* * *
- Гарри? – позвал его Том. Паршивец что-то знал. Это было видно; но не по его лицу, а по застывшему взгляду, по вцепившимся в древко злополучной метлы пальцам. Он знал что-то, что, как он считал, могло помочь. Но молчал, уставившись вниз. На его кровь. Взгляд Тома ожег оставленный оригиналом шрам на его лбу, почти скрытый неаккуратной челкой. Это решение, легко считываемое с его напряженной фигуры – «Ты должен умереть, Риддл», - приходилось признать, было даже в чем-то справедливым. Болезненно и горько.* * *
- Успокоился? – ядовито спросил Том, когда Гарри смог наконец спокойно, не боясь разреветься или наговорить лишнего, поднять голову, и, не дожидаясь ответа вытаращившегося на него парня, вырвал у него из рук «Молнию» и побежал к замку. Догнать его не вышло. Риддл, оказывается, мало того, что неожиданно быстро и легко бегал, так еще и вовсе в какой-то момент оторвался от земли и полетел. Без метлы, но почти так же быстро. Поттер направился в гриффиндорскую башню, ожидая, что вот-вот к нему вбежит Макгонагалл и начнет вычитывать его за безрассудство. Ну, или вызовет к себе. Этого не произошло, и на праздничный ужин в Большой зал он пошел с надеждой, что Риддл просто перегнул палку и «Молнию» ему вернут. На празднике Риддла не было, как и – первые полчаса – директора и мадам Помфри. Гарри виновато понурил голову и, так ничего толком и не съев, вернулся в гостиную. Он понятия не имел, как Том объяснял Дамблдору повреждения, нанесенные Обетом, но очень надеялся, что тот не сказал ему правду. Старый учитель не то чтобы одобрял неуемную тягу Гарри к безрассудству, а теперь, когда за ним охотился Блэк и столь много сделано, чтобы поймать преступника, чтобы защитить его… К тому моменту, когда к Поттеру, скорчившемуся в одиночестве в кресле у камина, подошли не на шутку перепуганные декан и Флитвик, он уже был готов избавиться от проклятой «Молнии». Профессора осмотрели коробку, в которой прислали метлу, вызвали доставившего подарки домового эльфа. Обнаружить ничего подозрительного, насколько понял гриффиндорец, они не смогли. Но, так или иначе, в унисон заявили, что метлу не отдадут, пока досконально ее не изучат (а Макгонагалл еще и влепила ему недельные отработки в лазарете за нарушение приказа не гулять одному), - и были таковы. Гарри, разбитый и ошарашенный таким исходом дня, повалился на кровать. Буквально утром он владел сокровищем (по ощущениям – целым миром), а теперь лишен всего. Даже остатка каникул и радости от волшебного полета. За окном начался звонкий и злой буран. Рождественская ночь, вопреки всем ожиданиям, была неспокойной.* * *
Тома не было и за завтраком. На какой-то момент Гарри даже вообразил, что Непреложный Обет забрал свое, но быстро отбросил эту скользкую, словно жирный извивающийся слизняк, мысль. Та пощечина, какой бы болезненной она ни была, вряд ли считалась вредом, что нарушал границы дозволенного. Да и Дамблдор, и Снейп выглядели как обычно. Снейп бы гарантированно ушел в запой, если бы Том в самом деле погиб. Риддл обнаружился в Больничном крыле, куда Гарри, плотно поев, отправился на отработку. «Раньше сядешь – раньше выйдешь», - как считала предложившая ему это Помфри, и Гарри согласился. Только потом он подумал, что целительница, может быть, хотела, чтобы он поддержал Риддла. Слизеринец спал, отгороженный от мира ширмой. Он был бледнее обычного (Гарри понадеялся, что только из-за отсутствия на нем маскирующих чар, за которыми он обыкновенно скрывал синеватые обкусанные губы, воспаленные веки и глубокие тени вокруг глаз) и даже во сне его руки и ноги нервно подергивались. Запястья были плотно забинтованы. Поттер