Парадокс лжеца

      По лицу мамы Гарри понял, что что-то случилось. Тома, к сожалению, в гостиной не было – и он даже не мог бросить в его сторону укоризненный взгляд. Что уже успел натворить Риддл?.. - Гарри, - начала говорить Мишель так тихо и… нерешительно, что Поттер похолодел от дурного предчувствия. – Том… я подумала, ты захочешь попрощаться.       Но он уже не слушал. Гарри рванул в прозекторскую, стоило только маме назвать это имя – «Том».       В покойницкой было привычно холодно. Остро пахло хлоркой. Многочисленные светильники, однако, делали эту комнату самой светлой в доме. В этом белом, неестественно ярком свете тело Тома выглядело вылепленным из твердого мрамора.       Мрамора, сплошь испещренного трещинами.       Гарри еще никогда так остро не воспринимал привычку мамы оставлять тела вот так. Безжизненно ровно уложенными на столе. Не накрытыми. С распахнутыми глазами.       Глаза Тома были черны. Так черны. Словно за тонкой прозрачной пленкой скопилась все зло мира. «Трещины», что так обезобразили тело Риддла, оказались темными, набухшими и странно мягкими венами. Артериями. Капиллярами.       Уже без капли крови.       Лишь со скверной.       Гарри был уверен, что, если ему сейчас вздумается открыть рот мертвеца, он и там увидит только черноту. - Ох, Том, - прошептал Гарри, в последний раз заглядывая в эти поглощающие свет глаза, и осторожно, боясь порвать хрупкую пленку, опустил веки, закрывая их. – Что же ты с собой сделал…       Наверх, к остальным, Гарри поднялся только спустя пятнадцать минут. Он не знал, что чувствует. Возможно, опустошающее, гулкое ничего. Пустоту.       Когда он вошел в гостиную, его друзья со встревоженными лицами подлетели к нему. Попытались что-то сказать. Гарри прошел мимо, лишь отметив про себя, что и они уже знают, что произошло в этом доме.       И даже, возможно, где. Мамин любимый ковер у камина, здесь, в гостиной, на котором Гарри так много раз сидел, поджаривая на огне сосиски и хлеб, исчез. - Джек. Мне потребуется лопата, наша бочка с солью, лестница, две тисовые доски и… - Гарри, - мягко прервала его мама. – Дорогой, боюсь, это не совсем тот случай… - Я знаю!.. – нервно выкрикнул Гарри. Его вопль странно отразился от стен гостиной и стеганул по побледневшим еще больше друзьям. Джинни тоненько всхлипнула, и Гермиона крепко прижала ее к себе. Поттер судорожно вздохнул, стиснув зубы, и продолжил: - Можно я возьму твои черные свечи?       Мишель внимательно на него посмотрела. Ее руки на миг обхватили его, а губы и нос ткнулись в макушку. Поцеловав его, она прошептала: - Конечно, малыш.       И ушла из гостиной за свечами из закрытой для него лаборатории. - Спасибо, - тихо пробормотал Гарри, невидяще уставившись в пол.       Пустота внутри завыла.       На их «домашнем» кладбище хоронили вовсе не результаты экспериментов Мишель, как могло бы показаться. Здесь обретали покой ее друзья, вне зависимости от того, были ли они людьми.       Так, например, в результате этого ее обычая Гарри пришлось немало побегать по двору, прежде чем мама упокоила восставшую усопсом предыдущую собаку.       Для Тома Гарри выбрал место в отдалении, где никогда не бывало ни абсолютной холодной тени, ни палящих лучей солнца. Этот участок отгораживал от мира старый красный дуб и кусты белой сирени. Сирень и прячущиеся сейчас нарциссы надо было пересадить.       Потом. Пока Гарри просто выкопал их и отложил под корни дуба.       Потом.       