю тяжёлую работу — накормила его и переодела. Потянув гаражную дверь, чтобы открыть, Катра старалась двигаться потихоньку. Этот гад может проснуться от легчайшего шороха и сорвет её план. Другого шанса не будет. К счастью, годы, пока она шкерилась по теням в доме Уивер, научили её быть бесшумной и быстрой, не говоря уже о том, чтобы выживать под давлением. Через пару минут она уже вставляла ключ зажигания в «Мустанг», пьянея от победы. Оглядевшись, она выругалась, и тут не было ни грамма иронии. Да внутри этой тачки было лучше, чем во всём их грёбаном доме. Надо же, он мог позволить себе колонки, сделанные по спецзаказу, но пяти долларов не мог потратить, чтобы она смогла купить себе настоящую пижаму? Ебучий жмот. Когда машина затарахтела, и Катра глубоко вздохнула, вообще-то, раньше она не водила машину. Тиффани, одна из её старших сводных сёстер в последний раз, когда Хордак заставил, объяснила ей кое-какие важные штуки, вроде, зачем нужны тормоза и педаль газа, как работает сцепление, а Катра жадно ловила каждое слово. В глубине души она знала, что слушает, потому что Тиффани была удивительно похожа на последнюю голубоглазую блондинку, которую Катра любила. Хотя она никогда этого не признает. Тиффани ни разу не позволила ей сесть за руль, и это здорово бесило. Недавно Хордак начал поговаривать о том, что научит её — когда заслужит. — Такими темпами я никогда, блять, водить не начну, — руками, изгвазданными в чёрных чернилах, она погладила руль. — Но сегодня… всё изменится. Как тебе такое, папочка? — она выплюнула последнее слово и удобно устроилась на сидении, чувство спокойной уверенности смыло внезапную импульсивность прочь. Как сложно это может быть? Ногой она проверила газ, и двигатель взревел, встряхнув её до кончиков пальцев и захлестнув волной восторга. Внезапно она больше не чувствовала себя совершенно опустошённой. Катра нажала на пульт, спрятанный как раз под стерео-системой, который открывал гаражную дверь, и выжала сцепление. Она слегка нажала на газ, и машина рванула вперёд, и Катра тут же саданула по тормозам. Восторг, подобный электрошоку, снова пронзил её. — Блять, да! — однако при всей своей отчаянной показушной самоуверенности, она смогла только вывести долбаную машину из гаража при жалких 10 милях в час. Сперва это была полная катастрофа. Катастрофа, которая не вызвала у Катры угрызений совести, когда она сбила почтовый ящик, экспериментируя со сцеплением, или пропустила парочку знаков «стоп», когда набралась смелости прибавить скорости до 30 миль в час. Всем было плевать. Все в этом омерзительном городишке спали, а если и нет, она сомневалась, что кто-нибудь из них станет доёбываться до того, что принадлежит Хордаку. — Ладно, Хордак, — Катра поймала отражение своего собственного самоуверенного лица в зеркале заднего вида, — теперь я понимаю, почему тебе дохрена и больше нравится эта машина. К тому времени, как Катра добралась до свободной дороги в их захолустном городишке, машина повиновалась каждому её движению. Разумеется, не всё было идеально, но, по крайней мере, машина перестала подпрыгивать каждый раз, когда она переключала передачи. Окна были открыты, и запах пыли и ночного воздуха наполнял легкие. — Гляди, Хордак! Без рук! — она едва не расхохоталась и, ослабив хватку, сняла руки с рулевого колеса. Машина вильнула, дернувшись, и она завопила от восторга. Грёбаного восторга? Когда в последний раз она могла сказать такое без всякой иронии? Никакого больше чувства ёбаной пустоты. Никакого ощущения собственной ничтожности. Только не сейчас. Машина замурлыкала, когда Катра повернула руль, и оказалась перед обширным простором шоссе, уходящего вдаль на мили и мили. В этом кажущемся бесконечным пространстве не было никого и ничего. Катра вдохнула, выдохнула, стараясь выкинуть из головы дурацкое искушение. Только то, что дорога выглядела, как свобода, как выход, не делало её таковым. У неё не было ни единого шанса