ощутил болезненный укол совести. Если бы он не довел Риддла… а ведь он просто беспокоился. Те же Гермиона или Невилл наверняка бы сделали ровно то же самое, когда узнали, каким образом к нему попала «Молния». Гарри, стараясь двигаться как можно тише, быстро протер смоченной в специальном растворе все поверхности в «отсеке», где спал Том, и вышел. Он не хотел встречаться с ним и собирался держаться в отдалении, давая время слизеринцу – да и себе тоже - остыть. По официальной версии, как вскоре узнал Поттер, Риддл слегка приболел. Простудился. И, чтобы это не вызывало подозрений у тех, кто был не в курсе данного им Непреложного Обета из-за своей взрослой личины, его держали в Больничном крыле все каникулы. Гарри в конце концов поговорил с ним. Еще бы, ведь на отработки во время каникул посылали только в лазарет и к Филчу. Лучше лазарет и Риддл. После того, как Поттер рассказал о том, что метлу все-таки начали проверять, а он сам наказан до начала семестра, Том вроде бы даже перестал злиться на него. Сам Том, когда Гарри попытался извиниться, заявил, что не злится, но предпочел бы, чтобы один паршивец вел себя адекватно ситуации. Сухо так заявил. Угрожающе. А затем вдруг потребовал, чтобы Гарри впредь сообщал ему о каждой своей выходке – и был закономерно послан куда подальше.* * *
- А разве он может заболеть? – брякнул Рон. Он совершенно ничему не учился, хоть Мио и вычитывала ему, почему так говорить нельзя. Изобретать велосипед Гарри не стал и сообщил вернувшимся вечером перед началом занятий друзьям, что Риддл простудился. Рассказывать настоящую причину он не хотел. Ему и так влетело от потерявшего терпение и разошедшегося не на шутку (!) Невилла за очередную его отработку. Лонгботтом даже высказал мысль, причем довольно резковато для самого себя, что Гарри необходима нянька, раз уж он, стоит друзьям покинуть школу, влезает в очередные неприятности и зарабатывает штрафные. Дисциплина и честь факультета для него, воспитанного строгой бабушкой-гриффиндоркой, значила неожиданно много. Именно эта его горячность делала в глазах остальных, не сильно с ним знакомых гриффиндорцев частью факультета: многие считали его трусоватым и больше подходящим Хаффлпафу добрячком. Они просто не знали, как сильно он старался (несмотря на не такие уж и большие способности) и как ярко горел за свой дом. Он, в отличие от той же Гермионы, не был против приключений и авантюр, в которые то и дело норовили влезть его друзья. Ему не нравилось, что они попадались. Гарри также рассказал о «Молнии» - и это оказалось именно так, как он себе и представлял тогда, рассекая на ней воздух. Рон буквально сошел с ума, как только услышал о таком подарке от анонима, и был готов чуть ли не драться с Макгонагалл, чтобы она отдала метлу хозяину и не портила ее. О Сириусе Блэке, к удивлению Гарри, они сперва не подумали, даже Гермиона. Наверное, решил Поттер, привыкли к тому, что он то и дело таскает то шарф из очередной неизвестной посылки, то практически бездумно уплетает сладости (тут, правда, даже он подходил с опаской и принимал только те, что были подписаны знакомыми ему существами). Хотя по началу весьма и весьма остро реагировали на эту его привычку. А вот известие о «болезни» Тома друзья восприняли с тревогой и тут же всем составом направились в Больничное крыло. Риддла там, вопреки ожиданию не оказалось: его успели выписать. А Помфри еще и заявила, что все равно не пустила бы их к своему пациенту так поздно вечером, и ребята потянулись обратно в башню.* * *
