Древние знания

Не уйдет, с обреченной ненавистью подумал Ричард, глядя на Алву, который расположился в кресле у огня. Он ведь никуда не уйдет. Так и будет сидеть, вытянув ноги и закрыв глаза ладонями. Устал он. Можно подумать, Ричард все это время ничего не делал! Между прочим, он не устраивал сцен с битьем посуды и крушением мебели, будто какая-то истеричка. Было бы из-за чего! Какая Алве разница, спит Ричард или бодрствует, пока он... Создатель, за что? Почему он — из всех людей — видит скверну? Почему он видит и слышит девчонку? Почему он не умер в храме Октавии? За что ему все это? «Сам знаешь, за что, дурень», — пропищал в ухе тонкий голосок Люциллы. Ричард оглянулся, почти ожидая разглядеть нахалку в тени у занавешенного окна, но — предсказуемо — в комнате никого больше не было. Он все равно заглянул за занавеску. Пусто. Прижался разгоряченным лбом к влажному стеклу, вгляделся в ночную тьму. Рядом с его бледным напряженным лицом четко отразилось дрожащее пламя камина и тонкий профиль неподвижно сидящего человека. «Сам знаешь, за что». В самом деле. Расплата за две белые крупинки в вине. За трусость. Следовало бросить Алве вызов, оскорбить — чтобы не уклонился, не спрятался за очередной остротой. Вызвать на линию, в конце концов, на линии у Ричарда были шансы. А и умри он тогда, не было бы теперь — вот этого. По спине, под тремя слоями одежды (будто она могла защитить от Алвы, смешно), тек холодный пот. Ричарда лихорадило, пальцы на руках мелко подрагивали — он схватился за подоконник, чтобы унять дрожь. Алва бил по больному. Находил слабые места — а у Ричарда их было немало — колол язвительными словами, бередил зажившие раны, добиваясь своего. Впрочем, он никогда не гнушался средствами, чтобы одолеть врага. Барсовы Врата считались неприступными, но пришел Первый маршал Талига, и крепость пала. А Ричард не был крепостью, скорее — шатким камнем на вершине утеса, откуда открывается прекрасный вид на дислокацию противника. И положение его зависит от того, как поступит Алва: укрепит, взберется повыше и разглядит, что творится внизу, или сочтет чересчур ненадежным и одним движением отправит в пропасть. Хорошо, если одного. «Умирайте. Если этот мир взялись спасать вы, пусть все умрут». Ричард заставил себя разжать скрюченные пальцы. Он сказал это от безысходности, потому что Алва стоял перед ним — рассерженный, не владеющий собой, вновь опустившийся до шантажа — отчаявшийся? Алва всегда знал, что нужно делать — а значит, дела совсем никудышные. Сердце бултыхалось в груди; в ушах, перекрывая рев сходящего селя, мерзко хихикала девчонка: «Сам знаешь, знаешь, знаешь, знаешь, знааа... Ааааииии! Помогиииии!». Она захлебнулась криком и умолкла. В ушах противно звенело. Сам Ричард уже умирал однажды, и в этом не было ничего хорошего. Но умереть и вполовину не так страшно, как утратить разум — и то, что отличало человека от бешеного животного, которое перегрызает глотку себе подобным. Айрис все еще в Олларии. И Катарина. Кончита, Данка, мэтр Прудон. И рыжий сьентифик. Он не желал им смерти, особенно — такой. Он переступил с ноги на ногу — и лишь сейчас понял, что бос. Нелепое, должно быть, зрелище. Ричард попытался успокоить частое дыхание. Снова бросил взгляд на Алву — тот сидел, опустив голову, будто уснул или превратился в соляной столп. Похоже, правда, устал: вон как плечи ссутулились, и волосы потускнели, виски — словно снегом припорошило. А ведь Ричард так хорошо придумал со снотворным. Мэтр Прудон, привыкший, что тинктуры приходится вливать в пациента едва ли не силком, немедленно снабдил Ричарда нужным пузырьком, предупредил, что следует «uti, non abuti», и попытался всучить еще и настойку пустырника «для успокоения духа и расслабления тела, ибо не только траву полезную содержит, а еще и дистиллированную касеру собственного производства». Наверное, стоило выпить снотворное до того, как идти к Алве, но Ричарду показалось, что так будет честнее. А дальше всего-то и нужно было дождаться пока Ричард уснет, принять порошок из жуков и... Кто мог предвидеть, что его план вызовет форменную истерику. Об учиненном Алвой погроме Ричарду рассказал все тот же мэтр Прудон. Бледный и взъерошенный, он примчался за настойкой пустырника — отпаивать горничных — и «господину, что за домоправителя тут, тоже не помешает накапать». Ричард не сразу сообразил, что речь о Хуане. А если еще и Хуану потребовалось успокоительное, дело принимало совсем скверный оборот. Злость понемногу улеглась, сменилась давящим безразличием. В