***
Время суда было назначено на раннее утро. К тому моменту, когда за мной пришел солдат в форме с единорогом на спине, я уже давно бодрствовала, пытаясь унять волнение в теле и душе. Да и спала ли я вообще? Ночь прошла вся в волнениях и кошмарных видениях собственного будущего. В моей камере не было зеркала, но оно и к лучшему. Даже представлять не хочу, как я выгляжу после всех метаний по кровати. Провожу рукой по спутанным волосам и лишь убеждаюсь, когда пальцы застревают в них. Надо попытаться причесать их. Это заняло у меня всю дорогу до самого зала суда и помогло немного отвлечься от депрессивных мыслей. И вот передо мною большая деревянная дверь, ведущая в зал правосудия. На мне не было наручников, так как по закону я не являюсь преступником и угрозы не представляю. Дверь отворилась, пропуская нас внутрь. Скрип половицы прочно засел в голове, и он зазвучал еще громче, когда сотни глаз повернулись ко мне. В помещение было тихо, как на похоронах. Лишь шорох моих ботинок, наравне с грохочущем сердцем, прерывал звенящую тишину. Я тяжело сглатываю, когда смотрю на место, где когда-то сидел Эрен, связанный, перед судьёй. Теперь на его месте предстоит быть мне. Большой зал утопал в сияющем солнечном свете, от которого резало глаза. По сути, глаза сейчас резало от всего. Стоит признать и поблагодарить отдельных личностей, что меня не связали и не приковали цепями к столбу, а всего лишь поставили перед уже знакомым всем судьёй. Мы встречаемся взглядами, и мне невольно приходится вжать голову в плечи. Судьёй оказался не Диаман Морель. Этого стоило ожидать. Раздался стук молотка, и все присутствующие встали со своих мест. — Заседание суда объявляется открытым. Сердце застучало еще сильнее, и я, из-за гомона в голове, еле расслышала слова судьи. Нужно срочно успокоиться, иначе может все пойти в тартарары. И сидеть мне до конца дней человеческих в холодных стенах. — Суд рассматривает дело Клариссы Кларк, — судья сделал долгую паузу, вчитываясь в документ у себя на столе. — Девушке, что провела… кхм, достаточно долгое количество лет в заключении стен. По залу прошлись шепотки. И как бы мне не хотелось, я не могла обернуться и посмотреть на них. Единственное, что я знаю, так это то, что на суде будут присутствовать все виды войск, церковь и несколько доверенных горожан. Моё дело не просто стало достоянием общественности, оно также касается каждого, живущего внутри стен. Они знают о тебе. Знают откуда ты пришла. И они боятся того, что ты можешь сделать. — Кларисса Кларк, — обратился ко мне мужчина. — Подтверждаете ли вы слух о том, что были рождены до титанов. Три удара сердца. Два глубоких вдоха. Тысяча мыслей в голове. — Подтверждаю, ваша честь. — Подтверждаете ли вы, что намеренно оказались здесь, добровольно дав заключить себя в стенах. — Нет, ваша честь, — мой голос звучит ровно, и мне стоит больших усилий и дальше сохранять его таким. — Когда я была в своём времени в последний раз, мне было пятнадцать. И мне не было известно о планах, касательно меня. Более того, есть вероятность, что меня выбрали случайно… — секунда ушла на то, чтобы отдышаться и вновь продолжить речь. — Никто бы добровольно не пошел на это. На последних словах голос предательски дрогнул. — Вам предъявляют обвинения в том, что благодаря вам разрушается южная часть стены. Вы можете прокомментировать это? — судья внимательно наблюдает за каждым моим действием, каждым вздохом, от этого становится жутко неуютно. Но еще хуже становится от могильной тишины в зале. Можно услышать дыхание людей в задних рядах. — Боюсь, что нет. Мне неизвестна причина разрушения стены в Южном округе. Более того, смею заверить, что к этому я не причастна. — Ваша честь! — солдат в форме гарнизона поднялся со своего места. И мне стоит радоваться, что это не Китс Верман. — Южный район стены Роза начал разрушаться относительно недавно. Такое не могло произойти за год или даже два. Должно было пройти достаточное количество времени, чтобы стена уничтожалась изнутри, — мужчина