***
— Будьте осторожны, господин Первый маршал! Мост еле держится! На другой стороне рва Клод Дезарриж, плотно сбитый усач, типичный уроженец юга, поднял над головой фонарь. Рядом перетаптывались слуга и пузатый капеллан. — Что же с ним случилось? — полюбопытствовал Рокэ. Моро захрапел и выгнул шею — учуял волка? Кажется, несмотря на все старания охотников, в здешнем лесу они еще водились. Зима выдалась особенно лютой — могли и к поместью подобраться. — Сгнил за лето, — доложил Дезарриж. — Меняем. — Похвально, — пробормотал Рокэ. Лето он провел в Фельпе и Урготе, но слухи о паводках туда не добрались, да и Оллария не походила на город после наводнения. — Разве оно было настолько дождливым? — Нет, — неохотно отозвался Дезарриж. — Если угодно... темная история с этим мостом. Доски в одну ночь покрылись плесенью, кое-какие раскрошились в труху, вода во рву стухла. Будто выходец побывал, — капитан сплюнул и осенил себя охранным знаком. — Вдруг и правда побывал? — Моро ударил копытом, завертел мордой — ему это место не нравилось. Сона, уловив настрой полубрата, печально заржала. — Не возьмусь судить, — ответил Дезарриж. — Только выходец, болтают, должен забрать кого-то? А у нас не пропал никто. Разве что при Ракане по деревням разбежались, но это когда уже было. Он глянул испытующе, точно проверял, как воспримут его слова, и зачастил, оправдываясь: — Коли желаете, покажу, где мы гнилье свалили. Со дня на день будем жечь. Смету за новые доски тоже предоставлю, вы не думайте, у меня все чин чином записано. — Посторонитесь-ка, капитан, — Рокэ заставил жеребца попятиться, после чего дал шенкелей, и Моро перепрыгнул через мост, не потревожив свежий настил. Дезарриж улыбнулся — верно, вспоминал молодость и собственные лихачества. Ричард пренебрежительно фыркнул и пустил Сону шагом, за ним ров пересек Придд, замыкали процессию кэналлийские гвардейцы — Рокэ лично отобрал дюжину, кто уже попробовал его крови, а значит, не мог пронести в себе скверну. Парк терялся в потемках. На месте угольных теней и снежных наносов память сама дорисовывала старые тополя, чьи стволы получалось обхватить только вдвоем, клубки омелы, сорочьи гнезда, стелющуюся по земле ведьмину ягоду. Пруд с утками и белую часовенку, будто вылепленную из сахара. А в конце ухабистой аллеи — аббатство, как панцирь серой черепахи с дырами-окнами. Внутри было немногим теплее, чем на дворе: стены из толстого камня с трудом прогревались даже поздней весной, что уж говорить о самых паршивых зимних месяцах, когда полдня морозно, а полдня сыро. Франциск явно с умыслом выбрал именно эту часть года, чтобы оторвать мальчишек от материнских юбок. Если кто из унаров до выпуска не доживет, пеняйте, мол, на погоду. Помнится, Даниель Ридсток, мальчик из его собственного набора, сгорел от лихорадки на вторую неделю обучения, а родители так и не добились от Рудольфа справедливости. — Вы заметили, какого числа сгнил мост? — спросил Рокэ, пока Дезарриж вел его и двоих юных герцогов в капитанские апартаменты. — Тринадцатого или четырнадцатого Весенних Молний, — подумав, сообщил тот. Не в тот ли день он, Рокэ, покинул Олларию, чтобы вернуться заложником своей клятвы? Небо наливалось сиреневым, еще не проснулись горластые птахи, а Моро нес его на восток, и в спину о чем-то молил холодный ветер, будто предвидел, что осенью город захлебнется зеленью. — В названную ночь произошли иные странности? Эхо шагов сделалось глуше — коридор свернул к флигелю, судя по форме окон и высоте потолков, пристроенному после Двадцатилетней. Хвала Создателю, значит, можно понадеяться на приличный камин и законопаченные щели. Не доставало еще слечь после ночи в промозглой келье. — Боюсь, если все рассказывать, вы меня быстро отправите в дом для умалишенных, — усмехнулся в усы Дезарриж. — В последнее время я каждый день сталкиваюсь с необъяснимым, а уж что творю... — произнес Рокэ. — Вряд ли у вас получится меня удивить. — Оллария? — сочувственно протянул Дезарриж. — Это ведь не чума, правда? Прошу прощения за любопытство, господин Первый маршал. Дверь в конце коридора распахнулась, в ореоле золотистого света возник слуга со стопкой постельного белья. Запахло жарким, и сзади, будто по команде, забурчал чей-то пустой желудок. Бедняга капитан, кажется, сегодня его ужин сметут до крошки. — Не чума, — согласился Рокэ. — Откуда вы узнали? — Да я вот... по-соседски заглянул к теньенту Вако, что верховодит на заставе у ворот Роз, — старый вояка смотрел в пол, как нашкодивший трехлетка. — Вишневки ему завез. Скучно же здесь сычом сидеть! Слово за слово, — Дезарриж понизил голос, сбавил шаг, — он и сболтнул по пьяной лавочке, что после смерти Ракана будто кто демонов с поводка спустил. Мол, и в него самого Чужой вселялся, да вы вином чудодейственным изгнали. Рокэ замер. Слух о лютовавшей в Олларии чуме надежно отваживал любопытных, и лишаться этой защиты он очень не хотел. Наверное, Рокэ явственно перекосило, потому что Дезарриж мгновенно сдал назад: — Я что? Понимаю, какую тайну случайно выведал. Дальше меня не пойдет. Чтоб я сдох! — Надеюсь, — Рокэ смерил его недоверчивым взглядом. Хорошо бы обоих трепачей посадить под замок, но как же неохота возиться. Во всяком случае, Вако, принимавшего всех купцов с Надорского тракта, завтра же препроводят в Олларию, для этого хватит одного письменного приказа. Дезарриж пусть