Древние знания

Утро после бессонной ночи началось препаскудно — с известия о бунте в восточных казармах. Пострадавших было много. Прискакавший от Карваля порученец пожаловался на нехватку лекарей, и Рокэ пришлось отрядить с ним мэтра Прудона. — Два десятка цивильников расстреляли на месте, только чтобы обуздать толпу, — докладывал сам Карваль уже в середине дня. — Еще пять десятков, кого удалось взять живьем, заперли по казематам, но они рвутся на волю. — Тюремную стражу усилили? — для очистки совести спросил Рокэ. Безумие дарило своим носителям поистине сверхчеловеческие способности, и то, что раньше вызывало лишь снисходительное пожатие плеч и приказ не отнимать время жалобами на ерунду, — как, например, тщетные попытки арестантов разрушить свое узилище, — теперь воспринималось серьезной угрозой. Карваль знал это не хуже самого Рокэ, потому последний вопрос и был чистой формальностью. — Да, господин Первый маршал, я направил туда отряд мушкетеров. Пришлось снять их с патрулирования улиц, — щека Карваля странно дернулась. Присланный Эпинэ генерал смотрел на Рокэ взглядом преданного служаки, вероятно ожидая, что начальство велит покончить с нарушителями порядка одним картечным залпом. Это казалось правильным. Верных людей и без того было мало. Рокэ попросту не имел права тратить столь ценный ресурс на охрану бесноватых, тем паче, когда все указывало, что их безумие заразно, и велик риск лишиться даже тех, кто пока в здравом уме. Рокэ накрыл ладонями глаза. Правильно... Правильно... Как скоро с такими методами он останется один на пепелище лицом к лицу со своей правильностью? — Располагайтесь, — Рокэ пододвинул к себе привезенные Карвалем бумаги. — Налейте себе вина, надолго я вас не задержу. Время утекало песком сквозь пальцы. Золотым, бриллиантовым песком. Границы Талига полыхали: на севере их подгрызали Кадана, Гаунау и Дриксен, на юге примерялась для укуса пока не отбросившая осторожность Гайифа. А он, Первый маршал, кому по должности полагалось заниматься внешними врагами, был прикован цепью к гибнущему городу. Какая глупость — воину и дворянину вникать в дела торгашей и чинуш. Но в Олларии, кажется, сам воздух пропитался миазмами безумия, иначе чем можно было объяснить то, что даже здоровые люди вели себя как загнанные в угол крысы? Город разом лишился почти всех своих управленцев. После смерти Килеана-ур-Ломбаха и отъезда Лионеля король так и не назначил нового коменданта, а избранный гильдиями бургомистр, прослышав о карантине, заперся в собственном доме и наотрез отказался посещать ратушу. Ему угрожали, но к окошку в калитке подходила юная дочь и испуганно говорила, что батюшку сразил приступ подагры. Естественно, этому никто не верил. На третий день сержант, которому велели «во что бы то ни стало доставить на службу трусливого жирдяя», приказал своим людям ломать ворота. Бургомистра выволокли из постели и, позволив наскоро одеться под дулом мушкета, силком пригнали на совет. Следующей ночью он пропал прямо из-под носа у соседей. В бургомистерском доме искали тайный ход, но так и не нашли. Пропажа обнаружилась через день, когда в особняк на улице Мимоз наведался главарь висельников — тот самый Джанис, которому Рокэ надел ошейник со слепой подковой после октавианской бойни. — Слышал, вы ищете одну падаль, — Тень напустил на себя независимый вид, того и гляди, начнет поплевывать через губу. — Ту, что при жизни рядилась в горностаевые шкурки. — Стало быть, теперь этот господин снаружи такой же гнилой, как и внутри? — уточнил Рокэ. — И кто же этому поспособствовал? — Мои парни, — похвастался Тень. — Свеженький он еще. С рассвета лежит. По холоду, сами понимаете, покойники тухнут не быстро. — Чем же он им не угодил? — виски заныли, Рокэ бездумно потер их. Проклятье! Все, что только может пойти