грозно на меня посмотрел. — Подсудимая была обнаружена в городе при нападении титанов, почти пять лет назад, три из таковых провела в Южном кадетском корпусе, а два в рядах членов Разведкорпуса. Этого было достаточно, чтобы стена начала разрушаться. Практически все так и было. — Стены требуют вернуть им то, что по праву принадлежит им, — раздался громкий, эхом уходящий вдаль голос священника. Он был еще недостаточно стар: морщины не успели покрыть мужское лицо, от того он выглядел слишком молодым для своего поста. Я бы дала ему не больше сорока. Люди, наблюдавшие за процессом суда, загалдели. И господину Судье пришлось постучать молотком, дабы вернуть тишину. — По вашим словам, эта девушка должна вернуться обратно в… стену? — Судья выглядел слегка смущенным. Видимо, приговаривать к такой участи ему еще не приходилось. На балконе, среди прочих зрителей, я смогла обнаружить свой отряд. Они так же неразрывно наблюдали за процессом. Заметив мой взгляд, они улыбнулись и приветливо помахали. Теперь я не одна. — Стены требуют своего. От нас лишь требуется дать им это, — священник вызывающе на меня посмотрел, с ненавистью и презрением. И тут я поняла, что под «это» он подразумевал меня. — Есть ли доказательства, что подсудимая непричастна к разрушению Южной стены? — спросил судья. — Никак нет, сэр, — подал голос солдат из военной полиции. Несколько человек из гарнизона кивнули в подтверждение. — Остальная часть стены Роза полностью в порядке, так же, как и Сина. Очевидно, что тот район, в котором была заключена подсудимая, подвергся влиянию, вследствие чего начал разрушаться. Больше нет логичного объяснения данного феномена. Я поперхнулась воздухом и посмотрела на моего «обвинителя». Но тот и бровью не повел. — Есть ли другие предложения? — обратился мужчина к остальным. — Есть, — Эрвин Смит поднялся со своего места и, прочистив горло, начал говорить. — Пять лет назад, при нападении титанов на округ Троса, одна из групп обнаружила Клариссу Кларк неподалёку от разлома в стене. Рядом лежал сосуд, в котором она провела все это время, находясь в стене. Очевидно, что это не её выбор оказаться здесь, но тем не менее она здесь. И было бы печально потерять хорошего солдата с отличными навыками, — разведчик на секунду замолчал и обвел тяжелым взглядом зал. — Можно поместить в сосуд другого человека. Преступников всегда хватает; темницы переполнены. Важна лишь жизненная энергия, а не человек, дающий её. На лбу судьи выступила капля пота, но он быстро стёр её ладонью. Решение суда еще не было выдвинуто, а мне уже стало страшно. Воздуха будто стало чуть меньше, вздох давался с трудом. Судья старался не смотреть в глаза Эрвину и с ответом не торопился. Понимание приходило только сейчас. — Вы предлагаете заменить одну жертву на другую? — недоверчиво произнес мужчина, вглядываясь в лицо Эрвина. Не думаю, что эта идея понравилась ему больше прежней. — Да. Судья отпил воды, обдумывая слова командира Разведкорпуса. Все с замиранием сердца ждали следующего шага. — Это невозможно, господин Судья, — заговорил вновь священник. Его брови были сильно нахмуренны, а лицо приобрело серый оттенок. — Это противоречит естественному ходу жизни. Все должно идти так, как должно. И если эта девушка была рождена, чтобы стать жертвой, она должна нести свою ношу до конца. Никто не произнес ни слова. — Возможно, — неуверенно начал солдат гарнизона. — Это действительно хорошая идея: заменить достойного солдата на преступника. Тем более, что в Разведкорпусе нехватка людей, а подготовка новых рекрутов идет не так быстро. Тюрьмы забиты людьми, а их тоже нужно содержать и кормить. Лучше лишиться одного человека, не приносящего пользу, чем солдата, способного защищать стены. Мне нравился такой настрой. Если все так пойдет и дальше, то меня заменят на другого неугодного. И все счастливы: стены будут в целости и сохранности, и люди перестанут бунтовать. Это вселило в меня надежду. — Предложение гарнизона весьма разумно, — судья задумчиво почесал бороду, прежде