комнате сделалось нестерпимо тихо — даже ветки яблони перестали скрестись в окно, лишь вяло потрескивали поленья в камине. Ричард снова глянул на фигуру в кресле. Алва отнял ладони от лица, положил руки на подлокотники, белые кисти поникшими лилиями выделялись на темно-синей обивке. Как же я устал, подумал Ричард, пусть это все поскорее закончится. Если нет другого способа... Просто пусть это закончится. Приоткрытая дверь в гардеробную сулила убежище — Алва не опустится до преследования, но разве есть куда Ричарду бежать? Если — каким-то непостижимым образом — тот сон окажется правдой, уже завтра он сможет уехать из этого дома, где не только присутствие Алвы — каждый уголок — были непрекращающейся пыткой. Если же сон всего лишь плод воспаленного воображения... что ж, тогда Алва наконец отвяжется от него, а к весне в Олларию прибудет Лионель Савиньяк — и сожжет все, что осталось. Если к тому времени кто-то или что-то останется. И никто никогда не узнает... Пусть это закончится. Не давая себе опомниться, Ричард шагнул вперед. Запнулся о край ковра, ухватился за угол стола. Оставленные мэтром склянки с тинктурами жалобно звякнули. Алва открыл глаза. Чувствуя, как краска заливает лицо, Ричард откашлялся и хрипло произнес, старательно отводя взгляд от разворошенной постели: — Дайте слово, что когда все закончится, вы позволите мне уехать в Надор. Мне и Айрис. И что оставите нас в покое. — Он сглотнул вязкую солоноватую слюну — похоже, прокусил щеку — и добавил. — И что никому... никогда... Алва глядел на него — без привычной издевательской ухмылки, пристально, испытывающе. На бледном осунувшимся лице его глаза казались почти черными. Ричард потянул за завязки камзола, расслабил тугой воротник. — Даю вам слово, — сказал Алва, вставая. — Я запру дверь. Чем раньше они начнут, тем скорее это все закончится, думал Ричард, пока распутывал шнуровку на колете. Он старательно смотрел прямо перед собой, отгоняя мысли о том, как это будет. Пальцы снова дрожали и отчаянно хотелось выпить — на худой конец, тот же порошок, которым напоил его Алва в прошлый раз. Он ощутил движение воздуха взмокшим загривком — Алва приблизился, обогнул постель, встал напротив — собранный и серьезный. Потянулся к застежкам своего камзола. Он больше не носит колец, удивился Ричард про себя и тут же отвел взгляд. — В вашем сне, — спросил Алва буднично, сбрасывая камзол на пол, — мы оба были полностью раздеты? Ричард застыл. Оставил в покое завязки. — Кажется, нет. — Кажется? — в голосе Алвы проскользнуло раздражение, но он сделал глубокий вдох и вернулся к сухому безэмоциональному тону. — Постарайтесь вспомнить все до последней детали. Это может быть важно. — В таком случае, — буркнул Ричард, — вам следует начать лить кровавые слезы. Алва на одну секунду поднял бровь, потом снова вздохнул: — Вполне может статься, что вы правы. — Он провел рукой по волосам, потом утопил в ладони зевок. — Давайте начнем с самого начала. Вспоминайте. Вы вошли и увидели?.. — Вы сидели на постели и пили вино — вернее, вашу собственную кровь. Запястья были перебинтованы, рубашка распахнута, — он запнулся, но Алва никак не прокомментировал заминку, и Ричард продолжил: — И ноги были босые. Мы поговорили — о кровных клятвах и Повелителях, потом у вас из глаз полилась кровь, и вы потеряли сознание. Тогда я напоил вас своей кровью... Алва поморщился. — Что? — вскинулся Ричард. — Вы ведь сами велели... Да я и раньше рассказывал. Алва качнул головой. — Мы и правда не там начали, — сказал он. Смерил Ричарда пристальным взглядом и добавил мрачно: — Очень надеюсь, что ваш сон действительно что-то означает. — Можем на этом и закончить, если вы считаете, что я получаю от происходящего удовольствие... — вспылил Ричард. — Разумеется, нет, — криво усмехнулся Алва и примирительно поднял руку. — Уймитесь. Будем считать, что мы заключили перемирие. Сядьте, нам нужно подготовиться. Ричард присел было на край кровати, но решил, что так слишком напоминает новобрачную, которая ждет, когда новоиспеченный супруг вступит в свои права. Вместо этого пристроился в кресле, где до этого сидел Алва, уставился в огонь. Обивка едва уловимо пахла сандалом и кедром — пахла Алвой. Он вполуха слушал, как тот возится у стола, разливает оставленное мэтром Прудоном «кроветворное средство», а по простому — вино, по бокалам, а сам, точно заклинание, твердил про себя: «Скоро все закончится. Скоро все закончится». За спиной послышались шаги. Алва протянул ему наполненный бокал и ланцет для кровопусканий, несомненно