Древние знания

— Что вы видите? Эпинэ уткнулся взглядом в испятнанную потеками стену, сощурился, склонил голову набок. На лице его была написана озадаченность человека, которого вместо того, чтоб подвести к дыбе, вдруг заставили гадать на шаддийной гуще. По контрасту с тем, как прямо и едва ли не торжественно он входил в часовню, смотрелось это забавно. — Здесь сыро... — произнес он неуверенно. — Герцог Окделл обнаружил на этой стене крайне впечатлившую его женщину, — Рокэ незаметно переступил с ноги на ногу. После утреннего кровопускания в голове поселился туман, а пальцы замерзли еще в жарко натопленном кабинете, что уж говорить о морозном воздухе Старого Парка. — Нет, — Эпинэ потер глаза. — Впрочем, знаете... женщину я видел тоже. В тот день, когда гробницу вскрыли. Взгляд залип на серой линии выцветшего рисунка. Тень то надвигалась на него, то отступала, оказавшись на волосок от фрески; Рокэ следил за этой игрой до тех пор, пока не сообразил: пламя факела пляшет не из-за сквозняков, а из-за того, что рука, в которой зажат этот самый факел, мелко подрагивает. — Опишите ее как можно детальнее, — он перехватил древко второй рукой. — Очень похожа на вас, — Эпинэ сконфуженно улыбнулся и добавил: — так сильно, как женщина только может быть похожа на мужчину. Как сестра. Черноволосая, синеглазая... Она ступала по цветам лилий. — Синеглазая сестра? — ни к кому не обращаясь, пробормотал Рокэ. — Вы навели меня на одну мысль. Что-нибудь еще? — Все, — Эпинэ виновато пожал плечами. — Тогда возвращаемся. Эпинэ моргнул так, словно ожидал совершенно иного приказа. Рокэ вопросительно приподнял бровь, но тот покачал головой: «Не обращайте внимания» и первым направился вверх. За день на выбеленных дорожках ничего не изменилось. Так же сонно стояли присыпанные снегом ели, вечнозеленая росовьянка стелилась по краям клумб, хрипло перекликались вороны. Картина почти идиллическая, если не знать, что существует второй слой краски. Интересно, какая она? Грязно-зеленая, как болотные топи? Изумрудная, как молодые всходы? С лиловатым отливом? Отдает желтизной? К чему гадать. Его «глаза», зрящие эту полуразумную дрянь, остались дома, а без них он был все равно что павлин из притчи — который не заметил, как сам сунул голову в львиную пасть. Рокэ Алва в чем-то не может обойтись без Ричарда Окделла. Смешно подумать, не то что вслух сказать. — Что нового в городе? — он пустил Моро по левой аллее, в обход того места, где лежали вчерашние трупы. — Утром я лично проследил за тем, как открылась северная застава, — Эпинэ заговорил о делах с видимым облегчением. — Теперь мы сможем принимать обозы из Фебид. — Это последняя? — уточнил Рокэ. — Да, — Эпинэ проводил взглядом мелькнувшую в ветвях белку, — теперь заставы заработали на всех семи дорогах. Телег для перегрузки товаров хватает. В ближайшее время голодных бунтов в городе не предвидится. Один пункт из перечня проблем, каждый день вызывавших у Рокэ головную боль, можно было вычеркивать. Он одобрительно кивнул Эпинэ. В том, что призрак голодной зимы, без дров и фуража, Олларии больше не грозит, не было его заслуги, но сейчас, когда они все очутились в одной лодке, воодушевлять тех, кто вместе с тобой вычерпывает воду или затыкает пробоины в бортах, стало делом жизненно необходимым. После первого эксперимента, когда Рокэ убедился, что его кровь действительно способна возвращать человеческий облик бесноватым, он велел не отпускать вылеченных солдат. Мартеллино вместе с рекрутированными из Академии помощниками провел над ними еще ряд опытов. Сначала они проверили, не превратилась ли кровь исцеленных в лекарство для других (увы, нет, а какой удобный бы получился выход!), потом опросили, не открылось ли часом у кого чутье на зелень, которым пока обладал лишь Окделл (тоже нет, к великому прискорбию), и под конец на неделю поместили в соседние камеры с зараженными, чтобы испытать, не взбесятся ли они по новой. Не взбесились. Рокэ допустил, что не взбесятся впредь. Возможно, этот шаг станет фатальной ошибкой, из-за которой Талиг утонет в крови, но столицу требовалось чем-то кормить, и Рокэ решил, что пойдет на риск. От судьбы не убежишь, а его судьба — четырежды повторить жизненный путь Ринальди Ракана, который остался в веках