Рассвет за стеной

      Знаете такое ощущение, когда после долгого путешествия приезжаешь домой и вдыхаешь этот запах. Родной, щекочущий нос, по-своему насыщенный разными ароматами. Запах дома…        Ощущение, что тут все изменилось, стало как-то иначе, хоть могу вас заверить, что ни одна вещь не сменила своего местонахождения в моей комнате. Все лежит на месте, но ощущения другие. А может, это я изменилась? Безусловно, за эти два месяца многое произошло, даже если не брать в расчет моё пребывание в замке, то нельзя отрицать факт того, что я на собственной шкуре испытала жизнь обычных горожан. Работала так же, как и другие, помогала мисс Морель по дому чем могла. Даже с Диаманом мы нашли общий язык. Этот мужчина обладал особым обаянием. Непонятным мне образом, он располагал к себе людей с первых минут, в отличие от Ривая.       Кстати о нем. Мы вернулись в Разведкорпус почти неделю назад, а вот капрала я так и не видела. После нашего разговора на крыльце, позади бара, все разведчики покинули сие заведение только к утру, прихватив меня с собой. Джек воротил носом, когда я переодевалась в родную форму с крыльями на спине, но отпустил без лишних слов. Более того, он выплатил всю зарплату за отработанную неделю.       Сейчас, лёжа на не таком уж и мягком, но тем не менее удобном матрасе, я как никогда радовалась жизни. Солнце с каждым днём греет землю все сильнее, начинается самое настоящее лето. Пусть и раннее. Ева также лежит на кровати, раскинув руки и ноги в форме морской звезды. Мы обе смотрим в потолок, глядя на играющих солнечный зайчиков. И вот один из них соскальзывает с потолка и перепрыгивает на единственный в комнате шкаф.       — Как хорошо, — шепчет девушка, протягивая вверх тонкие руки. Слегка вертит запястьями, разминая пальцами. Так игриво и красиво, что сложно не залюбоваться. Завороженно наблюдаю за ней. Мне еще нескоро можно будет вот так свободно двигать руками и телом. Хоть Ханджи и обработала меня по всей медицинской программе, грозясь лично перерубить тех парней, что оставили мне рубцы на спине, шрамы проходили очень медленно. Ежедневно я приходила в лазарет для осмотра доктора.       — Да, — соглашаюсь с ней. — Мы наконец дома.        И как хорошо звучит то! Теперь, когда я понаблюдала за Ванессой, как она справлялась по дому, наводя красоту, мне очень захотелось иметь собственный домик. Так, чтобы все обустроить по вкусу. С большим столом, где будут собираться гости, с милым диванчиком в прихожей, большой спальней и балконом. Балкон особенно хотелось. Всё же, жизнь «принцессы» сказалась и на мне.       Как бы нам не хотелось, оставаться в кровати вечность мы не могли. Пусть легион разведки только-только приходил в себя после дикой охоты, бездельничать не позволялось никому. Пока командиры разбирались с бумажной волокитой, да улаживали дела в городе, мы драили замок, приводили в порядок оборудование. Так же и возобновилось дежурство на стене.       После завтрака, нагло сбегая с «коллективных» работ, я поплелась к Эрвину. Он только вчера вернулся от нашей новой королевы — Хистории. Подумать только, этот ангелочек, с которым мы вместе спали в одной казарме, да Господи, вместе получали люлей от Шадиса, теперь королева…       Вхожу без стука, заставая командира за перебиранием бумаг. Какая-то огромная жёлтая папка, что он держал в руке, содержала в себе сотню страниц уж точно. И это далеко не предел.       — Кларисса? — удивился Смит. — Проходи. Ты по делу или так?       — Или так, — мягко улыбаюсь и прохожу дальше, садясь на полюбившийся диванчик.        Обида на предательство Эрвина все еще гложила меня. И с этим мне даже не хотелось бороться. То, что он почти отдал меня в распоряжение принца было ужасно. Подтекст, что преподнесла мне Вероника, был так же чётко ясен. Я должна была стать куртизанкой. Отдаться за информацию. Но, то ли чары принца не сработали на мне, то ли я сама оказалась крутым орешком. Предпочитаю думать о последнем. Но наши отношения грозились стань напряженными.       