Земля копалась легко, но радоваться или торопиться не было смысла: Тому нужна была куда более глубокая могила, чем для обычных, никогда не заглядывающих во тьму и не запятнавших себя скверной колдунов. Вскоре, когда едкий пот полностью пропитал его футболку и все время падающие на глаза волосы, он услышал, как кто-то спрыгнул с края растущей ямы к нему. Кем-то оказались Рон и Гермиона. Подняв голову, Гарри заметил и неловко мнущегося рядом Невилла, и сидящую на траве заплаканную Джинни.       Джек почему-то вынес к ним тело Тома (и вот ему хватило порядочности прикрыть его простыней). Наверное, мама ему приказала, все-таки она лучше знала порядок правильного погребения темных магов.       Древний, как их мир, порядок.       Дело с приходом друзей пошло быстрее. Пусть и из них пятерых могли копать только трое, прочие же вынимали из ямы выкопанную почву. Могила со временем стала настолько глубокой, что даже долговязому Рону приходилось пользоваться лестницей, чтобы взобраться наверх.       И все равно, закончили они лишь вечером.       Они вылезли из могилы, и Гарри коротко и настолько сердечно, насколько сейчас мог, поблагодарил друзей за помощь. Без них он бы наверняка провозился до самого утра, а оставлять Тома под открытым ночным небом он не хотел. Этому не было причины. Обычно следующие этому ритуалу колдуны и ведьмы заканчивали копать достаточно поздно – и время все равно шло в общий зачет.       Однако Гарри просто не хотел этого.       Тело Тома было неожиданно легким, но забитые долгим ковырянием в земле мышцы все равно ныли и разрывались от боли.       И Гарри был бесконечно благодарен маме, что она сама подготовила тело, обмыв и обработав крепким могильным настоем.       Бочку с солью пришлось толкать втроем, но все-таки они смогли перевернуть ее – и соль с жутким шуршанием посыпалась вниз, в могилу, на Тома. Он вскоре скрылся под ней полностью. Соли было много, очень много. Слой должен был быть достаточно толстым, Гарри знал это, но никогда не думал, что настолько.       Когда же бочка опустела, а слой соли выровнен, Гарри и Рон взялись за доски, еще пахнущие, совсем свежие. Их нужно было уложить поверх соли, и определенного порядка на самом деле не существовало. Все упиралось в традиции семьи погибшего.       Поттер понятия не имел, как хоронили своих Слизерины и их потомки. Но он помнил из далекого разговора, случайно оброненной фразы, что Том был не просто крещеным, но и – что было действительно парадоксально – вроде бы как… верующим. Пусть и, мягко говоря, был одним из самых ужасных христиан, что вспоминал о своем Боге, молитвах и таинствах хорошо, если раз в месяц, и не был в церкви уже много лет. Он все равно считал себя верующим, и Гарри – с помощью Рона – положил доски крестом.       Наверняка неправильным, но спрашивать у Гермионы сейчас хоть что-то…       Закапывать могилу оказалось куда быстрее, что, в целом, было вполне ожидаемо и неудивительно. По краям могилы оставалось, конечно же, еще много земли – и это тоже было ожидаемо. Потом Гарри все уберет.       Потом.       Он еще раз поблагодарил друзей и медленно направился к дому. Ему нужна была его мантия. И помыться.       За ним под тоскливый вой ветра потянулись и остальные.       К его удивлению, когда он вернулся, друзья уже были там. Тоже одетые в черное (видимо, одолженное у Мишель: размеры совсем не подходили), а у их ног стояла целая коробка черных свечей.       Ах, да. Биннс же вроде вскользь упоминал об этом ритуале во время одной из своих «культурных» лекций. Мио наверняка все поняла и объяснила другим, что и зачем Гарри делает для Тома.       Сам Гарри узнал о Великом Бдении от мамы. Она как-то ушла на трое суток, наказав оставаться дома и слушаться Джека, а потом вернулась; в грязной мантии, со спутанными волосами и страшно изуродованным лицом. Дух ведьмы, что упомянула ее в своем завещании Тринадцати, оказался с по обыкновению мерзким характером.       