Не надо плакать. Спи-засыпай. Глаза скорей закрывай. От всяких бед тебя я укрою. Усни, малыш, баю-бай.
Теперь мой голос всё чаще и чаще убаюкивал малышей, а в библиотеке поубавилось сказок. Мы с Меди проводили вместе очень много времени, стараясь уложить гномят.Смел и силен будь, мой малыш. С тобою рядом я, пока ты спишь. Тебя согрею, успокою В руках своих, мой малыш.
У Фрерина светлые волосы и глаза цвета моря. Ему всего шесть лет, для гнома это очень мало, но уже сейчас он с интересом осматривает Рингиль, покоящийся над камином, в невинной просьбе протягивая к клинку ручки.Ты в сердце у меня. Да, в сердце у меня. Теперь ты часть души моей навек.
Теперь я понимаю, почему Торин забрал меня, когда я улыбнулась ему. Эта детская улыбка с наивными большими глазами, кого хочешь сразит. Тем более, родителей. Особенно, когда после неё следует первое слово — «мама». Пусть не совсем чисто, коряво, но мама уже плачет от умиления, беря на руки это чудо, пока Фили, тая, успокаивает меня. Я уже не та полуэльфа, которой была несколько лет назад. Нет, уши не округлились, да и набрать веса особо не получилось (хотя бы щёки больше не впадают), но у меня порядочно отросли волосы, я успокоилась со своим героизмом и повзрослела. Правда, всё также люблю помахать мечом на тренировке, чтобы не терять форму. Да и не загоняют меня в рамки порядочных матерей, которые вечно сидят с детьми. Фили выполняет данное обещание. Сын похож на своего папу, и от этого я только больше люблю его. Я знаю, он вырастет хорошим гномом, воином (как заворожённо он смотрел на меня, когда Фили привёл его на тренировку!) и продолжит быть нашим солнцем. Кили безмерно любит своих племянника и брата, и Тели всегда рада посидеть с ними. Эта парочка пока не познала на себе всю радость родительства, однако, с их слов, Фрерина и Фрора им хватает с головой. Не знаю, каково было Торину обрести сына и внука с разницей в пару месяцев, любит он их однозначно сильно. Дис тоже не прочь понянчиться с малышней, и рядом со своей Nane я, честно говоря, сама чувствую себя ребенком. Но больше всего меня, безусловно, умиляет то, как Фили играет с Фрерином… Неужели раньше я этого так боялась? Свобода, оказывается, раскрывается в любви. Нужно лишь правильно выйти замуж.***
Спустя семьдесят лет. 3018 год Третьей эпохи.Мёртвые птицы никогда не взлетают.
Тьма сгущается на востоке. На Эребор наступательно нападают орки с вастаками, но гномы умело отбивают атаки. Фили вечно нет дома. Фрерин день и ночь рвётся в бой, а я беременна. Как же, барзул, вовремя! Каждый день сложнее предыдущего, и каждый раз я с истерикой не могу отпустить мужа за ворота. Сражения всё ожесточённее, это видно по измотанным лицам Торина, Двалина, Фили и Кили, как бы они не старались успокаивать женщин. Торин с Меди решили отправить Фрора в Синие горы, чтобы тот на практике узнал, что значит быть правителем. (хорошо бы, с ним отправился Балин, да он ушёл в Морию почти тридцать лет назад) И теперь я бы с удовольствием отослала Фрерина со своим дядей в Эред Луин, потому что изо дня в день он становится всё ближе и ближе к тому, чтобы выйти за ворота. В его возрасте Кили пошёл в поход, и теперь я правда не понимаю, как у Дис хватило духа отпустить его. На днях Фили впервые накричал на меня, когда я выражала готовность вступить в сражение, прикрываясь маленьким сроком. Нервы сдают. Я понимаю. Он извинялся целый вечер, а я корила себя за упрямство. Ему бы сейчас отдыхать, а он обо мне волнуется. Из радостного — то, что Тели с Кили наконец ждут первенца. В Эреборе даже появилась примета — беременна Лина, жди пополнения. Все крепко уверены, с разницей в пару месяцев Одинокая Гора обретет шебутную парочку копий своих родителей — и как чувствую, так и заявляю, что подарю мужу дочь. Так что умирать сейчас никому нельзя. На это табу. Строго табу.***
