* * *
«И там ты совершишь то, для чего пришел в этот мир». Том предпочел бы этого не слышать. И сильно пожалел, что попросил о предсказании Рона. Нет. Даже о том, что вообще заметил, что тот может его дать. Значит, так, да?.. Вот так он закончит свое существование? Просто отслужит свое и отправится на помойку, словно старая зубная щетка? Риддл с тоской посмотрел на Гарри. Стадию отрицания он давно прошел и был как никогда близок к принятию. Однако услышать это – однозначное подтверждение со стороны, безучастной и бесстрастной судьбы – готов Том не был. Какой бесславный и бессмысленный конец. Риддл прикрыл глаза и устало кивнул, благодаря Уизли за предсказание – и как же тяжело дался ему этот незначительный жест!.. - Ну что? - Риддл подошел к беспокойно поглядывающему в их сторону Гарри и мягко взъерошил его волосы, устраивая все на его голове на свой лад. - Как договаривались? Что же… Их было «достаточно и один». Значит, будет просто достаточно. Если у Тома получиться спасти хотя бы этот кусочек своей души.* * *
К радости Гарри, Люпин про свое обещание не забыл. И даже уже ждал его. Сам - и с боггартом, запертым в огромном комоде. Выглядел профессор неплохо – по сравнению с тем, каким был до каникул. - Итак, Гарри, готов? – спросил он, закрыв за ним дверь. - Да, сэр, - с готовностью кивнул Гарри, в который раз с любопытством осматривая обстановку. Локхартовский кабинет был похож на будуар престарелой примадонны. Кабинет Люпина более походил на кабинет преподавателя ЗОТИ и чем-то напоминал кабинет Квирелла. Разве что вместо ящериц всех цветов и размеров здесь была мелкая нечисть – живая и в виде чучел и картин. - Значит, слушай, - профессор покачал головой, словно удивляясь энтузиазму своего ученика. - Заклинание, которому я хочу и попробую тебя научить, одно из самых сложных заклинаний, которые изучают в Хогвартсе. Раньше его проходили на седьмом курсе. Теперь – на шестом. Заклинание называется чары Патронуса. Это защитник. Духовный защитник, - Люпин, убедившись, что Гарри в должной мере проникся, уточнил: - Патронус не дух и сущность, которую ты призываешь из другого измерения, как иногда кажется некоторым волшебникам. В нем нет ни разума, ни эмоций. Он – отражение всего светлого, что есть в человеке, воплощение его добрых и чистых воспоминаний. Кажется, просто, да? Всего два слова – «Экспекто патронум» - да самое счастливое воспоминание, самое радостное и прекрасное, что волшебник ощущал в своей жизни. Но даже на этом этапе у многих возникают трудности. Что можно назвать по-настоящему счастливым воспоминанием? Ведь необходим такой момент, такая мысль, что сможет удержать сознание от самого страшного – от готовности пойти на смерть. От готовности сдаться. Это надежда, понимаешь? Сама ее суть. Патронус обычно называют защитником. Но вместе с тем Патронус – свет. Как от маяка. Он не просто оберегает, он вселяет уверенность. Разумеется, далеко не у всех выходит выполнить эти чары. Даже в «лабораторных» условиях это очень-очень трудно. А ведь перед дементорами, когда то самое воспоминание, тот самый своеобразный «центр» души по крупицам съедается, вытягивается в небытие… или в объятиях смертофалда, когда сон все еще сковывает тело и разум мечется от беспомощности и безвыходности… Нужно обладать колоссальным позитивным опытом и огромной силой духа. Ну и, разумеется, потрясающей концентрацией. Именно поэтому, несмотря на то, что детскому разуму проще сосредоточиться на счастье, заклинание изучается только в зрелом возрасте. Итак. Не передумал пробовать? - Нет. - Тогда. Воспоминание и правильное заклинание. Вперед. - Вот как, - протянул Гарри, помрачнев. – Я… я попробую. Беда подступила с неожиданной стороны. Конечно, он не считал себя несчастливым человеком. Наоборот, был уверен, что ему повезло во многих отношениях. Но сейчас вопрос стоял не в том, доволен он своей жизнью или нет. Был ли он когда-нибудь в достаточной