Том не был человеком и полноценным – в известном смысле – магом, так что опасности конкретно это Бдение не несло, фактически являясь обычными поминками. Только ночными. По самой идее Бдения он вообще не должен был захораниваться так. Однако Гарри не мог позволить просто… утилизовать насквозь пропитанную скверной оболочку. Уже одно ее количество, как он считал, внушало иррациональный трепет и понимание, что Том это погребение заслужил. Даже несмотря на то, что не обладал душой, которую надо было проводить… дальше. От которой надо защищать остальной мир.       Ночь уже наступила, надо было начинать. Гарри подрагивающими руками скинул с себя мантию, оставшись полностью обнаженным, странным образом ощущая себя не так беспокойно, как мог бы, среди также раздевшихся и подрагивающих от холода друзей.       Спички обнаружились в коробке со свечами. Зажигать все свечи не было необходимости, они были в таком количестве лишь для замены истаявших, и он просто раздал друзьям по одной. Слева от него на расстеленные мантии села неловко прикрывающаяся одной рукой Мио. Гарри, вспомнив, как Том посмеивался над скромностью девушки, отвел взгляд в сторону. Это пройдет. Прошло у него, видимо, даже не начиналось у Невилла и Рона, тихо замерших справа, и куда-то делось у спокойно скрестившей ноги расслабленной Джинни.       Она чаще других оставалась с Томом наедине; и кто знает, что он вложил в нее.       Они молчали долго. Смотрели на огонь свечей, на могилу, на каменное надгробие, пока еще пустое и безымянное – Гарри понятия не имел, что должен начертать на нем. Надгробие, видимо, принес Джек. Он же, хоть его и неоднократно просили оставить все как есть, убрал оставшуюся гору земли и посадил сирень и нарциссы на новое место.       Гарри так и не понял, кто заговорил первым. Просто в какой-то момент обнаружил, что больше не вслушивается в стрекот насекомых, а тихо посмеивается над неловкой шуткой Рона. Он ведь даже не понял ее смысл – просто нервно рассмеялся.       Ночь за разговорами текла быстро. Хотелось спать и было холодно. Время от времени к ним подходил необычно молчаливый Джек, подносил еду: хлеб и вино. Гарри обрадовался, что скелет принес не также разрешенную правилами воду, хоть они наверняка получат потом от мамы.       С первыми лучами солнца первая ночь Бдения была окончена.       Одевались друзья в гнетущем молчании. Легко было говорить и сидеть, прижавшись друг к другу, ночью. Наступившее утро словно навесило на их шеи тяжелые ошейники.       Гарри едва доплелся до своей кровати. Он настолько устал и замерз, что мог лишь бездумно двигаться вперед, ко сну и одеялу. И наверняка бы вырубился уже спустя минуту, как лег на кровать, если бы не нащупанное им под подушкой что-то.       Письмо.       Вернее, исписанный лист бумаги, сложенный вдвое. Почерк был знакомым; мелким, аккуратным, «девчачьим»…       Сон исчез из глаз Гарри. Он вновь нацепил на нос очки и принялся разбирать сплошь зачеркнутый текст. Риддл, видимо, очень долго сидел над бумагой – и в итоге, психанув, отправил послание как есть. Переворачивать лист другой стороной, видимо, несущей заключительный вариант, Гарри был пока не в силах.       «Мне жаль». «Я был рад, что встретил тебя хоть будучи таким». «Не смей умирать, паршивец», - и Гарри даже прочитал это с интонацией Тома. «Ты поймешь». «Я на самом деле не…», оборванное на половине. «Не мог иначе». «Я тебя…», подозрительно похожее на признание - и оттого особо старательно зарисованное. «Слушайся мать». «Береги себя». «Прости».       Читать было тяжело.       Перевернуть лист на «чистовую» сторону было еще тяжелее.       Там оказалось всего два слова.       «Прощай. Том».       И Гарри наконец заплакал.