остается — он дал слово, да и разоблачить официальную версию у него, отшельника, мало возможностей. Рокэ первым двинулся к призывно распахнутым покоям, давая понять, что вопрос исчерпан. — Вернемся к странностям в ночь с тринадцатого на четырнадцатое Весенних Молний. Они были. Какие? — Звонил колокол, — с облегчением ответил Дезарриж. — Здесь уже, почитай, круг как все колокола сняты, а в ту ночь — гудел. И стены гудели. Знаете, будто звук из-под земли шел, из замурованного подвала. Гудело громко, но все, кого бы я ни спросил на следующий день, говорили, что слышали колокол сквозь сон и не могли проснуться. За спиной запнулись и резко втянули воздух. Рокэ обернулся. Ну кто бы мог усомниться? — Герцог Окделл, вы желаете что-то добавить? Тот молчал, потупившись, и держался за стену. Дезарриж застыл у порога, точно вышколенный лакей, на лице Придда читалась смешанная с раздражением усталость. Мимо их скульптурной группы на цыпочках прошмыгнул мышеподобный человечек с грязным бельем и полным совком золы. — Вам дурно? Рокэ шагнул, чтобы подхватить, если Ричард начнет падать, но тот выпрямился и, не глядя в глаза, произнес: — Я тоже слышал лаикский колокол. — Как любопытно, — Рокэ всматривался в его лицо, пытаясь понять, что вызвало затруднения. — Давайте расположимся в тепле, и вы все расскажете. В капитанских апартаментах даже рамы картин лоснились от ярмарочной позолоты. Должно быть, остатки былой роскоши: Дезарриж выглядел человеком простым, неамбициозным, в отличие от Арамоны, который лез из кожи вон, чтобы прихвастнуть своим статусом. К столу придвинули кресло, обитое черной кожей, рядом матово поблескивали полировкой стулья, на белой скатерти стояли блюда — тонко нарезанный окорок, жаркое из свинины, хлеб, сыр и бутылка тинты. Много для одного, но на троих маловато, особенно если учесть, что у двоих незваных гостей был по-юношески отменный аппетит. — Молодым господам подготовят пустующие менторские покои, — Дезарриж остановился в полушаге от двери, бросив печальный взгляд на снедь. — Свисток для слуг лежит на каминной полке. Если господину Первому маршалу больше ничего не нужно, могу ли я удалиться? — Идите, капитан, мы признательны вам за гостеприимство, — до чего же понятливый человек! Сообразил, что им нужно поговорить без лишних ушей. Массивная дверь затворилась, оставив их втроем. Рокэ опустился в кресло, откинулся на мягкую спинку. Главное, не разомлеть в тепле — он чувствовал, что спать сегодня не придется. — Садитесь, господа. Придд выбрал место напротив глиняной бутыли, звякнул приборами, раскладывая их по-своему. Ричард отошел к камину. Рокэ мысленно досчитал до шестнадцати, прежде чем к нему обратиться: — Герцог Окделл, вы поститесь? — Да, — Ричард не соизволил обернуться. — В связи с чем? Ну, не дай Создатель он сейчас выдаст что-то насчет подпорченной родословной сотрапезников!.. Ведь казалось, когда пробужденная кровь Придда проявила эорийные свойства, а Рокэ громко назвал его представителем младшей ветви Пенья, Ричард присмирел, унялся, но мог и просто затаиться, как засыпает на годы вулкан. — Мясо, — слабым голосом произнес Ричард. — Меня тошнит от него. — И давно? — ответ сбил Рокэ с толку. Если бы они хоть раз пообедали за одним столом, он бы заметил, но общих трапез в особняке на улице Мимоз не накрывали с Зимнего Излома. — Да, — буркнул Ричард. — Расскажите о колоколе, и я отпущу вас. Сможете попросить у слуг что-нибудь, соответствующее вашим новым пристрастиям. Ричард удивленно приподнял брови — во всяком случае, одну бровь, которую Рокэ видел со своего места. Ждал насмешек? Пусть привыкает к обратному. Огонь мягко подсвечивал его профиль, от тепла щеки и нос порозовели, но Ричард еще прятал кисти в рукавах, будто не мог согреться. Рокэ кивнул Придду, чтобы тот приступал к еде, если голоден, а сам вперил в Ричарда выжидающий взгляд. — Это случилось ночью, когда нас заперли в Старой галерее из-за проделок графа Медузы, — начал тот. — Помните число и месяц? — Девятого Зимних Ветров, — не слишком уверенно ответил Ричард. — Может быть, десятого. — Кто отбывал наказание? — Близнецы Катершванцы, Паоло Куньо, Берто Салина, Арно Савиньяк и я, — Ричард метнул быстрый взгляд в сторону Придда, словно лучник, который приподнялся над бруствером, чтобы послать отравленную стрелу. Похоже, зерно обиды дало первые всходы в «загоне»: как же так, кэналлиец и марикьяре встали плечом к плечу с невинно осужденным, а истинный Человек Чести — нет. — При каких обстоятельствах вы услышали звон? — Мне... — Ричард сглотнул, — мне передали ужин через камин. Мы достали его из мешка, в парковой каплице пробило полночь. Я только собрался откупорить вино, когда зазвенело. В северном конце галереи зажглись зеленые огоньки, и показались призраки. — Зеленые призраки? — уточнил Рокэ. Он слышал об этом явлении, но лично не сталкивался. В пору его юности унары считали, что в фехтовальном зале, где раньше располагалась эсператистская молельня, призраки служат отходные по тем, кому вскоре предстоит умереть. — Нет. Но они несли зеленые свечи. Первым шел аббат из ордена Знания, за ним парами монахи. — Помните, сколько их было? — Сотня? — Ричард наморщил лоб. — Две сотни? Много. Когда монахи закончились, их сменили рыцари. Один в паре выглядел как унар, второй — как его родич, старик или зрелый мужчина, иногда рядом шли братья-близнецы. Этих