наперекосяк, идет наперекосяк. — Ребята мои — бывшие моряки, а у нас понятия о чести простые. Когда корабль попал в шторм, будь добр спасать его вместе со всеми. Трусам одна дорога — за борт. — Значит, бургомистра утопили? — Нет. Он в пустом доме у церкви Святого Роберта прятался. Ну мы и показали, что зря. Вскрыли ставни, закинули внутрь одного бешеного. Он со своим делом справился шустро — мы и замерзнуть не успели. Помощники, заместители и прочие разночинцы, из которых можно было бы выбрать нового бургомистра, разбежались кто куда. Одних не видели еще с правления господина Ракана, другие попрятались, боясь, что Фердинанд будет карать тех, кто сотрудничал с узурпатором. Так и вышло, что все тяготы столичных проблем временно взвалили на себя они с Эпинэ. А, как известно, нет ничего более постоянного, чем временное... Иногда, в минуты запредельной усталости, Рокэ думал, что с превеликим удовольствием обнес бы Кольцо Эрнани сплошным караулом, переложив почетную обязанность расчищать эти конюшни господину с двумя иноходцами на гербе, но потом слабость отступала, он вспоминал о короле и по четырехсотому кругу перебирал возможные причины творящейся в столице вакханалии. Болезнь это или порча? Почему одни люди ей подвержены, а другие — нет? Что отличает бесноватых от здоровых собратьев? Откуда все пошло? В королевских архивах, где хранились документы с начала Кабитэлского периода, не нашлось сведений о подобных бедствиях. Значит, если они имеют дело с болезнью, то она явно пришла из тех краев, с которыми Талиг никогда прежде не сообщался — в ином случае полыхнуло бы гораздо раньше или вообще не полыхнуло бы, потому что люди давно приспособились бы к этой дряни. Неужели постарались агарисские сидельцы, заявившиеся вместе с горе-анаксом? Если да, то здесь нет ничего удивительного — через порты какую только пакость не заносят, чего стоит один люэс, ставший бичом для моряков. А ведь была еще юная гоганни, чьим соплеменникам вера строго запрещала селиться в пределах Талига... Любопытно, почему? Кардинал Левий клятвенно заверял, что беспорядков в святом граде нет. Лгал? Да кто бы стал лгать о том, что раскроется после прибытия первого же торгового обоза? Пусть Оллария на замке, но просачиваться информации это не мешает. Рокэ привлек к делу церковников, чтобы те выяснили, как часто заболевали в купеческих кварталах. Получив отчет, он запросил такие же у всех городских приходов, чтобы сравнить результаты и вычислить, кто сходил с ума чаще: богачи или бедняки, южане или северяне, мужчины или женщины, взрослые или дети. Увы, этот путь оказался тупиковым. Рокэ узнал только то, что на улицах, которые соседствовали с Дорой, зараженных было больше, чем в прочих местах, но организовать переселение, не представляя, что собой являет болезнь, посчитал безответственным. Мистические варианты давали еще больше пищи для раздумий. Его белоштанное величество, даром что был дурак дураком, однако форму гальтарских ритуалов соблюдал свято. Он заставил Фердинанда отречься в пользу законного наследника Раканов по древней процедуре, которая обращалась напрямую к высшим силам. Заставил произнести слова, которые «слышали». Слова, которые нельзя было взять обратно. Пускай Фердинанд вернул себе престол, для Кэртианы он больше не король Талига и никогда им не станет, как и его потомки. В ином случае это не вызвало бы никаких проблем, но сейчас... сейчас, когда законный наследник Раканов был либо мертв, либо бесповоротно проклят, на подвластные ему земли пришла беда. История Беатрисы Борраска не первый круг будоражила умы обитателей Золотых земель. В семье Рокэ передавалась совершенно особая ее версия — без мертворожденных девочек и зеленоглазых мальчиков, случайно попавших на воспитание к несчастной эории. Впрочем, кровью прежних владык Алва никогда не