улизнуть. Может, он её и не любил, но Катра была нужна Хордаку. А вкупе с этой машиной её цена возрастала вдвое, в этом мире не было такого места, где он её не найдёт. Но это не значило, что Катра не может на полную насладиться расстилавшейся перед ней дорогой. Кроме того, однажды она выберется из этого богомерзкого города. Желательно до того, как сдохнет от долбаной скуки. Может, она не могла обрести свободу, но могла украсть хотя бы глоток. Прямо здесь и сейчас. Так что, включив передачу, с воплем: — Нахуй! — босой ногой Катра вдавила в пол педаль газа. 45 миль в час. Багряно-оранжевый рассвет на горизонте начал расплываться. 50 миль в час. Катра завопила, снова вскинув руки, радость струилась у неё по венам, в первый раз с… вообще-то она не могла вспомнить. Но кого это ебёт? Уж точно не её. Всё, чего она хотела, ехать быстрее и дальше, как можно дальше отсюда, и «Мустанг» повиновался. Её отточенные ногти впивались в рычаг, когда Катра переключала передачи, прислушиваясь к машине. Так вот почему, помимо кожаного салона, дорогущих колонок и всех этих лошадок под капотом, сукин сын так любил эту машину. Сила, которая была в ней, сила, которую она отдавала Катре, в тот миг, когда та давила ногой на педаль. Сила, которой она была лишена всю свою жизнь. 60 миль в час. Охуеть. В зеркале заднего вида мелькнула граница округа. Почему никто никогда не говорил ей, что свобода так похожа на скорость? Что восход, пылающий у неё в глазах, так неебически прекрасен, если ворваться в него на скорости 70 миль в час, если не собираешься останавливаться. Прощайте, голоса в голове, которые твердили, что она ничтожество. Назойливые шепотки, которые повторяли голосом Уивер, что она такая же никчёмная, как и её мёртвая шлюха-мать. Хордак требовал, чтобы она думала, а не чувствовала. Но, Боже мой, какого чёрта она должна его слушаться, если чувствовать, если это — пологие красные горы, слившиеся с этой пустошью, звёзды, гаснущие в небе, сила, которую давала ей машина — и было то, что значит испытывать чувства. В жопу Хордака с его ебанутой логикой. В жопу всех, кто пытался указать ей границы. Сейчас для неё не было границ. Катра запомнит это чувство навсегда. Ощущение, которое с тех пор она стремилась испытать снова. И больше ничто и никогда не приблизилось к этому счастью, которое билось тем утром в её венах, когда единственным звуком был рёв двигателя. Но было и другое чувство, которое Катра не сможет забыть, и оно будет жить внутри, разлагаясь и гноясь, и сдерживать все остальные чувства, прямо как Хордак и хотел. Прямо как он планировал. В какой-то миг Катра оторвала глаза от лобового стекла и бросила взгляд на приборную панель, тогда до неё дошло, что она облажалась с бензином. Она потеряла счёт времени. — Твою мать! — закричала она, саданула по рулю и сняла ногу с педали газа. «Мустанг» протестующее застонал, стрелка спидометра опустилась обратно до 60 миль. — Всё хорошо, девочка, — прошептала Катра, меняя передачи. — Походу нам придётся развернуться, как думаешь? Но у «Мустанга» были другие планы. Когда Катра крутанула машину, неуклюже пытаясь выполнить разворот и нажимая на тормоз, она не замедлилась. Машина осталась совершенно глуха к ней. — Вот блять! Паника, чистая парализующая паника в мгновение ока сменила восторг, поскольку она давила на тормоз, снова и снова, и снова, но машина не останавливалась. Она не остановится. «Мустанг» отвернулся от неё, и теперь бесконтрольно летел вперед, колёса скользнули в кювет и понесли по пустыне. "Блять, блять, блять, блять, блять!" Мать твою, ну почему она никогда не думает головой? Почему для неё это так трудно, просто обдумать что-то, хотя бы разок? Хордак был прав насчёт неё. Она — ебучая бомба замедленного действия, и угадайте, что — время вышло! Катра вцепилась в рулевое колесо и оставила бесплодные попытки развернуть эту дрянь. Она всё равно её не слушает. Катра зажмурилась и снова ударила по тормозам, в этот