найденный среди вещей мэтра. — Мне понадобится несколько капель вашей крови, — пояснил он. Ричард безропотно проколол палец, подержал его над бокалом. — Достаточно, — одобрил Алва и скрылся из виду. Скрипнула кровать. Ричард нехотя поднялся. Алва в распахнутой на груди рубашке устроился на постели, привалившись спиной к изголовью, и отсалютовал ему бокалом. — С кровавыми слезами предлагаю не торопиться, — сказал он и сделал глоток. Скривился и буркнул: — Какое варварство. Неудивительно, что по городу уже ползут слухи. Эдак прослыву пожирателем младенцев. Он допил вино и указал Ричарду на бокал на столе: — Пейте. Я добавил в вино всего пару капель. Сделаем допущение, что мы обменялись кровью и для чистоты эксперимента этого достаточно. Ричард неохотно взял бокал, принюхался — обычное вино, не то чтобы он был большим знатоком. Кажется, совсем недавно он желал напиться, чтобы снять напряжение? Он опустошил содержимое залпом, прислушался к себе. — Что дальше? — спросил Алва нетерпеливо. Нестерпимого жара, как во сне, Ричард не ощущал. Приятное тепло в животе от выпитого, а щеки и уши горят вообще из-за другого. — Ричард? — окликнул Алва. Показалось, или в его голосе прорезалось сочувствие? Ричард вскинул голову. Какая, к Леворукому, разница, он ведь уже рассказывал, хуже не будет. Скоро все закончится. — Потом мне сделалось очень жарко. Невыносимо. Думал, что одежда загорится. Поэтому я начал раздеваться, а когда вы попытались меня удержать — от ваших прикосновений мне стало прохладнее. И я... — он сжал зубы, проклиная светлую кожу, которая так легко наливалась краской смущения — наверняка сейчас его лицо пылает как маки Эпинэ. Ричард заставил себя посмотреть Алве прямо в лицо и закончил, чеканя слова, словно читал рапорт: — Я начал прижиматься к вам. Везде. А потом поцеловал. В шею. И в губы. Вы пытались удержать меня, но я себя не контролировал. Было слишком жарко. И зеленый туман окутал — не в самом деле, а словно бы у меня в голове. И тогда вы... Я надавил вам на голову, и заставил вас совершить акт фелляции. Он видел, что Алва старается сохранить безразличное выражение лица, но на последних словах брови его поползли вверх. Он уронил бокал на постель и спросил: — Вы — что?.. — Заставил вас совершить акт фелляции, — раздельно проговорил Ричард, испытывая какое-то извращенное удовлетворение. Возможно, он наконец опьянел? — Мне раздеться? — Позже, — коротко отмахнулся Алва. — Дальше? — Потом зелень исчезла. Сгорела, когда я... — как это говорят? — достиг кульминации. — А я? — спросил Алва с недоверчивым любопытством. — А вы — нет, — мстительно выговорил Ричард. — Сказали, что буду вам должен, и приказали мне спать. Он тут же прикусил язык — последняя фраза совершенно точно не имела значения при борьбе со скверной, зато теперь Алва имел все основания стребовать с него долг. Алва на мгновение спрятал в ладонях лицо, потер виски, словно пытаясь унять головную боль. Сделал глубокий вдох. — Если это шутка, то шутка неудачная, — сказал он и резко добавил, когда Ричард возмущенно засопел: — Не заводитесь, я сейчас не вас имею в виду. У вас слишком отсутствует чувство юмора, чтобы выдумать подобное. Он закрыл глаза, сжал переносицу пальцами. Покачал головой, будто все еще не в силах был поверить. Интересно, а каких подробностей он ждал? Если Алва сочтет все шуткой — тем лучше! Не придется... — Раздевайтесь, — коротко приказал Алва. — Давайте покончим с этим. А вот тут Ричард запаниковал. Умом он понимал, что нужно просто перетерпеть — это ерунда, необходимость, завтра он — они оба — обо всем забудут. Ему ведь даже делать ничего не нужно, в отличие от Алвы, который и сам по виду не слишком жаждет... Но сердце колотилось, как ошалевшее, ноги вдруг стали ватными, а в голове вертелась одна только мысль: а что, если он не сумеет сдержаться? Если ему понравится? И Алва непременно заметит... Как Ричард сможет глядеть ему в глаза? Сны — это другое. Греховное, нечистое, насланное Леворуким. Ненастоящее. Но сейчас... Что, если собственное тело решит предать его? И невозможно будет оправдаться никакими возбуждающими порошками и снадобьями. Зачем, зачем он рассказал Алве о снотворном? Принял бы тинктуру — и остался в блаженном неведении. — Не могу, — сказал он хрипло, зажмурился, замотал головой. — Я не смогу. Простите, я... Это была шутка, я... — Ричард, — мягко позвал Алва. — Посмотрите на меня. Ричард открыл глаза и вздрогнул: он и не заметил, как Алва приблизился. — Я знаю, что вам это не нравится, — сказал