Слизеринцу не нравилось то, что он должен был сделать. Совсем не нравилось – до рвотных позывов. Предстоящее вызывало в нем отвращение, и перед тем, как написать Джинни в дневнике, вызывая к себе, он выкурил не одну сигарету и даже вновь вскрыл схрон с алкоголем его однокурсников. Ему не надо было напиваться на этот раз, но и совсем на трезвую голову он бы делать нечто подобное не стал. Прикасаться к другому человеку ему не нравилось. Очень не нравилось. Иногда, разумеется, приходилось. Иногда даже не вызывало привычного отторжения и неприязни. Но он все равно предпочел бы… не трогать. То же, что он должен был сделать, было самым настоящим безумием. Когда он отнес метелку, присланную Гарри, Дамблдору (да, изначально он хотел отдать ее Макгонагалл, но... кое-что изменило его намерения. Из-за кровоточащих запястий он все равно оказался бы перед директором, так что он просто не стал тратить время) старый директор сперва выслушал быстрый рассказ Тома, а уже потом потребовал объяснения кровавым запястьям «студента». Риддл под его взглядом задрал рукава мантии и рубашки, показывая тонкие неглубокие порезы вокруг рук. Это было, конечно, лишним – Дамблдор, хоть и выглядел обыденно спокойным, но явно был наготове. Том рассказал все, как было. В данном конкретном случае ему нечего было скрывать. Он даже надеялся, что хотя бы глубокоуважаемый директор сможет повлиять на безрассудного Поттера. То же самое Том повторил, выпив веритасерум. И только после этого директор вызвал Помфри и начал лечение не затягивающихся порезов. К тому времени Риддл уже едва сидел, а у кресла скопилась пугающая лужица крови. Небольшая. Но нечистая: вместе с кровью по рукам текла и черная едкая скверна. Это было так сюрреалистично и даже в чем-то захватывающе и волнительно: сидеть перед Дамблдором и прямо под его носом истекать порченой скверной кровью – прямым доказательством того, чем он являлся. А он не мог ее видеть, этот великий светлый волшебник. И это, как в глубине сознания было понятно Тому, только делало ему честь. Наверное, сказывалось его беспокойство скоростью распространения этой дряни. Еще год назад, чтобы вытянуть на свет эту вонючую гниль, ему пришлось изрядно исполосовать собственную руку. Он тогда чуть не рехнулся: все это нездорово отдавало попыткой суицида. Теперь же хватило простых царапин. Одежду, конечно, придется выкинуть. Лучше - сжечь. Ночью, когда он уже лежал в закрытом до утра Больничном крыле с замотанными запястьями, обработанными зельями (практически бесполезными: скверна, истекшая из ран, сделала заживление весьма долгим процессом, и это потом очень сильно удивит целительницу), пришла настоящая расплата. Далекое утро после приснопамятного марафона, устроенного Люпином, когда его впервые скрутила боль, показалась в этот момент приятным и легким покалыванием. Том, едва почувствовал подступающий кошмар, с трудом дотянулся до своей палочки и чудом успел лишить себя голоса. Неплохо было бы, конечно, и «самообездвижиться», но приступ начался раньше. Он чувствовал, словно ему ломали кости. Вырывали – по одному волоконцу – мышцы. Снимали – по тонким лоскуткам – кожу. Медленно вытягивали тонкие нити нервов из зубов. В конце концов он потерял сознание. А очнулся глубокой ночью. Боль бесследно исчезла. Его лихорадило, нестерпимо хотелось пить. Кувшин с водой был так далеко… Так и не дотянувшись до него, Том снова заснул. Утром ему стало легче. И еще – на следующий день. Но было бы заблуждением считать, что все закончилось. Все только начиналось – и был один способ не остановить, но слегка замедлить. Увеличить время между приступами. С этим ему помог Блэк. Еще летом, когда он усомнился, стоило ли ему покидать замок. Регулус тогда коротко и доступно объяснил, что нет, не