гордились, довольствуясь титулом Повелителей Ветра. Тайну собственного происхождения Рокэ открыл почти случайно, после того как всерьез заинтересовался древностями. Считать себя проклятым по молодости казалось веселым и бесшабашным, к тридцати стало терпимо, хоть и моментами тяжело до зубовного скрежета, а теперь, когда, предположительно, весь Талиг перешел под его руку, сделалось просто невыносимо. Рокэ всеми силами гнал от себя обреченность. Существовало два фактора, противоречащих старой легенде, и он уповал на них, как истово верующие уповают на милость Создателя перед лицом смерти. Во-первых, нигде, кроме Олларии, бесноватые себя не проявили. Между тем, если бы причина крылась именно в Рокэ, разве не сошли бы с ума все его подданные разом? На это можно было бы возразить, что первыми пострадали те, кто живет рядом с источником заразы, но ведь с кэналлийцами, которыми Рокэ правил уже без малого четырнадцать лет и которые окружали его всю сознательную жизнь, до этой поры ничего сверхъестественного не случалось! Даже наоборот — по подсчетам доля обезумевших среди его соотечественников была чуть ниже обычной. Во-вторых, роясь в пропыленных свитках, он наткнулся на пророчество, записанное еще до Эридани Самопожертвователя. Если верить его словам, когда последний император покинет империю, Анаксию охватит хаос, загорятся дворцы, а на улицах великих городов будут лежать непогребенные трупы, распространяя зловоние и призывая чуму... Разве не это они наблюдают воочию? Разве не началось оно сразу после смерти Альдо Ракана? Правда, далее в пророчестве говорилось о гибели мира и конце времен, что по всем меркам выглядело слишком высокой ценой за принадлежность к роду Борраска, но грядущее светопредставление по крайней мере называли отвратимым... Впрочем, даже если в нем нет крови Раканов, существовало завещание... два завещания, которые передавали талигойский престол его предкам. Закатные твари, следовало самому сжечь эти полуистлевшие бумажки! С Эпинэ станется выкинуть какой-нибудь сюрприз в духе Людей Чести. Рокэ задыхался от нехватки информации. Терялся от количества проблем. Изнывал от тщетности собственных усилий. Однако отчаиваться было рано. Вскоре в Олларию прибудут стрелки рэя Эчеверрии, чтобы пополнить изрядно поредевшие гарнизоны. Справляться с бесноватыми станет чуть легче, а там, может, Создатель услышит молитвы орденцев Милосердия, на свой страх и риск обходивших улицы, кропя святой водой заборы и фасады домов, сьентифики что-то найдут в абвениатских летописях или придет ответ от морисской родни, которой Рокэ написал еще до того, как город заперли на карантин. Пожалуй, самое время поговорить с бывшим оруженосцем. Маловероятно, что ему известно нечто особенное, но зачем-то же он решил свести счеты с жизнью? Да еще и выбрал для этого гробницу Октавии... Не из тоски же по бесславно погибшему сюзерену? Из мыслей Рокэ вырвал звон разбитого стекла и резкое движение воздуха. Он отпрянул назад, еще толком не разглядев, что произошло; от рывка стул грохнулся на пол, а сам Рокэ перекатился и вскочил на ноги. В висках неприятно заныло — если в двадцать он мог без видимых последствий не спать сутки напролет, а потом выделывать сложнейшие кульбиты придворных танцев или драться на дуэли сразу с несколькими противниками, то сейчас былая резвость заметно поумерилась. Руки сами ухватились за стул, швырнули его навстречу летящему в лицо кинжалу. От удара полетели щепки, на дубовой спинке образовался бежевый скол. Неужели измена? Рокэ встретился взглядом с затуманенными безумием глазами. Нет, хуже. Он слишком увлекся своими раздумьями и не обратил внимания на тревожные сигналы — непозволительная беспечность по нынешним временам. За поясом Карваля блеснула вороненая рукоять, и, уходя от яростного тычка, Рокэ поблагодарил