насильником и палачом. Пожалуй, слава человека, спустившего на Золотые земли неведомую заразу, затмит деяния предка с лихвой. Но... вдруг не предка? Вдруг он все-таки Борраска? Изобретенная Рокэ схема заработала на южном направлении две недели назад, а вестей о странных убийствах из Приморской Эпинэ не приходило до сих пор, и он позволил искорке надежды разгореться в крошечное пламя. В придорожных трактирах, расположенных на расстоянии не более хорны от городских ворот, оборудовали таможенные заставы. Их заняли пятерки исцеленных солдат, среди которых непременно числилось по младшему офицеру. Задачей новоиспеченных таможенников было покупать товары у купцов и отвозить их к городским воротам, где обозы уже встречали ушлые торгаши; передавать письма, если таковые им доверят, и заворачивать путешественников, не позволяя приближаться к стенам Олларии. Рокэ мог вообразить, сколько взяток оседает в карманах этих ребят, но сейчас каждый исцеленный солдат считался на вес золота, поэтому на их проступки закрывали глаза. Поддерживать тоненький ручеек, по капле насыщавший столицу, было первостепенно. — Что с настроениями стражи? — обыкновенно Карваль отчитывался перед Эпинэ, хоть и не подчинялся ему напрямую, поэтому у него можно было узнать о делах цивильников, не тратя время на разъезды. — Третьего дня Никола раздал жалование, как вы распорядились. В целом, недовольство поутихло, — Эпинэ отвел взгляд. Очевидно, есть еще какое-то «но». Дезертиры? Вряд ли их так уж много — кому взбредет в голову бросать место, где регулярно кормят и обеспечивают теплый кров? Но если не дезертиры, тогда что? При власти Альдо Ракана страже почти не платили, видимо, рассудив, что вооруженные люди в густо населенном городе сами найдут, чем поживиться. И те действительно находили. Когда Эпинэ сдавал Олларию, он упомянул о бесчинствах мародеров и чудовищных грабежах цивильников. Перевешать всех их было физически невозможно, да и не решило бы это проблем с жалованием, ведь оставались еще те, кто честно исполнял свой долг, и они уж точно не заслуживали голодной смерти. Неожиданно для всех заботу о деньгах взял на себя Фердинанд. Он издал указ, что добрые мещане, кто имеет накопления в золоте и желает обеспечить своему роду достойное будущее, могут за тысячу полновесных таллов приобрести у короны титул баронетов. Купцы, ростовщики и банкиры, давно мечтавшие утереть нос зазнавшимся аристократам, откликнулись на это предложение с невиданной охотой, и опустошенная Манриком казна стала понемногу наполняться вновь. Моро всхрапнул и, вывернув шею, покосился на Дракко. Рокэ предупреждающе сжал конские бока, чтобы жеребец не вздумал чего-нибудь выкинуть. Они миновали узенькую аллейку, проехали под соединенными руками каменных найеров, и тогда Эпинэ наконец продолжил: — Слухи о вас ходят самые дикие. Разумеется, офицеры стараются пресекать лишние разговоры, но некоторые как будто верят этим бредням... — Каким бредням? — Рокэ усмехнулся. — Неужели человеческая фантазия способна выдумать нечто более дикое, чем то, что творится вокруг? — Болтают, что вы приносите людей в жертву Леворукому, — Эпинэ невесело улыбнулся. — Признаться, я сам... — он осекся и кашлянул. — Словом, ваш с Ричардом визит сюда только подлил масла в огонь. Сержанты уже наказали тех, кто разносил сплетни и подбивал пальнуть в вас из-за угла, но горожан нужно хоть как-то успокоить. — Что вы сам? — Рокэ остановил на Эпинэ пристальный взгляд. — Сам был готов... — похоже, объяснить, к чему именно, Эпинэ не мог. — Ясно же, что вы обратились к какой-то мистике. И то, что Ричард тогда... Он пришел ко мне, а я ему не поверил. На той плите должна быть моя кровь, а не его. Моей вины в случившемся несравнимо больше. Когда вы вызвали меня в этот парк, я решил, что вы... — Принесу вас в жертву? — закончил за него Рокэ. — Я бы все сделал сам! — Эпинэ смотрел в ответ с мрачной решимостью. — Если это необходимо. Рокэ глубоко вдохнул, онемев от такой простоты. И что ему скажешь? Да к кошкам все! Он не преосвященный Оноре, чтобы вещать о том, как неугодны Создателю самоубийцы. Если Эпинэ так хочет что-нибудь поисправлять, значит, он будет исправлять. — Следуйте за мной. У меня есть идея, как употребить ваш энтузиазм на благие цели.