стоило, но держать его в Хогвартсе на каникулах было невозможно. Дамблдор опасался, видимо, что незанятый ничем Риддл что-нибудь да вытворит, и, понадеявшись, что Блэк сможет что-нибудь придумать (не только, как понял Том, чем занять его и как организовать присмотр, но и как в случае необходимости можно сделать границы дозволенного ему еще жестче), отправил на Гриммо. Регулус, понятное дело, ничего придумывать не стал. Даже больше: подсказал, как хотя бы немного облегчить страдания. - Ты зависим от магии. Твое тело само поглощает ее: скверна питается ею. Растет. Не так, как ты наверняка думаешь. Количество окружающей тебя энергии отнюдь не равнозначно скорости ее роста. Однако оно влияет на, так сказать, густоту. Чем меньше энергии она поглощает, тем более «водянистой» становится. И тем быстрее она тебя убьет. Не имея достаточно количества поступающей пищи извне, она пожирает то, что ближе. Твою магию, а ведь только она держит тебя в этом мире. Я бы мог тебе помочь, как делал это всегда, - со странным блеском в глазах проговорил Регулус, - но я немного не в той форме. Том тогда, внезапно осознавший, на что намекал Блэк, громадным усилием воли постарался не показать, насколько отвратительной показалась ему эта идея. Он даже готов был поклясться, что никогда в жизни не опустится до банального вампиризма. Пусть и таким способом. Сейчас ему пришлось изменить свое мнение. В концов, это никоим образом не повредит Джинни – если он все сделает правильно. Джинни знала пароль от гостиной: он сам сказал его. И умела здорово отводить глаза. Лучше, чем Мио или все тот же Гарри. Порой даже Том не мог заметить ее, настолько искусно она пряталась в тенях и сумерках. Неудивительно, что она постучалась (как всегда тихо и нерешительно) в дверь его комнаты уже спустя пятнадцать минут после вызова. Возможно, она бежала по школьным коридорам и подземельям, рискуя нарваться на отработку к Снейпу. - Том? – робко окликнула его Джинни, окидывая встревоженным взглядом беспорядок в комнате. Риддл вместо ответа захлопнул за ней дверь и резким взмахом палочки запечатал выход. Раздражение, возникшее из-за нервозности и приутихшее уже было, вновь поднялось темной волной в его сознании, и меньше всего он хотел натворить что-нибудь по-настоящему непоправимое. - Кое-что случилось, Джи, и я немного перенервничал. Вот и все, - проговорил он идеально спокойным голосом. По вытянувшемуся лицу Уизли можно было решить, что она предпочла бы, чтобы на нее наорали. Или даже ударили. - Я… я могу что-то сделать? Том медленно покачал головой. Джинни, конечно, могла. На самом деле, могла сделать много чего полезного, а не просто побыть его эмоциональной мусорной корзиной, в которую он планировал слить весь свой негатив. - Да. Мне просто… Надо с кем-то поговорить. Побудешь со мной? - А… Да, если ты хочешь,- с готовностью кивнула Джинни. – Но, Том… Может, лучше позвать Гарри? Вы ведь… - Нет. Гарри… Ну, ты знаешь Гарри. Он опять что-нибудь надумает, попытается все-все исправить и в итоге нам всем придется спасать уже его. - Спасать? Том досадливо поморщился от собственной оговорки. Он опустил голову и тихим бесцветным голосом проговорил, зная, что эта девушка услышит его в любом случае - и поступит правильно: - Я… я умираю, Джи, - Том закусил нижнюю губу и с непритворной злостью и обидой посмотрел на побледневшую Джинни. – Умираю – и это невозможно исправить. Только отсрочить. Девушка могла сделать для него это. Это не могло повредить ей – если Том сделает все правильно - но может помочь ему. Лицо Уизли некрасиво искривилось безумно раздражающим сочувствием и жалостью. Благодаря все тому же