он. — И мне это нравится не больше вашего. Есть вероятность, что у нас не получится. Тогда — это если повезет — к весне на месте Олларии ничего не останется. Если не повезет — зараза распространится за городские стены. Ради людей, которые сейчас там, — он махнул рукой в сторону темного окна, — умирают или дрожат от ужаса в ожидании конца, я готов попытаться. А вы? Он стоял перед Ричардом — не угрожал, не шантажировал, не язвил и не стремился принудить. Просто ждал. Ричард судорожно вздохнул и принялся расстегивать камзол. Алва вернулся в постель, лег на спину, уставившись перед собой; кажется, он даже не моргал, словно спал с открытыми глазами. Или умер, мелькнула мысль. Ричард поежился. Он стащил через голову ночную сорочку, взялся было за завязки на нижнем белье, но передумал. Шагнул к кровати, сел на самый край. Алва лежал молча, не предпринимал попыток придвинуться, вон, даже глаза прикрыл. Боится, что Ричард передумает и сбежит? Ждет, что он начнет первый?.. Ты уже делал так прежде, сказал он себе. Пусть во сне — можно представить, что это тоже сон, во сне можно... Он разжал сцепленные на коленях пальцы. Склонился над Алвой — близко, так близко, что смог рассмотреть крохотный подживающий порез на скуле, каждый волосок на отросшей за день щетине, вертикальную морщинку между бровями, черные веера ресниц. Волосы разметались по подушке, длинные — всегда были длиннее, чем того требовали приличия. Как там рассказывал Мартеллино? Погрузили прекрасную жрицу в сон, до тех пор пока не явится прекрасный рыцарь и не разбудит ее поцелуем, и снимет с города проклятие? Значит он, Ричард, — рыцарь? Вот только Алва мало походил на юную жрицу. Хватит тянуть время. Ричард зажмурился и ткнулся плотно сжатыми губами в губы Алвы. На поцелуй это мало походило — с таким же успехом он мог облобызать собственную коленку, — но Ричард испустил внутренний вздох облегчения. Ни-че-го. Ни мурашек под кожей, ни головокружения, ни разгорающегося пламени внизу живота. Он так и знал — в прошлый раз все дело было в тех самых жуках, Ричард попросту не мог испытывать вожделение к мужчине! Что там дальше? Прижаться всем телом? Но сперва стащить с плеч Алвы рубашку. Он открыл глаза и напоролся на взгляд Алвы, совершенно нечитаемый за полуопущенными ресницами. Ричард инстинктивно отпрянул, будто его застали за постыдным, попытался отдернуть руку от воротника — и когда он успел за него ухватиться? Алва не позволил — горячие пальцы легли поверх ладони, прижимая ее к ключице — кость, обтянутая кожей, худоба на грани болезненной. — Нет, — сказал он ровно. — Вы не сбежите. Окделлы не трусят, или?.. Ричард перестал вырывать руку. Кончиками пальцев он чувствовал размеренный пульс. Тук-тук. Тук. Тук-тук. Это успокаивало. Сам не осознавая, что делает, он повел ладонь вниз, туда, где билось сердце — хоть иногда и казалось, что у Алвы сердца нет. — Попробуйте еще раз, — сказал Алва без тени эмоции в голосе. Ричард был ему благодарен за это — он не перенес бы ни давления, ни деланого сочувствия. Он облизал растрескавшиеся губы, наклонился и прижался к приоткрытому рту. Рука Алвы легла на его затылок, удерживая, не давая отстраниться сразу. Теплый язык прошелся по нижней губе, и это не было неприятно, скорее — непривычно. Показалось, или биение сердца под ладонью ускорилось? Наверняка показалось. Ричард чувствовал, как Алва перебирает пряди волос у него на затылке, поглаживает, будто боязливую лошадь — тише, тише, не нужно пугаться, не взбрыкивай, тише... И вдруг вспомнилось: южная степь, и грохочут пушки, и солнце садится, и Алва поправляет прицел, и вражеский штандарт падает, и Ричард счастлив как никогда в жизни, и Алва лохматит его волосы. Он зажмурился, силясь удержать воспоминание, забыл, для чего он здесь, уткнулся носом в твердое горячее плечо. Тише, тише... Сколько он так лежал — секунду? Минуту? Час? Пальцы в его волосах ослабли, Алва у него под боком не двигался, дышал едва слышно. Ричард, дезориентированный, осторожно приподнялся. Тот спал, запрокинув голову и приоткрыв рот. Кожа на беззащитном горле натянулась, стала видна сеточка голубоватых вен. Так легко взять нож и... Губы Алвы шевельнулись, морщинка между бровей сделалась глубже. Ричард прислушался: — ... усугубились... Надо встать, подумал Ричард вяло. По голой спине тянуло холодом, в постели было тепло, а он так устал. Ничего, если он полежит еще пару минут — Алва спит, он не заметит. Всего пару минут. Ричард ухватился за край одеяла, укрыл себя и Алву. А потом закрыл глаза.