мере счастлив? Счастлив настолько, чтобы все виденные им ужасы перечеркнуло одно-единственное воспоминание?.. Гарри прикусил губу, вытягивая из памяти все моменты, когда, как он считал, он был наиболее близок к этому состоянию. Вот первый поход на Косую аллею. Мишель, следуя старой как мир традиции (настолько старой, что все ее благополучно позабыли), в честь первого магического выброса (ну, увиденного ею) решила подарить ему фамильяра. Совсем еще крошка Хедвиг (ее хотели сделать обычной почтовой совой, но Гарри успел увидеть ее раньше и был очарован этим нескладным комочком перьев с желтыми глазищами) тихонько попискивала у него на плече. Он бы с удовольствием понес бы ее на руках, но Мишель тихонько объяснила, что так не положено: фамильяр должен находиться на своем месте с самого начала (Гарри тогда еще чуть сдержался от смешка: одна из страшных собак ведьмы все время норовила залезть в ванную). Тогда он еще не знал, что это птенец, что она со временем станет довольно большой и самой красивой птицей в совятне Хогвартса. Рядом шла Мишель, указывая пальцем то на одно, то на другое здание, рассказывая о том или ином предмете – на свое усмотрение и отвечая Гарри. А вокруг царствовала магия. До этого момента он видел ее лишь в исполнении Мишель и – совсем немного – из-под собственных рук. Он боялся себя до встречи с Мишель, принял с ее появлением в своей жизни, но именно стоя там, на нагретых камнях Косой аллеи, он полюбил ее. Гарри неуверенно поднял палочку. И опустил, даже не попытавшись произнести заклинание. Под тенью Ноктюрн-аллеи, куда они отправились затем, он также увидел и обратную сторону волшебного мира. Сторону, которая, как он осознал позже, и пугала в нем Дурслей. Грязная тесная улица, словно вытащенная крюком из Средних веков, спитые колдуны, оглушительно поносящие «чертовых магглов», изможденные тяжелой грубой работой оборотни («Вонючий оборотень!» - дразнили выносящего мусор нездорового вида ведьму дети) и странные существа (то были домовые эльфы и маленькие заграничные деревенские духи, мечущиеся в поисках лучшей жизни), дряхлые торговки, державшие подносы с человеческими ногтями, безнаказанно снующие у входа на «светлую» улицу, оглушительные крики с верхних этажей жавшихся друг к другу домов. И пусть большую часть из увиденного он не понимал, того, что понял, хватило. Сказка, что он успел вообразить на залитой теплым солнцем Косой аллее, рассыпалась. А он все равно хотел стать частью этого мира. Частью, которую, несмотря ни на что, не отвергнут, не назовут «ненормальной». Здесь не могло быть хуже, чем у Дурслей. И рядом была Мишель: ведьма не просто не боялась, но и время от времени кивала то одному, то другому жуткому колдуну или ведьмы. А один раз это был даже гоблин. Может, день, когда Мишель согласилась взять его в ученики? Нет, не подходит. За это ведьма взяла с него обещание продолжить ее дело, а к этому времени Гарри уже имел представление, в чем оно состоит. А во время первого занятия, поднявшись в кабинет к маме, он и вовсе увидел запертую в клетке над огнем визжащую женщину. Пусть он потом выяснил, что только-только отловленному суккубу Челси огонь был нестрашен, а клетка нужна была, чтобы хоть как-то отделить ее от своей жертвы. Испытанный ужас наверняка перечеркнул его счастье и в тот день. Не говоря уж о воодушевлении. А как насчет пришедшего ему письма из Хогвартса? Он так хотел ходить в школу вместе с другими детьми! Особенно после рассказов Дадли о своей школьной компании, уроках, странных учителей и разного рода происшествий. К тому же, старый чудак с бородой (да, Дамблдор когда-то был для него только старым чудаком с бородой, изредка заглядывающим к маме) красочно расписывал свою школу. Гарри неоднократно просил маму если не согласиться зачислить его в Хогвартс, то хотя бы отвести посмотреть на удивительный замок. Мишель оставалась непреклонна. Она была неплохим