Леворукого, что бесноватые стремительно глупели, а значит, если он первым не возьмется за пистолет, сам противник не догадается выстрелить. Он швырнул Карвалю в лицо чернильницу, за ней — емкость с песком и, пока тот старался проморгаться, схватил прислоненную к каминной решетке кочергу и выставил ее перед собой. Карваль взревел и кинулся вслепую, снеся письменный стол. Рокэ отступил. Карваль впечатался в стену, отчего левая кабанья голова рухнула ему на макушку, подняв облачко пыли, а правая опасно закачалась на своем креплении. Оставалось оглушить его, что Рокэ не замедлил сделать, но Карваль, видимо услышав шаги жертвы, в последнем выпаде умудрился полоснуть по неосторожно подставленному предплечью. — Соберано! — на шум влетел мальчишка-паж. — Не стрелять! — рявкнул Рокэ, заметив, что тот тянет из-за пояса пистолет (по приказу Рокэ их раздали всем слугам для самозащиты). — Свяжи его и оттащи в подвал. Вдруг... «Вдруг мы все-таки найдем средство...» Но заканчивать фразу Рокэ не стал. Карваль был слишком ценным приобретением, чтобы им разбрасываться. В кабинет вбежали Хуан и Пепе. Вместе они быстро спеленали бесчувственное тело и унесли с глаз долой. Нужно оповестить Эпинэ. Рокэ опустился на столешницу, изнуренно уронив голову на сложенные руки. Как заткнуть новую дыру? Кем заменить Карваля? Может быть, отпустить под честное слово Джеймса Рокслея? В Южной армии тот дослужился до полковника и в этом чине командовал кавалерией, а при Ракане возглавлял королевскую гвардию. Но заслуживает ли доверия человек, чей брат затеял государственный переворот? Примут ли надорца южане? Утвердит ли Фердинанд его назначение? Или лучше отдать место цивильного коменданта юному Придду?.. Нет, тот еще слишком неопытен... По-настоящему толковые люди, кому Рокэ мог бы доверить короля и город, стерегли Талиг от внешней угрозы. На счастье Талига, нужно полагать... Столица полнилась хвастунами и бездельниками. Разумеется, все они наперегонки рванули в резиденцию Первого маршала, как только пронюхали, что есть шанс покрасоваться в роли благородного героя. Но толку от них было — чуть. И это в лучшем случае. Особенно ему запомнился Филипп Горуа — юный щеголь, который, кажется, пытался кокетничать даже с женскими портретами и статуями змеедев. Он вызвался помочь одним из первых, получил под командование десяток цивильников и взялся патрулировать улицы, прилегавшие к площади Оленя. Но делал это из рук вон плохо: выставлял подчиненных караулом то возле дома вдовой графини, то — незамужней маркизы и нахрапом очаровывал их хозяек, пока у соседей своевольничали мародеры. Рокэ узнал об этом лишь через месяц — у него не было ни времени, ни сил контролировать стражу, поэтому, выгнав Горуа взашей, он решил, что отныне всеми волонтерами займется Эпинэ. — Господин герцог, — в поле зрения возник мэтр Прудон со своим помощником. В казармах и впрямь случилась бойня, если они вернулись только сейчас. — Разрешите осмотреть вашу рану? Рокэ равнодушно позволил им подкатать распоротый рукав и перевязать неглубокий порез. Гранитной плитой на спину навалилась апатия. Что делать? Как успевать везде, где горит? Для начала нужно хотя бы переодеться и выпить шадди. А потом навестить Окделла, чтобы ненадолго отвлечься и освежить спутанные мысли. Тот дремал, окуклившись среди одеял и подушек; обескровленное лицо смотрелось синюшно-серым пятном на выбеленом хлопке. Рокэ нахмурился. Если бы не регулярные отчеты лекаря, он решил бы, что в постели лежит мертвец. До чего же спокойнее было, когда Окделл пребывал в Багерлее! Вникать в чужие проблемы, выслушивать чужие истерики, прогнозировать действия того, кого нет сил, нет времени, нет желания понимать. Рокэ обреченно вздохнул, грудь заполнил тяжелый запах тинктур, спертый горячий воздух... После восьми дней в