***

Проснулся Ричард оттого, что с него стащили одеяло. Мгновение назад было тепло и уютно, он забормотал протестующе и попытался снова укрыться. Одеяло не поддавалось, а тут еще босая ступня задела чью-то ногу. Волосатую. Создатель! Ричард распахнул глаза и, стараясь не дышать, повернул голову. Алва спал рядом, уткнувшись лицом в подушку. В его, Ричарда, подушку. Нужно выбираться. Смотреть Алве в лицо после вчерашнего Ричард не жаждал. Легко кричать и огрызаться, когда изнутри распирают злость и обида — сейчас же он чувствовал лишь ноющую тоску, зудящий страх перед неизбежным концом. Глупо было верить, что они изгонят скверну таким абсурдным способом, если даже воспроизвести его сон не вышло. Он, хвала Создателю, не испытывает к Алве ни малейшего влечения. Одно дело, когда подобная ласка исходит от женщины, совсем другое... При мысли о том, как обветренные губы обхватывают его член, а теплые пальцы трогают... везде, у Ричарда вдруг сбилось дыхание, под кожей засновал целый сонм мурашек, а низ живота сладко заныл от стыдного предвкушения. Он отдернул ногу, скатился с кровати, нашарил на полу рубашку и натянул ее на плечи. Потом сильно ущипнул себя за щеку — наверняка он спит, не может быть, чтобы он испытывал к Алве хотя бы тень вожделения! — Бежите с поля боя? — Ричард как раз натягивал штаны, когда из постели раздался хриплый со сна голос. Он выпрямил спину и вздернул подбородок. Обернулся. Алва, посвежевший и будто сбросивший за ночь пару лет, приподнялся на локте и рассматривал Ричарда насмешливо. — Не знал, что поле боя — это моя комната, — буркнул он неприязненно, от всей души надеясь, что проклятый румянец не выдаст его смятения. Он отвернулся, чтобы не видеть взлохмаченные волосы, оголившееся плечо, изогнутые в снисходительной полуулыбке губы. — Я бы предложил закончить эксперимент, — сказал Алва за его спиной. — Но, вижу, у вас несколько иные планы. Ричард крутанулся на пятке, чувствуя, как возвращается давешняя злость, и радуясь, что она прояснила разум, прогнала нахлынувшее так некстати волнение. — Это ведь не я вчера уснул в самом начале, — процедил он сквозь зубы. Глаза Алвы опасно сузились: — Отчего же вы не продолжили, как предлагали мне, запасшись снотворным? Ричард вспыхнул. — В отличие от вас, я не располагаю необходимым опытом. — Насиловать спящего? Вы мне льстите. — Предаваться гайифским утехам, — брякнул Ричард. Он тяжело дышал, а застежки камзола никак не застегивались. Алва вздернул брови. Провел ладонью по волосам, поправил воротник рубашки. Выбрался из постели и подошел вплотную. Спросил вкрадчиво: — И что заставляет вас думать, что подобным опытом располагаю я? Ричард чувствовал, как краска заливает его щеки, но отступать не собирался: — Все знают, — сказал он с вызовом. — Все знают, что вы и Джастин Придд... И Фердинанд... — Он все-таки стушевался под взглядом Алвы, запнулся, умолк. Тот несколько секунд смотрел на Ричарда, будто видел впервые, а потом вышел, как был, босой, от души хлопнув дверью.

***

Все утро Ричард отсиживался в комнате. Малодушно? Пусть! Сил его не было лицезреть этого... Алву. Ближе к полудню заглянул мэтр Прудон, слегка осоловевший и с явственным духом перегара, который тщетно пытался замаскировать пахучей настойкой из перечной мяты. Похоже, ночь у мэтра выдалась развеселая. Отчаянно зевая, он убедился, что пациент здоров и в немедленном реанимировании не нуждается, взял с Ричарда слово, что в случае необходимости за ним непременно пришлют, и удалился к себе «работать над переводом». Вид неубранной постели действовал на нервы. Промаявшись еще с час, Ричард решил, что, пожалуй, спустится в кухню и попросит у Кончиты чашку теплого молока и хлеба с медом — захотелось нехитрого лакомства. Как в детстве. Как дома. Чтобы доставать со дна глиняного кувшина тягучую сладость, от которой першит в горле, и облизывать пальцы — пока матушка не видит. Предвкушая, он спускался по лестнице, когда внизу послышался взволнованный голос рыжего сьентифика: — Герцог Алва, Ваша Светлость, это не отнимет много времени. Ричард остановился. Во-первых, он желал избежать встречи с Алвой; во-вторых, ему сделалось интересно: в голосе Мартеллино звучали настойчивые нотки, хотя обычно при Алве он вел себя замкнуто. — Как я уже сказал, мэтр, в настоящий момент я занят. С вашим неотложным делом обратитесь к Хуану, — в ледяном голосе Алвы чувствовалось усталое раздражение, какое он редко допускал при разговоре с домочадцами. Разумеется, Ричард — это совсем другая история, при Ричарде придерживаться цивилизованного тона он не считал нужным. Стараясь не шуметь, Ричард перегнулся через перила. Алва, одетый по-уличному, натягивал перчатки. Мартеллино стоял у двери, решительно загораживая собой выход. Покончив с перчатками, Алва смерил мэтра недоуменным взглядом. Мартеллино съежился, но не отступил. — Вы должны на это взглянуть, — он потряс небольшим свертком, нет — фолиантом в потертом кожаном переплете, понял Ричард. — Вы забываетесь, мэтр, — высокомерно обронил Алва сквозь зубы. — Тот факт, что я позволил вам жить в моем доме и пользоваться проистекающими из этого привилегиями, не дает вам никаких особенных прав. Меньше всего — указывать, что я должен. Мне рекомендовали вашего учителя как видного сьентифика с обширными познаниями в области естественных наук. Посылая за ним, я рассчитывал на экспертную помощь. Вы же ничем не доказали свою полезность, хотя и утверждали, что в курсе всех его изысканий. Посему, по крайней мере, извольте не путаться у меня под ногами. Уши у Ричарда горели от стыда и унижения. Это ведь не только про Мартеллино сейчас говорил Алва. Наверняка имел в виду и его, Ричарда! Считает назойливым, ни на что не годным прихлебателем... Мэтр побледнел, так что веснушки еще сильнее проявились на лице, но не дрогнул. Он выставил перед собой фолиант, словно Эсператию против Леворукого, и, глядя Алве прямо в глаза, раздельно произнес: — Вот. Я нашел эту книгу в архиве Нохи. В ней имеется описание ритуала, который пробуждает магические свойства повелительской крови, — и добавил чуть смущенно, будто испугался собственной смелости: — Я не думаю, что сей труд заинтересует господина Суавеса, а вам он может оказаться полезен, хотя я... — Он окончательно стушевался и отступил от двери, освобождая путь. Алва одну за другой стащил перчатки, бросил их на пол, плащ отправился следом. — Пройдите в мой кабинет, — приказал он. Потом поднял взгляд на Ричарда, словно все это время знал, что тот наблюдает за ними: — Герцог Окделл, не желаете ли присоединиться?