учителем, прекрасно понимала, что нужно Гарри в его будущей деятельности, и, к тому же, была уверена, что он убьется без должного надзора в первый же день. Он смог попасть в Хогвартс только из-за того, что мама оказалась в Азкабане: Регулус, официально являющийся его опекуном на время ее заключения, считал, что обучение в школе ему необходимо. Или… Да вот же! Первый полет на метле – он ведь так ждал его! Мама и близко не подпускала его к метлам, даже самым тихоходным детским моделям. Она небезосновательно считала, что ему и без полетов хватает приключений. По ее мнению, метлу она могла ему доверить только к двенадцати-тринадцати годам. Так что на метлу он сел только здесь, в Хогвартсе. И это было прекрасно. Волшебно. - Экспекто патронум, - выдохнул Гарри, от охватившего волнения немного не так взмахнув палочкой. Пришлось повторить: - Экспекто патронум!.. Из кончика палочки медленно вытекла тонкая струйка пара. Совсем-совсем бледного, но один вид мелких серебристых искорок заставил Гарри облегченно выдохнуть и радостно хохотнуть. Пар тотчас же истаял. Но Гарри попробовал еще. И еще. И еще. Еще, еще, еще, еще… На восьмой раз у него вновь получилось – но искорок, как ему казалось, стало меньше. Люпин, однако, его огорчения по этому поводу не разделял. Наоборот, профессор воодушевился куда сильнее своего ученика и гордо заявил, что у него отлично выходит. Для первого раза – просто великолепно. - На сегодня достаточно, - решительно возвестил сияющий профессор. – Ты молодец. Думаю, у тебя все получится. Этого было недостаточно. С дементором (тут даже объяснения Люпина были излишни) все станет куда сложнее. В разы. В десятки, сотни раз труднее… Гарри даже не мог представить, насколько. А потому, зажмурившись, безрассудно и отчаянно выпалил: - А можно я попытаюсь на боггарте? Сэр, - по вытянувшемуся лицу Люпина он сразу же понял: сейчас ему откажут. И потому поспешно добавил: - Напоследок, сэр. А потом – все. Ну… на сегодня. На лице учителя отразились все сомнения, что он испытывал. Гарри мог понять его. Однако ему надо было знать. Надо было прочувствовать предстоящие трудности – или хотя бы их часть. И профессор сдался. Однако в тот самый момент, когда он направил палочку на комод, готовясь выпустить кошмар на волю, Гарри понял: воспоминание не годилось даже для битвы с призраком. И он сосредоточился на единственно доступном ему чувстве: он просто знал, что не был несчастлив. Просто… как будто не знал, как объяснить это магии. В этот момент он готовился к провалу – но его не последовало. Хотя и успехом это назвать было тяжело. Он смог призвать целое облако. Не пар, но довольно плотные клубы мутно-серебристого дыма. Однако уже через мгновение, за которое Гарри и удивиться не успел, силы покинули его, и он рухнул на колени под оглушительный шум крови в шах и биение сердца. Где-то далеко-далеко он слышал крики родителей. И высокий жуткий смех со знакомыми интонациями… Перед ним словно из-под земли выскочил профессор с поднятой палочкой. - Очень хорошо, Гарри! – воскликнул Люпин, загоняя боггарта (призрак тут же превратился в луну) в сундук. Профессор сердечно пожал ему руку и погнал к столу: пить горячий чай и есть шоколад. Ноги Гарри дрожали, а пот насквозь вымочил всю его одежду. Все было далеко не так замечательно, как радовался учитель. Приходилось признать: с каждым разом это заклинание будет только труднее исполнить. Возможно даже, настанет день, и он вообще не сможет отыскать надежду?.. День, когда он предпочтет умереть?.. Поттер помахал головой, отгоняя странные мысли. Бред. Бред, навеянный страхом. Не более. Люпин, несмотря на радостные интонации в голосе и продолжавшуюся лекцию (о Патронусах-посыльных и байках о внешнем виде защитников), опасливо на него посматривал. Словно готовился ловить его, вознамерившегося упасть в обморок. - Интересно, а что у дементоров под капюшоном? – брякнул Гарри, делая внушительный