тоже было много. — Вы узнали кого-то из процессии? — Да, — отрезал Ричард и зыркнул исподлобья, будто запрещал дальнейшие расспросы. Но Рокэ не позволил ему сохранить тайну. — Кого? — Один призрак походил на графа Ларака, — Ричард поежился. Сжал губы, разве только по детской привычке не перечеркнул их пальцем крест-накрест. Рокэ ждал. И двух часов не прошло с тех пор, как он попросил Ричарда рассказывать абсолютно все о скверне, а тот уже упрямится? Конечно, Ричард не давал слова, чтобы на нем ловить, да и связи между призраками и обезумевшей Олларией Рокэ пока не видел. Но вдруг она есть? Ричард ощутил давление: набычился, нагнул голову, выставив лоб, точно готовился боднуть, но переборол себя и выдал: — Последними рыцарями были мы с отцом. — Как он выглядел? — севшим голосом спросил Рокэ, опасаясь порвать тонкую ниточку доверия. Он не имел права ворошить эту память, но вторгался в самое уязвимое (святое), как варвар. — В черном камзоле и черно-золотом плаще, — Ричард опустил веки, припоминая. — Сосредоточенный, будто ничего важнее свечи в его руках не существовало. — А вы? — о ране в груди не сказал. Значит, души унаров попадают в Лаик не перед смертью? Или момент смерти никак не отражается на внешнем виде слепка? — На себя я не смотрел. — Что случилось дальше? — Когда последние призраки растворились в стене, звон стих, и мы продолжили с того места, где нас прервали. Ричард развернулся, сложил руки на груди, давая понять, что на этом источник иссяк. Рокэ кивнул. Сведений и без того было слишком много, и их требовалось обмозговать. — Благодарю вас. Можете удалиться, если хотите. От подобной любезности лицо Ричарда вытянулось, рот искривила гримаса пренебрежения: «И без вас разберусь». Он схватил с полки свисток и дунул в него со всей скопившейся злостью. Рокэ поморщился — от пронзительного звука заложило уши. Ричард не стал дожидаться, пока на его зов откликнутся, и покинул капитанские апартаменты, хлопнув дверью. Хоть бы свечу взял. Придд еле слышно хмыкнул, поднес ко рту салфетку. — Вы ведь учились вместе с Окделлом, — Рокэ наколол ломоть еще теплого мяса. — Помните день, о котором он говорил? — Странно было бы, если бы я не помнил, — Придд скупо улыбнулся. — Ведь это я принес узникам Старой галереи мешок с арамоньим ужином. — Держу пари, они об этом не подозревают, — усмехнулся Рокэ. — Иначе Окделл не точил бы на вас зуб за тот инцидент. — Я не гонюсь за славой, — Придд отпил из кубка и продолжил: — Вы хотели узнать, слышал ли я призрачный колокол? Да, слышал, но явление самих призраков пропустил. В нашем фамильном архиве хранятся записки герцогини Гертруды, которая после гибели маршала Эктора попросила убежища в Доре. В конце круга Молний там тоже обитали призраки, и она встретила их в первый же день. К слову, также в полночь. — Я смотрю, при желании у вас и хроника за личной подписью Ушедших найдется, — жаркое было забыто, Рокэ с любопытством изучал бесстрастное лицо Придда. Какая нерациональная трата ресурсов — заставлять его патрулировать улицы. Если бы Мартеллино работал в паре с Приддом, они бы наверняка пробудили кровь Эпинэ еще до письма Тэргеллаха. А уж что бы эти двое выкопали к Весеннему Излому, страшно представить. — Волны помнят, — отозвался Придд. — Я уже убедился в этом, — Рокэ приподнял уголки губ. — Поделятся ли они своей памятью? — Разумеется, если это поможет справиться с бесноватыми, — Придд перешел на деловой тон. — В Доре тоже сперва звенел несуществующий колокол, затем появлялись монахи с зелеными свечами, но принадлежали они к ордену Милосердия. — То есть в каждом аббатстве свои призраки. — Судя по всему, да. Но о рыцарях герцогиня Гертруда ничего не писала. Монахи шествовали вокруг местной часовни и растворялись в темноте. Живые обитатели Доры называли это моровым ходом — якобы к процессии присоединялись только те монахи, которые погибли от холеры за четыреста лет до падения Кабитэлы.***
Алехандро занес над головой кирку и от души саданул по кирпичам. Грохнуло, хрупнуло, будто обрушилась башенка из огромных игральных костей, и кладка осыпалась внутрь, образовав черную прореху. В воздух поднялось облачко серой пыли. Рокэ прикрыл лицо платком, выдох осел влагой на пальцах, от чего те сильнее озябли. Кто бы мог подумать, что сегодня он прольет свет на тайну, которая занимала всех его однокорытников двадцать лет назад? Фехтовальный зал, где унар Рокэ методично доводил до белого каления ментора Арамону, перегораживала кирпичная стена. Ее рыжина столь дерзновенно бросала вызов лаикской серости, что никто не сомневался: возвели стену, дабы спрятать от «жеребят» зрелище совершенно несусветное. Гвидо Килеан считал: там живьем замуровали последних монахов, и по ночам их души возвращаются к праху, служат заупокойные по живым, моля покарать «Францисково семя». Он всегда был чересчур экзальтированным, этот Гвидо. Оливер Рокслей убеждал, что за стеной свалены орденские сокровища, и даже подбил Мишеля Эпинэ поискать другой вход в тайник. Мэтр Уилкинс, ментор истории, говорил, что кирпичи скрывают алтарь древнего храма, «не то вы, шалопаи, и его бы изрисовали похабными картинками». Настало время проверить, кто из них был прав. Алехандро с помощником выдолбили проход до самого пола, отступили, утирая рукавами потные лбы. Рокэ покрепче прижал к груди запертый ларец и поманил за собой