***

Кабинет напоминал поле недавнего боя: трупы захоронены, но лужи крови и обломки мечей на изрытой копытами земле все еще поблескивают. Письменного стола и кресла не было на привычном месте, кабаньи головы тоже исчезли — не то чтобы Ричард сожалел о них. Паркет словно исцарапали закатные кошки, по обивке на стене расплывалось безобразное чернильное пятно. В дверце старинного буфета не хватало стекла, да и посуды там поубавилось. Лепнина на каминной полке пошла трещинами, книги из шкафа у дальней стены сложили стопками прямо на полу — судя по всему, сам шкаф получил увечья, не совместимые с жизнью. Да уж. Странно, что Алва еще не вышвырнул Ричарда на улицу. Алва скользнул по комнате рассеянным взглядом, чуть заметно поморщился, как от зубной боли. Он уселся в единственное кресло, положил руки на подлокотники и раздраженно уставился на Мартеллино — точь-в-точь ментор на экзамене, недовольный учеником, который даже не начал отвечать. На Ричарда он не смотрел, и тот отошел к камину, прислонился к порталу, жалея, что огонь не развели. — Я вас слушаю, — сказал Алва и сжал губы, всем видом показывая, что тратит драгоценное время на пустое. Мартеллино переступил с ноги на ногу, откашлялся. Потом решительно прошел к секретеру (на верхнем ящике теперь не хватало латунной ручки), и вынул из наплечной сумки книги, весьма старые на вид, и мятые листы бумаги. — Ваша Светлость, — сказал он слегка дрожащим голосом — дрожащим не от страха, а от едва сдерживаемого возбуждения, понял вдруг Ричард: Мартеллино напоминал рыжего сеттера, который взял след и рвется на поводу за добычей. — Прежде, чем я начну, позвольте заметить, что подобные исследования мне в новинку. Вы должны понимать: современная наука основывается исключительно на материальном опыте и эмпирическом анализе — все магические феномены относятся к епархии Церкви или же попросту являются литературным вымыслом. Когда в Олларии началась эпидемия, мой учитель и я в поисках первопричины бедствия проштудировали десятки томов, мы изучили записки и наблюдения как современных, так и классических медиков. Массовое заражение более всего походило на зафиксированные случаи Черной Чумы, однако имелись и определенные отличия, в частности — течение болезни... Алва нетерпеливо побарабанил пальцами по подлокотнику, Мартеллино сбился, но тут же продолжил — слова лились из него потоком, видно, он давно желал быть выслушанным, и только сегодня набрался смелости. — Должен признаться, поначалу ваши опыты с кровью показались мне абсолютно антинаучными, а сам объект изучения — так называемая скверна, которую никто не видит, кроме герцога Окделла, — чистой фантазией; но, учитывая поразительные результаты, я решил, что, возможно, стоит принять на веру то, что не в состоянии — пока — объяснить научный метод. Ричард вскинул подбородок. Вся его симпатия к Мартеллино улетучилась: он что, намекает, что скверна плод воображения? Как он смеет сомневаться в словах Ричарда? Впрочем, подумал он с горечью, тот же Робер ничем не лучше. И только Алва, у которого имелись все основания не верить... — Я обратился к работам классиков — Авестрата, Протокопа и Плуторка. К сожалению, все они писали о кровотоке, заболеваниях крови и способах их лечения. Ни один из признанных светил медицины не упоминал об особых свойствах крови Повелителей. А написали они ой как много... — добавил он смущенно и продолжил: — Потом мне в руки попалась книжица «О циркуляции телесных жидкостей». К тому времени я уже понял, что этот путь никуда не ведет, и решил, что данный труд может оказаться полезен мэтру Прудону. И вот мэтр обратился ко мне с просьбой помочь перевести небольшой пассаж. Закончив перевод, я зачем-то стал листать дальше и... позвольте, я зачитаю. Мартеллино поднял с секретера небольшую книгу, провозился, отыскивая нужную страницу, и принялся читать: — «Целительные же свойства vinum assiratum сильно преувеличены. Хотя в манускриптах Круга Волн и попадаются описания неких магических качеств, присущих данному напитку, не имеется никаких научных оснований утверждать, что регулярное употребление крови юных девственниц или девственников, смешанной с вином, способно вернуть молодость или изгнать недуг — телесный или душевный. Впрочем, некоторые источники уверяют, что истинный vinum assiratum изготавливался исключительно из вина и крови Повелителей, однако правдивость данного утверждения невозможно проверить: большинство трудов по данной проблематике было сожжено на кострах, зачастую вместе с авторами. Именно на это время приходится пик борьбы с ересью, берущей истоки в Абвениатстве, — борьбы, которую начал эсперадор Пий и продолжили эсперадоры Теоний и Агний. По свидетельствам современников, однако, некоторые отцы Церкви и сами не гнушались официально запрещенными методами. Так, в 380 году Круга Волн магнуса Ордена Истины Аврелия, возжелавшего вернуть молодость, четырежды в день кормили грудью, четырежды в день он до последней капли