глоток. Чай в этот раз был медовым – и шоколад к нему не подходил от слова совсем. Люпин слегка побледнел, и студенту стало слегка совестно, что сперва не подумал: а вдруг профессор знает ответ? - Рот, - наконец ответил Люпин, осторожно и тщательно подбирая слова. – Дементоры слепы и глухи, им ведомы только два инстинкта живых организмов – питание и размножение. В первую очередь, конечно же, питание. Эти… существа подобны черным дырам в тонких материях. Дементоры медленно, капля за каплей, вытягивают все счастье и радость, все тепло и свет из окружающего мира; и лишь камень и вода способны выдержать их длительное пребывание. Надежда, любовь, разум – все исчезает, все съедается дементорами. Это происходит от одного лишь их присутствия. Но когда они желают есть… когда по-настоящему голодны… Это называют Поцелуем дементора. Он применятся в исключительных случаях и лишь по прямому распоряжению Министра, однако... Дементоров в самом деле практически невозможно контролировать. Их потому и держат вдали от людей, в Азкабане, бросая им подачки в виде преступников… Рты дементоров похожи на воронку и через эту воронку они выпивают саму суть своей жертвы – его душу. После этого, конечно… - …человек погибает, - прошептал Гарри, пытаясь представить эту участь. Перед глазами встала ужасающая картина: тесная сырая камера, исхудавшая, измученная мама скорчилась в углу, тонкими длинными руками вцепилась в свое лицо в слабой и безнадежной попытке защититься от нависшей огромной черной тени… воздух со свистом втягивается в огромную черную пасть-воронку чудовища, и оно склоняется все ниже и ниже, тянется к маме… Следом на ум пришел Блэк. Сириус Блэк, приговоренный, по слухам, к такому концу. И вопрос, почему маги вообще оставляют этих созданий в живых, этих естественных врагов жизни, потонул в медленной и тихой злости. Он заслужил. - Не совсем, - мрачно поправил его Люпин, и Гарри передернулся от его голоса. – Боюсь, смерть была бы куда гуманней. Видишь ли, без души человек может существовать. Вот только человеком он уже не будет. В лучшем случае жертва превращается в бессловесное беспомощное животное. В худшем – и того меньше. Раньше такие «пустые оболочки» выставлялись на всеобщее обозрение в клетках, продавались в лаборатории и аптеки. Сейчас большая часть после вынесения приговора все же умерщвляется. Большая часть. Поттер едва удержался от того, чтобы недоверчиво фыркнуть. Он знал мало, но видел и слышал уже многое. Да и несложно было догадаться, насколько реальные цифры «умерщвленных» отличались от официальных. Смерть и вправду была милосердней. Гарри нахмурился. Ему в голову вдруг пришла одна мысль, по уровню неприятности подобная вопросу, положившему начало этого разговора. Почему Риддл так плохо реагировал на дементоров? Вдруг вспомнился тот вечер в Хогвартс-экспрессе. Перед глазами вновь возникла антрацитовая смолянистая капля, медленно ползущая по щеке Риддла. Поттер поспешно забросил плитку шоколадки в рот, отгоняя мерзкое и гаденькое чувство. Он и подумать не мог, что воспоминания, коими являлся Риддл, были так схожи с душой. И что такое это вообще такое – душа?.. Когда он распрощался с Люпином и неспешно поплелся в гриффиндорскую башню (переодеваться; занятия с патронусом отняли изрядное количество времени и сил, а ведь еще надо было идти к Риддлу… Все-таки и его хитрая ворожба не помешала бы), на него в коридоре налетел задумавшийся о чем-то Невилл, видимо, идущим со своих дополнительных. Выглядел он неважно, но однозначно лучше, чем в начале года. - О, Гарри, - удивленно округлил глаза друг. – Ты… ты от Люпина идешь? Уже начали, да? - Угу. - И как? Поттер привычно натянул на лицо широкую улыбку. - Хорошо. У меня, кажется, получается. Невилл просиял. - Здорово. Это, наверное, безумно сложно, да? Гарри улыбнулся. Еще раз. - Не. То есть, да, сложно. Но не безумно. Справится любой, если постарается. Лонгботтом недоверчиво