***

Дрова в камине негромко потрескивали, от тепла по телу разливалась сонная тяжесть. Сейчас бы закрыть глаза, откинуться на спинку кресла и сидеть, просто наслаждаясь тишиной. А еще лучше — представить себе, как хорошо будет летом вернуться в Кэналлоа, вдохнуть густой, щекочущий ноздри запах апельсинов, из которых варят кисловатый джем, посидеть с Рамэ в тени платанов, снова выйти в море на крошечной лодке, чьи весла еще помнят прикосновение мозолистых рук Карлоса. Мечты... Доживет ли он до лета? Доживут ли они все? Устоит ли этот проклятый город, да и весь мир заодно? Рокэ отвернулся от пламени, опершись спиной на каминную полку. У стола в его собственном кресле сидел белый как мел Эпинэ, рядом лекарь закупоривал второй флакон с алой жидкостью, на расстеленной тряпице среди опустошенных колб тускло поблескивал использованный ланцет. Рокэ поморщился. Следовало бы перенести колбы в более безопасное место — сейчас достаточно неосторожного жеста, и одна из них рухнет на пол, разобьется; зелень вырвется на волю и, чего доброго, поразит кого-то из солдат или визитеров. — Достаточно, мэтр. — Мы уже закончили, ваша светлость, — отозвался лекарь, поднося к носу Эпинэ нюхательную соль. — Господин герцог не привычен к кровопусканиям, вот-вот сомлеет. — Возьмите еще, — слабым голосом произнес тот. — Пока с вас довольно, — осадил его Рокэ. Чтобы исцелить одного бесноватого, Эпинэ потребовалось истратить вчетверо больше крови, чем им с Окделлом. Результат малоэффективный — если прикладывать его к людям, но для уничтожения сгустков зелени сгодится и такой. Бережно взяв флаконы, лекарь вышел, чтобы после всех необходимых процедур оставить кровь в леднике. Рокэ не глядя плеснул подогретого вина в два бокала и поднес один Эпинэ. Тот несколько секунд таращился на его руку, но в конце концов принял бокал и выпил содержимое почти залпом. Бледное лицо — точь-в-точь такое как у его старших братьев, как у отца, чьи тела Рокэ лично распорядился доставить безутешной вдове, — слегка порозовело. «Ибо сказано: добродетель жены проступает в лицах детей ее...» — вспомнилось вдруг голосом вечно пьяного Бонифация. — Скажите мне, Эпинэ, — начал Рокэ осторожно, — а много ли в вашем замке фамильных портретов? — Целая галерея, от маршала Шарля до вашего покорного слуги, — вздохнул тот, мечтательно прикрыв глаза. — А почему вы спрашиваете? — А нет ли на них такого, что сначала ваши предки походили на одного человека, а после — на другого? — без особой надежды продолжил Рокэ. — Нет, — Эпинэ нахмурился, приподнимаясь. — На что вы намекаете, Рокэ? — Я всего лишь пытаюсь рассуждать, — он мысленно выругался, услышав в собственном голосе тоску. — Я — Повелитель Ветра, ну или, по крайней мере, числюсь таковым. Ричард — Повелитель Скал. Вы — Повелитель Молний. Юный Придд — Повелитель Волн. При этом наша с Ричардом кровь одинаково действенна. Ваша дает тот же эффект, что и кровь любого из нас, но разведенная три к одному. Кровь Придда оказалась бесполезной. Выводы напрашиваются сами. — Хотите сказать, я не потомок древних Марикьяре? — слабость куда-то ушла, и теперь на Рокэ смотрел человек с гневно поджатыми губами и яростным огнем в глазах. — При всем уважении к вам, Рокэ, — подобного я не стерплю. Если вас так интересуют портреты членов моей семьи, откройте любой военный трактат гальтарских времен и взгляните на гравюры! — Непременно взгляну, — Рокэ примирительно кивнул. — Успокойтесь, Эпинэ. Я вполне допускаю, что самой по себе древней крови может быть мало. Возможно, еще нужно каким-то образом пробудить в ней силу. Эпинэ поднялся с лицом, отражавшим крайнюю степень недоверия, церемонно склонил голову. — Прошу прощения. Я вдруг вспомнил об одном неотложном деле, — бросил он, даже не пытаясь скрыть злость, и устремился к выходу. — Не сочтите за труд навестить герцога Окделла в его покоях, — проговорил Рокэ ему в спину. — Он несколько раз спрашивал о вас. Думаю, ваш визит его порадует. Эпинэ застыл на полушаге, будто его окатили ушатом ледяной воды. Неуклюже обернулся, смерил Рокэ взглядом, в котором перемешалось отчаяние загнанного зверя и решимость солдата, бегущего на врага в первых рядах. — Вряд ли порадует — у него накопилось много обвинений