выпивал vinum assiratum из крови благородного юноши, лично приготовленный его новым лекарем. Через шестнадцать дней здоровье магнуса начало улучшаться, однако вскоре он умер. Лекаря сожгли на костре, предварительно подвергнув пытке. Он отрицал свою вину и даже объятый пламенем кричал, что assiratum не сработал, поскольку мальчик, по всей видимости, не был бастардом Повелителя». Мартеллино умолк. Он отдал книгу Алве, который перестал барабанить по подлокотникам и слушал внимательно, не перебивая. Ричард и сам затаил дыхание. Vinum assiratum. Выходит, сами того не зная, они с Алвой создали лекарство, которое уже применяли больше двух Кругов назад, правда, с иной целью. — Имени лекаря в книге не сообщалось, — сказал Мартеллино, вернувшись к секретеру, как к кафедре. Он больше не походил на нерадивого ученика, скорее — на степенного лектора. — Я стал разыскивать любые упоминания о близком окружении магнуса Аврелия, рассчитывая, что он выведет меня на искомое... Имен попалось несколько, но все эти люди оказались заурядными лекарями — закончили свои дни мирно и не создали никаких научных трудов. Впрочем, надежд, что и казненный врачеватель оставил какие-либо письменные источники, я особо не питал — предположил, что они все сгорели на его же костре. Но это была зацепка. Я также искал все, что имело хотя бы отдаленное отношение к vinum assiratum, но наталкивался лишь на досужие измышления, как при его помощи вернуть молодость, снять сглаз или навести порчу, приворожить либо отвадить. О крови Повелителей и ее чудодейственных свойствах не писали вообще, что и понятно — культ Четверых в тот Круг был не в чести, а любые абвениатские ритуалы и обычаи гарантированно обеспечивали теплое местечко на костре — ну не варварство ли? Я почти отчаялся и решил, что не стоит более тратить время, но вчера мы с герцогом Окделлом повстречали кардинала Левия. Редкая удача! Его Высокопреосвященство, весьма образованный человек, выразил интерес к моим изысканиям, и я... — Доложили ему о наших экспериментах с кровью? — слегка раздраженно перебил его Алва. — Публичное отлучение от Церкви, безусловно, поспособствует нам в решении насущных проблем. Мартеллино задрал подбородок (а мэтр-то совсем не из робкого десятка, подумал Ричард с одобрением) и спокойно продолжил: — Я посетовал, что в библиотеке Доры не найти жизнеописаний Магнусов Ордена Истины, которые, как известно, издавна боролись со скверной во всех ее проявлениях, и их опыт мог бы оказаться полезен. Его Высокопреосвященство сказал, что раз уж невозможно попасть в обширные архивы Орденов в Агарисе, он, из уважения к тому, что вы, Ваша Светлость, делаете для города, с радостью откроет мне доступ к архивам Нохи. Я решил отправиться туда, не медля ни минуты, и Его Высокопреосвященство выписал для меня пропуск. — Очень любезно с его стороны, — насмешливо обронил Алва, но Мартеллино не дал себя смутить. — Уже прощаясь, я поинтересовался, помнит ли он о магнусе Аврелии, и правду ли говорят, что Его Святейшество отравил личный медик, применив некое неконвенциональное средство лечения. Его Высокопреосвященство, вполне предсказуемо, имени лекаря вспомнить не смог. Зато сказал, что в Нохе должны храниться списки с именами еретиков, осужденных Церковью, а также названия работ, кои признали еретическими, — такие списки составляются и рассылаются во все крупные города, чтобы изымать крамольные труды из обращения, в какой бы части оцерковленного мира они не всплыли. В Нохе меня не хотели допускать в закрытую секцию, но пропуск от Его Высокопреосвященства открыл все двери. Я провел за изучением списков несколько часов — к счастью, я знал, за какой период искать, но имен там так много: святые отцы, похоже, задались целью истребить всех прогрессивных ученых! Подумать только, среди запрещенных трудов оказался... Алва многозначительно кашлянул, и Мартеллино тут же вернулся к сути. — Медика звали Люччио Рьенчи. Он был родом из Фельпа и несколько лет провел в Багряных Землях. Среди его запрещенных работ есть «Правящая кровь», но название упоминается в переводе на гальтарский, в то время как на древнегальтарском оно вполне могло звучать как «Повелевающая кровь» или «Кровь повелителей». Я кинулся искать данный труд, без особой, впрочем, надежды. Времени на чтение у меня было мало, поэтому, сверяясь с каталогами, я выбрал все, что так или иначе могло касаться абвениатских обрядов на крови. Предсказуемо, речь большей частью шла о суеверных домыслах, иногда о вампиризме. А потом мне в руки попался этот вот труд авторства Стефано Инсулло, жившего при магнусе Аврелии. Мартеллино продемонстрировал тот самый фолиант, что уже показывал Алве у двери. — Сперва я хотел отложить его как бесполезный — книга представляет собой даже не научный трактат, а сборник древнегальтарских сказаний в авторской обработке и переводе. Но мне стало интересно, отчего Церковь сочла его еретическим и наложила запрет. Я начал просматривать авторское