Дамблдору (и Поттеру, куда уж без него), о его предположительно короткой жизни и приближающемся конце знали все посвящённые. На самом деле, не только они. Хогвартс был действительно удивительным местом: секреты здесь недолго оставались таковыми. Все с теми же сопливыми соболезнованиями к нему лезли не только преподаватели, но и некоторые (зачастую совершенно незнакомые) студенты. Так или иначе, раньше Том ни с кем не говорил об этом. Ни с кем. Особенно тщательно он не говорил об этом с Гарри и его окружением. И, похоже, напряжение среди них достигло чудовищных величин. Джинни, разрыдавшись, бросилась ему на шею. Ее тонкие руки неловко и порывисто обняли его, притягивая к маленькой, но теплой груди. На лицо Тома упали две липкие едкие капли. Слезы… Риддл, пользуясь мягкостью льнувшего к нему тела, перетянул Джинни к себе на колени, податливую, легкую, молодую, такую живую… Ее губы, сухие, однако по-девичьи теплые, на вкус отдавали съеденным за ужином чесночным хлебом. На первый поцелуй Джинни не ответила, и Том тут же впился в ее рот еще раз, грубее, настойчивей, требовательней. Она не вырывалась, но испуганно застыла – окаменела – в его руках, и поток безумно выводящих из себя слез наконец остановился. Слабые руки девушки, правда, уперлись ему в грудь в тщетной попытке оттолкнуть, встать и прекратить это, но вскоре обессиленно скользнули вниз. Целоваться Джинни не умела, и ее попытки отвечать были смешны. Что Тому действительно нравилось, так это то, как она то отталкивала его, то наоборот, притягивая к себе, обнимая. Девушка разрывалась от противоречий, от кипящих внутри ее тела эмоций, принципов и инстинктов. Она была еще таким ребенком, и это особенно бесило. Она будет жить, когда Тома уже не будет. Маяться с ее одеждой дольше необходимого не хотелось, и Том ограничился лишь тем, что торопливо расстегнул на Джинни рубашку, задрал старую юбку и приспустил белье. Девушка отчаянно дрожала, но покорно – так восхитительно послушно – развела ноги в стороны, раскрываясь. Отдавая себя. Она отвернулась к стене, закрыв лицо, раскрасневшееся от их возни и мокрое от слез и слюны, ладонями. Ее тело было узким, чертовски, болезненно узким. Недостаточно влажным, но потрясающе горячим. Все было не так уж и плохо и отвратительно, как он это представлял. Том глухо и сдавленно зашипел от удовольствия, утыкаясь лбом в подушку. Джинни под ним, кажется, снова заплакала. Но когда Том закинул ее руки себе на плечи, она, не сопротивляясь, оставила их в этой позиции, имитирующей нежные объятия любовницы. Становилось невыносимо жарко, но останавливаться он не собирался. Ему было хорошо. Ему было легче.* * *
Занятия начинались по обыкновению медленно. Многие учителя с пониманием относились к расслабившимся за время рождественских каникул студентам и давали целую неделю на постепенное возвращение в учебное русло. Хоть и не все. Гермиона, что бы ни шептали про нее за спиной, любила эту неделю не меньше прочих. Обычно. Маховик, дополнительные (по сравнению с другими студентами) занятия, попытки выяснить возможную причину ненависти Живоглота к Коросте и как это исправить, проблемы с Гарри, проблемы с Невиллом, проблемы с Джинни, проблемы с Роном - все это перегружало ее. А еще – спасибо начавшему опять подменять его Снейпу – профессор Люпин… Оборотень! Грейнджер, когда поняла, зачем зельевар затеял этот показательный урок, прямо-таки разочаровалась в нем. У нее как-то выходило находить причины, по которым Снейп травил Гарри, Невилла, хоть и понимала, что это немного… инфантильно. Но науськивать учеников на своего коллегу. Раскрывать настолько личную информацию… И в итоге