камере над пекарней духота казалась особенно непереносимой. Окинув взором продолговатый кокон — в самом деле, это же не простуда и не лихорадка! — Рокэ распахнул окно, зажег свечи и устроился в кресле у изголовья кровати. Окделл непроизвольно поежился, вжал голову в плечи, сонно наморщил нос и неразборчиво забормотал. Дождавшись, когда светлые ресницы затрепещут, а воспаленные глаза сфокусируются, Рокэ насмешливо произнес: — Доброе утро, герцог, — плевать, что на Олларию опускались по-зимнему ранние сумерки. Окделл вздрогнул и заметно напрягся. — Прошу прощения, за минувшие дни у меня как-то не выдалось момента проявить гостеприимство и должным образом поприветствовать вас в моем скромном обиталище, — «которое вы некоторое время ошибочно считали своим». Окделл насупился и сжал челюсти — пауза в конце фразы была слишком уж красноречива. Нужно продолжать, но продолжать мягче, иначе он замкнется в себе и откажется говорить. — Как видите, ваши комнаты сохранили привычный интерьер, — звучит как упрек, закатные твари, мягче! — и по-прежнему готовы вас принять. Окделл молчал, уставившись в невидимую точку между кроватных столбиков, и, кажется, отчаянно пытался покраснеть, что в его состоянии было практически невозможно. Что же, без потока пылких «извините» и клятвенных «я больше не буду» они оба как-нибудь обойдутся. Разговор нужно срочно переводить в другое русло. — Я говорил с Эпинэ. Он сообщил, что вы, перед тем как возложить себя на алтарь моей фамильной святой (будто в округе не нашлось чего-то более подходящего), утверждали, что знаете, откуда берутся бесноватые. Это правда? — Да, — прохрипел Окделл после паузы. — Я вас внимательно слушаю. — В день, перед тем как вас освободили, Его Величество и весь двор присутствовали на церемонии... — начал Окделл больным голосом. — Его Величество тогда находился в Багерлее и присутствовать на каких бы то ни было церемониях не мог, — холодно оборвал Рокэ. — Впрочем, эту ошибку я готов списать на вашу немочь. Что дальше? Окделл ответил яростным взглядом, но все-таки продолжил: — Когда сломали плиту, которая закрывала могилы узурпатора и его блудницы, изнутри потекла зелень. Зеленый туман... Этот туман овладевает людьми, и они сходят с ума. Я видел сон. Там были вы... Вы сказали, что, если окропить туман древней кровью, он исчезнет, а еще... — Окделл замялся, скрестил руки под одеялом, смущенно кашлянул. — Что еще? — напомнил о себе Рокэ, когда молчание неприлично затянулось. — Еще, когда мы были в гробнице, у меня открылась ранка на руке. И у Робера тоже, — затараторил Окделл, перескакивая с пятого на десятое. — Кровь случайно капнула на пол, где уже собралась зелень, и... смотрелось все так, будто скверна шарахнулась прочь от этих капель. А потом я попробовал напоить своей кровью бесноватую девочку, и она исцелилась. Тогда я подумал, что нужно запечатать кровью источник зелени. У меня получилось! — с вызовом воскликнул он на скептический прищур Рокэ. — Но ее выплеснулось слишком много, поэтому бесноватых не убывает. — Поправьте меня, если я вас неверно понял, — Рокэ потер ладонями виски. — Вы видите зеленый туман, который, кроме вас, не видит больше никто? — Да, — тускло подтвердил Окделл. — Вы считаете, что из-за него люди становятся бесноватыми? — уточнил Рокэ. — Да, — этот ответ прозвучал еще слабее предыдущего. — И он исчезает от контакта с вашей кровью? — в последнем вопросе явственно слышалось сомнение. — Не только с моей, — почти шепотом поправил Окделл, — с кровью любого Повелителя. — Вы же понимаете: я захочу проверить, что это не бред? — глупая надежда, что на горизонте, наконец-то, забрезжил луч света, прокатилась по жилам живительной волной, вернув телу бодрость. Не в силах бездействовать, Рокэ встал с кресла и прошелся по комнате. — Проверяйте... — Окделл