чем повернуться к залу. — Но давайте же выслушаем мнение представителя части гражданского населения стен. Вперед вышел крепко сложенный мужчина средних лет. По его одежде нельзя было сказать к какой прослойке общества он принадлежит, однако по нему было видно, что остаток жизни он проведет не вспахивая поля. Мужчина, кашлянув в кулак, басистым голосом начал говорить: — Люди волнуются. Мы все видели трещину в районе Троста, и мы все знаем, чем это кончится. Как по команде, все присутствующие интуитивно кивнули, каждый представляя своё. Мужчина продолжил: — Если единственный способ остановить разрушение южного района — это поместить девчонку обратно, то нужно действовать немедленно! Сколько должно пройти времени, чтобы стена окончательно пала? Если же такое произойдет, то случится то же самое, что и с Шиганшиной, — он сделал долгую паузу, а у меня в это время кровь потекла в обратном направлении. Наверное, это слово имело какое-то магическое значение, потому, как лица присутствующих вытянулись и стали серьёзней. — От всех жителей, говоря их словами, могу сказать лишь одно — нужно покончить с этим как можно быстрее и восстановить целостность стены округа Троста, — мужчина выразительно глянул на меня, ослепив холодом голубых глаз. — Мы должны вернуть её обратно. Солдаты разведки встрепенулись. Кто-то испустил рваный вдох, а с моего лица ушли все краски. Такого просто не может быть. — И все же, жертву можно заменить, — голос командира Эрвина неожиданно громко зазвучал в моей голове, но по лицам людей можно было сказать, что он звучал и наяву. — Никто не хочет жертвовать своими людьми, Смит, — слишком фамильярно обратился к нему солдат военной полиции, перекрикивая общие обсуждения. — Разведка скрыла от общественности появление человека из прошлого столетия, сколько еще секретов вы храните, а? Этих слов было достаточно, чтобы потерять доверие большинства. У Эрвина Смита был целый подвал тайн, потеряться в котором мог бы даже он сам. Еще немного — и я потеряю сознание. Рухну прямо здесь, и дело с концом. — Она была выбрана! — воскликнул второй пастор, более старый. Все замолчали, с удивлением и подозрением всматриваясь в него. — Стены выбрали её, она была избрана стать той, кто поможет человечеству выжить. Сотню лет великие стены защищали и оберегали нас от гнева титанов. Мы нашли пристанище в их землях и должны быть благодарны за это, отдав им то, что по праву принадлежит им. А не искать других вариантов. Молчать больше смысла не было. Только не сейчас, когда решается моя судьба. — Как бы прекрасны не были стены, — осторожно начинаю я, убедившись, что меня слышно всем. — Они все равно остаются стенами. Лицо пастора стремительно бледнеет, и он не находит, что ответить. — Я прожила здесь почти пять лет, — оглядываюсь по сторонам, всматриваясь в лицо каждого человека. Замечаю знакомый силуэт рядом с Эрвином. Возможно, я не замечала раньше, потому что его закрывала собой мощная фигура главнокомандующего. Аккерман сидел, прикрыв глаза, словно абстрагируясь от всего мира. Глубоко вздыхаю, прежде чем продолжить. — Я не знаю ни как попала сюда, ни как смогла выжить, проведя столько времени внутри стен. У меня отобрали семью и прошлое, но мне выпал шанс начать жизнь здесь, в этом времени. Я, черт возьми, два года потратила на сражения с титанами, а три — на подготовку к этому! И после этого вы говорите, что нужно меня «вернуть»?! Тогда возьмите лезвия и шагайте за стену сами! В конце я сошла на крик. В горле оказалось сухо, как в самой настоящей пустыне. Безумно хотелось пить. Но моя речь была все еще не закончена: — Если вы будете прятаться, как трусливые крысы, то титанам даже не придется ломать стены, чтобы покончить с человечеством. Вы сами вскроете друг другу глотки. — Уж не тебе судить нас, — шипит священник, и его глаза опасно сверкнули. — Нас сотворил Господь, и на все воля его. Будь это гнев титанов или крушение великих стен. Мы смиренно пойдем по его пути, а в конце нас будет ждать награда. — Тогда, вы — страна будущих