у Гермионы почти не оставалось времени. О какой дополнительной литературе или прогулкам по замку можно было говорить, когда ей приходилось еще и выкраивать хоть какое-то время на сон? Девушка уже даже задумывалась, что откусила слишком большой кусок. Какое же было искушение пойти к профессору Макгонагалл и сдаться, глядя на закончивших домашнее задание друзей! Она бы поняла и ни на йоту не изменила своего к ней отношения. Но… но… В чем тогда был смысл?.. Ей всего лишь нужно привыкнуть к этой нагрузке – и она справится. Дело привычки, не более. А пока… пока она могла хотя бы уделить время, чтобы разобраться с беспокоившими ее проблемами с Томом. И если про Невилла он говорить отказывался, то, может, все-таки расскажет про других?.. Они все как один говорили, что все в порядке. Что ей кажется. Но когда она спрашивала у друзей не про них самих (например Гарри – про Невилла, а Рона – про его сестру), то они соглашались, что какая-то тревожная деталь не дает покоя и им. Том был старше и куда лучше понимал людей. А еще, возможно, он и был этой тревожной деталью. - А что случилось у тебя с Гарри? – спросила, как бы невзначай, она, когда смогла выловить старшекурсника во время его «свободной от посещения» пары по Истории. - М? Прошу прощения? Грейнджер потупилась. - Ну… Вы как-то… напряженно разговариваете. - Разве? – Том очень правдоподобно изобразил удивление, и девушка поняла, что говорить он не хочет. Ей начало еще сильнее казаться, что Том что-то сделал с ее друзьями – и Рон полностью разделял это ее чувство. Сперва заплаканная, но при этом странно спокойная и решительная Джинни, вдруг захотевшая обрезать свои волосы («Я так лучше выгляжу, разве нет?»), затем дующийся (по другому не скажешь) Поттер, днями и ночами просиживающий за литературой по окклюменции и легилименции Невилл, как-то незаметно начавший от них отдаляться… Только она и Рон, казалось, остались прежними. Это ее беспокоило. Умом она понимала, что рано или поздно все они утратят свою безмятежность и погрузятся в настоящее. Пойдут по своему пути в магии, как говорил профессор Дамблдор во время одной из своих речей перед экзаменами. Том, казалось, ускорил этот процесс. И от этого становилось даже как-то по-светлому печально. Не до слез, но… она бы, наверное, рада была бы заплакать, выпустить их, льющихся у нее в сердце по проходящему детству, наружу. - Да. Что произошло? - Ну, ты же знаешь про метлу. Я забрал ее у него и отдал Макгонагалл. и немного накричал на него. Обиделся, наверное. - И только? – недоверчиво переспросила Гермиона. Она помнила, как Гарри описывал их с Риддлом стычку по поводу «Молнии». Ей (и нахохлившемуся Невиллу) еще тогда стало даже немного совестно, что она бы даже не обратила бы должного внимания на этот подозрительный подарок. Ей почему-то казалось, что с Гарри словно ничего не могло произойти. Так или иначе, он не выглядел, будто обиделся за отнятую метлу. И вроде бы понял (тут она сомневалась: друг был тревожно зависим от адреналина), что в самом деле не должен был на ней летать. И собирался все-таки заказать другую. Через недельку. - …Да, - помедлив, кивнул Том. Его щеки, к вящему удивлению девушки, порозовели. Том никогда на ее памяти не выглядел смущенным и никогда не краснел. Скрещенные руки на груди и чуть повернувшаяся от нее голова старшекурсника только делали происходящее более подозрительным. «Он точно что-то сделал», - поняла Гермиона. - …Том? Том совсем отвернулся от нее, уставившись в окно, словно не слышал ее вопроса. Уголок его рта нервно дернулся. - Ну… полагаю, - начал неуверенно он и, смолкнув на секунду, выдохнул: - что это из-за того, что