Черничный цветок

      — Апчхи!       Громогласный чих разнёсся по квартире, сотрясая стены. Ойкава Тоору шмыгнул носом, после недолгих раздумий вытащил из кармана домашних спортивных штанов платок. Высморкаться не получилось, зато от усилий заложило уши. Молодой человек поморщился, устало вздохнул и помассировал переносицу, надеясь вернуть хотя бы то подобие свободного дыхания, что у него было минутой раньше.       Ни-че-го.       Очередной вздох разрезал тишину квартиры. Тоору прошаркал на кухню, взял с батареи кружку воды и залпом осушил, поморщившись от колючего ощущения. Горло воспалилось и болело и создавалось впечатление, что кто-то несколько раз прошёлся по нему ножом. С зазубренными кончиками. Коснувшись сложенного вдвое и обёрнутого вокруг шеи платка, Тоору поджал губы и скривился. Последний раз он по-настоящему болел два или три года назад и уже успел позабыть все «прелести» подобного времяпрепровождения. Теперь же ситуация осложнялась маленьким ребёнком, который во время болезни был совершенно не похож на себя и капризничал как никогда.       Плеснув в кружку воды и снова поставив на батарею, Тоору проверил зашумевший котёл, плотно закрыл приоткрытую дверцу. За окном кружился и медленно падал снег, укрывая землю белым искрящимся на солнце ковром. Погода стояла тихая, спокойная, сеющая в душе сожаление о невозможности выйти на улицу. Задумчиво помяв в пальцах низ безрукавки, молодой человек потянул верёвку жалюзи, сдвигая их вправо. Сразу стало светлее и чуточку радостнее. Улыбнувшись кончиками губ, Тоору взял пластину жаропонижающих таблеток и пузырёк с сиропом от кашля и вернулся в спальню.       Разметавшись по большой отцовской кровати Тобио напоминал запутавшуюся в сетях рыбку с той лишь разницей, что не брыкался в попытках освободиться, а лежал смирно, забывшись сном. Умиротворяющую картину нарушали лишь тихие хрипы и периодический кашель, сотрясающий маленькое тельце.       Что ребёнок заболел Тоору понял ближе к вечеру, когда Тобио не стал упрямиться идти спать и требовать так обожаемый им черничный пудинг. Ладонь, приложенную ко лбу, обожгло, а наспех поставленный градусник подтвердил опасения. Тридцать семь и девять. Паника, охватившая Тоору, улеглась лишь после приезда скорой помощи, когда врач, осмотревший Тобио, заявил, что бояться не нужно — это не ангина, а обычная ОРВИ — и следует лишь соблюдать все предписанные меры предосторожности и не забывать принимать лекарство. Тем не менее, на утро Тоору точно понял, что умудрился подхватить от сына вирус — появились аналогичные симптомы. Вялость, температура, кашель и больное горло здорово отвлекали от задачи следить за часами, чтобы вовремя влить в сопротивляющегося ребёнка очередную порцию лекарства.       — Тобио-тян, сынок, проснись. — Тоору легонько потряс сына за плечо.       Недовольно замычав, малыш разлепил глаза, широко зевнул, продемонстрировав родителю красное горло, и поднялся на предплечья.       — Глотай, — Тоору запихнул ему в рот ложку, полную сладкой, но жутко щиплющей микстуры. Тобио протестующее замычал, попытался оттолкнуть родителя, но потерпел поражение. — Я знаю, что неприятно, но надо лечиться. Смотри, папа тоже это выпьет.       В подтверждение своих слов Тоору снова наполнил ложку вязким сиропом и сунул в рот, недовольно зажмурившись. Лекарство обожгло больное горло и в следующий миг неприятно охладило. Стало даже дышать холодно. Тоору поморщился, искренне недоумевая, зачем делать такой эффект — от холода ведь может стать ещё хуже. Но выбора не было и нужно было исполнять предписания врача.       — Ну что, черничка, теперь не обижаешься на меня?       — Нм-мг. — Тобио замотал головой, и его чёлка качнулась в такт движениям.       — Хорошо.       Ойкава-старший хлопнул себя по коленям, протянул руку к тумбочке и завёл будильник через полчаса, чтобы не пропустить обед. Теперь оставалось только выждать время, так как остальную гору лекарств принимать следовало после приёма пищи. Тоору потёр горящие глаза. За это время можно было попытаться либо приготовить что-нибудь съестное, либо… поспать. И молодой отец, при всём понимании, что обед с ужином сами себя не приготовят, не мог сопротивляться слипающимся векам и наливающемуся свинцом телу. Широко зевнув, поправив на сыне одеяло и на всякий случай ещё раз приложив ладонь к его лобику, проверяя температуру, он тихо растянулся рядом, набросив на себя пушистый плед. Тобио, почувствовав присутствие отца, сдвинулся к нему, что-то промычав. По привычке положив ладонь на попу ребёнка, Тоору закрыл глаза и позволил измученному от тревожной ночи организму расслабиться.       Сон накрыл отца и сына буквально через минуту.