раз, не отпуская педали. "Господи, Господи, Господи…" БДЫЩ! — Ёб твою… — Всё произошло так внезапно, случилось слишком быстро, чтобы Катра могла это осознать. От удара всё её тело швырнуло вперед, капот машины смялся с отвратительным звуком. В глазах потемнело — "Господи, опять" — лицо врезалось в неумолимую подушку безопасности в кратчайшую в мире секунду. Ремень подхватил её тело, вероятно, не позволив ей вылететь через лобовое стекло, где её череп оказался бы насаженным на кол; Катра чувствовала, как ремень душит её, глубоко врезается в кожу. Боль взорвалась в голове и раскатилась по всему телу, когда кости встали обратно на свои места, не без тошнотворного щелчка в груди. Катра попыталась вздохнуть, но приступ боли в грудной клетке заставил её изменить планы. Трясущимися руками она дотянулась до ремня, от запаха дыма и изматывающего ощущения боли в голове мутилось. — Боже мой, — прохныкала она. Во рту чувствовался вкус крови. Откуда она взялась — из носа, с языка, ёб твою мать — Катра понятия не имела. Как это может быть, чтобы тело онемело, но при этом каждая её клеточка протестующее вопила. Прошла вторая самая длинная вечность в её жизни, прежде чем она заставила себя открыть глаза, чтобы посмотреть, что натворила. Дым — это чо, блять, пожар — и дурацкая подушка безопасности, от которой некуда было деться, заслоняли обзор, но Катре было достаточно хорошо видно, что она наделала. Передок у машины был в хлам. Она влетела в фонарный столб на скорости свыше 60 миль в час, и это убило «Мустанг». Капот изуродовало до неузнаваемости. "Гляди-ка, мы теперь похожи." У Катры даже не было времени порадоваться тому, что она не оказалась трупом, зажатым между металлом и кожей, что, если забыть о боли, пульсирующей в груди и разбитом носе, она была жива. Хордак её найдёт, так что это ненадолго. — Это он сделал, — едва слышно прошептала Катра, дрожащими руками толкая дверцу, и, закашлявшись, выпала из машины. Когда она заставила себя подняться, её приветствовало отвратительное зрелище — «Мустанг», покорёженный, дымящийся, убитый. «Мустанг» принадлежал ему, но в каком-то смысле, Катра влюбилась в эту машину, только чтобы проебать абсолютно всё. Потому что она была способна только разрушать, и она уничтожала всё, к чему прикасалась. "Нет." Слезы жгли ей глаза. Она не виновата. — Это он! Это всё он сделал! — её крики сквозь поредевший дым эхом разнеслись по пустыне, она вцепилась себе в волосы и пнула машину. — Блять! Хордак испортил тормоза. Она понятия не имела, как, но была в этом уверена. По-другому и быть не могло, решила она, рухнув в грязь, её чёртовы босые ноги гудели. Это было так похоже на её приёмного отца. А если это был ещё один из его ебучих уроков — а она готова была поспорить на свою зарплату, что так оно и есть — как же у неё бомбанёт. Долгое время, пока вставало солнце, в окрестной пустыне не было слышно ни звука, кроме её горьких рыданий. Когда копы нашли её и окружили полукольцом, их мигалки и сирены, заполнили всё свободное пространство. Выходит, Катра могла выехать из округа, но карманные собачонки Хордака были везде, где бы она ни оказалась. Как и собственность Хордака. Как и они обе, и машина, и Катра. Потом они затащили её в скорую к парамедикам и принялись попеременно читать ей нотации, она даже напрягаться не стала, чтобы слушать. Да, она в курсе, что ей четырнадцать, офицер. Да, она понимает, что сбежала без ведома родителей и нарушила комендантский час. Да, она соображает, что разбила машину, которая стоит больше денег, чем она когда-либо видела в своей жизни. И да, она видела, что босиком. — О, мистер Хордак, сэр… у нас тут ваша приёмная дочь, сэр. — Залопотал основной гандон, начальник над остальными, когда Хордак возник за его спиной. Катра оцепенела. Это состояние она ненавидела всем своим существом, но ей никогда не удавалось контролировать страх, который полностью парализовал её. Катра не была храброй — или, может