В этот день я, как никогда прежде, чувствовала необъяснимую тревогу, оправдывая это тем, что Фрерин выйдет в настоящее сражение. Хотя внутри себя все же понимала — это не так. Что за него переживать, если одного его точно не оставят — Торин, Двалин, Фили, Кили, да даже Арья (эта гномка в поисках себя превратилась в самого настоящего воина и не стояла в стороне от войны), все будут держать на нём глаз. Прощалась со своими мужчинами я непомерно долго, надеясь, что гномы выступят без них, но кто пойдёт в бой без своего командира? Какие же глупости лезут в голову, когда сердце не на месте. — Ну чего ты, солнце? — Фили ласково гладит меня по щеке, стараясь успокоить. — Обещай, что вы вернётесь, — чуть ли не вою, — Я не переживу, если… — не могу продолжить из-за кома в горле, но это и не требуется. Муж нежно целует в губы, без сомнений заявляя, что все будет хорошо. Напоследок Фрерин целует меня в щёку, говоря не переживать, потому что его будущей сестрёнке это явно не нравится. Весь в отца. Измученно улыбаюсь, глазами, полными слёз, провожая свою семью до ворот, за которыми уже слышатся крики и кличи врагов. Махал, что же это такое? Из-за подступившей дурноты оседаю на пол. — Лина, девочка моя, что же ты себя так накручиваешь? — слышится обеспокоенный голос подбежавшей Меди. — Мне так страшно! — еле шепчу ей, качая головой. — Нет, это не дело, Лина, — она принимается поднимать меня, — Пойдём выпьем по чашке чая. Глядишь, там и успокоишься. — Может быть, — киваю, собираясь с силами, и хватаюсь за протянутую руку сероглазой, как за последнее спасение. Она приводит меня в свои с Торином покои, заваривая ароматные травы Дори. Чашка чая меня и правда немного отвлекает. Или же всё дело в особом сборе этого успокоительного. В любом случае, мне становится лучше, тревога отступает, давая свободно разговориться с Меди. — Он хочет назвать её Хела, — улыбаюсь своим мыслям. — А ты? — А я рада, что у меня есть Фили, — счастливо хихикаю, однако с этими словами волнение вновь начинает нарастать. По коридору слышатся стремительные шаги, я, потупившись, отставляю чашку. — Ваше Высочество! — в комнату влетает запыхавшийся Нар, заметив Меди, он спешно кивает ей, — Лина, — тяжело сглатываю, — Бой кончился, — по его лицу понимаю — случилось страшное. Руки у него залиты алой кровью, одежда перепачкана ей же. — Кто? — такой паники не было бы, будь все здоровы. — Фили, — чеканит он. У меня замирает сердце. — Эру, нет, — стараюсь ровно дышать, чтобы не упасть без сознания, — Где? — На площади, у ворот, — как только слышу эти слова, срываюсь с места, забывая про то, что сидела в кресле босиком. Это сейчас совсем неважно. Лишь бы он был жив. Бегу к месту, сверкая пятками, платье развевается от бега. Почему я не в штанах?! Барзул! Уже приближаясь, замечаю столпившихся гномов. Там все. Торин, Кили, Фаир, Двалин, Фрерин. И Фили. Лежит на чьём-то плаще под склонившимся лекарем. — Фили! — почти реву, падая на колени к нему. — Солнце, — тихо шепчет он, беря мою руку. Выжидающе смотрю на лекаря, но тот отрицательно качает головой. Тяжело дышу, осматривая заплывшими слезами глазами его рану и расплывающееся кровавое пятно. Чертыхаюсь, закусываю губу до крови. — Не оставляй меня, — шепчу срывающимся голосом, — Фили! — Махал зовёт меня, — виновато улыбается он. — Нет, солнце, нет, — первые слезинки катятся по щекам. Почему когда здесь так нужен эльф, его нет?! — Твои слёзы режут мне сердце, — едва касаясь, утирает влагу, и я бережно прижимаю его руку к щеке. Пытаюсь улыбнуться, но получается