***
Чимин прижимался к Юнги, стараясь дышать спокойно. Волнение переполняло испуганного малыша, застрявшего во лжи, в отчаянном желании быть рядом с хёном, чувствовать его тепло, его постоянную заботу, неиссякаемом страхе обнаружить себя. Чимин даже не знал, что сделает хён, если узнает правду — разозлится, перестанет разговаривать, а может больше никогда не захочет снова видеть его? — Хён, научи меня тем позам, — томный тихий голос отозвался в сознании, заставил приложиться губами к манящей шее. Как потом найти оправдание для этих поцелуев? Они ведь уже не входят в рамки «занятий»? Да и каждый жест, каждое не дружеское касание говорили сами за себя... Только Чимин этого не замечал, никогда не спрашивал, почему хён так делает, почему не ограничивается «тренировками», почему позволяет себе так много, никогда не возмущался, хотя влюблен в другого... «Почему?», задумался на секунду старший. — Каким? Каким еще позам? — хотел убедиться Юнги, хотя мысленно уже представлял, чем именно интересуется малыш. Вечеринка уже через два дня, а Чимин, вероятно, решил пойти на все, лишь бы заполучить Намджуна. Наверное, это и есть тот самый ответ на вопрос: «Почему?». — Позам, которые говорят «Я люблю тебя», — шепотом произнес Чимин, — ты ведь сам сказал, что научишь, но так и не сделал этого, – грустно отозвался младший, принявшийся теребить молнию на чужой толстовке. Он слишком сильно переживал. Чимин задумался о том, что было бы намного увлекательнее застрять с хёном в темном шкафчике, лучше, если тот будет закрыт, признаться в своих чувствах, когда у Юнги не будет возможности сбежать, даже попытаться поцеловать его в темноте, не отвлекаясь еще и на то, что надо не дать ему услышать голоса в раздевалке. Лишь быть рядом, продолжая получать ласку, которая стоила некоторых хитростей и, с большей долей вероятности, билета в один конец в ад за вранье. — Ты знаешь, мелкий, я не совсем то самое имел в виду, когда говорил это, — попытался объяснить Юнги. Чимин смотрел совершенно непонимающим взглядом. — Не секс, а что-то более интимное, особенное и ценное, что-то, что не хочется делить больше ни с кем, — добавил старший. — Но ты сказал, что покажешь, научишь. Я помню, — возразил малыш, отвлекаясь на крепкую хватку в районе своих бедер. Юнги сжал сильнее, боясь уронить, но держать уже стало тяжело — скорее морально, чем физически. Чимин лишь подливал масла в огонь, вертя своей упругой задницей, словно голодного конфеткой манил. — Да, сказал. Я не подумал тогда, — выдохнул Юнги куда-то в плечо младшего, — просто это немного другое, — пошел на попятную старший. — Каждый человек может выражать любовь по-своему и мои методы... — Юнги запнулся, не зная, как объяснить. Это будет больше, чем просто неправильно — душераздирающе. Это то, что принадлежит только ему – его личные и самые сокровенные фантазии, желания, то, что только он хотел бы сделать с Чимином, каким способом он бы показал свою любовь. Это уже не просто учить, как соблазнять кого-то, а любить по-настоящему. Хотя он никогда по-настоящему не учил Чимина, только любил... — Я не хочу учить тебя тому, что может быть неправильным или может не понравиться. — Почему неправильно? Но как я тогда научусь? Я ведь не знаю, что делать? — пожаловался Чимин, грустно склоняя голову. Юнги вжал Чимина в стену так, чтобы тот не упал, отрывая одну руку от бедра и приглаживая слегка взъерошенные волосы на голове. — Понимаешь, тут не нужен какой-то опыт и тренировки. Ты просто делаешь то, что тебе нравится. Ты поймешь, когда останешься с любимым наедине, — говорить такие слова больнее всего на свете, если имеешь в виду не самого себя. — Ты говорил, что хочешь поцеловать, а дальше? Чимин пожал плечами, не зная, что ответить. Или не решаясь сказать, как сильно хочет быть рядом с хёном. — Ты сам для себя должен понять! Я полагаю, этому я не смогу научить тебя. Прости, — ответил Юнги. Это слишком тяжело — отдавать всего себя тому, кто после всего будет делать это с другим человеком, тяжело любить по-настоящему, показывать своими губами и руками, только не говорить словами, осторожно и нежно учить тому, что хочется сделать самому с крошкой, который рано или поздно оставит на своем месте лишь пустоту. Невосполнимую и ужасную, сжимающую горло, ломающую ребра, прожигающую