***

      Дверной звонок разразился пронзительной трелью, вырывая из блаженного забытья, оглушая, и Тоору закрыл уши. Поморщившись, подавил недовольный стон и поспешно поднялся с кровати, радуясь, что настырный звон не разбудил сопящего Тобио — только капризного ребёнка ему, так нагло вырванному из сна, сейчас не хватало.         — Ну кого там нелёгкая принесла? — пробормотал он себе под нос и прошёл в коридор. — Да?       — Больнокава, это я!       Тоору возвёл к потолку усталый взгляд — только воинственно настроенного друга ему не хватало, — но дверь всё же открыл. Потому что иначе Иваизуми либо сам высадит ту с ноги, либо уйдёт чтобы спустя четверть часа заявиться вновь, но уже с полицией. И почему в словах столь ужасающего человека никто никогда не сомневался?       — Рад видеть, что ты ещё с нами. — Поприветствовал перешагнувший порог Иваизуми.       — И тебе не хворать, Ива-чан. — кисло отозвался Тоору. Сонливость постепенно спадала, уступая место так некстати вылезшему гостеприимству. — чего припёрся?       — Убедиться, что ты не подохнешь из-за своего нежелания лечиться, конечно. — как само собой разумеющееся пояснил Хаджиме, снимая пальто и протягивая другу. Тоору оставил шпильку без внимания, вытащил из шкафа вешалку, повесил на неё пальто и сунул обратно в шкаф. Зная Иваизуми, тот не покинет квартиру минимум в течение пары часов. — Итак, где второй больной и ели ли оба хоть что-нибудь?       Иваизуми деловито упёр руки в бока, прикидывая, с чего начать. По-хорошему следовало убедиться, что в холодильнике Ойкавы не повесилась ни одна мышь и что нужные лекарства как минимум есть и открыты. И не только детские, да.       — Тобио спит, и да, я впихнул в него пару ложек овсянки.       — А сам?       — Ива-чан, ты что, моя мама?       — Не выделывайся и отвечай.       — Ива-чан…       — Живо.       Тоору недовольно поджал губы, чихнул, вытер ладонью нос и неохотно покачал головой. Здесь не было никакого упрямства, просто он и правда не хотел есть. Одна только мысль о завтраке вызывала тошноту. Но лучшему другу, похоже, было глубоко плевать на его отговорки.       Хаджиме смерил его взглядом, обещающим все кары небесные, и решительно исчез за ведущим в кухню поворотом. Почти сразу оттуда раздались лязгающие звуки доставаемых кастрюль и другой кухонной утвари, извещая, что скоро в квартире запахнет тушёным мясом и куриным бульоном или что там мог создать Иваизуми из его скудных продуктовых запасов. Тоору мысленно пожелал себе удачи, примерно представляя реакцию друга, когда тот поймёт что в морозилке остались только картофельные вареники, а в самом холодильнике пара яиц с молоком да кусочек какой-то ветчины. Ну и целая куча баночек с детским питанием, что так обожал Тобио. Вот уж кто точно не будет голодать. Хотя Тоору с неохотой признал, что и сам был бы не против перекусить яблочно-банановым пюре, тающим на языке и на миг возвращающим в беззаботное детство.       Тяжёлые шаги раздались совсем рядом, и Тоору лишь чудом увернулся от летящей оплеухи. Злой и оттого какой-то растрёпанный Иваизуми посверлил его выразительным взглядом, вытянул шею, убеждаясь, что Тобио по-прежнему спит, и громким шёпотом принялся отчитывать за пренебрежительное отношение к здоровью и нормальной «человеческой» пище. Тоору не стал скрывать усталый вздох и, снова оглушительно чихнув и хлюпнув носом, удалился, махнув рукой. Хаджиме, оторопевший от такой наглости, даже не стал орать и просто пошёл следом, продолжая втолковывать непутёвому другу простые истины.       