Эрвин тихо хмыкает, не переставая складывать бумаги в жёлтую папку, название которой мне не удаётся прочесть, как бы не пыталась. Выдерживаю пробирающий взгляд командира, что так и говорит о нашем мысленном поединке. И никто не собирался проигрывать.       — Так что ты хотела? — не выдерживает он. Спорю, Смит мог бы еще долго играть в гляделки, но желание выпроводить меня побыстрее, да заняться делами выигрывало.       — Куда делся капрал Леви?       Стараюсь придать голосу равнодушие и обыденность. То, что происходит между мной и Риваем, совершенно не касается командира, особенно тогда, когда мы сами в этом еще не разобрались. Вижу в его глазах понимание, Смит заметно расслабляется, словно ожидал от меня другого вопроса. Теперь уже напрягаюсь я.       — Капрал Леви разбирается с нюансами в городе. Множество солдат военной полиции превышали свои полномочия во время беспорядков. Сейчас ведётся следственное дело. Думаю, он вернется завтра утром.       Облегчённо вздыхаю и расслабляюсь. Думать о плохом не хотелось, но я уже привыкла прикидывать всевозможные варианты развития событий. Эрвин хочет сказать что-то еще, но мои движения останавливают его. Я встаю с диванчика, отряхнув куртку.       — Спасибо за информацию, Эрвин. Мне пора на уборку территории.        Разворачиваюсь и ухожу. Возможно, я веду себя глупо и совершенно невоспитанно, но по другому не получается. Первое впечатление показало мне в нем героя, лидера, что способен спасти человечество. Его идеи завлекали так же, как и пламенная речь на собраниях. Вот только, горы трупов и методы, неприемлимые для ведения честной игры, не учитывались мною. Выходит, что я совершенно не умею разбираться в людях.       — Клэрри, — останавливает меня мужчина. Смотрю на него из-за плеча, не спеша оборачиваться. Мне больше нечего обсуждать с ним. — Я рад, что ты осталась с нами.       В его словах хочется услышать теплоту, но её там так же, как и в вечных льдах. И тем не менее, это заставляет меня обернуться, дабы рассмотреть его бесстрастное выражение лица.       Ни капли раскаянья. Не было и извинений, которые, несомненно, были бы уместны. Так был бы шанс, снова найти ту нить сотрудничества. Но, как раньше, уже ничего не будет.       Хотелось что-то ответить, что-нибудь глубокое и правильное, чтобы зацепило глубину души. Но, по обыкновению, ничего в голову не приходит, поэтому я лишь киваю командиру и спешку покинуть помещение.

***

      Весь день мы очищали территорию, убирали ненужный мусор, да грязь, оставшуюся после зимы. Так же мы привели в порядок стоила конюшен, заведомо разложив по полочкам все сёдла и уздечки. И, к несчастью, красивого чёрного коня в стойле не было. Но, не зациклившись на этом, я просто начала выполнять свою работу дальше, хоть меня и уговаривали поменьше напрягаться. Я смиренно выполняла самые простые поручения.        В какой-то степени, нам очень даже повезло, ведь отряд исследований, во главе с Ханджи, сейчас копает землю на заднем дворе. Вскоре туда поместят первые саженцы, а потом мы с удовольствием будем ждать урожая, следя за ростом и развитием нашего огорода.       Все довольно быстро пришло в норму. Постепенно, каждый смог оправиться от потерь, пережитых на этой странной войне. Наша численность значительно сократилась, что очень меня расстраивает. Пустых мест в столовой стало больше. Теперь задумываюсь о том, будет ли в этом году достаточно новичков, чтобы заполнить пропуски.       А ведь прошёл год с нашего выпуска. И что за этот год произошло? Хм, слишком многое. Для начала — превращение в титана нашего хорошо знакомого друга, заключение Энни в таинственном кристалле, предательство Райнера и Бертольда, моё пребывание в замке, что доставило лишь больше вопросов больной голове и, наконец, охота на разведчиков. Именно охота, по-другому я назвать это никак не могу. Моих братьев и сестёр гоняли по всему городу, отстреливая или заключая под стражу. Нас вылавливали, словно диких животных, а мы ничего не могли сделать, кроме одного единственного переворота, который изменил все.       