глянул на него. Он не был хорош ни в одном разделе магии, кроме травологии, и подобные фразы зачастую вызывали у него неуверенные подергивания плеч. И не только подобные. Гарри чувствовал: те успехи, которые делал друг с его помощью и помощью Мио также им умалялись. По чуть-чуть, но все больше и больше, пока и вовсе не обесценивались. Однако Гарри все равно не сомневался: свою нерешительность Нев перерастет. И еще всем покажет. Как тогда, когда в одиночку полез на малфоевских подпевал на первом курсе. - А как твои допы со Снейпом? Гарри уже и не знал, сколько раз задавал этот вопрос. Однако Невилл каждый раз отмалчивался либо неуклюже переводил тему. Каждый раз. До этого момента. - Плохо, - тихо выдохнул он. – Ничего не выходит. Я довольно неплохо понимаю, что делать и зачем, но когда дело доходит до… дела… Даже Снейп не может сказать, что не так. - Снейп? - Ага. Представь, - Невилл, храбрясь, рассмеялся – невесело и одиноко. Его это явно беспокоило, и так сильно… - Зачем тебе это вообще нужно? - Это… - Невилл низко-низко опустил голову, а потом, резко остановившись, прошептал, почти не разжимая губ: - …для моих родителей. Лонгботтом вскинул голову. Сжавшийся, напряженный, словно ждал, словно говорил: «Ну давай. Смейся». Гарри смеяться не стал. Он понятия не имел, почему Невилл живет с бабушкой. До этого момента он вообще считал, что родители Нева погибли на войне. Как его. Спрашивать об этом было бы жестоко – и он молчал. Видимо, на самом деле все было еще хуже. Не дождавшись издевок, Невилл продолжил. Ему явно стало легче: плечи расслабились, кулаки разжались, но голос все равно оставался глухим и неуверенным. Он словно заставлял себя говорить то, что, по его мнению, должно было остаться только с ним. - Они в Мунго. Пожиратели после падения Того-Кого-Нельзя-Называть почему-то решили, что мама и папа знают, где он… как все исправить… Они пытали их. Круциатус… это свело их с ума. Я… мы с бабушкой навещаем их… Том говорил, Круцио ближе к ментальному воздействию… чем больше боли, испытанной в жизни… ну… понимаешь, да? В общем, - Невилл глубоко вздохнул и наконец гордо вскинул голову – и в глазах у него стояли слезы, - он посоветовал начать с основ. С окклюменции. И отправил к Снейпу. Гарри, не найдя слов, глупо и ошарашено моргнул. А потом порывисто обнял Невилла. Тот окаменел на мгновение, а потом, шмыгая носом, ответил на объятия. Правда, хватило одного растроганного: «Ах, эта дружба!..» от проплывающего призрака, чтобы убить момент. Молчание было неловким. Они не обнимались. Ну, в смысле, так. Они же не девчонки. Так что когда Невилл нарочито грубо сказал: «Знаешь, а ведь Снейп не так уж и плох, оказывается», Гарри готов был на любое безумие, чтобы разбить странную атмосферу. Это не было неприятно. Просто странно. Видимо, к друзьям он так до сих пор не привык. - Ага, конечно. Каждую пару зелий я именно это тебе и говорю, - скептически заметил Гарри, обрадовавшись. - Я серьезно. Он, конечно, действительно ужасен. Просто кошмар. Но не так уж и плох. - Я думал, ты его боишься. - Ну да, но… уже не так. Я, наверное, привык? Не знаю. Знаешь, что он мне сказал на самом первом занятии? «решили наконец взяться за ум, Лонгботтом? Давно пора – вам это нужнее, чем кому-либо другому в школе». И мне кажется, что он о своих допах, а не про то, что я бездарность. - Ты не бездарность, - жарко запротестовал Гарри. Он знал, о чем говорил. Лонгботтом не был плох. Он, скорее, не был хорош. – Место бездарности за Гойлом. Не хочу признавать, но Малфой прав: удивительно, что он читать умеет… Невилл хихикнул. - Да, но… я думаю, будь ты на моем месте, у тебя бы с окклюменцией проблем не возникло бы. - Ну да, конечно. Мио рассказывала мне о ней. Концентрация, самоконтроль, собранность, упорядоченность мыслей… Да это же мой портрет! Лонгботтом фыркнул. Потом, видимо, припомнив все причуды своего легкомысленного друга, еще. И наконец