мышеподобного слугу с фонарем. Внутри и правда располагался алтарь — глыба черного камня высотой Рокэ по пояс, обтесанная в форме трапеции. Поверхность камня влажно блестела, в глубине искрились багряные и золотые прожилки — ниточки далеких галактик в бездне неба, завитки водорослей в дегтярно-черной воде. Он был прекрасен, вожделенен, как бочка золота для скупца или редкий антик для собирателя древностей. При виде сокровища рот наполнился слюной, и Рокэ сглотнул. Переступил через груду кирпичей и замер перед алтарем в нерешительности. Отчего-то захотелось поклониться — он знал, что так будет правильно, но сдержал первый порыв из-за свидетелей. — Мне нужно больше огня, — обернулся Рокэ к гвардейцам. Опустил ларец на пол, отнял у слуги фонарь: — Зажжете и свободны. Приказ исполнили без промедления — Алехандро и Серхио хотелось поскорее отправиться на боковую. Подталкивая рыжие осколки сапогами, Рокэ сгреб у стены кучу из кирпичей и воткнул между ними все имевшиеся факелы, чтобы получился дикобраз с зажженными иглами. Обошел алтарь, всматриваясь, едва ли не внюхиваясь в серую штукатурку на целых стенах. Если когда-то ее и украшали фрески с черноволосой синеглазой женщиной, сейчас от них не осталось и следа. Он неверяще потер пальцем шероховатую поверхность. Выхватил кинжал и начал скрести, лезвие ходило вверх-вниз с противным скрипом — медленно, а потом быстрее, быстрее, пока сердце ускоряло бег, а внутри все сжималось от могильного холода. Усилием воли остановил себя и впечатался в стену виском, дыша сухим запахом пыли. Будь прокляты эсператистские святоши. Возможно ли извлечь из-под поздних слоев абвениатские узоры? Если и да, займет это точно не месяц и не два. «Болван, а что если в храме Лита никогда не было изображения Ундовой возлюбленной?» Велеть, чтобы нарисовали? Но где в Лаик найдешь художника и краски? И сколько времени оно будет сохнуть, каррьяра?.. Отчаиваться еще рано. Рокэ обернулся к алтарю, присел на корточки. От камня веяло теплом, не физическим, а затаенным, внутренним; казалось: погладишь, он довольно ткнется в руку, как большой черный пес. Рокэ погладил. Ладонь обдало невесомой лаской, будто камень всей своей сутью потянулся к нему навстречу. Признал. Не хозяином — человеком, который сможет его услышать и понять. Ближнюю грань уродовал скол. Похоже, монахи пытались снести языческий жертвенник, но не преуспели. Или?.. Ответ всплыл в мозгу картинками: карас в перстне Ричарда и в герцогской цепи, карас в мече Раканов и в древней короне, карасы в эфесе фамильного кинжала Окделлов. Уезжая из новой столицы в Надорэа, Повелители Скал увезли часть абвениатского наследия с собой. Недаром же Эсперадор отлучал кого-то из них от церкви. Что это? Ему ответили? Немыслимо! Рокэ распахнул глаза, как если бы шею под волосами кольнуло острием кинжала. С надеждой подался к черной глыбе: «Покажи мне, как уничтожить зелень. Покажи. Больше всего на свете я хочу это знать». Камень безмолвствовал. Наверное, он хранил память лишь о себе. Рокэ отщелкнул крышку ларца, извлек колбы, внутри которых была заточена скверна, расставил их на черной поверхности, заблаговременно спрятав лицо в сгибе локтя. Ни-че-го. Ладно, положа руку на сердце, еще одного взрыва он не ожидал — но глупо было бы не проверить и эту версию. Позвать Ричарда? Не позвать? Нет, если Оставленная явится, то явится к нему. Призраков он тоже увидит сам. Вот разве что девчонка Люцилла... но та, кажется, в Доре выдала все, что знала. Пусть Ричард отсыпается. Из парка донесся тоскливый перезвон. Било двенадцать. Рокэ вернул колбы на место, подобрал под себя грязный плащ, сел, привалившись к алтарю, и принялся ждать чуда. Имеют ли призраки какое-то отношение к зелени? Может, они оповещают о близком прорыве? Сомнительно, ведь в прошлом круге колодцы очищали дважды с разницей в сто лет: когда умерли Альмар и Рамиро. Хронисты не зафиксировали случаев странного помешательства, значит, прорыва скверны не было. Призраки предупреждали, что грядет Излом, пора смут и природных бедствий? Будто люди — дураки, и у них нет календаря... Плечи окутало пуховым покрывалом, рябью накатили мысли о родном Алвасете, где Рокэ частенько следил за рыбацкими лодочками с прогретой солнцем скалы. Он прислонился щекой к гладкому боку, на секунду прикрыл глаза. А проснулся, когда голова под собственной тяжестью мотнулась вперед. Чуда не произошло. В этом году мальчик Рокэ вел себя очень худо и на Зимний Излом вместо подарков получит полный чулок углей. Фонарь затрещал, масло внутри заканчивалось. Из фехтовального зала сквозь зубчатый проем заглядывала темнота. Рокэ потер затекшую спину, распрямил ноги — колени отозвались ноющей болью — и, придерживаясь за алтарь, поднялся. Старым развалинам, вроде него, противопоказано спать на холодном полу.***