Они остановились перед входом в спальню. Тоору вдруг скорчил жутко усталую, но устрашающую рожу и показательно потряс перед лицом Иваизуми кулаком:       — Разбудишь малого — убью. И не смотри, что шатаюсь — для этого силы найдутся.       Закатив глаза на откровенно паршивую угрозу, Хаджиме снизил тембр голоса до шёпота и вновь принялся читать лекцию о здоровом питании, важности потребления хотя бы минимального количества калорий в сутки и о том, что желудку просто необходима нормальная горячая пища, в частности супы, а не фастфуд и различные полуфабрикаты.       — Ива-чан, отстань, — Тоору снова чихнул и посмотрел на друга воспалёнными красными глазами, — главное, что Тобио всегда хорошо кушает. А я нормально питаюсь. Ты превращаешься в озабоченную жёнушку.         — Заткнись, дебил!       Иваизуми не пожалел ни собственного кулака, ни и без того болящую голову Ойкавы-старшего, и тот, заскулив, присел на корточки баюкая пострадавший лоб. Меж сдавленных причитаний и ругательств Хаджиме различил тихое «Иваизверг» и уже был готов повторить воспитательный жест, но был нагло прерван вновь ожившим дверным звонком. Вопрос, ждёт ли Ойкава в гости ещё кого-то разрешился сам собой, когда Хаджиме увидел озадаченное выражение на лице друга.       Тоору ещё раз потёр саднящий лоб, неуклюже поднялся на ноги и прошаркал к входной двери, припав к глазку. Фыркнув, закатил глаза и повернул замок, отпирая.       — Какими судьбами, Саеко? Ты без своего бешеного?       — Ещё раз назовёшь Рю бешеным — получишь в глаз.       Хаджиме подавил смешок от того, насколько непринуждённо их общая с Тоору знакомая произнесла свою угрозу. Видимо, хулиганские наклонности младшего братишки вынуждали девушку не раз и не два выслушивать подобные реплики в его адрес и она приобрела иммунитет к таким подколам. Хаджиме прошёл в коридор, где Саеко, кряхтя, стаскивала сапоги. Заметив его, она широко улыбнулась и вскинула ладонь:       — О, ты тоже тут! Привет.       — Привет. — Кивнул он.       — Так чего ради ты тут забыла? — вернулся к интересующему его вопросу Тоору, и взгляды незванных гостей разом сошлись на нём. Удовлетворённый, что вернул к себе внимание, молодой человек сложил руки на груди и вопросительно искривил бровь.       Минуту недоумённого молчания прервал Иваизуми, тряхнув головой и предложив Саеко пройти в кухню. На возмущение Ойкавы, что это он вообще-то он тут хозяин и ему решать, кого куда приглашать никто не отреагировал. Впрочем, Тоору ничуть не обиделся и надул щёки только для вида.       Ойкава поставил на плиту чайник, стараясь не замечать замешенного в пластмассовой зелёной миске желтоватого нечто, лишь отдалённо напоминающего тесто. Похоже, Иваизуми хотел замесить блины, но что-то пошло не так. Тоору закусил внутреннюю часть щеки, сдерживая смешок — шанс, что его грозный друг спокойно примет насмешку в свой адрес была слишком мала. А голова всё ещё болела.       — Утром в садике сообщили, что скоро будет выступление в честь зимних праздников. Тобио должен выучить стишок, а ты — сделать ему костюм какого-нибудь животного. — Сев за стол и спустя некоторое время разглядывания пейзажа за окном наконец пояснила цель своего визита Саеко. Понаблюдав за тупо смотрящим на неё Ойкавой, мозг которого усиленно пытался вникнуть в суть всего сказанного, самодовольно добавила: — мой Рю, например, будет воронёнком.       Тоору моргнул раз, другой, а потом издал тяжкий длинный вздох и закрыл глаза ладонью.       — Почему дети не могут просто остаться в прошлогодних костюмах? Я далеко не модельер и не швея.       — Не ты один, красавчик, — ухмыльнувшись, похлопала его по руке Саеко, — но малы́м надо развиваться, а что как не совместные поделки вместе с родителями этому поспособствует?       — Я ведь даже не уверен, что Тобио захочет быть каким-то животным! — воскликнул Ойкава и оглушительно чихнул, — девяноста процентов, что, дай ему выбор, — предпочтёт нарядиться волейбольным мячом. Ну или спортивную форму японской сборной потребует.       Хаджиме фыркнул, а Саеко даже не попыталась сдержаться и захохотала, прикрывая рот ладонью. Впрочем, голос от её стараний не снизился ни на один децибел, и риск скорого появления в кухне сонного больного ребёнка оставался великим. В словах Тоору не было неправды, и оттого его комментарий был ещё более комичным. Порой Саеко всерьёз задумывалась, не пел ли её чокнутый знакомый сыну гимн волейболистов вместо колыбельных, потому что такая одержимость мячом в столь юном возрасте вряд ли была нормальной. Хотя… Рюноске, например, едва научившись ходить и говорить, стал проявлять огромный интерес к противоположному полу и почти всё время проводил в компании девочек. Конечно, с мальчишками он тоже контактировал, но в разы меньше. И Саеко порой откровенно напрягали умозаключения братишки, что он «женится на всех красавицах сразу». И это в трёхлетнем возрасте! Однажды она чуть не залепила ему оплеуху за подобные высказывания, но, благо, вовремя поняла, что ребёнок не виноват в своих «кобелинских наклонностях» — как она начала называть это про себя — тут «спасибо» надо сказать их папочке, который к своему возрасту успел трижды жениться и дважды развестись. И заделать двух детей от двух разных жён, ага.       Не зря же говорят, яблочко от яблони недалеко падает.       Так что, вероятно, и в огромной любви младшего Ойкавы к мячу не было ничего страшного, учитывая, как в своё время был одержим этим спортом его отец. Размышления о силе генетики и её влиянии на дальнейшую жизнь человека прервал скулёж Тоору, который никак не мог смириться с мыслью о предстоящих занятиях рукоделием.       — Хватит ныть, Ноякава, — довольно резко прервал стенания друга Хаджиме, — зашивал же ты ему порванные носки со штанами.       — Это другое, Ива-чан! — Тоору оскалился и хмуро сложил руки на груди. — Одно дело зашить что-то и совсем другое — пошить!       — Не вижу особой разницы.       — Ну так пошей вместо меня!       — Нет уж, я не дружу ни с нитками, ни с иголками.       — Вот видишь! — Ойкава почти подскочил на месте, обвиняющее ткнул пальцем в сторону друга: — А меня пытаешься заставить!       — Это ж твоё задание.       — Что не делает меня профи в этом девчачьем деле!       — Убедил, красавчик. — Саеко решила вмешаться, пока перепалка не переросла в нечто более масштабное и громкое. К тому же, в некоторой степени она понимала тревоги молодого отца. Никому не хотелось чтобы его ребёнок выглядел чучелом среди других детей. — Я помогу тебе. Так что, как гласит древняя китайская мудрость: будь безмятежен словно цветок лотоса у подножия храма истины.       — Чего? — оторопел Тоору.       — НИ СЫ, говорю. Справимся.       Она хлопнула его по плечу и самодовольно ухмыльнулась, приоткрыв ряд ровных зубов. Тоору моргнул раз, другой, видимо, обрабатывая всё сказанное, а потом вдруг выпятил нижнюю губу, сверкнул мокрыми глазами и ухватил её за ладони:       — Саеко-чан, ты — чудо.       — В два коротких слога вмещается столько слов? — Хаджиме искривил бровь в вопросе. В голосе его сквозило недоверие, и Саеко махнула рукой:       — Без понятия. Но такая версия давно гуляет по Сети.       В ответ Иваизуми хмыкнул, всем своим видом показывая, как он верит интернет-сплетням, поднял руку, намереваясь дать подзатыльник Ойкаве, но в последний момент передумал. Тоору сейчас очень напоминал ребёнка, которому сначала сказали, что Деда Мороза не существует, а потом заявили, что пошутили. Столько надежды и веры было в его глазах, что казалось кощунством не только бить, но даже повышать на него голос. К тому же, друг сейчас болел. Словно в подтверждение его мыслей Тоору вдруг нахмурился, надул щёки, словно пытаясь не дышать, но в итоге зашёлся кашлем.       Хаджиме тяжко вздохнул.       В голове мелькнула мысль, что следовало надеть маску, но была быстро отброшена как ненужная: иммунитет ещё ни разу за последние восемь лет не давал сбоя и душиться только из-за призрачной угрозы подхватить заразу совсем не хотелось. К тому же, он уже надышался бациллами этой квартиры и предпринимать любые защитные меры было банально поздно. Не то чтобы Хаджиме это волновало. Он просто надеялся, что не уподобится своему раздолбаю-другу и не сляжет с температурой в конце семестра. Пересдавать сессию из-за дурацкой простуды было бы просто отвратно.       Ему сполна хватит Ойкаву к пересдаче готовить — зная друга можно было с уверенностью сказать, что тот будет ждать от него как минимум конспекта и как максимум фото с экзаменационными листами, чтобы он мог «по-человечески подготовиться и не упасть в грязь лицом». И чем этот обалдуй только заслужил расположение преподавателей? Неужели и правда слащавыми речами да смазливой мордашкой?       Детский голосок, полный жалости и тоски, разбил их относительно спокойную атмосферу вдребезги, и Тоору, едва не задев локтем начавший закипать чайник, бросился в спальню. Саеко стартанула за ним, а Хаджиме, как самый адекватный, остался в кухне, выключил конфорку и принялся разливать кипяток по кружкам. Он волновался за Тобио — куда ж без этого — но нервировать непривыкшего к большим компаниям малыша сразу двумя гостями казалось не лучшей идеей. Даже учитывая что мелкий всегда радостно реагировал на его (Иваизуми Хаджиме) приход.       В конце концов ребёнок болел.       Тоору распахнул дверь, едва не впечатав ту в стену, и поспешно опустился на колени у кровати, на которой уже сидел его сын. Тобио был какой-то напуганный и взъерошенный, что навело молодого отца на мысли о кошмаре.         — Плохой сон приснился, черничка?       Вместо ответа Тобио всхлипнул и, не заметив стоящую в дверях спальни Саеко, потянулся к отцу, зарываясь носом в его кофту. Теперь, когда он проснулся и папа был рядом, он снова чувствовал себя в безопасности.       — Мне плиснилось, что ты умер.       — Значит, жить долго буду. — Тоору провёл ладонью по мягким волосам всхлипывающего сына, поцеловал его в макушку. — Ты же знаешь: в снах всё наоборот.       Тобио сковано кивнул. У него не было причин не доверять словам папы, но тот сон казался таким реальным, что его до сих пор передёргивало. К тому же не последнюю роль сыграло отсутствие папы, когда он только проснулся. В тот момент малыш Ойкава действительно подумал, что он умер. И это было очень страшно.       Вцепившись пальцами в родительскую одежду, Тобио ещё раз всхлипнул и вжался головой в грудь отца, веря, что тот вмиг отгонит от него все невзгоды. Будто услышав его мысли, папа вдруг отстранил его от себя и, состроив забавное лицо, принялся водить над ним руками и шептать:       — Плохой сон, уходи, к Тобио-тяну больше не приходи.       