Хистория теперь королева. Внебрачная дочь законного правителя, что превратился в гигантского титана и пытался разрушить всё к чертовой бабушке. Забавно получается. Но не это меня волнует. Обещание, что я дала, покидая замок в ночи, не даёт покоя. Я пообещала позаботится о Мике, а теперь, даже не знаю что с ним. Через Эрвина, перехватив того перед встречей с новой королевой, я искренне попросила, чтобы он передал Хистории мою просьбу — позаботится об этом ребёнке, что стал мне почти родным братом. Надеюсь, просьба дошла до нужных ушей.       К глубокому вечеру замок и его округа блистали и сверкал чистотой. На это мы потратили целый день, но результат того стоил. Поужинали пресноватой похлёбкой, надеясь на то, что Хистория, зная о здешней еде, выделит нам пару золотых в фонд разведки. Но, кажется, все так устали, что проглотили свой ужин без лишних разговоров и убрались восвояси, мечтая поскорее завалится в кровать. И я была в их числе.       Не сговариваясь, мы опустились с Евой на кровать, буквально упав на неё лицом вниз, довольно вздыхая от облегчения. Мы обе устали за этот долгий день. А у меня к тому же жутко чесались раны на спине. И все же, надо переодеться и поменять повязки. С этим мне помогала подруга, согласившись на то, что лишний раз тревожить Зоэ не нужно.       Я сняла кофту, попутно развязывая старые бинты и легла на кровать, выставляя голую спину. Ева молча достала мазь из шкафчика и мягкими движениями начала намазывать разорванную кожу, что уже начала срастаться, оставляя глубокие красные рубцы. Которые периодически до жути чесались.       — Не могу смотреть на это без слёз, — подытожила Ева, на что я лишь бросила смешок. Как будто я могу смотреть на это уродство, не морщась. Теперь будет еще один большой минус к моим недостаткам.       — Как думаешь, они когда-нибудь пройдут? — глупый вопрос, на который я знаю ответ. Но так устроен человек. Он до последнего будет верить в лучшее, отрицая факты.       — Краснота уйдёт, в конце концов шрамы побелеют. Но, боюсь, что они останутся… навсегда.       Тяжело вздыхаю. Это не укрывается от Евы. Она одна из первых узнала о них, после капрала Леви и Эрвина, которому по воле судьбы (на самом деле капрала) пришлось рассказать всё. Он похвалил за находчивость и выдержку, а потом добавил, что постарается найти тех двоих. Подозреваю, что это одно из ложных обещаний, которое сбудется весьма не скоро.       — Не переживай ты так, — успокаивает меня Морель. — Ты и так красавица. Вон, даже принца очаровать сумела.       Для Евы Клэрри всегда была олицетворением чего-то светлого, похожего на весеннее солнышко: ласковое и приветливое. Несмотря на временами вспыльчивый характер, девушке удавалось находить общий язык со всеми, даже с её братцем-занудой, как любила про себя называть его Ева. И то, что пережила её лучшая подруга, несомненно повлияло на нее. И Морель боялась, что такие потрясения оставили глубокий след в душе разведчицы.       — Кто захочет видеть рядом с собой такую девушку? — мне уже успели внушить здешние девушки, что от красоты многое зависит. Правила этикета вдалбливали в меня служанки в замке, что так и норовили понравиться какому-нибудь графу и уехать с ним в закат. Я не понимала их, однако запомнила каждое слово. Неосознанно поняла, что мужчина хочет видеть рядом с собой не сильную волевую девушку, а хрупкий цветок, без шрамов и порезов. Ну, а что делать таким, как я?       Мне даже пример брать не с кого. Ева невероятно милая, у неё есть Дмитрий, который по уши влюблен в неё. Из других хорошо знакомых мне девушек остаются только Саша, Микаса и Хистория. Но у них тоже как-то всё не складывается. Микаса сильная, а еще очень красивая, хоть и сама этого не подозревает. Сашу это просто не заботит, ну, а Хистория сама по себе ангел, идеальная девушка.       Ещё оставалась Петра. Воспоминания о ней отдавали глухой болью. Слишком дорога мне моя первая подруга, что ушла так рано. Вероятно, если бы не та вылазка, она бы сошлась с капралом Леви, и всё было бы хорошо. Петра всегда была олицетворением женственности и обаяния, даже держа в руках окровавленные лезвия. Убивать титанов ей это не мешало.       — Не всех интересуют фарфоровые куклы, Клэр.       Процедура закончена, теперь настало время другой. Нужно обмотать туловище бинтом, дабы мазь получше впиталась. Что ни говори, а Ханджи творит чудеса. Когда же все закончилось, я надела просторную кофту, не спеша раздеваться полностью.       — Назови хоть одного парня, кому бы понравилось изрезанное яблоко, вместо мягкого персика.       Ева долго молчала, задумчиво глядя на стену. Не мешая её мыслям, я присела на подоконник, поджимая ноги под себя. Рядом горела свеча, её пламя отражалось в окне. Задумчиво провожу по нему пальцем, рисуя невидимую линию. Скрип с соседней кровати прервал мои грустные мысли, заставляя обернуться на соседку. Та сидела, смотря на меня с таким воодушевлением, будто ей открылись все тайны человечества.       — Что?       — Не все любят персики. Кому-то по душе румяные яблоки, — Ева довольно на меня посмотрела, думая, что выиграла своей фруктовой философией. Ну-ну. Предложи любому на выбор эти два фрукта, и угадай, что он выберет. Явно не в пользу яблочка.       — Тебя не переубедить, верно? — безнадёжно спросила у неё, на что получила утвердительный кивок. Ну, это же Ева. Вечная оптимистка.       Облокотилась на стекло головой, пусть мысли остынут и придут в нужное русло. На улице было по прежнему темно. Почти во всех окнах гуляла тьма, лишь в нескольких горела одинокая свечка. Почти везде. Кроме одного окна на против. Напрягая зрение, различила сидящую фигуру, что подпирала голову рукой, без остановки выводя аккуратные буквы тонким пером. Он вернулся…       Хоть Эрвин и сказал, что Ривай вернётся к утру, я надеялась, что наша встреча произойдёт раньше. Что же, сегодня мечты сбываются.       — Ева, я пойду погуляю, — слезла с подоконника и провела рукой по волосам, расчесывая их пальцами. — Подышу свежим воздухом и вернусь.       — Всё в порядке? — сразу заволновалась она. — Может с тобой сходить?       — Нет, не надо. Ложись без меня.       Успокаивающе улыбнулась и поспешила выйти из комнаты, чувствуя себя последней обманщицей. Но попасть к своему наставнику уж очень хотелось. И, не встретив никого на своём пути, спокойно дошла до нужного места, останавливаясь напротив двери. А что я скажу-то ему? В груди заселилось странное волнение и уходить не спешило. Может обратно вернуться?       — Заходи уже, — послышался голос из-за закрытой двери. Облегчённо вздохнув, проскользнула во внутрь, обращая внимание на количество свечей по всей комнате. Здесь было достаточно светло, хоть и приятный полумрак всё же присутствовал, что очень мне нравилось.       Ривай сидел за столом, сверля меня сонным взглядом, но, даже несмотря на это, выходит у него просто отлично. И где только научился? Его рубашка наполовину расстёгнута, а волосы непривычным беспорядком лежали на голове. Подозреваю, что он недавно принимал душ.       — Здравствуй, — тихо прохожу вглубь помещения, по привычке садясь напротив, без стеснения рассматривая его. Свет от свеч по иному обыгрывал обстановку, ощущение, что мы далеко за пределами Разведкорпуса.       — Не думал, что ты придёшь, — усталая полуулыбка появилась так же быстро, как и исчезла. Аккерман выглядел слишком плохо — и это пугало. Он был не просто бледен. Не сильно бледен. И даже не так, как был бледен в ночном лесу. Он выглядел пугающе, будто кровь на самом деле приобрела синеватый оттенок. Можно было поклясться — если бы его губы не были сжаты в тонкую полоску, они были бы такого же цвета. Синего.       Что же он делал всю эту неделю в городе? Как можно вымотать себя до такого состояния. Да он буквально засыпает на ходу.       — Выглядишь, как смерть, — не думая, говорю ему, на что тот вскидывает одну бровь. Похоже, его это развеселило.       — Видел я смерть. Поверь, мне до неё еще далеко.       Не думаю. Поставь их рядом, и различие бы состояло только в наличие косы.       Тяжело вздыхаю, зная, что его не переубедить. И все же, постараюсь как-нибудь вбить в голову этому упрямцу, что если он не отдохнет, то вылью целый пузырёк снотворного в его чай.       — Может, отдохнёшь? — миролюбиво спросила я.       — Позже, — буркнул он.       И это «позже» из уст Аккермана наверняка означало «никогда». И я решила, что обязательно попытаюсь на него воздействовать уже более серьёзно. Хоть я и соскучилась по нашим каждодневным посиделкам и перебранкам, но раньше они не носили какой-то скрытый характер, а сейчас многое изменилось.       — Где ты был? Тебя не было так долго.       Легкие тени ложатся на стол, на шкаф и неровные стены, полку, где аккуратной стопкой сложены какие-то свитки и книги. Сразу становится привычнее. Правильнее, что ли? И отчего-то начинаю замечать, что кабинет не такой то уж и большой, самый обычный. Но сейчас он сократился, словно специально для нас.       — А ты волновалась?       Он затеял опасную игру. Возможно, если бы не его состояние, Леви бы не ослабил свою выдержку каменного человека. Но сейчас, совершенно вымотанный капрал казался таким простым.       — А ты бы хотел? — тихо спрашиваю у него, переведя взгляд, не верю, что решилась на такое. Дрожащие пальцы лишь подтверждали это.       — Я бы… хотел, — медля отвечает Ривай, рассматривая меня так пристально, что спящие мурашки вмиг проснулись. Я улыбаюсь, чувствуя прилившее тепло в груди. Он не улыбается в ответ, но теплота в глазах говорит лучше остального.       — И все же, где ты пропадал так долго?       — Решал проблемы с военной полицией, — он скривился, будто воспоминание приносят ему отвращение. Несмело отпустив перо, кладя его на стол, Ривай запустил руку в волосы, зачёсывая их назад. Мне очень нравилось, когда он так делает. Вот только избитые костяшки привлекали внимание больше, чем его сексапильность.       — Что у тебя с руками? — наклоняюсь ближе, дабы лучше рассмотреть содранную кожу. Красные пятна на костяшках слишком сильно выделялись на белой коже, и они успели покрыться тонкой корочкой. Очевидно, что поездка несла в себе не только обсуждение проблем. Неужели он с кем-то подрался? Ну, я бы несильно удивилась.       — Навалял двоим придуркам, — на секунду его глаза заволокла прозрачная дымка, словно он вернулся обратно в те моменты. На скулах заиграли желваки, от чего его лицо приобрело гневный вид. — Кажется, один из них звался Крысоловом.       На этом имени я вздрогнула. Разом вспыхнула вся та боль, весь тот кошмар, что я пыталась забыть на протяжении всех этих дней. Иногда просыпалась глубокой ночью от собственных слёз. Это было так тяжело, — сдерживать всхлипы в подушку, чтобы не разбудить соседку. Не хватало её еще и ночами беспокоить. И все же, капрал сделал это для меня?       — Ты их?..       Он мог и хотел их убить. Буквально сорвался с катушек, когда понял, что к чему. А безнаказанность лишь подливала масла в огонь. Убей он их — ему бы ничего за это не было, зато на двоих подонков стало б меньше.       И перед глазами, как назло, вспыхивала она, с израненной спиной, влажными глазами и дрожащими губами. Её вскрик — громкий, полный боли, звенит в ушах, словно подначивая бить еще. И он начинает злиться: на нее, на всех, кто причастен к военной полиции. На себя.       А она просто смотрела. Напряженно. Странно. Совсем не так, как было до всего этого. Как будто звенящая тоска на сердце. Обволакивала. Взгляд, медленно соскользнув, оглаживал её губы, скулы. Такие знакомые и незнакомые черты. Вроде близко, но так далеко. Он не хотел уже ничего.       — Нет. К сожалению, — в свете свеч видно, как он обречённо закрыл глаза, борясь с усталостью. Легко понять, что он сожалеет о незаконченном дельце. Ривай привык всегда доводить все до победного конца. — Меня остановили на самом интересном. Пришли бы они минут на пять позже, увидели бы только два растерзанных трупа, — он усмехнулся зловеще и холодно. — Их пришлось бы выносить через черный ход. По частям.       Ярость вновь начала пульсировать у него в висках, лишь только он вспомнил, как наносил удары один за другим. Еще сильнее. Еще больше. И при каждом ударе Аккерман чувствовал, что это мало. Слишком мало для этих ублюдков, что посмели тронуть её. Скрип зубов заставил вздрогнуть.       