Пусто было в его голове, пусто было на его сердце. Он шел, тупо переставляя ноги — коридор за коридором, зал за залом, лестница за лестницей. Врезался плечом в углы и брел дальше, ронял факел и поднимал, цеплял гроздья паутины. Пересекал пути сквозняков, точно корабль, который ветер несет через холодные течения. Вдыхал и выдыхал морозный воздух. Отупевший от рутины вол, что день за днем вертит молотильный жернов. Впереди блеснуло. Робкий луч желтел полосой свежевзбитого масла, сулил утешение, простое и верное, как намазанная им же теплая горбушка, и ноги сами понесли Рокэ к огоньку. В тупике с тремя дверями из-под одной сочился свет. Рокэ оставил факел в скобе, потянул за ручку, ничего особенного не ожидая. — Ричард, — констатировал без какого-либо чувства. Тонкий ледок внутри сломался, пустоту заполнила благодарность за то, что он, Ричард, есть, встретился ему в блужданиях, не замкнутый и застегнутый на все пуговицы, как Придд, а живой, порывистый, искренний; что в нем таится тепло, как в глубине черного алтаря, и будь Рокэ проклят, если сейчас уйдет от этого тепла. — Вы? — тот натурально изумился, вскинул брови. Черный воротник смялся, волосы были взъерошены, словно он совсем недавно дрался или убегал. — Что вы здесь делаете? — Рокэ обвел взглядом узкую кровать с тощим тюфяком, стол, портрет Франциска. — Неужели ваши покои оказались столь ужасны, что вы предпочли унарскую келью? «Вы хотя бы ужинали?» — вертелось на языке, но спросить об этом было бы слишком большим вторжением в личное. Ни к чему ошарашивать его внезапной заботой. — Нет, я... — Ричард опустил взгляд. — Когда-то я жил в этой келье. — Соскучились? — Вы меня искали? — Ричард неприязненно сощурился. Он выстроил вокруг себя стену и палил по каждому, кто рискнет приблизиться, даже если тот будет держать на виду пустые ладони. А может, защитным залпом здесь встречали только одного человека. Только его. — Нет, — Рокэ ступил внутрь, — видите ли, когда-то я тоже жил в этой келье. Ричард вновь округлил глаза, словно до сей поры не подозревал, что он, Рокэ, был юным и учился в Лаик наравне со всеми. Через «загон» проходили короли и наследные принцы, что уж говорить о беспутном сынке кэналлийского соберано. Рокэ обогнул Ричарда, едва не задев бедром, всмотрелся в окно. На промерзшем стекле плясало отражение свечного огня. С карниза свешивались зубцы сосулек, снег по ту сторону рамы мягко светился с отливом в голубое. Рокэ нащупал выемку под подоконником — пустой унарский тайник, обнаруженный в первый же день взаперти. — Эр Ро... — начал Ричард у него за спиной, но оборвал себя — точно прихлопнул рот ладонью на полуслове. Наивное обращение, которым ему нравилось поддразнивать Ричарда в прежние, беспечные времена, согрело сердце. Рокэ поймал себя на том, что улыбается, и обернулся. — Что? Щеки Ричарда горели, мысок сапога пытался провертеть дыру в полу, будто готовил для своего хозяина пути отступления. Ричард продолжил, подпустив в голос зимнего холода — видимо, чтобы всякие там не считали его прежним мальчишкой-оруженосцем: — После ночи в Старой галерее Паоло Куньо пропал. Вы знали об этом? — Слышал. Но семья не настаивала на расследовании, поэтому я решил, что он просто удрал, не выдержав строгой дисциплины. — Ясно, — Ричард разочарованно поморщился. — Вы что-то знаете об этом случае? Поделитесь. Мне почти ничего не известно. — Глупости, — Ричард дернул плечом и развернулся к выходу. Рокэ шагнул следом и поймал его за локоть — острый, горячий под тонким сукном. А когда Ричард обернулся, чтобы нагрубить, заглянул в темно-серые глаза: — Не сбегайте. Я хочу выслушать все ваши глупости. Кажется, это прозвучало неприлично. Ричард сильнее зарделся, округлил губы, чтобы выдохнуть возмущенное «о-о». Растерянный, милый... Рокэ будто толкнули: прижми его к стенке, облапь по-медвежьи, впейся в рот — пусть захватит дух у обоих, по жилам побежит сладкий жар, пусть все случится — здесь, сейчас, на узком ложе, в комнатушке, где не развернуться, ведь вы в этом мирке оба — совершенно одни. — Когда я увидел призрак отца, я бросился за ним, — произнес Ричард, и колдовство рассыпалось звенящими осколками. — Паоло остановил меня. Если бы не он, не знаю, что бы со мной случилось. Сначала я об этом не подумал, но когда вы спросили... Мы ведь не досидели до утра. Пришел отец Герман, напуганный, сердитый, и всех выпустил. Помню, я еще удивился: неужели боится нагоняя от Дорака? — Покойный кардинал покровительствовал ему, — объяснил Рокэ, чтобы заполнить тишину, — кое-кто считал, что Герман Супре был его сыном... — Ночью они навестили меня, — Ричард не слушал, и Рокэ обожгло неловкостью — зачем он пересказывает замшелые сплетни? — Кто? — уточнил Рокэ. Странный разговор, ночная откровенность, почти исповедь, близость, от которой оба не спешат избавиться. — Паоло и отец Герман. Они сказали... — Ричард засомневался, и Рокэ подтолкнул: — Что? — «Их четверо. Всегда четверо. Навечно четверо, но сердце должно быть одно. Сердце Зверя, глядящего в Закат», — Ричард будто читал отпечатанные под веками буквы, а затем разомкнул веки и глянул доверчиво из-под ресниц. — Это ведь о Повелителях? — Думаю, да. О Повелителях и Ракане, — глухо ответил Рокэ. — Значит, мы остались без сердца, — прошептал Ричард, — оно мертво. — Вы так ничего и не поняли, — вздохнул Рокэ. — Это вы не поняли, — глаза Ричарда сверкнули злым отчаянием. — Я клялся Альдо, клялся своей кровью. И что бы там ни сочинял спрут, я буду верить только ему. Сердце — не кровь. — А Робер Эпинэ тоже клялся кровью? — спросил Рокэ, как спрашивают о десятой по счету жертве кораблекрушения: «Что, и этот утоп?». — Мы произнесли одинаковые слова, — Ричард пренебрежительно фыркнул. — Альдо же доверил ему пост Первого маршала Талигойи. А Робер стал первой крысой, которая убежала с тонущего корабля. — Иногда человеку бывает не под силу переломить обстоятельства, — Рокэ скользнул по его руке