быть, глупой — достаточно, чтобы заорать на него прямо здесь и сейчас, так что она ограничилась тем, что принялась малодушно сверлить его взгядом. — Спасибо, офицер. Это всё. — Хордак, не отрываясь, смотрел ей в глаза, пока разговаривал с псиной. — Возьмите своих людей и отправляйтесь по домам. — А да, — коп сглотнул, заметно съёжившись, и Катра чуть было не расхохоталась. Вот тебе и взрослый мужик, наделённый всей властью мира, чтобы злоупотреблять ей, как пожелает, трясётся как осиновый лист. — Она тут… пару рёбер сломала и ну… у неё шок. Может, её стоило бы доктору показать? Может… ну, в больницу её, сэр? Ноздри у Хордака дрогнули. — Нет. Она поедет со мной домой. "Что?" — Катре хотелось кричать. Он не собирается везти её в грёбаный госпиталь, потому что, чтó? Бесится, что она выжила? Отведя глаза в сторону, она посмотрела на свои босые ноги, свисающие из Скорой. Наверное, Хордак хотел, чтобы она умерла. Господи, почему она так его боготворила? "Не реви!" — мысленно прикрикнула она на себя, проглатывая раздражающий комок в горле. "Не доставляй ему удовольствия видеть тебя такой слабой." — А. Ну… — кашлянул коп. — Отправьте людей по домам, — повторил Хордак, чеканя каждое слово так, что оно кромсало и резало не хуже ножа. Катра осмелилась поднять глаза и увидела, как пёс отдал Хордаку честь. Что за нафиг? — Е-есть! — Катра хмуро глянула на него, но он поспешил улизнуть, как подлая бесхребетная крыса, которой, собственно, и был. Вся долбаная система была против неё! Хордак железной хваткой вцепился в этот город, и Катру здесь ждёт смерть; даже если бы этот тупорылый коп отвёз её в больницу, они не стали бы её лечить до тех пор, пока не получили бы письменное разрешение Хордака. Всё равно они бы ей там не обрадовались, эти бессердечные ублюдки. Мигалки померкли, когда покрышки, разметав грязь, заскребли по асфальту. Здорово. Её оставили наедине с Хордаком, чтобы он придушил её без свидетелей, и ни одна живая душа не найдет её безжизненное тело. Прямо как он и хотел. — Ты нахимичил с тормозами, — это голос внутри неё, который понятия не имел, когда следует заткнуться, встал у руля. Может быть, потому что он стоял к ней спиной, а, может быть, потому что Катра была в такой ярости, что её всю трясло. И теперь она готова была взорваться. — Ты знал… — Я знал… — перебил Хордак, и его резкие слова были словно нож в спину, — что ты испытываешь особое отвращение к моему «Мустангу». Знал, что ты поддашься слабости, как и всегда. Катра не сдержалась и всхлипнула, её губы дрожали. Верить, что он всё подстроил, чтобы посмотреть, как она пострадает, это одно, но слышать, как он признал это, так самоуверенно и надменно, — совсем другое. Он никогда её не полюбит. Катра увидела это в его глазах, когда он посмотрел на неё. Катра не знала любви, настоящей любви — но вот это вот точно была не она. Всё её тело ныло. Потащившись за ним, слушая его равнодушные нравоучения, она уже знала, он не полюбит её, что бы она ни сделала, какой бы она ни стала, это никогда не изменится. — Надеюсь, Катра, это послужит тебе уроком. Не вздумай снова мне перечить. Не вмешивайся в мои дела, это понятно? Раньше это звучало как: "Не вмешивайся в мои дела, и однажды они могут стать твоими." Надо полагать, больше нет. Когда они миновали труп «Мустанга», Катра потянулась, чтобы утереть нос, но всё, что ей удалось обнаружить — её собственная засохшая кровь. Так вот, что кровоточило. — Запомни, Катра, — слова Хордака достигли её ушей, когда она всматривалась в красные хлопья на кончиках пальцев, — любопытство убило кошку. Это была его любимая фраза, когда дело касалось её. До сегодняшнего дня Катра никак не могла понять, это он шутит, пытается найти общий язык, таким нездоровым способом, или же это означает угрозу. Но ведь это сработало, разве нет? Может, Катра и проехала через весь округ, чтобы сбежать от этого ублюдка, который корчит из себя диктатора, и всё же он сидел у неё в голове, его