из рук вон плохо, — Синее океана её очи, чернее ночи косы волос, но нежности полны её глаза, когда любимый рядом, — тут он закашливается. Кровь. — Да сделайте что-нибудь! — в истерике кричу, на секунду отрываясь от любимого. Получаю лишь взгляды, полные боли и слёз, — Фили! Нет! Прошу, держись, родной, — принимаюсь горячо шептать, — Я не смогу без тебя. Как же Хела, Фили? Не уходи, не уходи… — Я люблю тебя, — хрипит он, из последних сил улыбаясь с любовью в глазах, — Больше жизни, солнце. — Я люблю тебя, — вторю ему, стараясь сдерживать рыдания. — Мы ещё увидимся, — ласково шепчет гном и сжимает мою руку в последний раз. Голубые глаза закрываются. Навсегда. До боли сжимаю свою руку, глубоко вздыхаю и тянусь к нему, даря последний поцелуй. Снова прикусываю губу, часто моргая. Чувствую прикосновение к плечу, оборачиваюсь, но никого не вижу. Давлюсь слезами, провожая взглядом пустоту к воротам. Фили холодеет. Факел гаснет с порывом ветра с бастиона. Он ушёл. Теперь даю волю слезам, утыкаясь в грудь мужа, где уже не бьётся сердце. От этого только хуже. Горячие слёзы, не переставая, бегут по щекам. Не слышу больше ничего, кроме звона своей разбивающейся души. Рыданиями и скорбью полнится Эребор. — Мам, — всхлипывая, зовёт Фрерин, но я не могу подняться. Нет сил. Чувствую, как меня пытаются оторвать, но лишь больше истерю, крикнув на всю округу. Грудь сдавливает от боли. Но то есть боль не физическая, а душевная, которая не пройдёт, ибо дыра в груди не заживёт. Кто-то принимает ещё одну попытку поднять меня, но я остервенело выбираюсь, залепив смельчаку пощечину. Ибо страшна женщина в своём горе. Слышу в этом горе и Дис, и Меди, и Тели, спрятавшуюся в объятиях плачущего Кили. У Двалина блестят глаза от слёз, но он старается успокоить Фрерина и Дис. А Торин всё пытается прийти в себя, прижимая Меди. Сегодня все потеряли мужа, брата, сына, отца, друга. Слишком много сегодня забрал Махал. Низ живота пронзает страшной болью, но я так и не могу успокоиться, не желая мириться с потерей. Не всё я ещё выплакала. Не в силах сражаться с подступающей темнотой, ухожу в себя, закрывая глаза на груди Фили. Я не смогу без своего Солнца…***
Открываю глаза в лазарете и вижу мрачные лица лекаря и Торина. Неужели может быть ещё хуже? — Лина, — тяжело начинает папа, потупив глаза в пол, — Ты потеряла сознание. — Я помню, — слабо отзываюсь бесцветным голосом. — И ребёнка, — сглатывает узбад, подняв на меня глаза. — Что? — непонимающе шепчу. — Так бывает при сильных стрессах, — сдавленно отзывается лекарь. — Моя дочь? Эру, что же я наделала, — откидываюсь на подушку, бессильно сжимая кулаки и беззвучно пускаясь содрогаться в плаче. В ушах отдаётся стук ополовиненного сердца. Торин крепко обнимает меня, успокаивающе гладя по спине, но я слышу его собственные слёзы. Прости меня, Фили.***
Фили не обманул. Мы и правда скоро встретились. В погребальном зале. Он весь при параде. В камзоле, с короной. С закрытыми глазами. Лежит. И больше никогда не встанет. Меня одели в платье. Не знаю, как, но оно чёрное. Мне плевать. Перед глазами только нарядно разодетый муж и понимание, что я вдова, потерявшая дочь. Торин что-то говорит, прощальную речь, надо полагать, а после слышится звук горна — плач по принцу. И от этого звука у меня сердце разрывается. Да и не только у меня. После прощания Двалин еле отрывает меня от погребального стола. Остальную церемонию я плачу, обнимая Фрерина — последнюю частичку Фили. Не знаю радоваться или печалиться тому, что сын похож на отца.«И стали глаза её темны от горечи потери и выплаканных слез настолько, что невозможно уже было разглядеть, где кончается зрачок и где затерялась та лёгкость помыслов её.»