Это было явно не то, что я ожидала услышать. Я вообще не ожидала, что мы будем разговаривать именно об этом. Но, несмотря на замешательство и растерянность, я чувствовала благодарность? Мысль о том, что ради меня кто-то рискнул своим положением, расправился с теми ублюдками, давала мне необъяснимое спокойствие. Особенно учитывая то, что этим «кто-то» оказался Ривай.        Капрал молчал и просто смотрел на меня взглядом, не выражающим ничего. Ни единой эмоции на лице, только кричащая усталость и какая-то безвыходность. И что-то в этом было. Молчаливая мольба. Вызов. Его что-то терзало, помимо стычки с полицейскими. Что-то гложило изнутри. Он резко расправил плечи, и со злой усмешкой прошептал:       — Ты презираешь меня? За то, что я сделал с ними? Когда наслаждался их криками, ломая каждую косточку, когда … … убивал их.       Потому, что он кипел. Чуть ли не рычал, забывая дышать, отводить взгляд от брызг крови и полных ужаса глаз, смотрящих на него, как на палача. Кем его, собственно, и считали.       — Нет, — прервала его исповедь. — Я не могу тебя презирать. В жизни бы не стала этого делать. — закусываю губу, не зная, что сказать более. Как сказать все то, что чувствуешь, если мысли путаются смотря на бушующий шторм в его глазах. — Спасибо тебе, Ривай.       Кажется, поняв меня и все мои сумасбродные несказанные мысли, Аккерман кивнул, устало вздохнув и потерев переносицу. Такие простые движения, что никогда прежде не были мною замечены, но тем не менее делающие его таким… домашним, очень сильно мне нравились. Не стоит забывать, что мой наставник тоже человек. И у него есть свой предел силы. И, видимо, сейчас как раз такой момент. Он действительно казался очень уставшим, но сдаваться и лечь отдохнуть не собирался. Чёртов упрямец.       — Тебе нужно отдохнуть, — уверенно сказала я, всё еще надеясь хоть на каплю благоразумия. Работу можно закончить и завтра. А ночью нужно спать. — Выглядишь так, будто сейчас вырубишься.       — Работы много, — он вновь приступил к записям, повертев в руках перо. Неужели Эрвин завалил его бумажной работой, не дав отдохнуть с дороги? Но подозреваю, что это скорее по желанию самого капрала, а не командира.       Так просто его не уговорить. Силой тоже не получится, меня скорее за шиворот выкинут за порог. Тут нужно действовать по-другому. Как там Хельга говорила? Главное заинтересовать? Что же, это мы умеем.        Тихо встав со стула и плавно преодолев расстояние между нами, подошла со спины. Раньше я никогда не понимала влечения девушек к парням. Теперь же осознала. Как это — когда хочется прикоснуться к чужой коже, ощутить близко-близко к себе. Какая она горячая, а, может быть, наоборот, холодная. Ощутить скрытую силу, скованную внутри.       Прохладные подушечки пальцев легко прошлись по темным волосам над ухом, а большой палец как бы невзначай погладил скулу, и в следующее мгновение разведчик закрыл глаза, растворяясь в этом прикосновении.       Так хорошо. Действительно было хорошо.       От прохлады, которую так требовало разгоряченное тело, комната качнулась перед глазами. Аккерман замирает, уже не пытается мыслить. Лишь чувствует легкие, еще совсем неуверенные движения, и хочет больше. Хочется дать ей понять: давай, заройся пальцами в волосы или скользи ими вниз, по спине.       И дрожащий вздох вырвался из его груди.       Конечно, он не пошевелился. Молча вслушивался в удары набирающего обороты сердца.       Взгляд скользнул по крепкой жилистой шее, когда он запрокинул голову, словно подставляясь под прикосновения, давая больше простора для действий. Я смотрела на припущенные ресницы с замиранием сердца, все еще не до конца понимая правильность своих действий. Так просто было к нему прикасаться — не было ни острых подколов, ни резких движений.       Тихо вздохнув, разрывая контакт с теплой кожей, облокотилась о его письменный стол, сдерживая частое, неровное дыхание. Глаза томно прикрыты, хоть и неотрывно следили за мужчиной. Он быстро заметил смену положения и открыл глаза, непонимающе глядя на меня, ждя следующих действий. Нервно закусываю губу, не решаясь начать. Нужно предложить ему что-то такое, от чего он не сможет отказаться. Лишь бы отдохнула эта гордая особь.       — Если ты немного полежишь, всего десять минут, то у тебя будет еще одно желание.       Он ответил мне долгим внимательным взглядом, сметающем все видимые и невидимые границы. Ривай открыл рот, не решаясь сказать что-то резкое, но тут же закрыл обратно. Эта борьба внутри него невероятно нравилась мне. Прошла вечность, прежде чем он ответил:       — Я лягу. Если ты ляжешь со мной.       Глухо вздыхаю, когда он встаёт и обходит меня, приземляясь на кровать. Капрал бросает на меня быстрый взгляд, настоящий вызов, мысленно говоря о том, что долго ждать не намерен. И я послушно поднимаюсь, медленно приближаясь к большой кровати, на которой уже расположился Аккерман, внимательно следящий за моими движениями.       Останавливаюсь в нерешительности у самого края, не зная, как мне поступить. Он все еще ждёт, довольный моим смущением. Буквально упиваясь им.       Поборов мешающие чувства, сажусь на кровать, на самый край. Сердце стучит так быстро и громко, что боюсь, его услышит Аккерман. Но он все так же лежит на подушке и ждёт, когда я устроюсь поудобнее. Щёки не спеша краснеют от мыслей, что случится, если кто-то из нас не сможет сдержаться и переступит грань.       В его присутствии любые грани начинают стираться.       — Закрывай глаза, а я прослежу за тем, чтобы ты их не открывал. — Облокачиваюсь на спинку кровати, принимая сидячее положение и вытягивая ноги. Посижу, пока тот не уснет, и уйду спокойно в комнату. Капрал Леви тихо хмыкает, поднимаясь на локтях и меняя положение тела так, что его голова оказывается у меня на ногах. Пока я борюсь с нахлынувшими эмоциями, он уже успел закрыть глаза. Успокойся, бедное сердечко. Мы со всем справимся. И даже с таким.       Минуты тянулись невероятно долго. Я чувствовала, как поднимается грудная клетка капрала Леви, видела лёгкое подрагивание ресниц. И он не спал. Лежал, закрыв глаза, отчаянно борясь со сном, но спать не собирался.       — Десять минут почти прошло, — тихо шепчет он, не открывая глаз. Так дело не пойдет. Так просто мы не сдадимся. Может, как Мика, уложить с помощью сказки? Вряд ли он оценит такое, а вот насчёт колыбельной можно подумать. Что-нибудь тихое, ненавязчивое. И у меня уже была идея.       — Еще немного. Только не открывай глаза, — прошу его, а сама вспоминаю начало песни. Тихо кашлянув, прочищая горло, начинаю мысленно играть мелодию.        — По лазоревой степи Ходит месяц молодой, С белой гривой до копыт, С позолоченной уздой. Монистовый звон Монгольских стремян — Ветрами рожден И ливнями прян.       Несмело касаюсь смольных волос, перебирая прядки сквозь пальцы. Дыхание капрала становится все расслабленнее. Скоро он сдастся и наконец перестанет сопротивляться. Сбиваю пряди на другой бок, продолжая напевать:        — Из кувшина через край Льется в небо молоко. Спи, мой милый, засыпай, Завтра ехать далеко. Рассвета искал — Ушел невредим, Меня целовал Не ты ли один?       На этих словах щёки заливаются краской. Украдкой смотрю на лежащего мужчину, если мне не изменяет зрение — уголки его губ дрогнули.        — Как у двери Тамерлановой выросла трава. Я ли не твоя стрела, я ль тебе не тетива? Ты — сердце огня,  Ты — песня знамен, Покинешь меня,  Степями пленен. Кибитками лун — В дорожный туман, Небесный табун, Тяжелый колчан. Чужая стрела, Луна — пополам, Полынь да зола — Тебе, Тамерлан. Тревожить ковыль — тебе — в других берегах, И золотом стыть — тебе — в высокий курган. А мне — вышивать  Оливковый лен, Слезами ронять Монистовый звон. Обручью костра Навеки верна — Тебе не сестра, Тебе не жена…       Последний куплет был пропет нежным шепотом. Дыхание капрала Леви стало ровным и спокойным, веки перестали дёргаться. Неужели сработало? Теперь надо попытаться встать с кровати так, чтобы не разбудить его. А это уже проблематично, так как его голова все еще покоится на моих ногах. Аккуратно, почти не дыша, приподнимаю его, а сама тем временем скольжу вбок, сползая с кровати.       