для меня. Но я их заслужил. Благодарю за гостеприимство, Рокэ. Не обессудьте, но после Ричарда заходить к вам, чтобы проститься, я не стану. — Всего доброго, Эпинэ, — тихо ответил Рокэ закрывшейся двери. Он неспешно прошелся по кабинету, как любил делать герцог Рудольф в своем «волчьем логове». Если судить исключительно по портретам, то Эпинэ точно был плоть от плоти своего рода — таким же фамильным носом, заломленными бровями и острым подбородком мог похвастать высеченный на барельефах Святой Адриан. А тот уж наверняка являлся чистокровным Марикьяре — три круга назад эории хорошо следили за тем, чтобы сила не ушла на сторону. В чем же тогда дело? Какие ритуалы, теоретически способные разбудить наследие Четверых, перенесли они с Окделлом? Рокэ навис над столом, схватил заточенный грифель и принялся писать на обратной стороне какого-то доклада. «1. Песня» Рокэ знал Слово Повелителей давно. Окделл услышал его во время совместной пьянки. Правда, не все, но строфу о скалах — точно. «2. Бакранский ритуал» Этот пункт Рокэ подчеркнул жирной линией. Сам он узрел в водном зеркале четыре свои смерти — под градом острых камней, в воронке черного вихря, под сокрушительной, перемалывающей кости волной и в пламени шаровых молний. Что увидел Окделл, осталось тайной, но нечто, заставившее его лишиться чувств. Как же говорила старая ведьма? «Вы будете ошибаться и падать, но никто не подаст руки проклятым...»? Не просты дикие козопасы, совсем не просты. Если старуха как-то проведала о проклятии, то могла втянуть их и в абвениатский ритуал. «3. Башня 4. Меч» Вот и все. Положим, дать Эпинэ подержать меч Раканов и прочесть в его присутствии куплеты молний — дело пяти минут, но остальное Рокэ не под силу. Однако, сколь бы не были малы шансы, что это сработает, следовало пробовать, пробовать, пробовать. Пока у них чего-нибудь не выйдет. Но даже обрети Эпинэ свою повелительскую силу, крови трех человек не хватит на всех зараженных. Должен найтись другой выход. В камине приглушенно стрельнуло, оранжевый язычок пламени взвился высоко вверх, и в его свете на краю полки сверкнул золотой уголок. Что это? И откуда? Рокэ приблизился. За стопкой книг лежал плоский футляр с ониксовым львом в перекрестье золотых сабель. Герб нар-шадов Багряных земель. Видимо, письмо пришло, пока он отсутствовал, а Хуан почему-то забыл доложить. Рокэ плавно вдавил львиную лапу в деревянную крышку, внутри механизма щелкнуло, и футляр распахнулся, едва не вывалив содержимое в огонь. Рокэ поймал свиток на лету, срезал печати и жадно впился взглядом в аккуратные строчки. «Не в добрый час я пишу тебе, дядя, но лучшего момента может и не наступить. Милость богов не безгранична. Привечая у себя крыс, подкармливая крыс со своего стола, люди давно переступили грань, за которой заканчивается терпение Высших. Большие города, куда стекаются пороки и грязь, падут первыми. Колодцы переполнились. Каждый, кто оскорбляет небо нечистыми помыслами, будет наказан сообразно своим преступлениям. То, что ты поведал в прошлом письме, дядя, наши жрецы тоже называют скверной. Ты сделал благое дело, оповестив нас о том, что час расплаты настал. Мы намеревались отправиться в священный поход в начале весны, но благодаря тебе выступили раньше. Счастлив сообщить тебе, что наше воинство сравняло скверный град Агарис с землей пятого числа месяца Зимних Ветров во второй и последний раз. Далее все свои силы я поверну на Рассвет. Скверная империя Гайифа ответит за причиненное зло, но для предотвращения зла нового Агернэ заключил союз с Зегиной и Садром. Время велит объединяться. Закон велит выжигать скверну. Сердце велит забыть о себе. Пятая звезда велит отвернуться от несущественного. Флот Агернэ пойдет с Заката вдоль горящего берега навстречу флоту Зегины. Мы соединимся в Паоне, и ее не станет. Оллария обречена, дядя. Тебе никого не спасти, никого не исцелить, никого не увести с собой. Возьми верных людей и уничтожь ее, чтобы жили другие. Пусть твое сердце умоется кровью, но долг мудрого велит переступить через боль одного ради блага потомков. Четырехсотый год жесток, потому что люди, лишившись путеводного маяка, блуждают во мраке среди чудовищ. Я верю, что тебе хватит сил отречься от суетного.