А вечером командир армии Эребора становится доброй легендой о храбром, благородном принце. Пир памяти, чтоб его. Не в силах оставаться в обществе хмельных, разбалагурившихся гномов, слыша их воспоминания о Фили, ухожу на балкон, где открывается ночная прохлада и звездное небо. — Пришла подмога с севера, — поясняет Торин, не поворачивая головы, — Была бойня. — Не начинай, — лишь тяжело вздыхаю. — Знаешь, отец в своё время рассказывал о том, как великие гномы наблюдают за нами из могучего небесного чертога. Я уверен, Фили там, и он очень хочет, чтобы ты продолжала жить. — Я… Я. Я отомщу, — чеканю, собравшись с мыслями. — Лина, — качает головой узбад. — Слишком долго Рингиль пылился на стене, — твёрдо стою на своём. Раньше выйти на поле боя мне мешали дети, но теперь Фрерин сам постоит за себя, а больше переживать не за что. Папа заглянул мне в глаза и, увидев там решительный мрачный огонь, кивнул. — Помни, пожалуйста, что я не хочу терять дочь следом за… следом за сыном, — Торину и правда Фили был, как сын, поэтому ему не легче, чем Дис. Понимающе киваю, дав обещание вернуться живой.***
Мне опять снятся кошмары. И просыпаюсь я ни свет ни заря в холодном поту и заплаканная. Нужно обязательно хоть раз в жизни полюбить, иначе вы так и будете думать, что это прекрасно. Нет, любовь однозначно чудесна, но боль от её потери — невыносима. Встаю с широкой постели, что теперь кажется слишком холодной и навязчиво большой. Умываюсь ледяной водой, не замечая холода — сердце всё равно холоднее. Бессознательно иду одеваться, зажигая пару факелов по пути. Кожаные штаны с эльфийскими сапогами — подарок Трандуила — как семьдесят лет назад. Беру свою блузу, но всё-таки порываюсь к рубахе Фили и со слезами, вставшими в глазах, зашнуровываю её. Надеваю лёгкую кольчугу. Потом идёт кожаный корсет, заменяющий доспех, который слишком тяжёл для меня сейчас. Вина с болью и так непомерным грузом висят на шее. Наручи, в которые лезут пара кинжалов, схватывают рукава. В свете факелов кровавый рубин сияет пролитой кровью врагов, так же соленой водой блестят мои красные глаза. Снимаю Рингиль с нагретого места, достаю из ножен, голубоватая сталь призывно переливается, как будто сочувственно поддерживая, готовая мстить. Надеваю кожаные полуперчатки, а волосы, где до сих пор болезненно греет душу коса у левого виска, собираю первым попавшимся шнуром. Хм. Перехватываю одинокую косу зажимом чуть выше плеча. Достаю из набедренных ножен кинжал, задумчиво прокручиваю его в руке и решительно, одним движением, отрезаю волосы до бедра по лопатки. Свободно вздыхаю. — Лина, Торин затеял совет, — створки в комнату распахивает Кили, — Все в порядке? Что ты… О, Махал! — Всё просто замечательно, — глумливо хмыкаю, выходя из покоев. — Ты отрезала их? — в печали изумляется лучник, — Сама? — В знак скорби, — хмуро киваю, одарив брата пронзительным взглядом. Решительным шагом вхожу в зал советов, мигом обращая все взоры на себя и получая удивлённо сочувственные выражения лиц. — Лина, — папа с болью, что закралась в глаза, оглядывает меня с ног до головы и тяжело, но понимающе кивает. — По какому поводу сбор? — не желаю церемониться. — Элронд собирает совет в Ривенделле, — поясняет узбад, — Гимли вызвался идти. — Бред, — вспыльчиво отмахиваюсь