засмеялся. Залился чистым и счастливым смехом. - Так что, Нев, Снейп бы наверняка бы выставил меня за дверь уже после первого месяца занятий, если бы я был на твоем месте… Если бы я был на твоем месте… - медленно повторил Гарри. Концентрация и вправду не была его сильной стороны. Как и Древние руны. Поттер прищурился, и так, и эдак проворачивая в голове возникшую идею. Отрицательные стороны были и были достаточно очевидны. Однако в перспективе… Мама точно убьет его, если узнает. - Гарри? – Невилл, отсмеявшись, заметил, что его собеседник немного «уплыл». - Я в порядке, - очнулся Поттер. – Задумался кое о чем. - Гарри, - полушутливо пригрозил Лонгботтом. Гарри часто говорил схожим образом. В последний раз, насколько помнил Невилл (а помнил он хорошо – это было за день до каникул), по итогу его раздумий «кое о чем» они провели довольно странную ночь, карауля выход из хаффлпафской гостиной. Гарри считал, что неизвестный шутник, помочь отыскать которого он подрядился и который развлекал Хогвартс с начала учебного года, был хаффом. Свои логические цепочки он, подвергшись жесткой критике со стороны Мио, оставил при себе, как бы его ни просили поделиться ими. Шутника они, конечно, не поймали – хоть он и однозначно «выходил на дело» той ночью. Одна из елочных игрушек на следующее утро случайным образом награждала прошедших мимо людей то шелковистой бородой Санты, то острыми ушками его помощников, то настоящими (хоть и миниатюрными) оленьими рожками с бубенцами – и только Филч знал, каких трудов стоило отыскать зачарованный предмет. К сожалению Гарри, Риддл, Мио и Нев прознали о проказе раньше его – и на завтраке с нелепым видом сидели только они с Роном. Фред и Джордж, из любопытства пробежавшие «проклятое место» раз двадцать, бонусом к полностью собранному набору получили еще и по ослиному хвосту, что и положило конец экспериментам. А еще в результате их «подработки стражниками хаффлпафской гостиной» Рон наконец узнал, где находится вход в кухню. И пусть изначальной цели Гарри так и не достиг, такой исход тоже всех устроил. Но это ведь не значило, что так будет всегда.* * *
Когда Гарри утром сказал, что сперва заглянет к Люпину, а потом придет к нему, Том представлял, что ожидание не займет больше двух-трех часов. А потому отправился в Тайную комнату – в единственное, на данный момент, место, где их никто не мог найти. Все-таки для такого рода занятий, что лишь с серьезной натяжкой можно было назвать допустимыми с точки зрения морали, требовалось уединение. Тем более, с его-то репутацией. Серьезно, Риддл подозревал, что его связь с Джинни, если она когда-нибудь всплывет, наделает гораздо меньше шума, чем если бы стал известен факт занятия Мальчиком, Который Выжил условно разрешенной магией. Под его, Тома, началом. Поттер пришел только к вечеру. Бледный, трясущийся, пропахший потом. И сразу же, стоило только ему оказаться в Тайной комнате, метнулся к Тому. На какое-то безумное и дикое мгновение он даже решил, что Гарри решил его ударить. Или задушить. Реальность оказалась куда более… извращенной. Гарри что-то сжимал в кулаке. И это «что-то» уверенно сдул Тому в лицо. Пыль – или то, что ощущалось тонкой, но колкой пылью – осела на глазах, забила горло и нос. Том ослеп – и натужно закашлялся, с силой давя на грудину, словно это могло помочь избавиться от стекающих вовнутрь, в легкие бесконечных холодных пылинок. Он чувствовал, казалось, каждую из них, ощущал, как кровь разносит их по телу, как глаза медленно покрываются твердой коркой застывшей смеси слез и поттеровской дряни. И с каждой секундой это чувство становилось все четче, ярче, живее… Не так, как он физически мог ощущать. И это, пожалуй, удивило его сильнее, чем внезапно обнаружившаяся перед глазами проволочная рамка, за границами которой мир расплывался в нечитаемое пятно, чем знакомые темные глаза, смотрящие за его мучением и осознанием. Его собственные глаза.