тяжело сглотнул. — Только у меня ее осталось совсем мало. В коридоре зашаркали шаги, дверь без стука распахнулась. На пороге застыл мэтр Прудон. Черная мантия колыхнулась от пронизывающего до костей сквозняка, сухопарые ладони крепче сжали чашку, над которой вился густой пар. Мэтр открыл рот, чтобы высказать что-то порицательное, но, наткнувшись взглядом на Рокэ, осекся. Всем своим видом источая негодование, он прошествовал к окну, захлопнул створки и задвинул засовы. — Не настраивайтесь на отдых, — Рокэ обернулся в дверях. — Как только для проверки все будет готово, я пошлю за вами. Мэтр осуждающе поцокал языком ему вслед и склонился с питьем над своим пациентом. Рокэ успел услышать дробный перестук зубов и старческое ворчание, а потом массивная створка приглушила звуки из спальни. Окделл решил сотрудничать с прежней властью. Это хорошо. Но что его сподвигло предать память обожаемого анакса? Смирился? Разочаровался? Не похож он ни на смирившегося, ни на разочарованного. Помнится, перед тем, как угодить под замок, Окделл пытался покуситься на жизнь Фердинанда. Что, если он не оставил этого замысла? Вздор. С его актерскими талантами только втираться кому-то в доверие. Может, просто ополоумел от того, что Великая Талигойя оказалась пшиком? Или увидел резню невменяемых и отчего-то возомнил себя спасителем от напасти? Не так уж маловероятно... В этом закатном городе порой рассудок отказывал даже битым воякам, что уж говорить о впечатлительном мальчишке. — Вы кто? — огненно-рыжий молодчик в синей мантии сьентифика растерянно топтался у мраморных перил. При виде Рокэ он встрепенулся, спрятал широкие кисти в коротких рукавах и только открыл рот, чтобы ответить, как его перебил спешащий снизу Хуан: — Этот человек назвался мэтром Тревизо, соберано. — Мэтр Тревизо — почтенный старик, — раздражение охватило Рокэ моментально, как огонь — высушенный сноп. Неужели среди хаоса он не может положиться даже на проверенных слуг, которые годами исполняли свои обязанности? В городе объявлено военное положение, а к нему домой пускают неизвестно кого, да еще и позволяют бродить без присмотра! — Господин герцог, — рыжий торопливо поклонился, — я Джованни Мартеллино, ученик мэтра... — Зачем вы пришли? И чем можете подтвердить свою личность? — Рокэ впился взглядом в долговязую фигуру. Он хотел посоветоваться с Франко Тревизо, магистром естественных наук, прославившимся трудами о распространении чумы и черной оспы, но вместо знаменитого ученого на встречу явилось это недоразумение. Похоже, весь мир сегодня сговорился, чтобы довести его до бешенства! — Мэтр погиб, на него напали рядом с Академией, — Мартеллино понизил голос, шмыгнул покрасневшим от мороза носом. — Я пришел вместо него. Последние три года все опыты мы с мэтром проводили вместе, и он был доволен моими знаниями... Любой из Академии подтвердит. Пусть это прозвучит как хвастовство, но я уверен, что смогу заменить своего учителя. Все его записи и незавершенные труды у меня. — Если вы так сведущи, почему на вас до сих пор нет цепи сьентифика? — «и как вы докажете, что это не вы пристукнули старика, чтобы присвоить его заслуги?» — Мэтр написал прошение еще в начале Осенних Скал, но из-за мятежа дело застопорилось, — с чувством собственного достоинства ответил Мартеллино. — Господин герцог, если не верите, испытайте меня. Поручите какое-нибудь задание, спросите... — Делать мне нечего, как вести пустопорожние беседы непонятно с кем, — Рокэ перевел взгляд на Хуана. — Отправь кого-нибудь в Академию, пусть расспросит об этом Мартеллино. Если он действительно тот, за кого себя выдает, выдели ему комнату, а если нет, — он не закончил, дернув плечом. Хуан понятливо кивнул. Ему не нужно было объяснять, как допрашивать проходимцев, которые обманом пытаются проникнуть в господский дом.