я ударил. Что? Грейнджер округлила глаза. Так вот почему Том оказался в Больничном крыле!.. - Что? - Я разозлился и вышел из себя, - поджал губы слизеринец. Он снова начал злиться – и Гермиона, заметив, как он сжал кулаки, с легкостью поняла: Риддл действительно мог ударить Гарри. – Ты просто не слышала, как он смеялся, когда я сказал, что метлу мог прислать Блэк. Знаешь, тот самый массовый убийца, порешивший кучу магглов и своего закадычного дружка… Этот идиот такими темпами не доживет даже до конца школы!.. Том, под конец своей тирады даже повысивший голос, с тяжелым вздохом закрыл лицо мелко подрагивающими ладонями и начал глубоко и медленно дышать, успокаиваясь. - Ого. А ты и в самом деле беспокоишься за него. - Разумеется, - едва слышно шепнул Том. Его лицо в этот момент было таким странным… Это не было похоже на то беспокойство за Гарри, что испытывала она или Рон, или Невилл. Она даже не смогла сразу подобрать ему подходящего определения. Он беспокоился за Гарри так, будто тот был им самим... нет. Частью – рукой или ногой. Риддл внезапно выбросил руку и несильно сжал ее кисть. Девушка удивленно вскинула брови. Том очевидно избегал лишних прикосновений – к ней и вообще. - Гарри не стоит беспокоиться, - Том растянул губы в мягкой улыбке. – Я никогда не причиню ему вреда. Передай ему это. Пожалуйста.* * *
- Говорю тебе, это прозвучало странно. - Он сам по себе странный. - И смотрит на тебя он тоже… странно. Особенно в последнее время. - Вот и я говорю. Странный, - Гарри весело фыркнул и круто развернулся к Грейнджер. Она не то чтобы была озабочена или взволнована, но выглядела весьма озадаченной. - С чего ты вообще переметнулась? Это же твой великий учитель Риддл! Гермиона чуть-чуть покраснела. Не как в прошлом году, когда друзья начинали подкалывать ее увлечением Локхартом, но тоже вполне красноречиво. Так или иначе, похоже было, что переданные ею слова Тома странным образом подействовали: Гарри выглядел не таким напряженным. - Я не переметнулась. И вообще-то прекрасно помню и понимаю, кто он такой. Просто это действительно странно выглядело. Его взгляд и то, как он говорил… Ты просто не понимаешь, о чем я. - Возможно, - смирившись, пожал плечами Поттер. Он больше склонялся к тому, что Мио слегка преувеличивала, но спорить дальше не хотелось. – Так что он сказал о Джинни? - Они… поговорили. - Охуеть. Поговорили. Гарри, конечно, верил в способности Риддла довести кого бы то ни было до слез. Да что там, он сам не раз заходился в истерике от его выходок и его… существования. Но… С началом семестра Джинни… Джинни стала странно себя вести. Вернее, еще более странно. Да, она все также ходила за ним тенью и все также появлялась из самых неожиданных мест. Все также цеплялась за Тома и все также фыркала на Фреда и Джорджа, если они сильно донимали ее. Но взгляд, походка, мимика… стали другими. Словно перед ними была больше не она. Гермиону же больше напрягла резкая смена ее имиджа: Уизли коротко остригла свои длинные волосы. Ей шло, но Мио считала, что этому есть какая-то более весомая причина. Поттер не мог объяснить, почему он считал виноватым в этих изменениях Тома. Может быть, друзья и были правы, и сказывалась его привычка во всем обвинять Воландеморта. - Гарри! – возмущенно вскрикнула Гермиона. Гарри ее возмущение проигнорировал, переключившись на другую тему. - Кстати, Люпина («Профессора, Гарри!» - поправила на автомате Мио) не было в медпункте. А он говорил, что неважно себя чувствует и уйдет на больничный на некоторое время. Прямо перед Хэллоуином, - со значением сказал Гарри. Имел в виду он попытку Тома снять проклятие Воландеморта