Тергэллах»

Губы Рокэ сами растянулись в саркастичной ухмылке. Хотел найти другой выход? Получай! Закатные твари... Родичи-морисски всегда отличались своеобразными понятиями о правильном и неправильном. Отрубить голову человеку, у которого загноилась рука, — что может быть проще? А если этот человек тебе дорог? Близок? Любим? «Нет, милый племянник, у меня не хватит сил отречься от суетного, как ты изволишь выражаться». Нужно уведомить о планах мориссков южные и северные армии. Кто знает, не придется ли срывать одну из них на защиту столицы... Румяная служанка принесла бутылку «Черной крови». Рокэ сделал глоток прямо из горлышка, будто варвар, ничего не смыслящий в добром вине. Наверное, при таком-то настрое стоило послать за касерой или ведьмовкой, но от мысли, что придется звать слуг во второй раз, на душе сделалось еще мерзее. Рокэ отыскал в спальне доставленную из Багерлее гитару, на которой он собственными руками натягивал струны — не иначе сентиментальность взыграла на старости лет? — вернулся в кабинет и рухнул в пинком пододвинутое к камину кресло. «Наше воинство сравняло с землей...» — тревожный, низкий аккорд, — «скверный град Агарис во второй и последний раз...» — удар по струнам до рези в пальцах, — «Оллария обречена...» — быстрый, повторяющийся перебор. Об-ре-че-на. Обречены хорошенькие горожанки, которые украдкой глядели тебе вслед. Обречены их пухлощекие дети, ревнивые мужья и сварливые тетушки. Обречены те, кто ненавидел тебя, кто предавал тебя, кому ты слал цветы и целовал ручки. Станет пепелищем тот дом, где ты увидел своего Леворукого, тот дворцовый коридор, где услышал весть о несчастье в семействе герцога Придда, тот кабинет, где ты пил отравленное вино «за справедливость». Сорок кошек вам в глотку... ничего еще не обречено! Скрипнула дверь. Рокэ не стал размыкать век — уж больно характерная походка была у незваного гостя. «Вы тоже обречены, Ричард Окделл. И ваша нескладная, словно жеребенок, сестра». Что-то глухо хлопнуло, будто в стекло ударила крупная градина. Второй. Третий раз. Откуда взяться граду посреди зимы? Рокэ обернулся на звук. На столе одна за другой взрывались колбы. Он следил за разлетающимися осколками, как завороженный, в голове даже не шевельнулось мысли прикрыть глаза ладонями, а с противоположной стороны туда же, по-детски приоткрыв рот, смотрел Ричард Окделл. Судя по вытянутому лицу — совершенно не подозревающий, что опять совершил чудо. — А теперь потрудитесь объяснить, — Рокэ старался говорить сухо и деловито, — что именно вы сделали, герцог Окделл. И где сейчас освобожденная по вашей милости зелень. Мальчишка весь наершился, только что не вздыбил волосы и не зашипел. Рокэ ждал ответа, глядя в зло сощуренные серые глаза. — Я хотел убить вас, — произнес он наконец. — Скверна исчезла.