ниже и обхватил запястье. — Пойдемте, я хочу вам кое-что показать. Обратный путь занял меньше — может, потому что по каменным норам Рокэ шел не один, или аббатство само вело их кратчайшей дорогой. Он не выпустил руки Ричарда, а тот и забыл, что должен рваться на свободу, напротив: наталкивался на Рокэ, прижимался плечом к плечу, ища то ли тепла, то ли защиты от таящихся в темноте кошмаров. Дышал глубоко, неровно, но шел и шел, покорный, доверчивый, Рокэ добавил бы — околдованный, но тому противоречил отчаянно быстрый ток пульса под пальцами. Будто наедине, под покровом ночи, в месте, где оживают легенды, Ричард ослабил контроль над внутренними демонами и испугался самого себя. — Мы идем как призраки, — еле слышно заметил он в Старой галерее. — Только с факелом вместо свечей. Рокэ не ответил, лишь крепче сжал его ладонь. В зыбком пламени тени дрожали, из мрака выныривали пилястры, барельефы с совами, масляные светильники на цепочках. Чудилось, что в мире никого, кроме их двоих, нет, а может, нет уже и самого мира, и они движутся по его изнанке, зазеркалью, откуда не выбраться, сколько ни бейся о стекло. Щеку ужалила искра, и Рокэ отогнал наваждение. После сна у алтаря он сам не свой. Того и гляди, впадет в пророческий транс. Не грезится ли ему все это — келья, Ричард, коридоры?.. Можно ли во сне понять, что ты спишь? Перед проломом в кирпичной стене они остановились. Рокэ отпустил Ричарда, вручил ему факел и кивнул на зубчатую дыру. — Меня часто наказывали на уроках фехтования, — взгляд Ричарда затуманили воспоминания. — Я становился возле этой стены. Здесь было легче... терпеть. Что там внутри? — Огромный карас, — усмехнулся Рокэ. — Вам должно понравиться. — Вы со мной не войдете? — тон Ричарда сделался подозрительным. — Позже. Я полагаю, первые минуты вашего воссоединения будут слишком интимны, чтобы осквернять их своим присутствием. Ричард нахмурился, но, видно, запретил себе выказывать трусость и шагнул через кирпичный порог. Закуток с алтарем мгновенно наполнился светом: в замкнутом пространстве тот стал ярче, насыщеннее, отчего Ричард словно бы превратился в мошку, которой не посчастливилось залететь в огромный фонарь. Рокэ подсматривал за ним украдкой, как побирушки голодными зимними вечерами, бывает, смотрят в окна богатых домов. Вот Ричард остолбенел, затаил дыхание, выронил факел, который зашипел, плюясь искрами. Вот провел по поверхности камня ладонями, наклонился, широко разведя руки, будто пытался обнять. Уронил голову. Прижался лбом, щекой, может, губами, блаженно застонал, а затем приподнялся, но лишь для того, чтобы влезть на камень целиком. Лег, притянув колени к груди, зажмурился и улыбнулся открыто, как дитя, которому снится материнская грудь. Рокэ нетерпеливо обошел фехтовальный зал — раз, другой, третий — сдерживая шаг, чтобы в потемках не расшибиться о стену, но в конце концов сдался под напором любопытства и приблизился к закутку. — Ричард? — спросил с порога. Тот лишь счастливо вздохнул, глаза шевельнулись под веками, затрепетали ресницы. — Ричард, — громче повторил Рокэ, шагнул внутрь и тронул его за колено. — Что? — отозвался тот слабым голосом. — Что вы чувствуете? Что видите? Камень что-то показывает вам? — Мне хорошо, — ответил Ричард. — Просто хорошо и все. — Вы видите какие-нибудь образы? — Луг возле нашего замка, там недавно скосили траву, и я лежу в мягком стогу, а сверху светит солнце... — Сосредоточьтесь, Ричард. Попробуйте спросить у камня, как уничтожить зелень. Представьте ее и спросите. Ричард притих, замер, насупив лоб. Рокэ отсчитал двадцать ударов сердца, прежде чем окликнуть: — Ну как? — Никак, — между светлых бровей проступила разочарованная морщинка. — Луг пропал, но на его месте ничего не появилось. — Печально, — констатировал Рокэ. — Порежьте руку, коснитесь алтаря и повторите вопрос. Он вложил в ладонь Ричарда кинжал, и тот послушно полоснул по большому пальцу. Мазнул по камню, снова оцепенел. — Ничего, — сообщил Ричард, когда Рокэ уже готов был потрясти его за плечо. — Следовало хотя бы попытаться. Теперь попробуйте позвать женщину с фрески. — Не откликается, — был ответ. Рокэ поднял с пола забытый ларец, вынул бурую колбу, поднес к самому носу Ричарда: — Посмотрите сюда. Внутри есть зелень? — Да. — И... как она себя чувствует? — Как всегда? Дрожит, ищет выход, но не находит. Рокэ отнял колбу от его лица и, обмотав ладонь полой плаща, прижал к алтарю на уровне пола. — Велите своему фамильному артефакту выжечь ее. Они ждали долго. Ричард сел, подобрав под себя ноги, напрягся, покраснел, но результат был прежним. Изыскания увенчались ничем. В сухом остатке имелось два рассказа о призраках, но как они могут пригодиться, Рокэ не представлял. — Я бы покинул вас здесь, но боюсь, утром ваша спина не поблагодарит вас за столь аскетичный ночлег. Вставайте, Ричард. Завтра нужно пораньше вернуться в столицу. Держу пари, меня уже обыскались.***
