Бабочка в янтаре

      Пальцы скользнули по холодной гладкой поверхности зеркала, очертили контуры бледного лица и, добравшись до глаз, рука безвольно опала вниз.       Отражение скривило губы, пустые глаза, в безмолвном поединке, уставились в такие же глаза напротив. Она смотрела и не видела. Ничего не осталось. Лишь мутная тоска воспоминаний и поломанная, переделанная, перешитая заново личность. Вот и всё. Больше ничего. Даже имя, хоть фактически и является синонимом, но…       Ольга Романова жила в далеком двадцать первом веке, в веке каменных джунглей и новых технологий. В веке, когда люди переставали видеть. И сама Ольга была точно такой же. Обычная девчонка, через пару месяцев готовившаяся перейти в 10 класс. Девчонка с русо-рыжей косой (которую постоянно мечтала отрезать), кожей, постоянно усыпанной тысячью веснушек, и тусклыми глазами цвета охры. Обычная девчонка с саркастично-язвительным характером, вечными пофиг на все проблемы и уверенностью, что она что-то знает. Имея всё, она совершенно не умела ни ценить, ни видеть… (а умела ли она вообще жить?)       Ольга Романова умерла летом 2019 года, в возрасте пятнадцати лет (не дотянула до шестнадцати всего лишь пары месяцев). Ее сбила фура, когда она не вовремя переходила дорогу (она ведь торопилась, ей же некогда было ждать) — глупая, абсолютно глупая и бесполезная смерть, какой умирает сотни человек каждодневно по всему миру, впрочем, ничего необычного. Но ей было пятнадцать! Глупой, обычной девчонке, для которой смерть являлась, в её представлении, явлением пусть и неизбежным, но бесконечно далеким и очень размытым, чем-то таким, о чем можно шутить, но лучше всерьез не думать (потому что страшно). Думала ли она, могла ли предположить, что в один обычный день ее жизнь неожиданно прервется по её собственной глупости? Конечно нет! Только её никто не спрашивал. Смерть никогда не спрашивает.       (Неожиданный удар, короткий полет и удар об асфальт. Давление огромных шин. Отвратительный звук хруста ломающихся костей и хлюпание. Шок. Боль… Конец.)       (Надрывный плач мамы, осунувшееся лицо отца, траурные одежды, чистое небо, закрытый гроб медленно опускающийся в свежую сырую могилу и холодная, мертвая, высасывающая малейшие крохи тепла, пустота внутри.)       Хельга другая. Хельга девочка-дикая кошка, девочка с улиц, девочка без прошлого, без дома, без семьи. Таких детей много. Да только Хельга другая… Словно и не из этого мира вовсе.       Хельга — это набор улыбок/ухмылок/оскалов на все случаи жизни, по-кошачьими волчьи желтыми глазами (другие могут считать охровыми, янтарными, но отражение не врет), медно-рыжим пожаром волос и бледной, похожей на кукольный фарфор, кожей (веснушки практически не заметны). Хельга красивая.       Хельга с ногами забирается на подоконник в кабинете Сиэля, переодевается парнем и кружит в танце Лиззи (Эли-за-бет). Она учится правильно вскрывать трупы и прячется в гробы, ей в принципе плевать на мнение окружающих, её все устраивает, а все недовольные могут идти куда хотят по замысловатому адресу. А ещё Хельга ворует чужие сердца. Случайно, не замечая даже. Она свободная как ветер и дикая как шторм... Но счастливая ли? (Одно уже бьется в ёе руках, правда об этом никто, даже она сама и не подозревает)       Хельга не Леди. Совсем не леди. Скорее уж ведьма. Ведьмам закон не писан, ведьмы смеются, хохочут и сгорают на кострах. Ведьмы живут и умирают так, как хотят. Она смеется, кружится, потолок и пол в дикой пляске меняются местами пока хватает сил, а потом просто падает, глотает непонятно откуда взявшиеся слезы и давит истерику на корню, а здравый смысл корчится в агонии, под улыбку на пол лица. Она уже давно просила Учителя кремировать её тело. Ей кажется, что так будет символично. Освобождение в огне. (На самом деле не хочет снова переживать похороны, спасибо, ей и с первого раза хватило. Желания повторять подобный опыт нет совершенно.)       