Игра с нулевой суммой

      Чимин проснулся от острой нехватки воды в организме. Голова трещала и была готова расколоться в любую секунду. Он выпил так много, что даже не помнил как оказался дома, хотя отчетливо помнил как глушил виски по пути домой. Чимин в ужасе вздрогнул, когда увидел рядом с собой Юнги – старший не спал, наблюдая за сонным хомячком. Глаза стали шире вдвое, ведь последнее, что он четко видел перед тем, как вырубиться – хён целуется с Хосоком на вечеринке. – Доброе утро, малыш, – радостно пропел Юнги, обнимая ошарашенного Чимина. Хён приблизился к лицу и мягко поцеловал младшего в носик. Крошка вздрогнул еще сильнее. – Я люблю тебя, – наконец признался Юнги, оставляя сладкий поцелуй на пухленькой щечке и недоумение в глазах напротив.       «Сон? Это ведь всего лишь сон? Прекрасный сон, в котором Юнги сам признается в любви?». Такие сны снились слишком часто за последние пять лет – любимый хён целует в носик, в щечки, поглаживает по голове, а потом пальцы Юнги всегда забираются под футболку. Хён во снах по утрам всегда нежный и мягкий, днем – игривый, заставляющий смущаться, а вечерами и ночами – грубый, неумолимый, требующий покорности и подчинения, умелый, властный до мурашек, до искр в глазах, до блуждающих пальцев на дрожащем теле. Но в этом сне хён другой, слишком реальный, удивительно теплый, разливающийся по телу топленой карамелью. И пахнет так вкусно, словно на самом деле лежит рядом...       «Малыш?», пребывал в раздумьях Чимин. Раньше Юнги никогда так не называл его, даже во сне, даже в самой лучшей из фантазий. – Хён, ты снова мне снишься, – замурлыкал Чимин, сонно улыбаясь и невольно закрывая глаза от поцелуев, которыми Юнги покрыл уже все лицо. – Ты вчера сделал мне больно, ты знаешь? В очередной раз, – не стал сдерживаться малыш, уткнулся носиком в шею старшего и тихо захныкал. – Чимин, послушай, – попытался начать разговор Юнги, до которого только сейчас дошло, что крошка думает, что все это ему снится. – Прости меня, малыш, пожалуйста, – в ужасе произнес Юнги. Чимин наклюкался до беспамятства, а значит, не помнит разговора в шкафу. – Ничего не было. И поцелуя не было, – снова и снова убеждал любимое сокровище Юнги. – Хён, ты даже не смотрел, как я танцевал, – обиженно мычал Чимин, путая пальцы в волосах старшего. Ему первый раз снился такой реалистичный сон. Хотелось прикоснуться к Юнги, погладить по спине и груди, водить ладошками по бледной коже, оставлять поцелуи там, где раньше не решался даже на «тренировках», хотелось обниматься в кровати и целовать, пока губы не покраснеют. И сказать те самые слова. Ведь ни в одном из всех предыдущих снов он так и не решился. – Никогда не замечал меня, шатался по своим свиданкам, вынудил меня пойти на крайние меры, – признавался малыш, думая, что все еще спит. – Я ведь давно придумал этот план, лишь бы быть рядом.       Чимин бил маленькими кулачками в грудь, вымещая на «воображаемом» хёне всю злость. А Юнги обнимал свое чудо еще крепче – до сих не мог поверить, что Чимин придумал эти «занятия» только ради него, что тот не собирался соблазнять Намджуна, что малыш до сих пор хранит воспоминания о той единственной ночи вместе, когда старший не отталкивал своей грубостью, а лежал с ним рядом и успокаивал. Потоки различных эмоций бушевали внутри: теперь Чимин его сладкий малыш, только его. Малыш, которого можно целовать, когда захочется.       Только мерзкое чувство вины все портило – Юнги заставил Чимина страдать, совершая ужасные поступки, не подпуская близко, но не отталкивая дружбу, день за днем скрывая свои собственные чувства и не позволяя им вырваться наружу, обрушиться фейерверком из ежедневного наслаждения своим прекрасным малышом. Он всегда смотрел на Чимина, оберегал от других, но никогда не замечал большего – чувств к самому себе.       