слова тянули её за ошейник, не давая вырваться из ловушки, в которую он её загнал. Победа оставалась за ним, и так было всегда. Катра никак не рассчитывала, что из всех идиотских, импульсивных закидонов, которые случались с ней, пока Катра жила с Хордаком, с тех пор, как она нашла и открыла идиотский блокнот Адоры в машине, в голове у неё станет прокручиваться то, как она разбила его «Мустанг» и чуть не убилась в процессе. За воспоминаниями об этой суке Уивер которая украла у неё детство, мысли её следовали по пути, который уводил к той ночи. Разумеется, то, что Адора ужралась в хлам, должно было иметь последствия для них обеих. И Катра всю ночь не ложилась (а её соседка на повторе слушала песню «Всю ночь», пока Катра не стала швырять в неё карандашами), только чтобы, вдохновлённая нетрезвой горячей красоткой, рисовать её не менее горячую божественную персону. — Ну, естественно, блять, Ши-Ра великолепна! — А разве это не твой рисунок? Это же твоя интерпретация написанного… — ЗАТКНИСЬ, Трапта, пиздуй обратно к Лайонелу Ричи! И потом на шесть часов вырубиться от одного только эмоционального истощения. Катра вынуждена была без конца переживать яркие повторяющиеся кошмары, которые каждый раз заставляли её пожалеть, что она не умерла. Детальное изображение того, что сделала или не сделала Уивер — её мозг, пережив психологическую травму, пытался сообразить, что в тот день в подвале пошло не так. Хордак и его проклятая криминальная империя. Но той ночью — или утром, хотя на режим ей было плевать — сон её не был кошмарным. Это было воспоминание. Да ещё просто охренительное к тому же. Снова четырнадцать, безрассудная, босоногая, переживающая лучшие моменты своей жизни. Только она и чувство радости, счастья… свободы, и никакого страха перед тем, что страховочная сетка её не удержит. Но тормоза подвели, и сон кончился, потому что у некоторых блондинистых идиоток с похмелья проклюнулось чувство вины. Катра даже не поняла, что звонит Адора — потому что, с какого перепугу кому-то звонить? щас что, 2005? — всё ещё пребывая в этом гиперреалистичном состоянии сна наяву, когда на подушку ей плеснуло прядь пурпурных волос, и на ухо прошептали: — У тебя телефон звонит. — … за нах? — выдохнула Катра, слюна брызнула у неё изо рта, когда она спохватилась и глянула, что за козёл посмел разбудить её в несусветную рань, Энтрапта пронзительно взвизгнула. — Твою мать, Энтрапта! Я же говорила, не буди меня и — и какого — какого ты ещё здесь? Тебе на работу не надо? — О, точно… — сообразив это, Энтрапта воздела палец. Катре было по-прежнему слышно, как на кухне гремит «Привет», и она хлопнула себя по лбу. Какой бы ночной эксперимент она там ни ставила– Катра ненавидела себя за тупую шутку, которая пришла ей в голову — по всей видимости, на него ушло и всё утро. Энтрапта пошлёпала губами, и до Катры дошло, что телефон всё ещё жужжит. — Это кто мне, блять, названивает? — спросила Катра, отточенными ногтями корябая себе лицо. — А номер не определился, но звонят уже в третий раз… — Энтрапта, иди на работу! — Когда Энтрапта склонила голову с тем самым выражением лица и уставилась на её вибрирующий мобильник, Катра добавила: — Быстро! А то я Скорпии скажу! Упоминание о возможности разочаровать их общую соседку вывело Энтрапту из транса, и она встала, вся разобиженная и мрачная, а вероломный мозг Катры немедленно предал её, подумав "вот только не надо Адору тут строить из себя", потому что с какого это перепугу её мысли прямиком устремились к Адоре? Что общего было у белобрысой идиотки с этой милашкой, которая дулась на неё? — Ладно, иду. А ты будешь отвечать… — СВАЛИ! В тот миг, когда Энтрапта отвернулась и ни секундой раньше, Катра ответила на звонок. Три пропущенных с того же самого номера? Из банка, что ли? — Ты кто? Зачем ты мне звонишь? Откуда у тебя этот номер? — она вонзила клыки в губу, надеясь, что этот идиот на другом конце почувствует её злость и просто отключится.