до глубин души. Звуки шагов и голосов давно стихли, давая возможность выйти, но Чимин не хотел, чтобы хён выпускал его. Юнги лишь намекнул, что уже поздно и он смертельно голоден, когда младший, наконец, согласился оставить разговор на потом. Юнги закрыл спортзал, а затем отвел Чимина в небольшую пиццерию. Чимин не отставал, дошел с хёном до комнаты и проник туда быстрее владельца. Юнги зашел и скинул вещи, устало плюхнувшись на кровать. Чимин так и остался стоять: он молчал долго, всматриваясь в лицо хёна, которое выражало доброту, но вместе с тем легкое раздражение. Младший не знал, как себя вести, но очень хотел просто подойти и обнять хёна. Чимин осознал, что никогда и не обдумывал план до самого конца — решил, что для начала этого хватит — признаться и потом поцеловать. Все бредни про позы и прочее получились случайно, сами собой, от страха. Но он никогда и не думал о том, что будет дальше. После настоящего признания... Он всегда хотел сделать только так, не представляя, как отреагирует хён, не желая обременять себя мыслями об отказе и возможных насмешках над собственными чувствами, даже не веря, что Юнги может так сделать, но не теша себя ложными надеждами, что все вдруг станет прекрасно. Только одна мысль пришла в голову — хотелось повторить ту ночь, прекрасную теплую ночь. — Ты обещал! — обиженно крикнул Чимин, сжимая кулачки. — Что? — дернулся Юнги, уже успевший закрыть глаза и откинуть голову на подушку. Он думал, что Чимин уже принял все как есть, полагал, что тот сам разберется, когда будет нужно. Ведь Чимин и сам не знает, чего именно хочет. Он надеялся, что малыш снова останется, чтобы просто посмотреть фильм, а Юнги как обычно отведет того к себе в комнату, потому что возвращаться одному слишком страшно. — Научить всему, — грустно произнес младший, отворачиваясь от Юнги к двери, чтобы незаметно вытереть слезы рукавом куртки. Он даже не заметил, как хён подошел к нему. — Если я скажу, что хочу сделать, ты научишь меня? — Ладно, — выдохнул хён, обнимая со спины. Юнги не мог оставить все как есть, не мог смотреть, как Чимин плачет. Даже если после всего его собственные чувства будут раскрыты, перестанут быть тайной, самым главным все равно будет забота о маленьком сокровище. — Ты знаешь, — тихо произнес Чимин, разворачиваясь к Юнги лицом и снимая куртку. — Я бы хотел остаться наедине, в темноте, так, чтобы ничего не было видно, — признавался Чимин, которого Юнги успел посадить на краешек кровати. — Хочу просто лежать рядом, слушать дыхание, звук поцелуев, наблюдать за губами, касающимися моей кожи, чувствовать теплые руки на спине и в волосах, объятия... — засмущался заплаканный малыш, не зная, как продолжить. Юнги молчал, не желая поторапливать и сбивать с мыслей. Ему нравилось слушать мягкий голос. — Но я не знаю, как ответить, как показать... Я боюсь, — снова заплакал Чимин. — Не плачь, Чимин, — пытался успокоить Юнги. — Иди ко мне, — позвал старший, улегшийся на кровать. Малыш лег рядом, за что-то не в силах сдержать в себе слезы. Он крепко обнял рыдающее создание, накрыл его одеялом и начал медленно поглаживать по голове. Руки мягко касались волос, перебираясь на щеки, бережно одаривая воздушными поцелуями в необъяснимом для самого Юнги порыве, затем стирая проступающую из глаз влагу. Чимин подвинулся еще ближе, уткнувшись слегка влажным носиком в шею хёна и обвив руками талию, медленно засыпая. Юнги гладил спину до тех пор, пока сам не начал засыпать. Глаза закрывались после тяжелой тренировки, после всех сегодняшних событий в спортзале, открываясь утром от мерзкого звука будильника и испуганного взгляда Чимина напротив. «Слишком странно, снова странно, третья странность за прошлый день!», подумал Юнги. Сначала имя, вопросы без ответов, теперь еще и эти навязчивые воспоминания о той ночи — мысли не давали покоя, а в сердце начал бушевать ураган из различных чувств. Тогда, три года назад, он и не думал, не хотел подталкивать себя к обрыву, но невольно шагнул, практически стоял у самого края. Тогда держаться было слишком сложно. Спасало лишь то, что Чимин был слишком расстроен и вероятно не понял, что произошло. И никогда не говорил с ним об этом...Урок 10: Признания, которые давно должны были быть поняты... Остались не понятыми из-за страха.