Наконец-то я стою на твёрдом полу. Теперь можно и самой спать идти. Но, не дойдя до двери, бросив обречённый взгляд на груды бумаг, потом на мирно спящего капрала, трижды чертыхнулась, проклиная свою доброту, и решительно направилась к письменному столу, садясь за кресло и беря в руки перо. Хоть немного помогу этой буке, а то еще неделю из кабинета не вылезет.       Взяв руки первый лист и немного повертев его в руках, быстро сообразила, что и как нужно заполнить. Почерк капрала Леви скопировать не удавалось еще никогда, но, решив, что это не так уж и важно, писала своим круглым с красивыми завиточками. Покончив с первым, перешла ко второму, потом третьему и дальше. Небольшая стопочка кончилась через час. Я была к тому времени конкретно вымотана, но решительно была настроена на еще пару листов. На глаза попалась знакомая папка с именами элитного отряда. Он так и не приступил к ней. Хоть прошло уже столько времени, но заполнены были лишь несколько листов. Остальные девственно чисты или оборваны на полуслове.       С тяжёлым вздохом отложила папку в другой конец, беря несколько незаполненных листочков. Вообще не понимаю, зачем столько бумажных работ. Нужно писать отчеты почти по всему: о тренировках солдат, причём нужно все описывать очень подробно со всеми нюансами, потом перечислить все «лекции», что активно нам вдалбливали в голову с первых дней, об информации о вылазке вообще молчу. Несколько томов написать можно.       Я бы и дальше так сидела, расписывая бумагу, если бы меня не напугал надрывистый хриплый вздох, от которого я непроизвольно подскочила, роняя перо на чистый лист. Тут же пятна чернил перешли на него, оставляя чёрные кляксы. Со стороны кровати послышалось шевеление. Видно было плохо, так как я оставила всего одну свечу, что сейчас стояла рядом со мной на письменном столе. В остальном помещении царил мрак. Взяв подсвечник в руки, направилась к источнику шума. Осознание пришло быстро.       Ривай тяжело дышал, метаясь по кровати и сбивая простынь. От резкого движения рукой, подушка с краю с глухим звуком свалилась на пол. На коже появились еле заметные испарины, а сам капрал был словно в агонии. Он сжимал зубы, дрожал, потом скалился, шептал что-то, и все по кругу. Чёрные волосы разметались по кровати, намокнув от пота. Его брови туго сведены, а лицо исказилось.       Ему снится кошмар.       Когда-то Ривай говорил, что ему иногда трудно спать из-за преследующих кошмаров. Но кто мог подумать, что всё настолько серьёзно? Что это не обычный кошмар, который растает с первыми лучами рассвета, а поглощающая тьма.       Осторожно присела на корточки рядом с ним и начала осторожно промакивать пот с лица. Он вздрагивал от моих прикосновений, на удивление, не просыпаясь, зато перестал бормотать, видимо, чувствуя моё присутствие.       Поддавшись какому-то странному наитию, я провела ладонью по чуть влажным волосам, отодвигая мешающие пряди со лба. Не удержавшись, я повторила этот жест снова. И снова.       — Ривай, — шепчу я, легонько касаясь его. Но ничего не изменилось, он по-прежнему тяжело дышал, вздымаясь на кровати. Лёгкие потряхивания также принесли изменений. Он не слышал. Сон, видимо, глубокий, и будить его было не самой хорошей идеей. Мама говорила, что если человеку снится плохой сон, то нужно будить его очень осторожно, чтобы не сделать все еще хуже.       — Эй, всё хорошо. Это просто сон, — повторяю без передышки. Сжимаю крепко его ладони, надеясь хоть как-то достучаться до него. Метаться он перестал, но тяжёлое дыхание продолжало выходить из горла. Он дышал тяжело и часто, и я буквально чувствовала, как гулко колотится его сердце.       В таком состоянии я точно не могла его оставить. Не разрывая рук, ложусь на край кровати, накрываясь кусочком одеяла. Будем надеяться, что на утро мне не влетит по первое число, все же, я старалась помочь… Лицо капрала Леви постепенно расслабилось, приобретая прежние черты. Еще через минут пять он окончательно успокоился. Зрачки под веками перестали бегать в сумасшествии, а дыхание стало спокойным.       В таком положении я и сама не заметила, как уснула.