***

Рокэ велел доставить из казарм пятерку бесноватых. Их привезли на трех одинаковых телегах в парных клетках, более подобающих дикому зверью, чем разумным существам. Шестая клетка пустовала, и Рокэ приказал одному из конвоиров занять ее на время эксперимента. Тот поначалу упирался, опасаясь, что его запрут навсегда, но мешочек золотых и личное обещание Рокэ сломили его подозрительность. Окделл явился лишь через четверть часа, одетый в несколько теплых камзолов с поднятыми воротниками, закутанный в меховые плащи, будто живая луковица. Редкие снежинки, кружась, оседали на сутулых плечах и опушке натянутого чуть ли не до носа капюшона. Под руки его поддерживали слуги, по пятам разъяренным коршуном семенил лекарь. Взгляд зацепился за чью-то рыжую шевелюру. Ах да, Мартеллино. Он выскочил из дома, не накинув верхней одежды — настоящий естествоиспытатель, видимо, почуял, что на заднем дворе сейчас будет происходить что-то интересное. Рокэ фыркнул. Бесноватые, завидев новых людей, всполошились, принялись вопить, биться о толстые прутья, высовывать вперед руки со скрюченными пальцами. — Смотрите, герцог Окделл, — Рокэ взял того под локоть, жестом отстранив слугу. Чтобы перекричать истошный рев, пришлось повысить голос. — Смотрите внимательно. Они все — бесноватые? Окделл задрал голову, откинув с глаз капюшон, и вгляделся в лица подопытных. Рокэ отметил, что подсадной конвоир исправно подражает прочим безумцам, ничем не выделяясь среди «собратьев». Окделл несколько раз осмотрел ряд клеток и, когда Рокэ уже почти поверил, что тот просто жаждал привлечь к себе внимание, уверенно выкрикнул: — Вот этот! Негнущаяся рука указывала на предпоследнюю клетку. Рокэ кивнул, с трудом сдерживая ликование. Окделл не лгал. У них появился реальный шанс взять ситуацию под свой контроль. Передав Окделла слуге, Рокэ лично выпустил конвоира и вручил ему заслуженную награду. — Так значит, кровь Повелителей изгоняет зелень? — спросил он, смакуя каждое произнесенное слово. По знаку четверо кэналлийцев вытащили из клетки мальчишку и повалили на землю, придавив всем весом. Рокэ стащил перчатку, провел кинжалом по запястью. Пара рубиновых капель упали в раззинутый рот бесноватого, тот мгновенно обмяк и растерянно заморгал. От нахлынувшей эйфории хотелось громко смеяться. Обнимать всех вокруг. Совершать глупости. Рокэ сдержанно улыбнулся и жестом отпустил мэтра Прудона с его подопечным. Пока порез не затянулся, можно излечить тех, кто заточен в оставшихся клетках. А потом спуститься к Карвалю. Окделл не лгал. У них появился реальный шанс взять ситуацию под свой контроль.