Басовито рявкнула пушка. Знакомый гул и вибрация под конскими копытами заставили Рокэ вздрогнуть. Звук был далеким, но он совершенно точно ничего не перепутал — стреляло орудие крупного калибра. — Началась война? — спросил Придд. Тонкие брови по-детски приподнялись домиком — его невозмутимость на глазах трещала по швам. — Это Савиньяк? — спал с лица Ричард. — Савиньяк добрался до Олларии? — Закатные твари! — Рокэ пустил Моро в галоп, и конь одним прыжком вырвался вперед на два корпуса. Под утренним солнцем сверкали обледенелые ветки, искрился бриллиантовой пудрой подмерзший снег, а воздух был чист и прозрачен, как на картине, где с невозможной четкостью прорисована каждая линия. Моро летел, не касаясь дороги, позади лошади свиты цокали подковами по редким камням, раскалывали в крошево льдинки. Синева неба слепила глаза, Рокэ запрокинул голову, вдохнул полной грудью. Через четверть хорны он нырнет в трясину, вернется в город, которому давно желал провалиться к кошкам. Когда еще удастся хлебнуть свободы? И удастся ли? Крепостная стена вырастала на горизонте — сперва бурая линия, затем след от грязного пальца между девственно-белым и голубым, затем полоса неаккуратной штриховки, где серый наползал на коричневый и мешался с бежевыми подпалинами. Над верхней кромкой плыл сизый дымок, метались птицы. За стеной бурлило море из сотен вопивших вразнобой голосов. Слов Рокэ не разбирал, да этого и не требовалось — Олларию охватил бунт, и он, кажется, догадывался, что послужило тому причиной. — Отпирайте немедленно! — он спешился напротив калитки, извлек из ножен меч Раканов и подкрепил свое требование, ударив эфесом по медной обшивке. Моро подрагивал и тяжело дышал. Пока за калиткой возились, Рокэ погладил жеребца по бархатистой морде. Будет жаль потерять верного коня, но что значит жизнь животного, если столица полыхает! «Не о чем волноваться. Ноха укреплена не хуже маленькой крепости. У Фердинанда есть гвардия, да и у Левия тоже... Если, конечно, гвардейцы не изменили. Но в пользу кого? За ночь у повстанцев не мог объявиться серьезный лидер!» — Шевелитесь, Леворукий бы вас побрал! Когда подоспели свитские с двумя забывшими о вражде герцогами, скрипнуло смотровое окошко. В проеме показался смуглолицый молодчик, дыхнул на Рокэ чесноком. По счастью, караульщик сразу узнал новоприбывших, расплылся в улыбке и принялся со скрежетом вытаскивать из скоб железные брусья. — Рядовой Винкарра к услугам Первого маршала! — гаркнул он, распахивая калитку. — Вы из стрелков Эчеверрии? Доложите обстановку, рядовой, — Рокэ ступил под арку, за ним втиснулся Придд. «Лиловые» должны были ожидать своего герцога где-то поблизости. Чтобы попасть в город, следовало еще поднять решетку и отпереть вторую дверь, сколоченную из цельных бревен, но даже здесь, в каменной червоточине, возмущенный гул устрашал, словно рядом гудело сброшенное с дерева осиное гнездо. Придд направился к переговорочной трубе — скомандовать солдатам на гребне стены, чтобы налегли на подъемный механизм. Сообразительный малый. — Так точно, господин Первый маршал. С вечера у нас неспокойно, — доложил Винкарра смущенно. — Кто-то слушок пустил, дескать вы Его Величество задушегубили и сбежали вместе с казной и наивернейшими раканьими прихвостнями. — Горожане что-то предприняли? — спросил Рокэ. — Полночи бегали. То по пять, то по десять явятся и вопят, чтобы мы ворота отперли. Насиделись, мол, они, всю зиму живут, как в осаде, а осады-то и нет. Не хотят дохнуть. Мол, место это проклятое, сам Создатель не желает, чтобы чада его здесь селились, вот и насылает безумие... — Где комендант? Какие меры он предпринял, чтобы успокоить волнения? — Дык слег господин Эпинэ. Как ребята его сказывали, Дювье с Дюварри, ввечеру к нему лекарь явился кровопускание сделать, да видно от того кровопускания похужело господину герцогу. «Похужело», квальдэто цэра... Рокэ обреченно застонал. Четыре предательства? Четыре неправедных суда? Какие мелочи, право, в сравнении с тем, что его окружают идиоты! Со скрипом решетка поползла вверх — похоже, переругивания Придда дали свои плоды. В толпе идиотов существовало-таки одно исключение. — Я его убью, — выдохнул Рокэ. — Я его убью! Он обернулся и наткнулся взглядом на вытянувшееся лицо Ричарда. Рядом перетаптывался Мигелито — глаза предвкушающе блестят, на губах блуждает плутовская ухмылка. Прочие гвардейцы остались снаружи с лошадьми. — Когда выберемся, отправь кого-то в резиденцию коменданта, — приказал Рокэ. — Справься о самочувствии и сообщи, что я крайне недоволен его поступком... нет, я просто в бешенстве. Исполнять! Мигелито отдал честь, но Рокэ уже на него не смотрел. — Винкарра! — Да, господин Первый маршал! — гаркнул тот, выпустив изо рта чесночное облачко. — Какие новости из Нохи? — На рассвете Ноху обложили: толпа запрудила площадь и все подходы, ближайшие домишки расколошматили, чтобы, значится, костры разжечь для сугреву. Короля или королеву требуют. — Я выехал из Лаик в восемь и, положим, потратил на дорогу час. Хотите сказать, что к этому моменту из Нохи не поступало никаких известий? — Может и поступали, господин Первый маршал, — Винкарра состроил простоватое лицо, — дык ведь наша застава окружена. Сам Леворукий не пробьется! — Окружена? После того как вы стреляли? — Они на штурм пошли, оглашенные! Пришлось пальнуть заради устрашения. Сейчас-то отступили маленько, но в кольце нас держат. Капитан Тоньос попробовал было по стене гонца отправить, да тот не вернулся пока. — Ясно, — Рокэ накрыл ладонями виски, зажмурился, собираясь с мыслями. К негодующей толпе придется выйти, тут не о чем даже думать. Не растерзают ли его от избытка чувств? Не забросают камнями? О Создатель, и ради этих скотов он должен пожертвовать собой! Да они и прошлогодней конской лепешки не стоят! Хлопнуло, будто