Он так боялся, что Чимин оттолкнет, что сам лично лишил себя этой возможности быть счастливым, думая лишь о том, что малышу нравится кто-то другой, слепо игнорируя реальные доказательства – украденную одежду, закрытые при поцелуях глаза, живые и настоящие, искренние эмоции, дрожь во всем теле и детский трепет от первых прикосновений. Чимин все же был смелее, в отличие от Юнги. – Прости меня, малыш, – умоляюще произнес старший. – Я дурак, слепой дурак. Я не знал, – успокаивал Юнги, стараясь удержать в объятиях свое сокровище. Чимин не упускал шанса выбраться, хотел отыграться, заставить хёна страдать так же, как страдал он, дергая за волосы и впиваясь зубками в плечо. – Хён, уйди, – захныкал Чимин. – Ненавижу тебя, – слабые всхлипы утопали под чужой нежностью, плавными движениями любимых рук сковывая и преграждая все пути к сопротивлению. – Что ты сказал? – расстроенно переспросил Юнги. Он не уйдет – никогда больше не хочет уходить, оставлять одного. Он слишком долго сдерживался, боялся собственных желаний, хотя был одержим Чимином с ног до головы, одержим его невинностью, детскими шалостями и застенчивостью по поводу и без, его яркой улыбкой, добротой к холодному и безразличному хёну, ни разу не задумываясь о причинах того, почему каждое свидание оказывалось сорванным из-за мелкого негодника. – Что люблю тебя, хён, – тихо произнес малыш и смущенно отвернулся. Обычно, даже если Чимин и смущался во сне, то щеки никогда не горели ярким пламенем. – Вчера хотел признаться, но ты там... сам знаешь, – щеки становились багровыми, пока Чимин грустно выдавливал из себя желанное признание, ведь это всего лишь сон. Он все больше и больше скатывался с кровати, в итоге оказавшись на полу, пока Юнги судорожно пытался восстановить работу сердца.       Чимина словно током прошибло, вырывая из сна, в котором он и не спал. Что он только что сказал? Он сказал, что любит хёна? О, Боже! Хён пошлет его прямо сейчас и очень далеко. Юнги ведь наверняка пришел спросить, как прошел вечер у Намджуна... а он взял и признался? Чимин судорожно хватался за голову, пытаясь натянуть капюшон на все лицо. – Хён, – жалобно проскулил Чимин, попытавшись убежать из комнаты или скрыться в шкафу – планы остались лишь планами – Юнги успел схватить и опрокинуть прямо на кровать, нависнув сверху. Чимин открыл рот от удивления; глазки забегали в разные стороны, стараясь не встретиться с взглядом хёна, который наверняка скажет свое фирменное: «Чимин, ты спятил!». – Малыш, – прошептал Юнги, прежде чем впиться в чужие губы, оставляя свои смазанные следы на еще брыкающемся от смущения малыше. – Не могу больше, – опалил щеку старший, рисуя поцелуями узоры на гладкой коже, затем сгребая малыша в свои объятия так, что тому пришлось повиснуть на хёне коалой, чтобы не упасть. Юнги в спешке захватил два полотенца и отнес Чимина в душ, но не общий, а преподавательский, паролем от которого так любезно поделился Тэхён. – Что ты делаешь, хён? – испуганно спросил Чимин, двигаясь подальше от хёна, пытаясь выбраться из его крепких объятий, только получалось с большим трудом. – Что происходит? – вопросы один за другим вырывались из ничего не понимающего сознания младшего, путая его мысли, которые и так за секунду лишились всего здравого смысла. – Я сказал лишнее, прости. Это случайно получилось. Только не переставай со мной дружить, хорошо? Мне страшно, – мямлил малыш, замечая в глазах старшего смятение. – И что? – наигранно возмутился Юнги, уже слышавший лучшее признание на свете, когда из сладкого ротика так робко и отчаянно вырывались все фразы о поцелуях с другими, о коварном плане, о самой чистой любви. – Не любишь меня? Хочешь только дружить? – выпалил старший, словно подводя черту или наконец-то переходя чертову границу, так долго отделявшую его от соблазнительных губ. – Люблю... – послышалось тихое мурлыканье Чимина в ответ, сорвавшее все тормоза.       