После трёх повторений придуманной когда-то фразы ребёнок успокоился, и Тоору позволил себе мягкую улыбку. Он всегда так делал когда, сын был чем-то напуган и, видимо безграничная вера его ребёнка ему, помогала его успокоить.       — Ну как ты, сынок, лучше? — Тобио кивнул, и Тоору снова потрепал его по волосам. Правда, спокойствие от успешно отогнанного кошмара сменилось волнением уже совершенно другого типа. Тоору взял маленькие ладошки в свои и серьёзно посмотрел сыну в глаза: — Горлышко болит? Холодно?       — Красавчик, даже мне у тебя прохладно, чего ты от ребёнка хочешь?       Тоору стиснул зубы и через плечо посмотрел на Саеко. Барабанщица стояла прислонившись плечом к косяку двери и скрестив лодыжки. Вся её поза кричала о расслабленности, но в глазах плясали озорные огоньки. Заметив, что Тобио внезапно засмущался и попытался спрятаться за отцом, Саеко мило улыбнулась и подошла ближе. Опустилась на корточки, чтобы быть на одном уровне с мелким.       — Привет, я сестра Рю, помнишь меня?       Синие глаза юного Ойкавы пытливо блеснули, но он почти сразу смущённо опустил их в пол. Саеко сдержала порыв прижать ладони к щекам в умилении и просто потрепала его по голове, как минуту назад сделал Тоору. Тобио удивлённо заморгал, чуть улыбнулся и снова зарылся носом в отцовскую кофту. Тоору обнял сына за плечи и показал Саеко язык. Та закатила глаза.       — Тобио-тян, в садике будет выступление и ты должен выучить стишок, пока болеешь. Хорошо?       — Да, воронёнок, ты ведь у меня умненький, легко справишься, да?       Тобио поджал губы, вопросительно посмотрел на отца и, поколебавшись, неуверенно кивнул. Ему уже приходилось учить стишки — ничего особо сложного не было, — но как побороть волнение и не растеряться, рассказывая при всей группе, воспитателях и других родителях Тобио всё ещё не знал. Он не хотел снова запнуться и выглядеть глупым. Хотя папа и убеждал, что он справился на «ура», молчал куда меньше своих одногруппников и рассказывал «так выразительно!».       — Мы с Ива-чаном и Саеко побудем твоими зрителями, чтобы ты привык и не разволновался во время реального выступления, хорошо?       Папа словно прочитал его мысли, и Тобио, засветившись от радости, согласно закивал. Саеко, наблюдавшая за сменой эмоций мальчонки, победно улыбнулась сама себе, порылась в карманах джинс и вытащила сложенную вчетверо бумажку с текстом. Вручив стишок Тоору, некоторое время наблюдала за его ступором, а потом, когда глаза Ойкавы-старшего в удивлении округлились, не выдержала и фыркнула.       — Саеко, это нечестно! Помимо стиха тут ещё и диалог!       — Тобио будет выступать с девочкой. Ячи-чан, кажется.       — Боже мой…       Тобио, услышав в разговоре взрослых своё имя и имя одногруппницы, навострил уши. Он почти не общался с Ячи и порой даже забывал о её существовании — девочка была очень тихая и предпочитала скромно сидеть в уголке и рисовать. Тобио не проявлял к этому интереса, но как-то раз увидел, что рисует она разных животных. И довольно красиво. Кажется, тогда он даже похвалил её, а она почему-то вся съёжилась и поспешила сбежать к воспитателям. Странная девочка.       Додумать Тобио не дал раздавшийся с кухни звук мобильника и последующий за ним окрик дяди Ивы:       — Больнокава, тебе твой менеджер звонит!       Тобио поднял голову и бросил любопытный взгляд на отца, который вдруг перестал о чём-то спорить с сестрой Рюноске и совсем некрасиво скривился.