выбили дно у бочки с брагой, и распахнулась внутренняя калитка. В проеме возник седоусый коротышка с капитанскими нашивками — должно быть, упомянутый Винкаррой Тоньос. Он раскрыл рот, но Рокэ упреждающе поднял руку: — Меня уже ввели в курс дел! Пришлось повысить голос, потому что туннель под аркой заполнили людские крики. Между каменных простенков их усиливало эхо, воздух дрожал от топота, а может, — ритмичного стука. Рокэ прислушался: — Да здрав-ствует ко-роль! Да здрав-ствует ко-роль! Да здрав-ствует ко-роль!!! — Эк разорались! — Винкарра озабоченно ковырнул пальцем в ухе. — Раньше, кажись, потише были! — Есть у вас кираса?! — для наглядности Рокэ указал себе на торс. Конечно, голову ему не защитить — шлем слишком приметен, а ему ни к чему демонстрировать страх, но являться пред очи разгневанных горожан лишь в мехах и бархате тоже будет глупостью. Тоньос быстро закивал. Стащил с плеч кожаный колет и принялся расстегивать ремешки по бокам стального нагрудника. Рокэ избавился от плаща и камзола, оставшись на морозе в одной рубахе; поискал, куда бы деть мешавшую одежду — не швырять же под ноги? Ему в ней еще показываться людям. Винкарра, как назло, куда-то запропастился, зато рядом, уставившись на Рокэ, словно на шпагоглотателя, стоял Ричард. — Держите! — Рокэ бросил ему скомканные вещи. Ричард без возражений поймал и прижал к груди. — Они же вас убьют! — счел нужным предупредить он. — Пусть только попробуют! — Рокэ усмехнулся. — Меня еще никто не убивал, и им не стать первыми! Взгляд Ричарда потускнел, на лицо наползла неподдельная грусть — кажется, ему окончательно стало ясно, что бывший эр не в своем уме. Не каждый день славный сын рода Окделлов так искренне беспокоится о самом ненавистном существе на земле. Захотелось его утешить, и Рокэ коротко прижал ладонь к бледной щеке. Ричард моргнул, отшатнулся, секунда — и зашипит, как морисский кот. Так-то лучше. Тоньос помог Рокэ облачиться в кирасу, еще хранившую живое тепло, набросить поверх нее камзол и плащ. Вместе они вышли на заполненный солдатами пятачок. — Да здрав-ствует ко-роль!!! — неистовствовала толпа. Улицу впереди перегораживала баррикада из перевернутых телег, бочек с камнями, битой черепицы и всего, что попадется под руку. В просвет между оборонительными насыпями глядела черная от старости мортира, ее объемистое дуло любовно поглаживал паренек в алой безрукавке личной гвардии Эпинэ. Рокэ беззвучно рассмеялся. Не зря артиллеристы болтают: для настоящего пушкаря первый выстрел — что первая ночь с женщиной. — Герцог Алва, мы готовы сопровождать вас! — Придд уже взобрался в седло своего линарца, за ним парами выстраивались «лиловые» всадники. — Благодарю вас, но это излишне! — Рокэ поманил Мигелито, который держал Моро под уздцы. — Я покажусь горожанам один! — Герцог Алва! — Придд склонил голову, а когда распрямился, глаза его смеялись. — Не заставляйте меня нарушать мою клятву! «Какую, к кошкам, клятву?» — хотел спросить Рокэ, но ответ пришел сей же миг: снег, ночь, надрез на правой руке и произнесенное почти с благоговением «Отныне бой анакса — мой бой...». Взгляд помимо воли нашел одинокую черную фигурку у поленницы. Ричард напоминал ребенка, который вот-вот расплачется от обиды — громко, безутешно, роняя в грязь крупные слезы. — Будь по вашему! — ответил Рокэ Придду. — Поедете позади и слева, ваши люди — за вами. Герцог Окделл, что вы там копаетесь! Займете место позади и справа! Мигелито, Алехандро, Серхио, живее! «Всех поди не перебьют». Он погладил Моро по шее, заглянул в большие темные сливы-глаза: как ты, приятель? Жеребец фыркнул, щекотно ткнулся носом хозяину в макушку. Будь хорошим и смирным, сейчас только будь хорошим и смирным, нам с тобой предстоит сложный путь. Легко коснувшись стремени, Рокэ вскочил в седло и оглядел местность с новой высоты. За баррикадой тянулась булыжная мостовая с черными проплешинами, где покрытие разобрали. На затоптанном снегу у обочин алела кровь, но трупы, видно, успели унести. Не так много крови, как могло бы пролиться, если бы стреляли картечью. Возле трактира «Пьяный боров», в двух сотнях бье от насыпи, торчали студенты в академических шапочках, образуя первую линию атакующих, и горланили здравицу почем зря. За ними людская масса густела, на перекрестке было уже яблоку негде упасть. Мальчишки гирляндами облепили карнизы и водосточные трубы, двое самых ловких спихивали со ската крыши слежавшийся снег, чтобы расположиться поудобнее. — Откатите пушку! — скомандовал Рокэ солдатам Тоньоса. Пока те исполняли веленное, он не сводил взгляда с толпы. Странно... Никто из них не заметил, что за баррикадой произошли перестановки, не встретил гневными воплями черно-белого всадника на вороном мориске, не осыпал градом камней и гнилых овощей. Будто бы вовсе на ворота не смотрели! Что же отвлекло их внимание? В этот миг по морю повстанцев пробежала рябь, они подались вперед и в стороны, разошлись, как расходятся волны от акульего плавника. Из-за поворота показался юный горнист с пунцовыми от натуги щеками, следом выехали два знаменосца, которые покачивали флагами с Победителем дракона, а за ними в открытом, как для летней прогулки, экипаже катили Его Величество Фердинанд Второй при всех королевских инсигниях и Ее Величество Катарина с выпирающим из-под накидки животом. Рокэ обернулся к спутникам: — Едем! Мы спасены!