от последних слов, — Я пойду. — Нет, — чеканит Торин, пронзая холодными глазами. — Я была там, дойду и в этот раз, — упрямо не отступаю. — Это опасно. — А когда было безопасно? — насмешливо поднимаю бровь, — Я пойду. Вопрос закрыт. — Вопрос открыт, — рычит отец. — Мы здесь будем сидеть до тех пор, пока истерлинги не сотрут Гору в порошок? — перевожу взгляд на Двалина. — Выступаем, — кивает он, поднимая топор, найдя в моих словах нечто разумное. — Лина, я прошу тебя, — останавливает меня за локоть папа. — Скажи Фрерину, что я вернусь. — Упрямица! Вбила же себе в голову! — сокрушаясь, ворчит Дубощит. Я слегка усмехаюсь, — Короткие волосы на тебя плохо влияют, — оставляю последнюю фразу без ответа, замкнуто поджав губы. На меня плохо влияет уход Фили.***
Мрачным огнём горят мои глаза в авангарде строя. Сражение набирает обороты, пот застилает глаза, руки липнут в чужой крови. Врагов меньше не становится, как и моей решительности. Месть пеленает здравый смысл. Скольких уже Рингиль лишил жизни? Десятерых? Или полсотни? Кто знает. В любом случае, этого мало. Рядом слышится тяжёлое дыхание и измученный стон. Оборачиваюсь на них и нахожу Фрерина в западне у дороги на Дейл. Сломя голову, несусь туда, по пути сталкивая сторонников тьмы: кого-то насмерть, кого-то просто больно. Ругаюсь на этого оболтуса — надо ж было забраться в такую гущу. Вдвоём, с поддержкой стрел Кили, нам удаётся откинуть противника ненадолго. — Уходи к Эребору, — прошу сына, переводя дух. — Мама! — протягивает тот, но получает тяжёлый взгляд. — Ради всего святого! Ради меня, Фрерин. Пощади моё сердце и вернись в безопасное место! — боюсь услышать упрёк, но гном, вздохнув, соглашается, — Иди! — приказываю ему, когда светловолосый нерешительно останавливается, завидев приближающуюся группу вастаков. Выругавшись, он оставляет меня. Хоть этот не упрямится и понимает. И на том спасибо. Вступаю в бой с пятью восточанами, окружившими меня. Ухмыляюсь, призывно провернув меч. Первый нападает и падает с перерезанным горлом, проломив голову о камень. Разозлившись, второй сам напарывается на удачно выставленный клинок. Третий умудряется нанести пару ударов перед тем, как оказаться рядом с первым, зажимая края раны руками. Оставшиеся двое нападают вместе, и чести это им не делает. Проворачиваюсь под их кинжалами, задерживая удар Рингилем, который освобождаясь от чужой стали, пронзает противника. А второго, решившего сбежать, догоняет любимый кинжал. Ибо воин страшен в своей мести. Осматриваю поле боя и понимаю, что через ещё одну такую заварушку я целой сюда не доберусь, а здесь ещё немного и крики стихают, давая свободный проход. Тяжело вздыхаю, протерев кинжал от крови, и убираю его обратно в ножны. Они справятся. Они сильные. С такими помыслами ступаю на тропу меж валунов. Тропу предательства. Мотаю головой, отгоняя мрачные мысли. Они знают, куда я собралась. Они поймут. Когда солнце занимает свой зенит, добираюсь до озера. Эсгарот не особо спешат отстраивать, боясь дракона на дне. Меня тоже до сих пор в дрожь бросает от этой ящерицы. Замечаю у берега привязанную лодку, рядом никого нет. Что ж, простите. Забираюсь в деревянное судно, принимаясь грести. Здесь бы не помешал сильный гном. Под сидушкой отыскиваю мешок с водой и пару яблок. Сердце