покойников. Только и всего. В зале повисла такая тишина, что, кажется, из-за нее стало тихо во всем здании. Сначала заткнулся покрасневший от злости священник, за ним тараторивший что-то толстый мужчина, застыв с открытым ртом и глядя широко распахнутыми глазами, а следом и все присутствующие. Кто-то поперхнулся и прерывисто закашлял. Другие же уставились друг на друга, переводя взгляд на меня в немом вопросе. — Заседание суда переносится на послезавтра, — громкий голос судьи и стук молотка заставляют меня сделать шаг назад и опереться на стойку, чтобы окончательно не рухнуть от захлестнувших меня чувств.***
В камере было все так же неуютно и холодно. Точно сказать не могу, но по ощущениям сейчас глубокий вечер. С утреннего заседания прошел целый день, а мои мысли так и не успокоились. Они метались, как тараканы по комнате. И, к сожалению, находясь в таком безвылазном месте наедине со своими мыслями, в конце концов перестаёшь их контролировать. Они начинают словно жить своей жизнью. Вечером, после заседания суда, ко мне заходил Эрвин. Вид у него был не очень, если это можно было так описать — было видно, что он буквально разрывался между судом и делами в Разведкорпусе. На это тоже требуются силы. Он сообщил, что двое представителей «за» моё возвращение на свой «пост» в стене, а двое других «против». И ему не нужно было объяснять мне, кто был за что. Так же он сообщил, что, раз между ними «ничья», заключительное решение будет выносить сам судья. Мысленно я его пожалела, а наяву помолилась, чтобы оно было в мою пользу. От этого напрямую зависела моя жизнь. Командир ушел, оставив в моей душе толпище сомнений и переживаний. Как бы то ни было, даже компания Эрвина Смита могла немного взбодрить моё шаткое от стрессов сознание. В темнице я откровенно скучала. Когда послышались тихие шаги вниз по лестнице, я возбужденно подскочила с кровати, подбегая к лестнице. Через несколько секунд в коридоре показался силуэт мужчины, в котором я безошибочно узнала своего наставника. — Привет, — еле улыбаясь, произнесла я, отчего-то жутко смущаясь. Капрал видел меня во всех состояниях: сонной, пьяной, злой, ревущей, но запертой в городской тюрьме — никогда. — Как прошел твой день? — просто спрашивает он, вместо уместного «привет». — И это всё? Ты просто хотел спросить, как прошёл мой день? — А чего ты ждала? — Понятия не имею. Пыток? Допроса? Сурового разговора? Или ты просто пришел сюда дразнить меня? — бурчу я, раздумывая о том, что было бы неплохо сейчас оказаться в его кабинете, лечь на кровать и наблюдать, как он медленно разведется и ложится рядом. — Нет, — на этот раз его губы тронула настоящая улыбка. — Подумал, что тебе скучно. Я почти вскрикнула то ли от удивления, то ли от счастья. В его руках мягко зазвенели ключи. Этот звук официально стал самым лучшим за этот долгий день. — Как ты их достал? — С трудом, — скривился он, поднося их к замочной скважине и останавливаясь. — Я не могу тебя выпустить. Сама понимаешь почему, но могу войти сам. А в следующую секунду он толкнул тяжелую дверь. Крошечная комната, освещенная факелом, холодный воздух. Резкий, противный скрип — и он вошел. Я тут же заключила его в крепкие объятья, вдыхая родной запах. Боже, я не могу лишиться этого! Его руки ласково гладят меня по спине. От этого хочется лишь плакать. — Влагу не разводи, — шикает он на ухо, тут же заправляя длинную прядку. Смотрит на неё, напуганная, бледная. Дрожит. И эти глаза, в которые он бы бросился тут же. «Заберу тебя отсюда» — мысленно даёт клятву разведчик, сжимая кулаки у нее за спиной. — Прости. Мы сели на мою кровать. Под нашими телами она противно скрипнула, издав звук кричащей кошки. Капрал грустно усмехнулся, явно раздумывая о том, как я смогла провести здесь несколько дней. — Тебя выпустят, — уверенно произносит он. — Через два дня будет новое заседание, и они вынесут приговор в твою пользу. Я уверен в этом. — Хорошо бы. Жмусь к нему всем телом, зарываясь носом под куртку. Руки сами обхватывают его торс, и не