Хельга наслаждается каждым вдохом и плевать, пахнет ли воздух свежим озоном или смрадом самых тёмных улочек Лондона. Ей абсолютно плевать, главное, что жива. Снова жива, а остальное мелочи жизни. Трущобы или роскошный особняк, жить упоительно.       У отражения лицо застывшее, с опущенными уголками губ и мутной поволокой в глазах. Она подается вперед, упирается лбом в прохладную преграду стекла, прижимается и позволяет себе прикрыть глаза. Она устала. Она тоже человек, ей тоже хочется простого человеческого тепла рядом без колючек, обид и отравляющей злобы. Вместе с судорожным вздохом она отпускает себя и позволяет слезам наконец побежать по щекам. Она плачет молча, без всхлипов и захлебываний, это не истерика, просто ей так легче. Это позволяет сбросить напряжение, в некотором роде, избавиться от лишних, мешающих эмоций. В этом случае слезы ей помогают. Пока она одна, пока никто не видит — можно. Чуть чуть можно. Сильные, ну или сумасшедшие, тоже плачут...       Стук в дверь и чужой голос заставляет отскочить от зеркала с заполошно бьющимся сердцем и тем, отвратительным чувством страха внутри, будто её за стали за чем-то неприличным, неправильным. Отвратительное чувство. — Леди Хельга… Вы уже встали? Могу ли я войти?       Мейлин, это всего лишь Мейлин… — Да не Леди я… Минутку!       Хельга закрывает глаза и медленно считает до десяти. Внутренние демоны шипя и воя прячутся за решеткой ребер, где-то в дальнем уголке сердца. Они ещё вернутся. Всегда возвращаются, но не сейчас. И этого пока достаточно.       Придирчиво рассматривая себя в зеркало, она поправляет длинную (для неё), на полторы ладони выше щиколоток, темно-фиолетовую юбку с широким, плотно обхватывающим талию поясом. Белоснежная рубашка с темно-фиолетовой лентой не очень пышного банта под горлом. Чуть поправляет брошь в виде овального янтаря на этом банту и улыбается. Немного покрасневшие глаза это конечно проблема, но ничего страшного, скоро пройдет. Схватив со столика шелковую ленточку под цвет юбки и бантика, она разворачивается на устойчивых каблуках сапожек с высокой шнуровкой и быстро направляется к двери.

***

      Мейлин уже подняла руку для повторного стука, как двери распахнулись в коридор выскочила леди Хельга. Поздоровавшись с Мейлин и одарив её веселой улыбкой, она быстрым шагом, чуть пританцовывая, пошла дальше по коридору. А горничная так и осталась, удивленно замерев с поднятым для стука кулачком, смотря в след быстро удаляющейся фигурке девушки, которая на ходу завязывала свои рыжие волосы в высокий хвост. Отмерев, девушка, уже в очередной раз убедившись, что кровать леди Хельга заправляет и без чужой помощи, закрыла дверь в спальню и поспешила вслед за уже давно ушедшей рыжеволосой девушкой.       Она уже предвкушала, как пройдет завтрак. Невыспавшийся граф будет в очередной раз подкалывать Хельгу насчёт небрежно завязанных волос и прочего этикета, а она будет отвечать бесящей его специальной усмешкой и вежливым сочувствием (издевательством) по поводу бледного и совершенного невыспавшегося вида графа. Подобные пикировки уже давно стали для всех чем-то привычным, вроде утренней традиции.       Мейлин коротко хихикнула и постаралась прогнать мысль, что эти двое похожи, если не на давно женатую парочку, то хотя бы хороших старых друзей.