больно сжимается при виде этих фруктов. Однако, щедрый дар для дурочки, которая не позаботилась о провианте. На середине водоёма слышу возмущенный крик, а на береге отплытия силуэт машущего человека. Прости, мне нужнее. К закату, обессиленная, пересекаю Долгое озеро и утыкаюсь носом в песчаный берег. Не зря так назвали. Тяжело вздохнув, поднимаюсь на ноги, держа путь в Тёмный лес. Еле переставляя ноги, к наступлению ночи добираюсь окраины древнего насаждения. С возвышенности осматриваю Гору, где зажглись тысячи факелов. Отворачиваюсь, смахивая непрошеные слёзы. И слышу горн, разбивающий осколки сердца на миллионы других, которые расплываясь по венам, медленно убивают. Плач по Королю. Этот горький, скорбящий звук ни с чем не перепутать. В горле пересыхает. Торин умер. Мой папа. Погиб.Король умер. Да здравствует Король!
Опускаюсь на колени, закрывая рот рукой. Щёки обжигает горячими слезами. Так не может быть! Так нельзя! Зачем я ушла?! Горло перетягивает камень, висящий на шее, лишая воздуха. Кричу на всю округу, от бессилия разбивая кисти о кору дерева. Я не имела права уходить. Теперь не имею права вернуться. Крик переходит в стон, стон — в плач. Плач по своему отцу, который подарил мне светлую жизнь. Плач дочери, недостойной такого великого отца. Дочери, которая забрала его жизнь. Махал, как я ненавижу себя! Грех остается грехом, даже если сотворен он во благо. Рыдания сменяются горьким скулежом с не менее горькими слезами. Сознание уходит, как за него не цепляйся. Прости меня, папа.***
Мой путь лежит через Мглистые горы во владения Элронда. Выбираю эльфийскую тропу и прихожу прямо к воротам дворца Трандуила. Стражники у него строгие, а кольца дружбы я с собой не прихватила, так что имею честь встретиться с остроухим венценосным лично. Голодную и измученную долгой дорогой, он приглашает меня на званый ужин и предлагает гостевые покои, а после — сопровождение его воинов до границы. Я прошу лишь еды в дальнейший путь и пару вещей. Эльф успокаивается лишь после: «Отстань от меня, а?», сказанного таким пустым и безучастным тоном, что у холодного эльфийского владыки сердце сжимается — так вижу по его взгляду. Кажется, что-то подобное ему тоже довелось пережить. Встречаю Беорна, заглянув к нему за припасами. Оборотень предлагает помочь с передвижением, но я качаю головой, прося о шансе дойти в одиночестве. И, заметив мои печальные глаза, выцветшие от бесконечных слёз, великан кивает. Солнечная летняя погода не радует опустевшую душу, лишь навевает воспоминания, заставляющие ночами скулить в одеяло. Перевал Мглистых гор встречает грозой, заставляя переживать то, что давно перестало бередить сердце. Но с каждым днём я привыкаю к ноющей боли, высасывающей эмоции. Становлюсь сильнее. И под конец пути напоминаю живое привидение, забывшее, что значит улыбка и смех. Смирение, отрешённость, пустота, нотки ностальгии отражаются в душе и выражаются в бесцветном тоне голоса и тяжёлых от поваленного на плечи груза вины и пережитой боли вздохах. Отметив в пути свой сто пятидесятый день рождения, наконец добираюсь до Имладриса — края спокойствия и безмятежности эльфов, где израненная душа найдёт последний приют. Я надеюсь. Кольцо на безымянном пальце по-доброму переливается в свете восходящего солнца.