замечаю, как мы принимаем горизонтальное положение. Лечь на мою кровать и положить голову на подушку уговаривать не приходится. Черные, как вороново крыло волосы рассыпаются по наволочке. Он смотрит на меня своими глазами цвета холодной стали, красивый, и в то же время отталкивающий. С грустью приходится думать, что кровать слишком маленькая для нас двоих. — Не бойся, — его голос звучит совсем рядом с ухом. — Эрвин уверен в этом. Судья хороший мужчина, он сам понимает, что запирать тебя в стене слишком ужасно. Он вынесет правильное решение. — Если я окажусь там, — на мгновение меня охватывает тьма и пустота, но лихорадочные движения головой отбрасывают эти видения. — Не уверена, что смогу выжить, как тогда. В голове была настоящая каша. Прошлое и настоящее смешались в этом месиве. — Я буду защищать тебя от смерти. Я не боюсь ее. Мы с ней так долго были врагами, что теперь ближе, чем друзья. Как много правды было в его словах. — Мне не нравится такая дружба, — хмурю брови, намекая разведчику, что не потерплю и мысли о плохом исходе. Эта история должна иметь только счастливую концовку. Аккерман почти рассмеялся, потому что, черт возьми, был благодарен за этот звенящий и возмущенный голос, отбивающийся от каменных стен. И даже почти захотелось улыбнуться, но он сдержался. — Я знал, что ты так скажешь, Кларк. Ты слишком предсказуема в этом плане. Так уж и быть, со старушкой с косой я пообещаю особо не заигрывать, но бой за твою жизнь я все-таки устрою, — увидев мой все еще недовольный взгляд, он быстро подмечает то, что оставаться непричастной к любым действиям не в моих силах. — А ты в это время можешь стоять рядом и раздражать её. Не выдерживаю и начинаю хихикать. Слезы подступили так же внезапно, как и резкое движение рук Аккермана. Мой подбородок ловко подхватывают и долго смотрят прямо в глаза, заставляя дыхание замереть: — Я не позволю им забрать тебя. Какое-то время мы просто лежим, слушая размеренное дыхание друг друга. С ним приятно было просто вот так сидеть и молчать — не потому что нечего сказать, а просто нет необходимости. Мы могли делать это часами. А однажды Ривай показал мне выход на крышу основного здания Разведкорпуса. С него открывался чудесный вид на окрестности, а по ночам небо было так близко, что, казалось, звезды могут коснуться ладони. В этой темнице не было никаких звезд. — Давай сбежим, — тихо произношу я. Мне хотелось, чтобы это звучало весело и с шуткой, но вышла скрытая мольба, за которую мне становится тут же стыдно. — И куда же? К горам? Мыться в речке и ловить дичь, а по выходным выбираться в деревню за мукой и солью. Отличный план, Кларк. Только учти — горелый хлеб будешь есть сама. — Дурак. Аккерман не шевелится, и, кажется, вообще не дышит. Ему хотелось сделать что-то. Хотя бы что-то. А не сидеть на одном месте, понимая, что все катится в бездну. Борясь с желанием в самом деле похитить заключенную, разведчик медленно повернулся в ее сторону, рассматривая профиль в приглушенном свете дальних факелов. — Ты улыбаешься, — низкий голос звучал тихо. Я действительно улыбалась. Но ничего не ответила. Спрятала губы у него на плече, уткнувшись носом в основание шеи. И дышала. Слушала. Успокаивающий стук его сердца. Улыбалась, наверное, потому что он все еще смотрел на меня, не мигая. Смотрел так, словно изучая заново черты. Запоминая. А ведь разведчик действительно наблюдал, поджав губы, напряженно сжимая кулаки. Так сильно она изменилась. Взгляд изменился, да и лицо стало взрослее. И намного бледнее, чем было до суда. А от этой мертвенной бледности у разведчика вдруг защемило в груди. — Страшно? — Аккерман несколько секунд смотрел на переплетённые пальцы, после чего отвел глаза. Зачем спросил? Он и без этого знал, что ей страшно. И ничего не мог с этим поделать. Только мотаться по кабинетам, листая древние рукописи, старые дневники, ища другое решение. — Нет. Храбрится. Строит из себя смелую и отважную, а у самой глаза на мокром месте. Но через мгновение пальцы сжали еще сильнее. Ему было