с профессора. – С ним, интересно, все в порядке?.. Гермиона, к его удивлению, замялась и отвела взгляд в сторону. Словно что-то знала и теперь боролась со своей страстью делиться информацией. - Мио? Ты ничего не хочешь сказать? - …Мне кажется, я не должна этого говорить, - пробормотала после долгого молчания девушка. Гарри закатил глаза. - Мне кажется, ты слишком много общаешься с Риддлом, - зеркально ответил он и жалобно добавил: – Кажется, эта фраза скоро начнет мне сниться в кошмарах. Гермиона весело засмеялась. Она сама злилась на скрывающего все самое интересное Тома. Но и порадоваться из-за этой его черты характера не могла: слизеринец уже наверняка догадался про Маховик. В основном, наверное, из-за непрекращающихся жалоб Рона на ее расписание.* * *
Утром первой субботы нового семестра в Большом зале было малолюдно. Многие студенты предпочли отоспаться, принеся в жертву завтрак. Особо сообразительные перед этим незаметно припасли с ужина еды. Наверное, поэтому Риддл решил сесть сразу же за гриффиндорский стол, не удосужившись даже дойти до своего. Еще, как подозревал Гарри, причиной этому мог быть еще более дурашливый и болтливый Дэнни, считавший себя приятелем… всех в школе. Серьезно, этот парень вообще не делал никакой разницы между людьми. Гарри, еще с детства встречавшийся с ним по работе мамы, однако знал: доверять ему не стоило. По сути, он был как Риддл. Только не обладал сокрушительным обаянием, талантом, граничащим с гениальностью, и тем особым складом ума, что отличало обычного темного колдуна от Темного лорда. Правда выяснилась быстро. Об этом его попросил Невилл, волнующийся за свое эссе, заданное им Снейпом на дополнительных занятиях. Декан Слизерина, не выносящий Лонгботтома на своем зельеварении и люпиновском ЗОТИ, слегка смягчал свой козлиный нрав на занятиях по окклюменции. По непонятной причине. Это просто сводило с ума, но ни от кого Гарри не смог добиться хоть сколько-то правдоподобной теории на этот счет. Раз уж Риддл продолжал скрытничать. Том деловито отодвинул опустевшую чашку в сторону и протянул руку, безмолвно требуя эссе Невилла. Получив желаемое, он тут же углубился в чтение, что-то то и дело подчеркивая изъятым у ближайшего гриффиндорца карандашом. «Эй!» - полушутливо воскликнула жертва его произвола. Риддлу прощалось многое даже за гриффиндорским столом, за который его неохотно, но все-таки пускали, смирившись с его «дружбой» с Гарри Поттером. Он начинал немного наглеть, но все сходило ему с рук. Рон, пропустив мимо ушей шепот Гарри («Так и знал, что он умеет читать мысли. Хорошо, что Обет не позволяет ему этого делать, правда?..»), по наитию заглянул в чашку Риддла. Украдкой, чтобы никто не заметил. За эту привычку, выработанную на столь нелюбимых им Прорицаниях, он особенно ненавидел Трелони. И ужасно стеснялся ее. Чаинки на стенках и донце были угольно-черными и неприятно блестели на свету. Они, конечно, всегда такими были, но сейчас Рону показалось это особенно важным. Их цвет вызывал неприятное чувство в животе, словно его должно было вот-вот вырвать. Образы же, которые чаинки услужливо показывали ему, обещали Тому длинное путешествие на юг и восток, исполнения его Предназначения (именно так, с большой буквы) и – Рон не поверил своим глазам, уже слезящимся от напряжения, - первую любовь. Несчастную, обреченную, хоть и (тут он ощущал странную неуверенность) взаимную. Уизли, поежившись, передернул плечами и продолжил завтракать. На душе было паршиво. Почти забывшийся летний сон о смерти Гарри вдруг вспыхнул в его мозгу. Наверное, он все же делает что-то не так. Несмотря на безмолвное одобрение Трелони.