предисловие и... Мартеллино сделал театральную паузу, как заправский оратор. Ричард и сам затаил дыхание в предвкушении чего-то важного. — Позвольте, я зачитаю отрывок, — сказал Мартеллино. — «Многие произведения древнегальтарского периода утеряны навсегда, а возможно (как уверяют некоторые достойные уважения научные мужи), намеренно уничтожены в попытке скрыть истину либо защитить тайны, которые ныне передаются в могущественных Домах от отца к сыну. Так мэтр Люччио Рьенчи, посвятивший жизнь созданию эликсира вечной молодости, неоднократно сетовал в своих трудах на скудность теоретических основ для проводимых им изысканий. Именно ему я желал бы вознести хвалу и выразить признательность за бесценные переводы с древнегальтарского двух включенных в сей сборник трагедий: „Aeterna nox“ и „Amantes amentes“.» — Я просидел над книгой всю ночь. Сюжет трагедий, в общем-то, не нов, не стану тратить ваше время на пересказ. Но любопытным, на мой взгляд, оказался один отрывок. В нем главный герой, наследник Дома Воды, в день своего шестнадцатилетия проходит инициацию на Холме Ушедших Богов и приносит клятву анаксу. Я снова прочту, если позволите: «И ступил юный Назон Пенья на Холм, и преклонил колени пред анаксом, и возложил руку на Меч, а во второй руке сжал Жезл Воды, и по доброй воле, без принуждения, молвил так: — Я, Назон из дома Пенья, клянусь исполнять волю моего анакса и служить ему, и в его лице служить Гальтаре. Отныне бой анакса — мой бой, его честь — моя честь, его жизнь — моя жизнь. Да покарают меня Ушедшие Боги, если я нарушу клятву. Да будет мой меч сломан, а имя опозорено, если я предам своего господина. Обещаю следовать за ним и служить ему во имя Ушедших и Их именем. И провел он ладонью по Мечу, и пролилась кровь, и клятва была услышана. И солнце в небе вспыхнуло, и стало солнц четыре. Поднялся Назон Пенья другим — наполнилась его кровь небывалой силой, силой Воды. И засмеялся анакс, и обнял Назона, и от прикосновения его руки закружилась голова, как от самого хмельного вина. — Теперь ты, Назон Пенья, — плоть от плоти, кровь от крови этого мира.» Что-то хрустнуло. Ричард недоуменно перевел взгляд на пальцы, сжимающие кусок лепнины. Ну надо же — сам не заметил, как оторвал лепесток от каминного портала. Клятва выдуманного — ой ли? — Назона почти дословно повторяла клятву, которую Ричард принес Алве в день святого Фабиана. Что, если тогда он и пробудил силу крови? Но почему тогда Валентин, который произносил точно такую же клятву... Такую, да не такую. Алве Валентин не клялся... Значит... И было ведь еще завещание в шкатулке. Погодите, Назон резал руку — оттого его клятва кровная, а Ричард ничего подобного не делал! Руку не резал, но ладонь кровоточила — лаикская крыса постаралась... — Дальше пошел совсем уж художественный вымысел, — отдышавшись, сказал Мартеллино. — Назон Пенья отправляется с анаксом в поход освобождать священный город, который захватили зеленоглазые твари, выползшие из древних подземелий. Впрочем, вполне возможно, что так в трагедии описали бесноватых, но тут уж можно только гадать. Между сражениями Назон воспылал страстью к прекрасной деве, которую встретил в захваченном городе, и та песнями и ласками увлекла его в свои покои, так что он пропустил последний — главный — бой, в котором серьезно ранили анакса. Анакс, не желая навлечь гнев богов на юношу, освободил Назона от клятвы, но это не помогло: Ушедшие все равно разгневались на Назона. Они отняли у него кровь горячую, а в наказание дали способность видеть души умерших дурной смертью. В конце юный Назон не вынес угрызений совести и, преследуемый призраками, сошел с ума. Из-за Назона чуть не умер анакс, а Ричард едва не убил Алву. И теперь он видит скверну и девчонку-ювелиршу. Ричард осторожно положил обломанный кусок на каминную полку. Посмотрел на Алву — и напоролся на пронизывающий до самых костей взгляд. А Мартеллино продолжил: — Я подумал, что если хотя бы часть этой истории — правда? Ведь дом Воды — это несомненная отсылка к дому Волн. Что если в древние времена сила повелительской крови пробуждалась через подобный ритуал? Что если это произошло снова? Я знаю, герцог Окделл приносил клятву Альдо Ракану — возможно, это и придало его крови такую силу? Но тогда нужно, чтобы герцог Окделл вспомнил, использовались ли при этом какие-либо артефакты — говорят, Альдо Ракан собирал древности. Мартеллино устало потер глаза. Его запал угас, и он снова превратился в неуклюжего рыжего парня, робеющего перед сиятельным герцогом. — Если допустить, что нечто подобное и в самом деле имело место... К сожалению, даже будь все правдой, я пока не могу объяснить две вещи: каким образом активизировалась ваша кровь, герцог Алва, и почему этого не произошло с кровью герцога Эпинэ, ведь он, как и герцог Окделл, клялся Альдо Ракану. Алва отвел свой страшный взгляд от Ричарда. Встал и протянул ладонь Мартеллино. — Я благодарю вас, мэтр, — сказал он и пожал рыжему сьентифику руку.