видно, как побелели её костяшки. — Да. Сердце дрогнуло. Ему тоже было страшно. Страшно было сидеть в ожидании. Страшно было опоздать. Считать минуты до момента, когда можно услышать любую новость о ней, просто повидаться, хоть издалека, но… Аккерман закрыл глаза, поудобнее устраиваясь на жесткой подушке. Медленно вдыхает холодный воздух, думая, что не мешало бы принести ей теплой одежды или хотя бы еще одно одеяло. — У Эрвина есть план? — отчаянный шепот, и еще одна рассеченная рана в глубине души. Капрал Леви тяжело вздохнул и, не открывая глаз, прошептал. — У Эрвина, как известно, такие планы, от которых даже у меня останавливается сердце. Он не знал подробностей, но знал то, что командир Разведкорпуса работает над тем, чтобы убедить остальных заменить Клариссу Кларк на другую жертву. Разве это так сложно? Сколько преступников бродит внутри стен? А тут одна невинная девушка. Пусть только попробуют прикоснуться к ней. Никто не побеспокоит её без спросу. Никто, мать его, даже не взглянет в сторону Клариссы Кларк, потому что в ином случае сдохнет на этом самом месте. Уж Леви об этом позаботится. — Тебе нужно доказать всем, что ты достойна жить внутри стен, что ты не бесполезна. Стоит включить всю свою харизму и смекалку, чтобы они поверили. Эрвин сможет настроить их приговор в твою пользу, но основная задача будет лежать на тебе. — А что, если что-то пойдет не так? Если я все испорчу? Мне вдруг стало жутко холодно, и даже его теплые объятья не могли принести достаточно тепла, чтобы согреться. Лицо Ривая было отражением моего — предельной усталости, высасывающей все силы, которая приходит сразу после большого потрясения. Когда разом все летит в пропасть, и разум не знает за что ему зацепиться, чтобы окончательно не развалиться. — Ты обязательно когда-нибудь это сделаешь. Мы заблуждаемся, ломаем вещи, совершаем ошибки. Что-то можно исправить, что-то — нет. Это надо принять как данность. Но ты должна пообещать мне одну вещь. — Какую? — Оставаться живой как можно дольше, чтобы не лишиться возможности в очередной раз все испортить. Он говорил негромко, даже весьма тихо, но тембр внушал уверенность в завтрашнем дне. И я верила ему, как никому другому. Разве может быть по-другому? Конечно же нет. Потухнувшие голубые глаза распахнуты, а в них… Господи, да в них можно было прочесть все. Все об этой девчонке, маленькой, испуганной, сидящей рядом с ним. И вся жизнь замкнулась в этом подземелье. Молчит, сжимая губы так, чтобы они не задрожали и не выдали всех чувств. Сжимает его руку так сильно, что ему даже немного больно. Да, это страшно. Да, больно. Ладонь ощущала, как девушку трясло. По-настоящему ведь боится. Но она справится. Они справятся. И Аккерман вдруг решил — неожиданно, сказать то, что давно и прочно засело у него в голове. — Ты не должна была полюбить меня, Кларк, — почти исповедь. — Я не дал к этому ни единого повода. И я не должен был полюбить тебя. Но полюбил. И это ужасно. Почему он здесь сидел? Вслушиваясь в тишину каменных стен. Наверное, успокаивался. Или успокаивал её. Если с утра настроение было просто плохим, то в течение дня оно пересекло самую низкую отметку. Когда выслушивал опасения всех этих трусливых крыс. Когда ждал Эрвина под дверью судьи. И ответа не получил. С одной стороны, это принесло облегчение. Надежду. Ну, а с другой… ожидание это было то, чего он так не любил. Оно изматывало, накручивало нервы в моток. Душило. И правильно. Потому что такого сильного и хренового предчувствия надвигающейся беды он не испытывал уже давно. Рукой провел по длинным волосам, успокаивая. А потом еще, спускаясь ниже, беря её за руку и крепко сжимая. Он не может оставить её сейчас одну. Сейчас, а еще завтра и еще много дней, которые обязательно будут после этого «завтра». Вскоре дыхание разведчика выровнялось и стало реже, беспокойные мысли перестали метаться в голове. Через два часа мы оба почти спали. Я проснулась первая, осторожно повернулась к нему лицом, и его руки слегка напряглись, словно подсознательно