Юнги целовал жадно, прижимая к стене и, не глядя, срывая одежду. Толстовка и прозрачная рубашка, которую Чимин так и не снял вчера, не составили проблем, а вот предательски узкие кожаные штаны заставили ненадолго задержаться в районе сладких бедер. Малыш судорожно глотал воздух, не зная, что сказать, но не решаясь выбраться. Пальцы хёна сминали бедра и плавно стягивали штаны вместе с бельем вниз, оставляя полностью раздетым и крайне смущенным. Может, он все еще спит, а это его очередная пошлая фантазия? – Ты заставил меня сходить с ума от ревности, – признавался в своих кошмарах Юнги. – Зеленеть от злости, не спать по ночам. Разбил мне сердце своим Намджуном, – повторял старший, раздеваясь сам и утаскивая все еще потерянного Чимина под теплую струю воды. Юнги впустил пальчики в уже мокрые волосы, затем плавно перебираясь к шее и просто обнимая – ласково и нежно, поглаживая по спине совсем осторожно, словно Чимин хрустальный. – Я люблю тебя, малыш. Очень сильно, – прошептал Юнги, снова оставляя поцелуй на щеке. – Хён, ты..., – запнулся Чимин. – Ты, правда, меня любишь? – Юнги улыбнулся и кивнул, возвращаясь губами к шее. – И Хосока-хёна не целовал? – Не целовал, – усмехнулся Юнги, который бы и в тысячный раз объяснил милашке Чимину, что целовать он хочет только его. – А кто-то забыл разговор в шкафу... – Почему молчал? Почему раньше не сказал? – перебил Чимин, немного расслабившись от теплой воды и горячих поцелуев возле ушка. – Боялся. Ужасно боялся, – выдавал свои страхи Юнги. – Боялся, что ты не захочешь быть со мной. Боялся потерять нашу дружбу, боялся банально не увидеть тебя снова. Ревновал, не подпускал к тебе никого, не хотел видеть тебя ни с кем другим. А потом ты пришел ко мне со своей просьбой..., – остановился старший, не в силах продолжить. Эмоции и так переполняли. – Хён, ты же знаешь, что все, что между нами было, было по-настоящему? – робко спросил Чимин, пока Юнги спускался поцелуями к груди. – Знаю, малыш, – прошептал в поцелуй старший, захватывавший все новые территории своими умопомрачительными касаниями к влажному телу. – Ведь я отдавал тебе всего себя.       Крошка вплел свои пальчики в волосы старшего, впервые набираясь смелости признаться в том, о чем раньше никогда не мог сказать. – Знаешь, как сильно я хотел остаться ночевать с тобой, особенно после первого раза? Как сильно не хотел, чтобы ты отпускал меня? Что постоянно думал о твоих поцелуях? И ты был так нежен со мной, так ласков, всегда заботился обо мне. И все, что я говорил про Намджуна, на самом деле я говорил про тебя, – заплакал Чимин, смывая водой слезы. – И я так стеснялся, так дрожал всякий раз, когда ты касался меня, но мне так нравилось, – соленые капли смешивались с потоком воды, унося с собой ту невыносимую грусть, принося только радость от объятий – долгожданных, родных и взаимных.       Юнги крепко обнимал, вытирая малыша полотенцем, снова и снова успокаивая, поглаживая по спине. Он отвел Чимина назад в комнату, переодел, наслаждаясь широкой застенчивой улыбкой и благодарными воздушными поцелуями в щечку. Старший заказал завтрак, накормив голодное чудо, устроившееся на его коленях, не скрывая своего счастья, первый раз в жизни открыто отдаваясь своим чувствам к Чимину, не отталкивая своей холодной натурой, не сдерживаясь по привычке и уже не выпуская из объятий.       Чимин заснул, просыпаясь только под вечер от испуга, широко открывая глаза. Малыш ужаснулся от мысли, что все вдруг окажется обычным сном – что не было признаний и сладких объятий, не было теплого хёна, целующего щеки, не было ничего. Чимин открыл глаза еще шире, щипая себя и проверяя, не спит ли он, не напился ли до такой степени, что видит галлюцинации, но нет. Все было по-настоящему – хён лежит в его кровати и поглаживает спину ладонями, которые забрались под чистую футболку. – Хён, сходим в кино?