удерживая меня, чтобы я никуда не исчезла. И я вдруг поняла, что именно это мне хочется чувствовать всю оставшуюся жизнь. Глаза закрыты, черные волосы разметались по моей подушке. Сейчас его странная, отталкивающая красота еще заметнее — чувственный рот, слегка приоткрытые губы и ресницы, подрагивающие во сне. Сначала он не мог устроиться поудобнее, запутавшись ногами в простынях, но, в конце концов, его дыхание выровнялось, как и движения. Я привыкла к холодной красоте Ривая, но сейчас он выглядит еще и уязвимым. Без привычного наряда с белым жабо, ядовитых высказываний и ехидных взглядов он кажется обычным молодым человеком, и я чувствую себя неудобно, подсматривая за ним. Наверное, сейчас еще раннее утро. Еще через пол часа капрал Леви покинул темницу, предварительно пообещав вернуться как можно скорее. Я ждала долго, погрузившись в собственные не радужные мысли. Еще через некоторое время мне принесли обед: картофельное пюре и похлебка. Лучше, чем ничего. Но мне бы хотелось еще немного черного чая чтобы согреться окончательно. А еще через некоторое время меня навестил новый гость. — Условия в темницах намного хуже, чем я представляла, — послышался самодовольный голос. Я лениво перевернула голову, совсем не удивляясь присутствию этого человека. Наверное, стоило ожидать её даже раньше. — Пришла позлорадствовать? — Ну что ты, наоборот, пришла попрощаться. Думаю, это наша последняя встреча, Кларисса Кларк. Кулаки по инерции сжались. Грустная мысль о том, что железные прутья не дадут мне её убить, так некстати прокралась в голову, от чего я даже глубоко вздохнула. Этой чертовке не удастся вывести меня из себя, как бы ей того не хотелось. — Попрощалась? Тогда можешь катиться ко всем чертям. Ты меня отвлекаешь от важного дела — я еще не сосчитала все кирпичики на этой стене. Вероника оскалилась и действительно была готова впиться ногтями в лицо этой противной девчонке. Если бы не она, её влияние за этот год расширилось бы в немереных масштабах. Но она снова и снова появлялась там, где этого было не нужно. — Удачи тебе в этом. Постарайся успеть до вечера, потом тебе будет явно не до этого. — О чем ты? — насторожилась я, приподнимаясь на локтях. Её губы скривились в злобной ухмылке. — Прямо сейчас проводится заседание суда, где решается твоя судьба. — Но оно должно быть завтра! — Разве не чудесно, что его перенесли на сегодня? Меньше времени на ожидания. После нашей стычки она не была сломлена, как я надеялась, разве что немного хромала на правую ногу. Она по-прежнему самоуверенна и жестка. Это читалось по глазам, полных презрения до самых краёв. И я даже не заметила, как прошла ненависть. Внезапно все оказалось простым и ясным. Ничего ведь не изменилось. — Как ты узнала про меня? — «Лучшие слухи лучше всего узнавать из первоисточника», — повторила она свои слова. — Первое упоминание о тебе было как раз после твоей встречи с легионом разведки. До этого ничего. А это значит, что искать ответы нужно было как раз таки там. Я думала, что ты просто беженка из Подземного города. Но все оказалось намного сложнее, чем я думала. Копать пришлось глубже. И, о чудо, кто-то проговорился, что при нападении пять с половиной лет назад они спасли странную гражданскую. Кто же знал, что это была ты. — Какая тебе вообще разница, откуда я? — раздражение прошлось по коже. — Уже никакого. Ты не должна была оказаться здесь. Не должна была вообще выжить. Мне все равно, что с тобой будет дальше. Я лишь хочу, чтобы ты исчезла. — А ты уверена, что от меня так просто избавиться? Сколько раз ты пробовала меня убить — и что из этого получилось? — На этот раз все будет по-другому, — говорит она и ухмыляется. — Ведь доносчиком на тебя была я. Заседание суда — это лишь формальность, чтобы очистить совесть и напомнить о соблюдении прав. Она замолчала, отводя взгляд в сторону. Смотря на горящий факел, как танцуют языки пламени. И воспоминания мурашками пробегают по телу. Вероника резко переводит взгляд, безжалостно говоря: — Приговор давно вынесен.